Тот, кто весел, пусть смеется

Перстень заманчиво переливается на солнце, веселя своим видом и намекая на нечто невообразимое. «Да она в меня влюбилась!» — улыбка растягивает губы, в груди теплеет, и Виоле не ясно до конца, что же именно послужило столь значимой переменой в ее настроении. Задор, с которым она нанималась в услужение к герцогу Иллирийскому, так и бурлит в жилах, толкая на различные шалости. Она может назвать себя плохой сестрой, уж слишком быстро она оплакала брата, но вот искателем приключений — одним из лучших. Виола поднимает взгляд вверх и видит на балконе знакомую фигуру в тяжелом и красивом платье. Оливия. Тихий смех так и льется из груди, помрачая рассудок, но Виола все же не забывает о том, что она теперь мужчина и ей нужно принимать любой знак внимания определенным образом. Не зная зачем именно, она сверкает глазами, лошадь переступает с ноги на ногу. «Плохая идея». Она ставит ее на дыбы, маша рукой, скорее чувствуя, чем замечая томный вздох. У нее нет ни единой догадки, зачем это нужно делать. Морочить людям головы Виола не привыкла. После она срывается с места, подхваченная вихрем эмоций. Все вспоминаются те слова, что она говорила графине. В лучшие дни у нее не бывало столь изящных приступов красноречия. Как оказалось немного нужно для того, чтобы расположить к себе затворницу. Не зря говорят — даже лучшая из женщин любит ушами. Виола отмечает для себя, что слишком уж сильно приукрасила герцога, и это ее даже малость печалит. Как будто все лавры должны достаться ему. Орсини создает впечатление человека разумного, но малость скучающего. «Неужто в Иллирии нет ни одной другой достойной женщины?» — с какой-то странной эмоцией, что Виоле не знакома, думает она. Дорога между тем заканчивается, Орсини требует Цезарио к себе. Размышления герцога полны какой-то светлой грусти и обиды. Виола навостряет уши, раньше она воспринимала его слова как-то проще. Говорит он только об Оливии, не желая отвлекаться ни на один другой предмет. Виола чувствует ощутимый дискомфорт, понимая, что этому человеку нужно прежде всего выговориться, а кто будет слушателем — дело десятое. Виола по какой-то причине, прислушиваясь усерднее, почему-то начинает сочувствовать несчастной Оливии, задумываясь о том, что знает: та потеряла отца, брата, замкнулась в себе, не смирившись с потерей, а тут какой-то мужлан, конечно, не стоит забывать, что это герцог, усердно требует внимания, несмотря ни на какие трагедии. Виолу вдруг пронзает насквозь догадка — возможно, это одна из самых весомых причин отказа графини. И тут появляется юноша с самыми чистыми намерениями — передать чужие слова, он настолько отходит от тех рамок, в которые его поместили с самого начала, проявляя искреннее участие, что бедная женщина не смогла устоять. Цезарио заметно хмурится, не разобравшись в своих чувствах. На вопрос герцога: «Что с вами, дитя мое?» нетипично для себя и моментально изображает самую приятную из улыбок. Странно, но теперь избавиться от его общества ей хочется просто невыносимо. Никогда в жизни столь тяжелые размышления не омрачали чело Виолы. Весь смех сегодняшнего дня оседает где-то в легких и исчезает в небытие. Смелая догадка о том, что Орсини все равно зашлет ее к графине, не укрепляется в разуме, но оставляет после себя привкус слез. Женщина будет пытаться расположить Цезарио к себе, и не будет ни о чем догадываться. «До Виолы никому никогда не было дела», — с мрачной мыслью проваливается в сон этот странный безусый молодой человек. Почему это вдруг стало важно, Виола не знает, но что-то грустно сжимается в груди при воспоминании о том восторге, что излучали глаза графини, когда она слушала Цезарио. Бездонные, манящие омуты, скрывающие тысячи загадок. В эту ночь Виоле снится ночное небо, усыпанное звездами. Она стоит в огромном поле и чувствует спиной чей-то пристальный, выжидающий взгляд, не отстраняющийся ни на секунду. Он так же, как и она, хочет видеть звезды, но с упорством глядит лишь на нее одну, будто бы приравнивая к этим крохотным жителям небосвобда. И это рождает ощущение счастья. Проходит не так много времени, эмоции еще не успели выветриться из головы. Орсини в очередной раз засылает Цезарио к Оливии. По дороге до нее Виола чувствует ощутимую дрожь даже в руках. Теперь уже вся затея с этим нанимательством кажется ей какой-то больной выдумкой. Чем она только думала? Время предательски движется вперед, наступает та самая минута, когда Оливия вновь возникает перед глазами Цезарио. У Виолы перехватывает дыхание: «Я вру тебе. Вру. Это все безумие». Жестокая мысль как рана от взмаха кнута жжет сердце. Оливия же светится от