Покурим?

Фуго уже не ребёнок. Поэтому он читает умные книжки. Зачитывает их до дыр, с тщательно подавляемой нервозностью докуривая десятую сигарету за вечер. Такая привычка — курить по вечерам и читать научно-популярную литературу и более-менее понятную — по математическому анализу и прочей едва ясной ему херне. Отвлечься. Отвлечься от ядовитых мыслей о том, что Наранча сегодня влюблён в какую-то девчонку. Влюблён не только сегодня, но ещё — вчера, неделю, месяц назад. Давно. И, кажется, не просто влюблён, а безумно, по уши, до мозга костей. И снова Наранча придёт рассказывать ему о ней. Рассказывать Фуго о том, какая она красивая, нежная и смешная. А Фуго будет слушать, изредка улыбаясь и радуясь за них. Мать его, как же больно. — Не надоело? «А, Наранча», — давит в себе клокочущий сгусток крови, проходящийся болевой пульсацией по сердцу. Аппарат рабочий, все еще в норме, в отличие от отравленных смолами легких. Опять этот взгляд глаза в глаза, металлическим острием пронзающий душу. «Тебе нужно что-нибудь?» — тихо, как пару дней назад, когда они виделись в последний раз. Снова — последний раз? Или пока что нет? Наранча болезненно улыбается, заламывая пальцы. Смотрит отчаянно, так, будто бы не знает, куда себя деть. Фуго закуривает чёртову пятую, десятую, нет — одиннадцатую — сигарету, пожелтевшими пальцами поправляя выбившийся на конце табак: последняя пачка помялась и отсырела, денег на новую нет. Обжигается и глухо цокает, устало переводя взгляд на уродливый угол комнаты. Всё, что угодно. — Фуго. — Наранча. Уже не уверенные, как когда-то раньше, а сухие и жесткие нотки сквозят в низком голосе Фуго. Наранча взволнованно переминается с ноги на ногу, с пятки на носок — и Фуго сдавливает изящными пальцами обложку старого учебника и ждёт, снова ждёт. Ждёт долго и, не дождавшись слов, нетерпеливо втыкает свой взор в эбонитовые омуты. — Что? Наранчу передёргивает, он мнётся, сжимает плечи в ладонях, скрещивая руки на груди. Доверчиво и немного сердито глядит в алые очи. — Прикинь… Они расстались. Понятно. Понятно, блять. Только не он, не Фуго. Лишь бы эта лавина нытья не свалилась на него прямо здесь и сейчас: не выдержит, сломается. "Ты же хотел этого?" — спрашивает внутренний голос. Фуго уже не знает: не уверен. Тушит сигарету, оставляя её в пепельнице, и протягивает бледные руки вперед. Наранча обнимает его, запуская пальцы в пепельно-белые локоны, и дышит отрывисто, быстро. За собственным бешеным стуком сердца Фуго различает такой же — Наранчи. Гладит по спине. Аккуратно, легко, едва касаясь, чтобы опять не обжечься, обманувшись. — Фуго… И сердце Фуго замирает в тесной грудной клетке. — Спасибо. И снова биение восстанавливается. «Всё будет хорошо», — минор вперемешку с горьким злорадством. Наранча утыкается в белоснежную шею Фуго, от чего у того мурашки бегут по коже. Так нельзя, и Фуго торопливо достает из пачки две новые сигареты. — Покурим?