cigarette duo

Кагура крутит ленту новостей туда-сюда — посты просмотрены уже по третьему разу, ничего в мире не происходит — тишь и благодать. Кагура такое мирное время правда любит, но как будто чего-то не хватает. В унынии она возвращается к непрочитанному сообщению от Сого и с неохотой его открывает. Закатывает глаза, увидев, что там голосовое на тринадцать минут. Нехотя его запускает. — Короче прикинь, — Сого, когда записывал, явно очень активно махал руками, что сказалось на качестве звука — прыгающие гласные, какие-то шорохи, если выключить конкретно голос Окиты, то можно получить АСМР-запись среднего качества. Кагура прикидывать особо не хочет, но покорно слушает дальше. — Ходили мы значит с Хиджикатой сегодня… Кагура гневно ставит на паузу. Нашёл подружку, пф. То есть нет, откровенно — дружить с Сого прикольно, он такая змеюшка-всезнайка, он даже шутить может, Кагура от этого факта пребывала в шоке полдня, ещё и премию может спустить на поход в кафешку — может, на этом дружба и основывается. Кагура правда рада, что они с Окитой вот так сошлись — кулаками сталкиваются теперь не только в драке, но и когда надо вместе позмеючить на кого-то или просто поныть о жизни. И в целом всё неплохо, да, даже классно, но Кагура всё равно пока опасается сводить Сого со своей городской ребятнёй, что восторженным выводком ходят за ней как за предводительницей подростково-отчаянных банд Эдо. Только с принцессой и Нобумэ получается вместе ходить на девичник, пусть Окита как будто и далёк от девчачьих дел — в платье с рюшами он наряжается чаще, чем они — но они всё ещё на грани, присматриваются и не всё доверяют. Оно и понятно: Сого может поступить очень по-крысёночьи, и пусть на самом деле они доверяют, всё равно ещё нужно время. Поэтому пока девочки присматриваются — точно не засмеёт? а поймёт ли вообще, о чём мы? а комфортно ли нам будет сейчас помолчать три минуты, потому что мы делим одну эмоцию? — Сого, захлёбываясь, разбалтывает свои секреты, преимущественно о том, что у них с Хиджикатой что-то случается. Он о своей любовушке почти не затыкается, и иногда его рассказы походят на мантры, под которые девочки медитируют. Иногда к ним даже приходит Гинтоки, который осторожно балансирует между “я тут только за сплетнями” и “на основе рассказов Сого придумаю себе образ Мужчины и буду о нём вздыхать по ночам”, и в такие моменты он словно забывает о том, что речь идёт о Хиджикате, которого он знает; напротив, в голове возникает кто-то почти на Тоширо непохожий, зато зачем-то родной и притягательный. Просто иногда рассказов Сого становится слишком много, и Кагура чувствует непонятное раздражение от всех этих историй про отношения. Оно не столько из-за Окиты, нет, просто вот иррационально бесит всё, где что-то про любовь и романтику. Вот сегодня именно такое настроение, и Кагура не хочет ничего дослушивать. Отвлекается на чтение журнала с мангой, который Гинтоки оставил не на своём месте, но и там среди всех историй половина оказывается сосредоточена на любви, а в остальных разбросаны всякие намёки. Кагуру начинает подташнивать. Она возвращается к сообщению, потому что любовь Сого хотя бы не такая отвратительная, как в этих мангах, где обязательно будут прижимать к стеночке, включать режим цундере или мечтать о детях — Кагура хочет порвать это всё на мелкие кусочки, да жалко денег, уплаченных за журнал. Ещё вспомнилось, что Сого так-то заслуживает большей жалости, чем все героини и герои в этих историях. Ему вот про первый поцелуй с Тоши некому было рассказать, поэтому он взахлёб про него рассказывал самому Хиджикате, который слушал с участливым видом и даже удивлялся, как такое произошло, пока не понял, что речь о нём. Кагура просто перематывает куда-то поближе к концу, слышит ужасающее: — ...