Magnum opus

Артёму реально повезло тусить с Питоном. Тот, конечно, был семи пядей во лбу (и почти одиннадцать пядей реального роста, они когда-то в школе по приколу считали все эти древние мерки), и неудивительно, что его с лёгкостью взяли в ординатуру в крутую военную больницу. Конечно, одно дело будущий ординатор, выпускник медицинского университета, будущий ксенобиолог, юное светило! И другое дело выпускник технического колледжа. Артём, правда, тоже поступил в универ, и не куда-то там, а на кибернетика, не хухры-мухры. И даже учиться там оказалось неожиданно интересно, но бухать на чужих съёмных хатах и орать по ночам летовское «Всё идёт по плану» было клёвей. Тёма отрывался как мог, пока не пришла практика второго курса. В общем, спасибо Питону за наше счастливое лето. Потому что Артём так и не узнал, у кого Питон просил и что говорил, чтобы Тёму взяли в больницу на практику. Преподы с уважением жали ему руку, когда видели заявку, а одногруппники завистливо свистели. А Артём что? А Артём был рукастый и работа ему нравилась. Какая разница, в каком умном механизме копаться, который сам по себе существует или который помогает человеку вернуться к полноценной жизни? Правда, к каким-то сложным имплантам Артёма как стажёра, естественно, не подпускали. Чаще всего он только следил за настройкой и лишь изредка ему разрешали проводить утреннюю сброс-настройку наиболее простых устройств. Но для практики — самое оно, и не хлопотно, и реальная работа. Начальником у Артёма был Сергей Петрович, мастер в прямом смысле от бога и, что удивительно, сам без какого-либо импланта, что вообще было редкостью. — Тут руки нужны и мозги, Артём, а толково у нас ни то, ни другое ещё не научились делать, — ответил он однажды, и Ткачёв даже согласился: никакие механические пальцы не будут действовать так же ловко как свои, родные. Убедиться в этом ещё раз ему пришлось буквально на своём опыте. На ночном дежурстве они с Питоном как раз рубились в настоящие бумажные карты, чтобы не заснуть. И в ординаторскую влетел — почти в прямом смысле, — Михалыч, непосредственный Питонов руководитель и один из топовых хирургов. Крутым он был ещё и потому, что практически в любой ситуации был спокоен как удав. Повода для паники вроде бы не было: больница же, армия — всякое бывает. Но взвинченность Михалыча передалась Питону, а Артём как настоящий друг его поддержал. В операционную, конечно, Артёма не пустили — не тот профиль, да и что ему там делать. А Михалыч перед самым уходом весело Артёму подмигнул своим механическим глазом. — Если повезёт, такой экземпляр для практики получишь — закачаешься! Артём чаще всего работал с пациентами уже после всяких страшных на его взгляд операций, и сейчас природное любопытство отчаянно брало верх. Судя по словам хирурга, там должен быть какой-то интересный механизм, и от этого у Ткачёва буквально чесались руки. Сперва он стоял в коридоре возле входа в оперблок, потом сел на пол, к утру просто уснул, и Питон едва не зашиб его дверью. Мгновенно проснувшись, Артём вытаращил глаза и буквально остолбенел: на каталке лежал крылатый. —Эт…чё? — Это, Тёмыч, отважный… — Питон глянул куда-то себе в планшете, — Полковник Лебедев, — оба не удержались от двусмысленного смешка. — Если я верно понял, на учениях что-то пошло не так и он собой кого-то закрывал от гранаты. Ну и ясное дело — ударная волна, шрапнель. Полкрыла ему рубанули. — Пиздец, — вынес вердикт Артём и глянул вслед, — А я тут при чём? — А у него крылья с усиленным механизмом поддержки. Часть к херам переломало, так что восстанавливать будешь долго и упорно. — Ага, — Артём фыркнул, — Меня Сергей Петрович и близко не подпустит. Питон буквально прыснул смехом. — Тебе Сергей Петрович первым пошлёт, он крылатых ненавидит, у него к такому жена ушла. Артём и вживую видел пару таких, но издалека или в Сети, но никак не в полуметре от себя. И культурный шок всё никак не хотел проходить. Чтобы отвлечь друга от внезапно свалившегося на голову счастья, Питон уволок его запаковывать биологические отходы для утилизации, дело грязное, но жизненно необходимое в больнице. Да и позволяет мозгу отдохнуть. — Вот слушай, Питон, — Артём, складывая в один большой плотно закрытые мешки поменьше, пытался говорить через маску, — Откуда вообще крылья берутся? Почему у тебя или у меня их нет, а у полковника того есть? Мы же вроде от обезьян пошли, а не от птиц или драконов. Питон пробил себе лоб рукой. — Не пытайся при мне говорить про биологию, ты всё делаешь только хуже. А вообще слышал про Тунгусский метеорит? Вот из-за него, наверно. Что тогда в Землю ёбнуло, так и не выяснили до конца, но примерно тогда начали появляться первые крылатики. Мутанты они, короче говоря. Сперва крылья нахрен отрезали, а потом придумали, как использовать. — Тебя послушать — крышей поехать можно. Мутанты, крылатики… — Артём загрузил ещё один мешок, в котором что-то неприятно булькнуло, и Ткачёв на всякий случай отвернулся, — Медик