Дверь, за которой все будет хорошо

      Кимико кричит. Молча. Она разевает рот, не в силах вытолкнуть из легких крик, который застрял в горле и душит ее. Костяшки сжатых кулаков белеют от натуги, горло начинает саднить, но наружу не прорывается ни звука.       Кимико поднимает руку. Злая Борода роняет бутылку и почти выхватывает пистолет, но замирает, натолкнувшись на ударную волну ее взгляда. Белая пена на полу смешивается с багровой смолой. Запах пива и крови становится почти невыносимым, даже невозмутимый обычно Раз-Два-Три издает клокочущий звук и подносит ладонь ко рту.       Кимико хочет коснуться его лица, но не может заставить себя дотронуться до шершавой бурой корки. Под кровавой маской будто нет лица, в зияющих провалах глазниц вместо глаз – остывшие угли. Так бывает, когда дьявол-акума забирает чью-то душу.       Кимико больше не собирается никому ничего отдавать, даже дьяволу. Она берет Риндзи за руку, и он покорно следует за ней.              Кимико придумывает всем клички. Их имена лишены для нее смысла – их не скажешь руками. Злая Борода – исключение, но он так бесит Кимико, что она никогда не назовет его по имени. Барашка все остальные зовут малышом, но ее малышом навсегда останется Кендзи. Раз-Два-Три постоянно постукивает пальцем три раза, когда ему что-то не нравится, а ему постоянно что-то не нравится. Кимико никогда еще не видела такого недовольного человека. Она придумывает всем клички, ведь тот, кого ты не знаешь по имени, ничего не может для тебя значить. Всем – но не Риндзи.       Наверное, все дело в том, как он произносит ее имя – словно баюкает новорожденного котенка в ладони. Кимико уходит спать пораньше, но никогда не засыпает сразу. Она лежит в темноте, прикрыв глаза, и ждет: рано или поздно дверь откроется, и Риндзи скользнет в комнату, не включая свет.       - Ки. Ми. Ко, - говорит он беззвучно, одними губами, и улыбается. Потом он сворачивается клубком на матрасе, брошенном на пол у стены, и накрывает голову одеялом. Кимико все равно слышит, как он стонет во сне.              Кимико не верит, что в оскале бурой маски растянуты те же губы, что улыбались ей в темноте и складывались в звуки ее имени. Кровь Риндзи жжет ей ладонь – его руки покрыты десятками порезов, то ли от стекла, то ли от ножа. В угольной пустоте, оставленной дьяволом, Кимико видит собственное лицо, покрытое бурыми пятнами. Ей кажется, что пятна движутся, разрастаются, превращаются в глиняную маску… Она отводит взгляд. Главное – убедиться, что кровь на нем чужая. Какая разница, чья голова валяется на полу, сжимая в зубах темную сталь?       Душевую быстро заполняет пар от горячей воды. Кимико разрывает пропитанный кровью свитер Риндзи, не видит ран и коротко всхлипывает от счастья. Стаскивает с него ботинки вместе с носками – в них тоже хлюпает кровь. Он стоит, словно манекен, не мешая и не помогая ей. По голубой плитке разбегаются розовые разводы. Кимико сбрасывает джинсы и футболку и первой шагает под горячие струи, увлекая Риндзи за собой.       Чудовищная ухмылка сползает с лица Риндзи вместе с бурой маской. Кимико легкими касаниями пальцев смывает ее со слипшихся ресниц, заострившихся скул, пересохших до кровавых трещин губ, но это не помогает: Риндзи не возвращается. Его глаза, хранилище души, пусты, и Кимико понимает, что без привычного тепла его взгляда она дрожит от холода даже под горячим душем. И еще она понимает, что акума забрал душу Риндзи по ее вине.              Она думала: если не будет ему отвечать, он оставит ее в покое. Она думала: если не сможет говорить с ним, то не скажет лишнего. Она думала… Кимико сглатывает слезы. На самом деле, она не знает, что сказать. Ее мир наполнен простыми вещами. Еда. Питье. Лекарство. Пушка. Опасность. Враг. Вот из чего состоит мир Кимико, и она не знает, как сказать о том, что когда она слышит свое особое имя, ласковый мурлыкающий звук, то невидимый великан сжимает в кулаке ее сердце, выдавливая из него всю кровь, а потом вдыхает в него столько воздуха, что все тело будто отрывается от земли. Она даже не может произнести имя, которое придумала для него. Для этого имени у нее нет жестов, оно просто звучит у нее в голове, произнесенное далеким голосом механической женщины. В дыму корчатся белые призраки, звенит сирена, ладошка Кендзи то и дело выскальзывает из руки, и Кимико хватает его за футболку. Мамы и папы нигде не видно, только механическая женщина откуда-то сверху говорит, что нужно добраться до двери Риндзи, за которой все будет хорошо. В тот день в захваченном аэропорту Кимико не удалось добраться до заветной цели, и она смирилась с мыслью о том, что никогда не доберется до выхода. Никакой двери Риндзи не существует, и она должна просто выжить среди клубов черного дыма и кричащих от боли призраков. Но потом он сказал: mon Coeur, и Кимико услышала, как открывается волшебная дверь.              