и вот значит Хиджиката полез рукой в штаны… Кагуре хочется кричать, и она банит Сого — они друг друга кидают в чс раз по пять на неделе — но всё-таки дослушивает, чтобы понять, что Окита просто описывал пикник и любопытную ящерку, которая залезла Сого под штанину, щекоталась там, пока Окита визжал, а Тоши мужественно хватал её за хвост и ненароком щипал Сого, чтобы ночью, видимо, целовать синячки. Лучше не становится, и Кагура хочет забанить Сого ещё раз. Но вместо этого откидывает телефон и выползает посмотреть, что там Гинтоки нашёл интересного по телевизору. — Гин-чан, забирай кстати свою ересь, — кидается Кагура журналом. — Не ересь, а величайшее изобретение человечества, — ворчит Гинтоки. — Ты поуважительней к манге, мы вообще-то сами из неё. Кагура морщится — опять эти непонятные приходы, мол, они всего лишь выдумка — и садится рядом. — Чё там хоть вертят какое-нибудь тупое аниме про детективов-лохов? — заинтересованно вглядывается она в экран. — Ну тут какой-то фильм про богатого мужчину, который ухаживает за своей секретаршей, — чешет затылок Гиноки, который не очень следит за сюжетом. — Небось щас хочешь быть таким же богатым. — Не-не, — Саката морщится. — Но очень хочется быть вместо этой девушки, ну знаешь, чтобы водили в дорогие рестораны, покупали там всякое, что захочу, возили на кабриолете… Но Кагура представляет иное: влюблённый взгляд, свидания, прикосновения, поцелуи, руки под юбкой — пусть юбка и на Гинтоки — и её начинает мутить. Она давно хотела честно переговорить с Сакатой насчёт этого странного чувства презрения к романтическим отношениям, но всё как-то не решалась, а теперь чувствует, что он её и не поймёт толком, видимо. — Пойду прогуляюсь, — вздыхает она и несколько угрюмо уходит из комнаты. — Кагура? — взволнованно дёргается в её сторону Гинтоки. — Всё в порядке? — Угу. — Вижу же, что нет. Если ты переела, то знаешь, где аптечка. А если надо поговорить, то… — Не надо, — она вылетает из дома — ну хоть дверью не хлопает. Можно было бы взять с собой Садахару, но отчаянно хочется одиночества. Кагура, может быть, под влиянием медиа и разговоров подружек и хотела поначалу чего-то такого — но больше представлялись милые подарочки, цветы, вкусная еда, чем человек, который оказывает знаки внимания. А когда потихоньку она начала фокусироваться на мысли, что все атрибуты романтических отношений требуют именно взаимной влюблённости, ей стало противно, потому что влюбляться совсем не хотелось, ещё больше не хотелось — чтобы влюблялись в неё. Кагура до жути самостоятельная, ей нравится наблюдать и дружить, ей не нравится думать о поцелуях — в принципе не нравится, что поцелуи существуют — и не нравится, что все так активно вокруг влюбляются или допускают собственную влюблённость. Кагуре не нужна весна в душе — у неё там вечное лето, немного засушливое, с переменчивым морским ветром, теплотой, фруктовым льдом и отчаянным желанием никого не касаться. Это кажется ненормальным для других, и даже Сого, который на самом деле понимает людей гораздо лучше, чем они сами понимают себя, почти не замечает, что Кагуре все эти разговоры про отношения кажутся очень далёкими, словно это истории с планеты, на которой многие побывали и теперь считают нужным и остальных заставить там побывать. Но Кагура даже не знает, где взять билет, — и не пытается узнать, её туда не тянет, орбиты её вселенной не пересекаются с чужими, её звезда вне созвездий, и чужие метеоритные дожди не долетают до неё даже искрами. На улице людно, и Кагура скрывается в районе странных переулков, где легко заблудиться и невозможно найти выход, но Кагура его и не ищет — само как-нибудь выйдется. Ей впервые хочется чего-то отчаянно-больного — например, закурить. Выпустить дым, потому что хочется то ли кричать, то ли плакать, то ли шептать кому-то о том, как она устала от собственного чувства неправильности. Наверное, где-то в этих переулках можно найти автомат с сигаретами, у которого нет никакой проверки возраста. Кагура щурится — сегодня она смесь ято и кицунэ — и осматривается. Взгляд выцепляет в одном окне, которое забыли занавесить, целующуюся парочку, и Кагура устремляется в глубь паутины улиц, лишь бы не видеть. Пробегая мимо одного из переулков, она замечает двух девушек, которые прячутся от всего мира в объятиях друг друга; одна касается губами шеи другой — у Кагуры перехватывает дыхание, и она бежит ещё быстрее. Они даже её не замечают, но всё равно Кагуре это кажется насмешкой, мол, а у тебя так когда будет хоть с кем-то? Кагуре очень хочется ответить “никогда”, но какое-то странное чувство в голове, давящее, душащее, чужое, говорит ей, что так отвечать нельзя. И все