сраный. — Биолог, — Питон улыбнулся, поправляя этот самый подозрительный пакет, и он внезапно порвался. Вместе с небольшим количеством бледной жидкости на кафельный пол выпало непонятного вида нечто, в котором Артём с трудом, но узнал остов крыла полковника. И едва сдержал тошноту. — Сука, — он зажмурился, глубоко вдыхая, — Это…это… — Ага, — Питон осторожно коснулся обтянутой тонкой кожей кости, в которой были видны отверстия из-под крепления механизма протеза, — Сильно задело. У крыльев же кости тонкие и лёгкие. Смотри, — Питон махнул рукой, и Артём, подавив очередной приступ рвоты, присел рядом, — Вот где Михалыч резал, — он указал на выступающую округлость кости, — А теперь смотри сюда, — и ткнул рукой в нескольких перчатках в другой край конечности, —А это живая плоть. Была, пока Михалыч не ампутировал. У них почти у всех так, кстати, если крылья развились и потом сильно повредились — только удалять. — Пиздец, — Артём вынес свой вердикт ещё раз. — Всю жизнь с ними, а потом херакс — и нет. Как руку отрезать. — Типа того, — Питон невозмутимо погрузил часть крыла в специальный мешок и проверил, чтобы тот снова не порвался, — Херово ему придётся. Хотя он опытный. Работы тебе с ним по макушку будет. — Ну, будет и отлично, — Артём откашлялся, прогоняя воспоминания, — Давай побыстрее с этим закончим, меня сейчас реально вырвет. К утренней разнарядке Ткачёв едва успел, но Сергей Петрович вручил ему лишь одну карту, чем удивил всех техников и самого Артёма в частности. — Там сложно, — вздохнул руководитель, когда Артём подошёл после и уточнил, — Ты вроде парень неглупый, к тому же хотел что-то интересное. Бери, дарю. Если что, позовёшь, конечно, но постарайся сам, я в тебя верю. К тому же всегда меня рядом не будет, учись, студент. Артём впервые за недолгое пребывание в больницы видел Сергея Петровича таким. Чтобы он — и отказался от интересного механизма? Видимо, личные обиды слишком сильно влияли на качество его работы. Со вздохом и небольшой боязнью (и откуда только?) он постучал и заглянул в палату, и тут же наткнулся на тяжёлый, пронзающий, но пустой взгляд. Военный сидел на постели, опираясь руками на колени. То есть он успел не только от наркоза отойти, но и даже позу сменить. Кремень, однако. Артём коротко глянул в карту и остался стоять у двери, не решаясь подойти ближе. — Валентин… Юрьевич? — Мг? — отозвался полковник безынициативно, даже взгляд не поднял. — Я Артём Ткачёв, —Артём почему-то стушевался. Знакомиться с пациентами не было для него чем-то новым, но конкретно от этого полковника по спине бежал натуральный холодок, — С сегодня я типа ваш техник. Типа — потому что я вообще студент и вы можете от меня отказаться… — Мне всё равно, — Лебедев взгляд на Артёма таки поднял, — Хуже не сделаешь. — Ну, тож верно, — Артём пожал плечами и по памяти начал тараторить, — Я, конечно, сегодня же оформлю запрос в часть, чтобы мне прислали всю информацию по вашему техническому оснащению, но, если вы себя нормально чувствуете, что-то хотел бы записать уже сейчас с ваших слов. — Он оторвал взгляд от анкеты и наткнулся на небольшую долю удивления. — Ты у всех так распинаешься или только со мной? — Да нет, это стандартная схема, — вопрос застал врасплох, — А что? — Ничего, — полковник легко взмахнул рукой и Артём невольно тут же уставился на крылья. Они, в отличие от самого военного, не двигались вовсе и были как будто сложены. Ткачёв предположил, что у полковника отключили всю автоматику и зафиксировали крылья в статичном положении, чтобы он их не повредил. — Нет, ну если вы знаток и можете сами мне назвать модель вашего усилителя, то я вообще не против, — Артём чуть оскалился. Этот полуснисходительный тон подбешивал. — Знаю. Даже знаю, что там не только усилители, — Лебедев смерил его ещё более странным взглядом и протянул руку. Артём мгновенно догадался, почему полковник относительно спокойно (наверно) отреагировал на ампутацию — на его правой руке были бледно-серые полосы скелетных протезов. Пришлось подойти и без опаски пожать. Ладонь оказалась внезапно холодная, но на ощупь почти как обычная человеческая. Не считая того, что выглядела иначе. Пялился Артём, видимо, слишком палевно и долго, потому что полковник подвинулся на кровати и пригласил свободной рукой Артёма присесть. — На востоке чуть не потерял. Работает по другому принципу, для взаимодействия не требует запуска автоматики, но без неё гораздо менее подвижная. Думаю, заметил, что я не в состоянии даже руку пожать нормально. — Ну, не знаю, — не скажи этого Лебедев, Артём бы даже и не заметил, — По-моему, как обычно. Лебедев оказался неожиданно понятливым, хотя и хмурым — спину показал даже без просьбы, на вопросы о системе питания, блоках и микросхемах отвечал немногословно, но конкретно. Конечно, всех технических он не знал и знать не должен был, но Артём многие вещи понял сам, а вечером ещё и перепроверил по схемам в базе данных, благо, доступ был. Система была и