Семья

Вселенная не перевернулась, да и в целом ничего особенного не произошло. Чертежей на складе становилось всё больше, ракета медленно, но верно строилась, и всё было хорошо. Просто одним холодным ноябрьским утром Ксено застал озадаченного и даже малость ошарашенного Сенку, рассматривающего себя в зеркале. — Что случилось, доктор Сенку? — Ксено сладко потянулся, прогоняя остатки сонливости. — Зеркальце говорить не умеет — это так, на заметку. Но я и без него скажу тебе, что ты, спору нет, прекраснее всех на свете. — Ну надо же, а я думал, ты кроме научных статей ничего не читал в жизни, — младший учёный ехидно усмехнулся, а затем всё-таки ответил серьёзно: — Глаза красные. — Да вот знаешь, из детства осталось в памяти и не спрашивай, почему мне читали сказки про принцесс, — старший пожал плечами, а потом тоже подхватил невесёлый смех: — А вообще, вот это шок новости, к двадцати без трёх с половиной тысяч годам жизни доктор Сенку наконец-то обнаружил, что он альбинос. А потом совсем не до смеха стало, когда младший перевёл этот растерянный взгляд на него. Холод поздней осени в тот момент почему-то ощутился сильно отчётливо. Не радужки. Уголки глаз и кончик носа едва заметно красные. — Ты что… плакал? — вырвалось у Ксено. Он обычно очень трепетно обращался со словами, но это прозвучало как-то отвратительно неподходяще, совершенно не вязалось с тем, кто стоял перед ним. — Нет, наверное, аллергия. — Моя аллергия выглядит вообще по-другому, — Сенку натянуто рассмеялся и снова перевёл взгляд на зеркало. — Похоже, мне приснилось что-то эдакое, но я не могу вспомнить, что именно. С улицы послышались первые тихие голоса и звуки: народ просыпался и постепенно принимался за работу, теперь уже даже без утреннего инструктажа Сенку зная, на чём они остановились и что нужно делать. — Последний раз я плакал… Впрочем, это всё не так важно, — парень махнул рукой и почесал затылок по старой привычке делать это, когда его что-то волнует. — Не стоит зацикливаться, у нас и без этого забот по горло. Неожиданная оговорка заставила Ксено внутренне — только где-то совсем глубоко внутри, где ещё прятался живой и что-то чувствующий человек — заинтересоваться, но сейчас он бы так и так ничего не выудил. Шум становился всё громче, и они вместе наконец-то вышли, решив в самом деле отложить все личные проблемы до лучших времён. * — Что тут происходит? — тихо себе под нос хмурился Ксено, не отрывая глаз от какого-то чертежа, который он рассматривал, как-то выкрутив лист и странно склонив голову на бок. — Что у тебя там такое, док? — Сенку обошёл старшего со спины и через плечо заглянул на схему, сходу определяя, что это вообще такое и для чего оно будет нужно. — Это уже собрано, но показатели с расчётами не сходятся, и я пытаюсь понять, почему и где мы налажали, — Ксено выдохнул и извернулся как-то ещё сильнее. — Но безуспешно. Нужно Хрома попросить, у него более объективный взгляд, потому что в науке для него но́во вообще всё и нет разницы между простым и сложным. — Я удивлён, что ты приметил такую неважную деталь, — Сенку чиркнул что-то карандашом на бумаге прямо так, на весу, но тоже только нахмурился и сразу же зарисовал парой неаккуратных движений. — Нет, не так. — Этот парень — доказательство того, что человечество достигло всего не просто потому что так звёзды сошлись в пространстве и времени, — мужчина чуть поёжился от ощущения тепла прямо над своим плечом, но сразу расслабился. — Стой, оставь так. — Хотя и ему тоже нужен был толчок: в нашу первую встречу он учил меня окрашивать пламя солями, — парень пытался ещё что-то почёркать, но получалось в таком положении совсем криво и непонятно. — Тихо, да не дёргайся ты, док! — Ну и как, многому научился? — ехидно усмехнулся Ксено, а потом раздражённо продолжил: — Да кто из нас ещё дёргается?! Холод ноября волновал постольку-поскольку. Все вокруг изумлённо и безмолвно наблюдали за тем, как двое суровых учёных, которых обычно ничего не волнует, совершенно по-детски толкались ладонями, царапались и — Гинро готов был поклясться — кусались даже, терзая этот несчастный чертёж на весу… рядом со столом. Стэнли хмурился для вида, наблюдая за тем, как его друг глупо себя ведёт, сверкая радостью в глазах, но в глубине души даже немного радовался, что тот нашёл кого-то ещё, кто заставляет его что-то чувствовать. * Ксено мучила бессонница, и он потерянно шатался по улице, ёжась от холода в не подходящем для подступающей зимы плаще. Пальцы закоченели, волосы совсем растрепались от ветра, то и норовя залезть парочкой прядок в рот или в глаз, да и в целом было как-то на редкость печально. Но поспать всё же стоило, хоть заставляй, так что мужчина, ещё немного бесцельно побродив, теряясь