любови вокруг для неё — это страшные вопросы: что я такого плохого сделала, раз у меня подобного никогда не будет? чего я не понимаю, про что не узнала, если мне вся эта романтика не нужна? могу ли я считаться нормальной, если меня тошнит от отношений? и если не могу, то насколько страшно быть такой ненормальной? Кагура в таких мыслях едва не врезается в автомат, который искала: тут есть даже такие сигареты, которые в Эдо уже перестают выпускаться. Кагура находит в кармане монетку — жалко денег на сигареты, конечно, но своё отчаяние нужно чем-то заглушить, если она не сделает чего-то такого дерзкого, то захочется навредить кому-то. В драку лезть опять? Но Кагуре как-то не хочется, она переживает, что её переклинит, что она потеряет контроль, а от этого дружеская разминка превратится в убийство. Кагура выбирает упаковку ярко-жёлтого цвета, потому что она напоминает утят, а утята милые. Достаёт из лотка — и пачка тут же исчезает из рук. — Пу-пу-пууу, — загадочно произносит над ней Тоширо. — Ну-ка отдавай, ментяра, — шипит она, но Хиджиката уже прячет пачку неизвестно куда. У него, наверное, мильон кармашков, в одном из них сидит чиби-версия Сого и познаёт рай. — А чего ты такое удумала? — Не твоё дело, — ворчит Кагура. — Плати давай тогда за сигареты. — Это штраф за то, что несовершеннолетняя покупала товары, ей не предназнченные. — Ну конечно, — Кагура закатывает глаза и прижимается спиной к автомату. Хиджиката почему-то не уходит и внимательно на неё смотрит. — У меня больше нет денег, — вздыхает Кагура, — снова купить не смогу. Тоширо качает головой и копирует её позу: упирается спиной в аппарат. — Да как-то я устал от патрулирования, дай, думаю, отдохну в этом прекрасном месте. Кагура втягивается в соревнование и не уходит тоже: кто дольше выдержит эту необычную компанию? Она о Тоши знает довольно много по рассказам Сого, но ей хватает ума понять, что тот Хиджиката — это только для Окиты, с ней он никогда таким не будет — да ей и не надо, оно и правильно. Это вот Гинтоки может слюни пускать на образ мужчины, который придёт и нежно решит все проблемы, — Саката всё ещё не думает о Хиджикате в такие минуты, чаще всего он представляет Короля Лейкоцитов или загадочного учителя, который на уроки ходит с леденцом — а Кагуре такого не надо. Даже если бы это была дама — тоже не надо. — Ну? — Хиджиката внимательно смотрит на Кагуру. В отличие от Сого, который парой вопросов может выудить всю информацию или разговорить человека, Тоши говорит напрямую и не любит долгого молчания. — Чего? — Кагура косится на него с опаской. — Рассказывай, что стряслось. Кагура качает головой. Ну куда Хиджикате её понять, с его-то отношениями? — К сигаретам тянутся не от большого счастья, знаешь ли, — Хиджиката постукивает пальцем по собственной пачке, мол, посмотри на меня, какой я драматичный мужчина, так что можешь мне довериться. Кагура с этим соглашается, но говорить всё равно пока не хочет, а в то же время чувствует, как все эмоции, все накопленные страхи и вопросы подступают к горлу, которое она хотела обжечь, ещё немного — и она не сдержится. — Хорошо, мне не хочешь говорить, я тебе, наверное, чужой совсем, но Кудряшу своему чего не расскажешь? Где-то Саката громко и недовольно икает от нового прозвища. — Да не поймёт он, — в сердцах бросает Кагура. — И его непонимание тебя заденет, — продолжает Хиджиката её мысль. — А моё не должно. Расскажи, — делает он более сильный упор на слово. И Кагура сдаётся. — Да просто все вокруг встречаются и носятся с любовью как с главной ценностью, даже Гин-чан в перерывах между чесанием жопы и бездельничанием смотрит какие-то штуки про комедию и мечтает о богаче, — Кагура задыхается от накатившей вдруг обиды. — И все вокруг делают вид, что романтика нужна каждому, что без неё ты и не человек вовсе, а я вот чувствую, что мне никто не нужен, то есть это не период такой, не поиск нужного человека — у меня в идеальных мечтах я живу одна с Садахару, ну и Гин-чан где-то по соседству, но подальше, мне противна сама мысль о поцелуях, о свиданках, о том, что кто-то может смотреть на меня как-то влюблённо, и я просто… какая-то сломанная, да? Кагура поднимает глаза на Тоши — такого взрослого и правильного, ну