вправду довольно сложная, но, к счастью, те части, что повредило взрывом, подлежали замене или восстановлению, хотя всё это грозило не одним месяцем реабилитации. Полковник, отлично это понимая, не рвался «наружу», честно и аккуратно следуя указам врачей и Артёма, который приходил буквально каждый день. Ну как зачем? Проверить, не начал ли механизм отторгаться телом. Попробовать подключить немного другой блок переключения сигналов. Получить разрешение на перепайку одной из микросхем («Это подсудное дело, Артём» — «Подсудное — это если нелегально и в плохих целях. А я же в хороших!» — «Ну-ну»). В общем, работы у Артёма и вправду оказалось дохрена и с горкой. И хотя эксперименты закончились, почти не успев начаться, все комплектующие пришли буквально за неделю. Установив их на все причитающиеся им места, Артём доложился напрямую аж Михалычу: можно пробовать запускать. И этого Артём ждал с не меньшим интересом хотя бы потому, что полковник пообещал ему во всей красе продемонстрировать действие крыльев, насколько это будет возможно в его состоянии. Михалыч на блок глянул своим кибер-глазом, отчего-то им дёрнул, но промолчал. Зато разрешил запустить автоматику на пробу. Крылья (крыло… полтора крыла) у Лебедева в сложенном состоянии не казались Артёму особенно большими, но когда Михалыч отправил их обоих во дворик больницы, засомневался. Лебедев на время лечения чуть-чуть ожил (Артём нескромно приписывал это себе), даже, кажется, повеселел. Погода, к счастью, была неплохая, и Лебедеву не пришлось мёрзнуть: для простоты он согласился раздеться по пояс, чтобы за ним проще было наблюдать. Артём вертелся рядом, старался разглядеть в подробностях, что и как именно хирург сам лично соединял в системе усиления крыльев, которая находилась между лопатками полковника на уровне какого-то позвонка. Руку Лебедева Артём лично успел осмотреть и подключить буквально за час до этого. И поскольку она работала автономно, с ней вопросов не возникло. А вот с крыльями… Собрать пазл из датчиков, моторчиков и микросхем несложно. А вот убедиться, что собрал всё верно и при подключении не сломается вся система… За это Артём пока ручаться не мог. Из-за того, что у полковника теперь не было части крыла, как оказалось, ему требовался стабилизатор, о существовании которого Артём не имел представления. Спасибо Михалычу, его киберглазу и опыту. Как только датчик моргнул положительно-зелёным, врач потребовал, чтобы Артём отошёл и предупредил. — Под счёт буду распускать повязки. Постарайтесь не заехать ими мне по лицу, хорошо? — Ничего не могу обещать, — полковник сцепил руки на груди, концентрируясь на собственной устойчивости, — Что-то мне подсказывает, что я скорее не удержу равновесие, чем ударю кого-то. Михалыч отстёгивал держатели, давая после каждого полковнику привыкнуть к новому ощущению. И, кстати, оказался прав — как только последний виток оказался снят, Лебедев тут же напрягся и правое крыло, целое, здоровое, тут же раскрылось, пребольно ударив стоящего в полуметре Артёма по лицу острой кромкой перьев. Впрочем, сам Лебедев тоже не ошибся — из-за разницы в весе крыльев он ощутимо покачнулся, и, опираясь на оказавшегося рядом хирурга, расставил ноги шире, глубоко дыша. Левое крыло, вернее, оставшийся от него один сегмент, мелко подрагивал при каждом движении. За правым тремора не наблюдалось. — Артём, через пять-десять минут надо будет отключить механизм поддержки. Валентин Юрьевич, разрешите же ему? — Да без проблем, — Лебедев лишний раз предпочёл не двигаться и разговаривал буквально спиной к Ткачёву, — Не самому же извращаться. — А меня спросить не надо? — Артём фыркнул, ладонью держась за бровь, — По морде дали так прицельно, что я ваще… — он даже не успел договорить, когда Михалыч, осторожно оставляя полковника один на один с собственными крыльями, подошёл и бесцеремонно скрутил Артёма, чтобы рассмотреть свежую рану. — А я предупреждал. Ничего, это ерунда, заживёт завтра уже. Но мы ведь договорились? — и, дождавшись согласия обеих сторон, отчалил заступать на смену. — Извини, — Лебедев медленно опустился и сел на колени, чтобы опереться ещё и на руки. Ткачёв тут же оказался рядом и помог, а сам сел напротив по-турецки. — Похер, шрамы красят мужика, — хохотнул, стирая кровь тыльной стороной руки, — И… как ощущения? Лебедев помолчал, попеременно двигая каждым крылом в отдельности и обоими сразу. По его постепенно похмурневшему выражению лица Артём понял, что не очень хорошо, и, чтобы не раздражать, на коленях переполз полковнику за спину, рассматривая экзоскелет во всей его работающей красе. — А когда собираешь, выглядит сложнее. А так на вид схема лёгкая, как два пальца об асфальт. А что делает тот небольшой дополнительный блок питания? Ну, из-за которого мне пришлось всё собирать заново. — Облегчает нагрузку на плечи. Долго крылья поднятыми не подержишь, нужны тренировки. А мне так особенно после такого перерыва. Слушай, выключай давай, а то вместо крыльев