в каких-то своих пространных мыслях, вернулся обратно в лабораторию, откуда они с Сенку за работой даже не вылазили. Сенку, завернувшийся в одеяло и свернувшийся калачиком, во сне был похож на самого обычного подростка. Ксено смотрел на его напряжённое лицо и не мог не поддаться какому-то душевному порыву: он накрыл младшего ещё и своим одеялом, спасая от ночного холода и где-то на периферии сознания подмечая, что сам теперь уж точно не сможет заснуть. Ребёнок, за которым он присматривал с восьми лет. Учёный, в которого вырос тот ребёнок. Подросток, построивший свой взгляд на мир самостоятельно, что бы ему ни втолковывали взрослые. Боец, знающий свои сильные стороны. Человек, жадный до знаний без острой надобности их применять. Сенку был действительно невероятным, и хотя Ксено людей в основном презирал, этот парень был тем самым бодрым исключением, в чём сам доктор ни на йоту не сомневался ещё с того самого первого письма. Парень ещё сильнее сжался во сне, и одинокая слеза прочертила небольшую полоску из уголка глаза и впиталась в подушку. — Бья… куя… — едва разборчиво прошептал он еле шевелящимися губами, заставив старшего вздрогнуть. Сердце защемило почему-то то ли от какой-то неуловимой нежности, то ли, наоборот, от такой же непонятной боли. Ксено, сколько ни копался в себе, не мог разобраться — и тут никакие знания не помогали. Он просто невесомо потрепал чужие волосы и улёгся спать без одеяла, надеясь, что успеет проснуться и сбежать раньше, чем придётся объясняться. * Бьякуя во время подготовки к полёту постоянно рассказывал о том, какой у него чудесный и восхитительный сын. Не то чтобы Ксено хоть немного волновала его болтовня, но тот факт, что его сыном оказался именно тот самый мальчишка Сенку, был слегка… шокирующим? Необычным? Удивительным? Мужчина сейчас и сам не вспомнил бы, что чувствовал в тот момент — это же сущие и не стоящие внимания пустяки. Но что-то внутри продолжало отзываться на все восторженные рассказы, как бы намекая, что хэй, хоть ты и хочешь захватить мир, ты всё ещё чёртов обычный человек, не способный ни на что, кроме мыслей. Ксено самую малость завидовал, сам того не понимая, не осознавая, не думая даже заметить за собой нечто настолько нелогичное. И вот сейчас он смотрел на этого уже выросшего ребёнка, задорно указывающего всем и каждому, что делать, вспоминал, как тот плакал по давно погибшему ради будущего отцу, и сердце снова сентиментально рвалось на части. Стэн держался поблизости, как всегда, чувствуя, что с его другом что-то творится, но не спрашивая, потому что знал, что тот сам ничего не понимает. Ксено ещё несколько холодных дней не мог ни на что решиться. В один из таких небо затянулось тёмно-серыми тучами, разливаясь по земле унылым ливнем, грозящим уже через пару недель превратиться в зябкий мокрый снег. Они всё так же сидели в лаборатории, вычерчивая одну модель за другой, и в какой-то момент мужчина просто отложил их в сторону, решая для себя, мол, сейчас или уже никогда. — Доктор Сенку, скажи, ты скучаешь по Бьякуе? — осторожно начал взрослый, страшась неизвестно чего. — Чего? По бате? С чего бы? — парень даже от бумаги не оторвался. — Скучать по кому-то, кого уже не вернуть, ни на миллиметр не рационально. Почти убедительно. Жаль только пальцы дрожат от одного лишь вопроса. — А если не лгать самому себе? — спросил Ксено одновременно и у себя тоже, расставляя одним вопросом всё по своим местам. Сенку так ничего и не ответил, только рука с карандашом больше не двигалась. Он поджал губы и спрятал лицо за волосами, не в силах сдержать эти непрошенные глупые слёзы. А Ксено без лишних слов подошёл к нему вплотную и заключил в объятия, позволяя спрятаться хоть немного более надёжно, чтобы беззвучно порыдать в плечо, не давая больше никому ни единого повода посмеяться. — Эй, доктор Сенку, — тихо проговорил он прямо на ухо. — Знаешь, я не Бьякуя, но… Сенку навострил уши, но не позволял себе ни единого слова и ни единого всхлипа. —… но когда всё встанет на круги своя, как думаешь… могли бы мы… стать семьёй?.. — заканчивал он уже совсем жалко, но всё же выжал из себя такое беспомощное и бесконечно искреннее: — Мне просто кажется, что с таким сыном, как ты, никакое мировое господство не нужно… Парень всё так же молчал, заставляя и без того упавшее куда-то к пяткам совсем уже человеческое сердце метаться в ужасе. А потом медленно так и нерешительно поднял руки, до того безвольно висевшие по швам, и тоже обнял вместо тысячи слов. — Могли бы… — хрипло выдохнул Сенку, совсем непохоже на себя… … то ли просто повторяя, то ли тоже со всей своей искренностью соглашаясь… но определённо не отказываясь. И даже ноябрьский холод перестал казаться таким колючим…