пусть вот хотя бы он строго скажет, что она много чего не понимает в этой жизни и ещё не доросла до великой тайны романтики. Но Тоширо вдруг щёлкает зажигалкой — и протягивает Кагуре сигарету. — Только при мне, — строго поясняет он. Кагура закуривает, закашливается, но упрямо решает докурить её до конца. Тоширо не смеётся, не подначивает, да и вообще никак не комментирует её новый опыт. — Я вот всегда знал, что проживу в одиночестве, — тихо говорит он. — Однажды мне очень нравилась девушка — она была одной из лучших, понимаешь, и я её, наверное, любил — и я даже не думал о том, что её можно поцеловать. То есть в голове не связывалось никак — любовушка и что-то такое физическое. Чувства было достаточно. Без чувства было тоже неплохо, потому что, знаешь, кроме любви человек может много за что хвататься — за ненависть, за гордость, за профессиональную честь, за справедливость, за печаль — ну, ты умная девочка, сама продолжишь. И я бы так и не понял бы, зачем люди придумали поцелуи, пока мы с Сого… — Тоши нервно пожимает плечами и не продолжает рассказывать, какой Окита катастрофичный. — Ты не подумай, я не пытаюсь тебе сказать, что ты ещё не нашла того самого, просто может быть и такая вероятность. Но это не значит, что ты должна прям намеренно его ждать, ты достаточно хороша для того, чтобы самой решить, что тебе надо. Сломана ли ты? Разумеется, но вовсе не потому, что не хочешь любви, а потому что работаешь в Йорозуе и живёшь в сумасшедшем Эдо. Мы все сломаны. На фоне всего хаоса твоё пренебрежение романтикой должно для остальных быть такой мелочью, словно ты не любишь шоколад с орехами: пусть его не дарят на день рождения, но во все остальные дни их это вообще не должно волновать. Тоши задумывается, не была ли его метафора слишком вычурной, но Кагура хмыкает. — Шоколад я люблю. Влюблённость — нет. Хиджиката треплет Кагуру по волосам — он её воспринимает как младшую сестру. Она закашливается, и Тоширо забирает у неё сигарету. — Больше так не делай, — строго говорит он и смотрит так по-особому страшно, что Кагура только кивает. Ей правда становится легче узнать, что хотя бы Хиджиката во всём этом мире не только принимает её, но даже понимает, потому что сам подобное пережил. — И зря ты так про Кудряша, — говорит задумчиво Тоши. — Он просто хочет много денег, потому и мечтает о богаче. Поговори с ним об этом — узнаешь много нового. Кагура хмурится. — А тебе откуда так много известно? — Мы ж пьём вместе иногда, — пожимает плечами Тоширо, — он и разбалтывает, что ни разу не влюблялся по-настоящему и что его вообще не тревожит, что влюбляться он и не хочет. Глаза Кагуры вдруг сияют. Отдельное облегчение в этом: она правда думала, что Гинтоки её поймёт, что Гинтоки, в общем-то, такой же, но последние его комментарии по поводу всякой романтики в телевизоре заставили несколько усомниться в том, что с Гин-чаном получится разделить вот эту нелюбовь к любви. Оказывается — всё получится. Тоши видит, что Кагуре веселее и спокойнее. — Оставлю твои сигареты в качестве благодарности и платы за консультацию. — Жмот, — почти ласково говорит Кагура. — И разблокируй Сого, пожалуйста, он снова переживает, что он плохой друг. — Он не плохой, он лохой, — Кагура улыбается шире и шире и сокращает слово, — или просто лох. Тоши рычит, но Кагура уже готова побежать сквозь запутанные улицы Эдо обратно домой — и действительно убегает раньше, чем Хиджиката начинает злиться по-настоящему. Бежать становится легче — в лёгких ничего не давит, в горле больше нет этого дурацкого кома. Она разблокирует Сого, правда-правда, и даже позовёт его гулять, и начнёт говорить первая, и скажет, что ей всегда интересно послушать истории Окиты, потому что он смешно их рассказывает, но иногда ей хочется бить по почкам из-за обилия романтики, которая напоминает “а вот ты другая”, так что пусть Сого держит это у себя в голове на всякий случай. И ещё — она влетит по ступенькам, выключит телевизор, остановится перед недоумевающим Гинтоки и спросит: — Какими мы будем по жизни, если не будем ни в кого влюбляться, — ненормальными, сломанными, неполноценными? И Гинтоки станет серьёзным, мягко улыбнётся и ответит ей правду: — Настоящими и лучшими. И Кагура ему поверит.