сейчас сломаюсь я. Когда Артём отключил питание, Лебедев медленно и осторожно сложил крылья и остался сидеть, а Артём так и замер позади. Он даже протянул ладонь к крыльям, но тут же отдёрнул. В его понимании мира это сочетание плоти, металла и пластика, странное и притягательное, всё ещё взрывало мозг. И уж без разрешения он бы точно не решился бы его коснуться: наверняка больно ещё будет. И неприятно. И вообще, кто знает этих крылатых, как у них с крыльями принято обращаться. Может, это как руку пожать, а, может, интимно жесть. Хотя вряд ли, иначе их бы не использовали как щиты, наверно. — Валентин Юрич, а вы ими вообще что-нибудь чувствуете? Они ж типа живые, если я дотронусь, поймёте, где? — Конечно, — Лебедев посмотрел на него через плечо, — Можешь потрогать. Только правое, к левому я сам ещё не привык. Артём и потрогал. Сперва, конечно, ещё раз тщательно пошарил взглядом по спине, испещрённой шрамами — следами от осколков и в месте крепления механизмов крыльев. Когда полковнику ставили его систему, видимо, не заботились о внешнем виде. Не до того было, что ли? Ткачёв прикинул: механизм ещё не считался устаревшим, но их и делали таким образом, чтобы всё заменяемое было заменяемо. Возможно, делали экстренно, ну… Ну или просто техник был не очень аккуратный, бывает. Лет этак двадцать назад. А затем взгляд Артёма наткнулся на тонкий длинный след от плеча по правой руке полковника. И сперва Артём коснулся именно его, провёл пальцем, как бы обозначая, с какой силой будет трогать, и сдвинул вбок, к основанию крыла. Полковник пристально следил за происходящим, Артём буквально чувствовал его взгляд на себе, но не мог оторваться. По ощущениям кожа на крыле была…кожей. Вот точно такой же, как и на спине, просто тоньше, под ней легко прощупывалась та самая лёгкая полая кость. Невольно пришло сравнение с крыльями летучей мыши — у них ведь вообще крылья это пальцы, это Артём запомнил из школьной биологии. Ткачёв почувствовал, как полковник напрягся, когда он провёл пальцами по верхней части крыла, вблизи механической части. Лебедев казался неподвижным, но совсем мелкие подёргивания крылом Артёму были видны очень хорошо. Он сместился, чтобы достать до края, и коротко коснулся кончика крыла — острого, зараза! — и едва успел пригнуться, потому что Лебедев резко дёрнул крылом и как-то совсем на себя не похоже простонал. Артём от него такого даже во время сбора механизма не слышал, и потому, испугавшись, тут же откатился и спрятал руки за спину. — Я не хотел! Я…Я…простите! —…Ничего, — полковник ответил через пару секунд, — Они просто чувствительные. У меня. Что-то похожее на щекотку. Поможешь встать? Артём поднялся, обошёл полковника по большой дуге и подал руку, выступая опорой. Только сейчас он удосужился рассмотреть Лебедева и спереди, отмечая хорошую физическую форму, почти безволосую грудь и лёгкую испарину на плечах. — Всё нормально? — Бывало хуже, — Лебедев крепко сжал плечо своей механической рукой, закрыл глаза и пару раз глубоко вдохнул, — Терпимо. Порядок. Проводишь, пока меня качать не начало? Для первого раза слишком много ощущений. Такие тренировки проходили каждый день, и с каждым новым полковник выдерживал чуть дольше. Артём неизменно после отключения механики осторожно проглаживал напряжённые мышцы, надеясь, что это хоть немного помогает Лебедеву восстанавливаться, а сам третьего дня видел его во сне. С обоими целыми крыльями, широченным размахом и этой странной реакцией на прикосновения. Если бы Артём не решил сам для себя, что Лебедев — просто каменный и в принципе скуп на эмоции, он бы предположил, что полковнику даже нравится, как его… трогают. Трогает. Артём трогает. За прошедшую неделю он трижды отказался от помощи медсестры, которая предлагала реальный массаж, довольствуясь именно неловкими и изучающими касаниями Ткачёва. Возможно, потому что доверял только ему — о некоторой параноидальности полковника Артёму сказал Питон после дежурства. По его словам, Лебедев умудрился заставить Михалыча удалить половину приложений в телефоне и вбил какие-то цифры в прокси так, что смартфон хирурга стал ловить связь там, где её раньше вообще, кажется, не было. Неожиданный профит от новых связей. Лебедев был военным, и по привычке старался всё держать под контролем. Лишь только собственное выздоровление ему подчинялось плохо. И безумные, неловкие мысли Артёма. — Валентин Юрьевич, — во время очередной разминки Ткачёв решился спросить, — Вот у вас в армии тоже были крылатые, — он дождался кивка, — А крылья… Они же разные у всех, да? А есть какая-нибудь зависимость между…нуууу, предположим, размером ноги, ростом… — Длиной члена? Артём споткнулся на ровном месте и Лебедев сам поймал его за руку, не давая упасть. — Я не это имел в виду. — Это-это, у тебя на лбу написано, — полковник улыбнулся и отпустил Артёма только когда убедился, что тот стоит на земле твёрдо, — Я же в армии служу. Там таких срочников, как ты, с мыслями в одну