переполняющего ее смущения и радости, прямо спрашивает: «Что вы подумали, когда увидели перстень?» Женщина сразу замечает мрачную задумчивость своей любви, осторожно кладет руки на Цезарио на плечи, и у Виолы по какой-то причине нет сил сделать шаг в сторону, отстраниться. Эта близость расслабляет, погружает в незнакомые запахи и ощущения. Весь вид стоящей напротив Цезарио так и кричит: «Я люблю тебя! Я люблю!» Звезды… Сейчас день… Но они блещут… Чувство вины вспарывает внутренности, Виола с трудом владеет собой, когда осторожно кладет одну ладонь на руку Оливии и тихо шепчет, опустив взгляд: «Вы так наивны. Знай вы правду, ни за чтобы не согласились даже стоять рядом со мной». Эти странные слова заставляют глаза графини раскрыться шире, но она, не слышащая в своем разуме ничего, кроме голоса чувств, просит: «Для меня это не важно, милый друг. Если что-то вас тревожит, то откройтесь мне». Не помогает даже совсем на грани слышимости: «Вы возненавидите меня», ведь ответ таков: «Ничто в этом мире не настроит меня против вас, Цезарио». Лучше бы она не произносила этого имени. Маска. Тень. Не Виола. Ужаленная этим в самое сердце, Виола бежит вниз по ступеням, смахивая слезы. «В этом мире истина не нужна никому, ведь она крушит иллюзии». Виола даже благодарна этим странным господам при дворе графини, что ловят ее и назначают дуэль. Но Оливия даже здесь не оставляет Виолу, ведь причина яростной схватки именно она. Что за властью обладает эта наивная женщина? Почему все так стремятся овладеть ею? Виола не знает ответов на эти вопросы, но в короткий миг начинает презирать их всех. Глаза затмевает пелена, она уже толком не видит, как наносит удары. Пронзительный крик ужаса она слышит будто бы сквозь сон — вновь Оливия. Расталкивает всех нападавших и тянется к своему драгоценному Цезарио: «Они не стоят твоей ненависти». Как сломанная кукла, не в силах противостоять ей, Виола принимает ее протянутую руку и плетется следом. — Цезарио, вы так скоро покинули меня. Объяснитесь мне. Что вы скрываете? Виола мрачна и бледна, рассеченная бровь в процессе драки саднит, а сердце сковала мертвая печаль. Будь что будет. — Если я открою вам свою тайну, — осторожно начинает Виола, но в конце срывается на неожиданное продолжение. — Будете ли вы любить меня? Оливия поражена таким словам, но услышав о любви, замирает на месте, делает глубокий вдох, а после проникновенно смотрит на Цезарио. — Что бы это ни было — я ваша на веки. Виола мрачно усмехается ей в глаза, потом берет ее под руку и заводит в тот угол, где их никто не потревожит. Графиня выглядит удивленной, но не сопротивляется, на ее губах застывают тысячи вопросов, ведь Цезарио встает напроив нее, опаливает ее лицо печальным взглядом, а после, сделав глубокий вдох и зажмурившись, снимает головной убор и поправляет длинные волосы. Нет ни вздохов, полных ужаса, ни проклятий, ни криков, не слышно ни единого звука. Виола сомневается, что графиня еще перед ней, потому, набравшись мужества, открывает глаза. У нее перехватывает дыхание. На нее смотрят с бесконечным теплом и смущением, но без толики отвращения. И все с той же невозможной любовью. — Как? … — отчаянно и по-девчачьи срывается с губ Виолы, но Оливия вытягивает вперед руку и запутывается пальцами в ее волосах. — Это все, что вас так беспокоило, мой милый Цезарио… Или как мне вас называть? — собственное имя вырывается из груди неразборчивым блеяньем, но Оливию это не смущает. Графиня вновь тепло улыбается, будто бы пробуя нежное «Виола» на вкус, а потом вновь уточняет, очень тихо, еле различимо, но очень серьезно: — Это все, что вас останавливает? Близость этой женщины туманит разум, она вновь так непозволительно близко. И ее взгляд… Он усмирил бы любой буйный нрав. Виола, не согласуясь ни с чем, блеет очередной ответ, который подсказывает ей сердце, не слыша себя. Графиня вздрагивает, а у Виолы вдруг открылось желание высказать ей все, о чем она думала последние дни, но не успевает, ведь Оливия приближается к ее лицу вплотную, а после касается губами ее губ. После этого она обвивает ее шею обеими руками, утыкаясь носом куда-то в ухо и тихо, взволнованно шепчет: «Ты расскажешь мне все, моя девочка, но, подожди, не сейчас». Виола стоит в ее объятиях скованно лишь с минуту, а потом расслабляется, и осторожно размещает свои руки у графини на талии. Улыбка вновь растягивает ее губы, но в ней нет ни намека на издевку, как в начале. Через неделю герцог Орсини с ненавистью смотрел на пригретую на груди змею. Взгляд его прожигали два увиденных обручальных кольца. Цезарио со всем сущим ему тактом выдержал это испытание, держа супругу за руку.