Она сама виновата, что слишком долго стояла в нерешительности на пороге. Акума ухмыльнулся ей из дыма и захлопнул дверь. Кимико взбивает в ладонях пену, укрывает ей смуглое жилистое тело, разглаживает пальцами старые шрамы. Раньше ее пугало то, что Риндзи словно начинал светиться каждый раз, когда она прикасалась к его руке, а теперь он стоит, не шевелясь, и тьма вокруг него сгущается все глубже. Кимико глотает соленые слезы вперемешку с горькой ржавчиной подвальной воды.       - Не плачь, mon Coeur, он был плохим человеком, очень плохим. Я убил его с удовольствием.       Кимико передергивает от ужаса: это акума говорит с ней губами Риндзи. Вместо бархатистого ласкового голоса со скрипом рвется железо.       «Верни мне его», - просит акуму Кимико, но дьявол не собирается уходить.       - Я понял, зачем вы становитесь монстрами, - говорит акума и растягивает губы Риндзи в оскале. – Оказывается, это так просто.       «Замолчи», - просит Кимико. Она прижимает пальцы к его губам, но акума берет ее за кисть. По предплечью начинает разбегаться красный ручеек.       - На протяжении многих лет каждый день я задавал себе вопрос: как можно убивать людей и считать себя хорошим парнем? – акума продолжает сжимать ее руку. Ручеек становится шире: на ладони Риндзи глубокий порез между большим и указательным пальцем, будто он схватился за нож голой рукой. – И сегодня я узнал ответ. Знаешь, какой?       Кимико качает головой. «Отпусти меня», - просит она свободной рукой. Акума качает головой в ответ. На его лице не отражается никаких эмоций, тьма зияет из провалов на лице. Кимико становится страшно.       - Никак. Нужно просто перестать считать себя хорошим парнем.       Кимико отшвыривает акуму прочь и выскакивает из-под душа. Тело Риндзи врезается в стену и обмякает, и девушка испытывает острый приступ боли, как будто это в ее спину вонзились тысячи холодных осколков. Она думала, что потеряла боль вместе с голосом тысячу лет назад. А потом та летающая тварь убила Кендзи. Она решила – станет чудовищем, и больше никогда не будет чувствовать боль. Только вот она утащила за собой во тьму единственного, кто заботился о ней, не ожидая ничего взамен. Риндзи превратился в чудовище вместе с ней – из-за нее.              Вгляд Кимико, рассеянно блуждающий вокруг, вдруг останавливается на чьей-то опасной бритве, лежащей на раковине. Рука словно сама тянется за лезвием, и вот уже Кимико проводит бритвой по запястью. Ничего не происходит. На коже не остается ни следа. Кимико нажимает сильнее, но безуспешно: мягкий металл не прорезает ее кожу супера. Она злится, полосует бритвой по руке, но добивается лишь того, что несколько розоватых царапин проявляются на секунду, а потом исчезают без следа. Кимико кричит от ярости и с силой вгоняет бритву себе в грудь. Это срабатывает, и Кимико тащит лезвие в сторону, с треском вспарывая кожу. От боли у нее темнеет в глазах, она падает на колени, часто хватая ртом воздух. Темная тягучая кровь льется на голубой кафель, сначала хлещет тугой струей, но быстро начинает иссякать. Риндзи закашливается и начинает вставать. Кимико бросается к нему и успевает подхватить прежде, чем он снова упадет.       - Кимико, - слышит она вдруг и горячие твердые пальцы прикасаются к ее окровавленной груди. На месте раны остался только яркий алый шрам, но кровь никуда не исчезла. Риндзи смотрит на кончики своих пальцев, окрашенные багровым, потом поднимает на нее усталые, измученные, больные, свои глаза.       - Тебе больно, monCoeur?       Он вернулся. Ее кровь вернула его. Кимико дважды прикасается пальцами к груди: сначала к ямке между ключиц, потом к сердцу. Пусть она не в состоянии произнести его имя вслух, но она может дать ему еще одно, особое имя, которое сможет сказать, в которое сможет облечь все, что не может выразить, потому что у нее нет для этого слов. Кем бы они оба ни были, чудовищами или людьми, он нужен ей. Он – ее сердце.       - MonCoeur? – переспрашивает Риндзи.       Кимико упирается пальцем ему в грудь, затем дважды прикасается к своей.       «Ты – мое сердце».       Тьму разрезает яркий белый луч. Дверь, за которой все будет хорошо, снова открывается.