сторону — тысячи каждый год. Будто в подтверждение он махнул здоровым крылом, отдав Артёма плотным потоком воздуха. — За всё не скажу, не знаю, но, как говорят военкомы, зависимость точно есть. Не всегда у крупного человека будут большие крылья, но они будут массивнее, чем у кого-нибудь поменьше ростом и весом. — Мерялись же? — Артём настроение уловил и ухмыльнулся. — Естественно. «Тем больше звёзд, чем больше крылья» — Лебедев похлопал себя по плечу, обозначая погоны, — Только вместо звёзд обычно упоминали сам понимаешь что. Артём икнул и засмеялся, представляя сразу уйму различной пошлости ситуаций, а уже ночью без зазрения совести представлял, что Лебедев, сам того не ведая, подсказал Ткачёву. Это в прямом смысле не давало покоя. Артём всё чаще и чаще думал о Лебедеве не просто как интересном человеке с точки зрения кибернетики, а как о классном собеседнике. Красивом мужчине. Именно после разговора о крыльях и длинах частей тела в голове Артёма поселилась идиотская мысль про длину члена Лебедева. Без толики зависти, исключительно исследовательский интерес. У полковника были и в самом деле довольно крупные сильные крылья, в сравнении с теми, которые Артём видел в своей жизни лично, и это не могло не будоражить. Он множество раз представлял Лебедева или видел его во сне с обоими здоровыми крыльями, но лишь недавно эти видения перестали быть приличными. И если раньше он просто любовался, то теперь позволял себе большее — в собственном-то сне, а что? И даже во сне Лебедев стонал, как вживую, когда Артём массировал ему плечи и гладил остов крыльев. Почему-то Артёму казалось, что полковник слукавил, говоря о щекотке, и Сеть подтвердила, что у некоторых крылья могут быть крайне эрогенной зоной. От одной мысли, что Лебедев мог возбуждаться от того, что Артём трогал его крылья, у самого Ткачёва в штанах было до того тесно, что порой дрочить приходилось по три раза на дню, если хватало времени. За собой Артём никогда такого не замечал, и вообще когда-то решил, что его максимум — собрать самому себе из металлолома женщину мечты. Когда вектор его интересов успел сместиться и почему вдруг на мужика лет на двадцать, а то и больше старше — в голове не укладывалось. Хуже, с таким ещё и не поделиться же ни с кем! Бухать на месте практики — плохая идея. Ширяться синтетическим наркотиком — дважды плохая, но на душе у Артёма было так мутно, что ничего другого он придумать не смог. Схрон нашёл свой, ещё времён мутной откровенно бандитской юности, когда никто из их дворовой компании мозгами особо не думал. Доза была маленькая, наркотик — кустарно подделкой под ЛСД, к тому же столько лет пролежал без дела — Артём был почти уверен, что не почувствует ничего, и потому, просидев минут двадцать в ординаторской без особого эффекта, решил на ночь глядя проведать Лебедева — с утра у них впервые за несколько дней таки случился первый крупный сбой и тренировки, по сути, не было. — Имей в виду, я через пару минут буду считать галлюциногенных срочников на плацу, если что, — Лебедев предупредил сразу, как только Артём вошёл, чтобы не было недопониманий. — Механика без обезболивающих всё ещё плохо реагирует на треть крыла, врач настоял на каком-то полусинтетическом анальгетике. Побочно ловлю приходы. Очень странные ощущения, не советую. — Прям совсем кроет? — Артём насторожился. Он не слышал раньше, чтобы Лебедев принимал наркотики, предполагая, что фантомные боли уже не беспокоят полковника. Видимо, ошибался, а этот невыносимый человек всё скрывал в себе. — Наверно, я никогда ничего не принимал. И вроде доза небольшая, но я до сих пор под впечатлением. Поэтому рассказывай, что ты хотел спросить, и разойдёмся, пока я не натворил глупостей. — Да ничего такого, — Артём мгновенно стушевался, — Хотел обсудить сегодняшнее. С чего вдруг всё пошло не так. Хватило Лебедева ненадолго — посреди размышлений он вдруг прижал ладонь к голове и с долгим выдохом оперся на стену лопатками, расправляя крылья по сторонам.— Так, кажется, началось. Не думаю, что я сейчас смогу тебе чем-то помочь, так что…иди поспи лучше. Вдруг ещё вызовут. Артём не ушёл. Конечно не ушёл, как он мог! В голове была только одна мысль: «я должен попробовать». — Валентин Юрич, — он спросил шёпотом, боясь, что громкие слова повлияют на головную боль, — А у вас семья есть? — Была. Жена умерла, а дочери пришлось уехать, а потом… Считай, у нас с ней нет связи, — полковник убрал руку и посмотрел своими и без того тёмными глазами, которые в полумраке казались похожими на чёрными дыры — точно так же неотвратимо притягивали Артёма к себе, — А что? — Да к вам просто за всё время никто не пришёл. И не спрашивал никто. Ну, кроме командования вашего, но ему ж положено. И помощник ваш вещей привёз, тоже понятно. А чтобы вот так, беспокоиться — так никто. Лебедев выдохнул, вслепую нашарил ладонь Ткачёва и сжал крепко. — Так получилось. Помню, накануне отъезда я энергетиков напился, чтобы с дочерью провести ровно двадцать четыре часа, чтобы не терять ни минуты. И всё равно показалось, что мало. Стало ли Артёму легче от знания, что полковника кто-то всё-таки ждёт, пусть и на другом конце земли? Не стало. Сейчас, рядом, близко, не было возле него никого, кроме Артёма. Ткачёв поднял взгляд на часы — время неутомимо приближалось к глубокой ночи. — Валентин Юрьевич, а можно я ещё с вами посижу? — его немного мутило, бросало из жара в холод и в голову лезли всякие дурные мысли. Лебедев голову уронил на плечо, посмотрел странно и одними губами, без звуков, произнёс: «Оставайся». Артём догадался, что это уж наверняка подействовали наркотики, и затараторил, боясь потерять момент. — Мне, Валентин Юрьевич, просто тоже некуда идти. Я один, ну, так получилось, друзья есть только. А Питон тут почти живёт, Рус на заводе пашет, ну, в смысле он тоже техник, но разбирает всю эту механику, которая уже негодная, а Жека тоже вечно где-то занят. Мы даже не собираемся уже, некогда всем, а я даже кота завести не могу, тоже тут постоянно. А потом вдруг вы. А с вами работы было много, в смысле, её ещё много, вы не подумайте, я не хочу бросать. Ну и что, что сегодня не сработало, я ещё посмотрю, что там не так, я починю всё, правда… А правда, что перед смертью всегда любить хочется. Как в последний раз? — Артём резко сменил тему и невольно пальцы с лебедевскими переплёл, чувствуя, что его ладонь уже совсем его не держит, — Правда же, Валентин Юрич? — и даже подполз ближе, чтобы смотреть прямо в глаза. — Правда, — вероятно, из всего Артёминого спича Лебедев уловил именно последний вопрос. У полковника сейчас зрачки были огромные. Нереальные просто, Артём таких ещё никогда не видел. И глаз таких ни у кого не было, влекущих, подчиняющих. Он поддался, даже не задумываясь. Он сам хотел этого, может, просто не до конца понял. А наркотик всё сделал кристально ясным и очевидным. Неплохая всё-таки вещь…была. — Можно, вы меня любить будете? — Артём надеялся, что под веществами Лебедев не особо разберётся и будет согласен. Он понимал, что это неправильно и по сути своей домогательство и насилие. Полковник…да и он сам сейчас не в том состоянии, чтобы полностью отвечать за свои действия, чтобы суметь отказать или остановиться вовремя. Но зачем, зачем об этом думать, когда есть простое и понятное «хочу»? Видимо, связь с реальностью Лебедев ещё не потерял до конца, на вопрос отреагировал с торможением, но и искренностью — улыбнулся и произнёс почти по буквам: «м-о-ж-н-о». Артём переступил ноги Лебедева одним коленом и просто сел на них, чтобы тут же ткнуться губами к губам, почувствовать сладковатый привкус гематогена и буквально вынудить ответить на поцелуй. Пару раз Артём в порядке бреда думал о том, как Лебедев целуется, но ни один не был похож на сейчас, на это лихорадочное вылизывание рта, которое Артём прекратил, стоило Лебедеву обнять его за пояс горячей сильной рукой и прижать к себе. Отобрал инициативу полковник одним махом. Артём помнил, что крылья у Лебедева всё ещё не восстановились полностью, поэтому побоялся действовать нахрапом, а осторожно завёл руки ему за спину и погладил основания крыльев. Застонал Лебедев прямо в поцелуе, громче, не сдерживаясь. Так, как Артём представлял. — Вам нравится, да? — зашептал он лихорадочно, — Вам нравится? — и поёрзал на коленях, притираясь, — Правда, что кого-то возбуждает касание к крыльям? Отвечать Лебедеву даже не понадобилось, потому что Артём почувствовал ответ на вопрос собственными бёдрами. Расставив колени шире и сдвинувшись, он откровенно пялился на пах полковника, и его стояк не скрывали мягкие спортивного вида штаны. Артём ликовал. Но вот уж чего он не ожидал, так это того, что Лебедев просто облапает его задницу свободной рукой, склонится и оставит болючий засос на шее. — Ар-тём, — Ткачёв услышал собственное имя, когда снимал футболку, — Нель-зя. — Можно, Валентин Юрьевич, сейчас всё можно, — он, боясь, что полковник передумает, разделся ещё быстрее, полностью голым садясь обратно к нему на колени, — Хотите, вместе подрочим…или я отсосу вам, хотите?.. Или я могу вам дать. Я пробовал, давно, было по глупости. Вам не придётся даже напрягаться. И судя по тому, что Лебедев на предложение звонко шлёпнул его по заднице, устраивал полковника внезапно именно третий вариант. Артём бы в нём вообще не заподозрил ни капли гомосексуальности. Тем более он только что упомянул семью. И, возможно, вместо Артёма полковник на самом деле видел кого-то другого или даже другую, но Ткачёва беспокоило это сейчас в самой меньшей мере. Возвращаясь на своё привычное место на краю кровати, Артём немного повозился, становясь на колени, устраиваясь так, чтобы не удариться ни обо что головой, и, прогнувшись в пояснице, грудью лёг на локти, зажмурившись. — Вы это… Только… Пожалуйста… Слюной хотя бы. Не насухую. Артём понимал, что, возможно, затуманенный наркотиками мозг просто проигнорирует эту просьбу, и даже немного пожалел, что не додумался где-нибудь раздобыть хотя бы вазелина, которого в госпитале хватало. Под Лебедевым прогнулась постель — наверно, он развернулся и забрался с ногами, чтобы было удобно. Артём уже готовился к боли, но вместо этого ощутил, как полковник прижался к нему горячим влажным членом между ягодиц и несколько раз двинулся вдоль. Лебедев трогал Ткачёва везде, гладил кончиками пальцев по рёбрам, по груди, по пояснице, спине и плечам, сжимал задницу, пару раз коснулся чувствительной точки ровно за яичками и провёл по члену, заставив Артёма содрогнуться. — Ноги. Шире, — скомандовал хриплым-хриплым, не своим голосом, и стоило Артёму выполнить приказ, как Лебедев обхватил его рукой и принялся быстро и жёстковато надрачивать. — Я…я сейчас… — Артём постарался предупредить, сам не зная зачем, и, кончая, почувствовал, как плотно полковник обхватил головку. Зачем — понял позднее, парой секунд позже, когда ладонь исчезла, но его дырки тут же коснулось горячие мокрые пальцы. — Боже, — от осознания Ткачёва буквально пробило током, — Бо-о-оже, никогда так не пробовал. — Я буду осторожен, — а уж вот этого Артём не ожидал никак, и когда полковник проник одним пальцем, нетерпеливо замычал. — Да нахер осторожность, Валентин Юрич, мне не будет больно, давайте же, — всё ощущалось настолько ярко, нереально дико, что Артём согласен был даже на это, — Давайте сразу. Возьмите меня, как любите. Была ли это просьба или же Артём попал в какие-то тёмные лебедевские кинки, было непонятно, но когда в него вместо пальцев проникла лишь головка члена, Ткачёв тут же судорожно сжался, не то препятствуя, не то подстёгивая. Растягивал его полковник неожиданно долго, но зато после Артём даже пожалел. Потому что когда медленное сменилось быстрым, резким, глубоким, когда ладонь оказалась на шее, а Артём от силы толчков лицом ездил по одеялу, жмурясь, по простате от этого ударяло так ярко и больно, что сдерживался он с трудом. Лебедев в прямом смысле его в постель втрахивал. Порывы холодного воздуха немного остужали тело, Артём в коротком перерыве между толчками умудрился понять, что это взмахи крыльями. Неосознанные, но в такт движениям тела. Когда Лебедев кончил, Артём был готов поклясться, что он готов вырубиться прямо на полковнике — настолько тот его вымотал. Внутри бурлило и кипело, болело и горело, член снова стоял колом, и Артём даже немного расстроился, что второй оргазм ему сквозь боль не светил, когда Лебедев одним движением опрокинул его на спину и навис, замерев. Как будто заглючил. Выдавало только крупное подрагивание крыльев. — Артём, — произнёс полковник неожиданно чётко, и прежде, чем Ткачёв ответил, просто спустился ниже на кровати и, отпихнув подушку, лёг на живот.Что Лебедев задумал, Артём понял позже, уже после того, как полковник коснулся языком его растраханной дырки и принялся ласкать и вылизывать, собирая собственную же сперму. Артёма хватило ненадолго, он таки кончил второй раз, и Лебедев как-то неожиданно быстро поднялся на руках и поцеловал его, смешивая…да всё подряд. Луну, тускло освещающую палату, внезапно заслонило чем-то тёмным — Лебедев закрылся от неё крылом, как бы укрывая их обоих в темноте. Не было и пяти утра, когда Артём всё-таки умудрился выбраться из жёстких объятий Лебедева — все крылатые спали на боку или животе из-за крыльев, и полковник не был исключением, — до скрипа отмыться в душе и наглотаться обезболивающих. Болело всё. Задница в первую очередь, а ещё бока, губы, колени, щека, яйца — да что угодно, но Артём не жалел не капли. И внезапно чётко понимал, что никому и ни за что про это не скажет. Самому Лебедеву в первую очередь. И сбежал — игнорируя возможную головомойку от Сергея Петровича и проблемы с практикой. Артёму надо было снова пережить и осознать случившееся. Понять масштаб того, что он натворил и как это расхлёбывать. На всё про всё потребовалось три дня. А на четвёртый, когда Ткачёв вернулся в больницу с повинной головой и почти покаянием, выяснил, что Лебедева внезапно выписали. Нет, исключительно в теории полковник мог бы идти домой ещё в тот момент, когда у него сняли фиксирующие повязки с крыльев. Просто проходил бы проверки и ему корректировали бы лечение в зависимости от успешности реабилитации. Но он оставался — по массе причин, начиная от того, что сам Лебедев не выказывал желания слинять домой, и заканчивая тем, что Михалыч уж слишком прозорливо заметил, как быстро военный идёт на поправку, общаясь с молодёжью. Но вот он ушёл… И Артём понял, что никаких контактов у него с полковником не осталось. Естественно, никто не даст ему доступа к личным данным, даже Питон, а бегать по частям и уточнять, тут ли служил полковник Лебедев, было ещё более безумной и невыполнимой задачей. Артём хотел…ну, хотя бы извиниться. Некрасиво вышло, всё-таки. Но Питон только разводил руками, Михалыч страшно смотрел краснотой своего кибер-глаза и просил Артёма не дурить ему голову, а с Сергеем Петровичем разговаривать о Лебедеве всё равно было бессмысленно. Практику Артём закончил всё-таки успешно, даже пообещал вернуться в больницу буквально через недельку уже в качестве стажёра — в принципе, работать именно тут ему понравилось, и он даже был готов совмещать работу с учёбой. Но ему нужна была неделя для раздумий и хоть какой-то имитации поисков. Лебедев исчез так, будто его никогда не существовало. А Артёму он был нужен. Это не была любовь — какая, о чём вы? Артём искренне был заинтересован в полковнике как в собеседнике. В материале для изучения в какой-то степени. Он слишком выделялся из всего круга общения, который был вокруг Артёма, и его не хотелось терять из виду. Но фортуна Артёму не улыбалась — обнаружить Лебедева легальными способами хоть где-то не удалось, а нелегально он не готов был рисковать местом в больнице. Хотя, казалось бы, что может быть проще, чем найти человека по ФИО, зная звание и очень яркую примету? Отпускало Ткачёва до обидного долго. Но, как и всегда, он пережил и это. Работа, не практика, а настоящая, поглотила с головой (и Артём наконец-то понял, почему Питон иногда оставался ночевать в больнице вместо того, чтобы ехать домой), вырисовывались даже какие-то перспективы. Возвращаться в общагу за полночь стало обыденностью. Малоприятной, потому что район, в котором Артём жил, оставался не самым благонадёжным, и самый обычный нож-бабочку пришлось со временем переложить в карман джинсов. Впрочем, это не помогло. Особенно когда четверо против одного. Чем Артём привлёк внимание этих определённо в край отбитых мутных типов, он сам не понял, но на это и не было времени — не до раздумий, когда тебя вчетвером пытаются забить ногами. К своему несчастью, Артём пропустил пару ударов, один из них пришёлся по виску — голова раскалывалась, мутило, и ориентацию в пространстве Артём почти полностью потерял. Держало только ощущение нестерпимой боли, во всём теле и в каждой его части отдельно. Когда и как всё прекратилось, Ткачёв не уловил — свернулся калачиком и еле сдержал слабый скулёж — неудачное движение рукой окатило всё тело болью как кипятком. Рассматривать Артём себя просто боялся, предполагая, что всё очень плохо. В глазах на миг потемнело — сквозь закрытые веки Артём понял, что что-то ненадолго заслонило единственный источник света — фонарь неподалёку, — и попытался посмотреть, что же случилось. И в первое же мгновение решил, что его таки добили и он умер — над ним склонился собственной персоной полковник Лебедев. — Да ну нахуй, — удалось Артёму произнести перед тем, как закашляться кровью. — И тебе добрый вечер, — Лебедев что-то делал вокруг него или с ним, Артём понимал плохо. — Уберите свет, — попросил, закрывая глаза, и фонарь мгновенно заслонили крылом уже надолго. Как тогда луну, ага. — Лежи и не дёргайся, — голос полковника Артём слышал как в тумане, но ощущал, как его то ли поворачивают, то ли сдвигают, — И попробуй только умереть, техник ты хренов. Терять сознание Артёму не понравилось, несмотря на то, что там, в бессознанке, хотя бы ничего не болело. Лежать на чём-то холодном тоже не зашло. Отходить от наркоза тоже было не клёво. Наличие рядом Лебедева ситуацию чуть-чуть улучшило… до момента, пока Артём не понял, что не чувствует левой кисти. От вопля на всю больницу уберегла ладонь, которой Лебедев просто заткнул Артёму рот, и пронзающий насквозь тёмный пугающий взгляд его же. — Спокойно, — таким было первое слово, которое услышал Артём после всего произошедшего. И, однако, подействовало. Отрезвило мгновенно. Полковник вкратце рассказал Артёму о том, что произошло — и Ткачёв невольно вспомнил собственную памятку, в которой описывалось, как необходимо рассказывать пострадавшему о том, что у него теперь нет какой-либо части тела. И хотя у Артёма она была, без помощи техники сама работать отказывалась. Собственную кибер-ладонь Артём изучал как будто заново знакомился с сутью подобных протезов. И, как на зло, она совершенно не хотела слушаться, не сгибаясь ни на миллиметр. Лебедев закатил глаза (Артём успел обидеться) и осторожно коснулся пальцем тыльной стороны ладони Ткачёва. Артёма прошибло как будто током: он прикосновение чувствовал. Кисть не двигалась, но ощущала. — Добро пожаловать в мой мир, — Артём поднял взгляд, понимая, к чему клонит Лебедев, — За неделю освоишься. Вопросов было много. Уйма. Некоторые Лебедев проигнорировал, на некоторые нехотя ответил. — Вы вообще где пропали-то? — этот волновал Артёма больше всего, — И откуда взялись…там? — Это я пропал? — срикошетил полковник, — Как же. Сбежал под покровом ночи и оставил тебя мучиться совестью, видимо, тоже я? Артём прикусил губу, понимая, что да, виноват. Да и дурак вообще… — Извините. — Ну-ну, — под лебедевским взглядом стало неуютно, хотя смотрел полковник без осуждения, — Я, знаешь, всё время думал, зачем ты это сделал. Что ты хотел получить от меня таким образом? Так и не придумал. А потом отвлёкся, занят был. — А нашли как? — Ты недооцениваешь, насколько у нас любят устанавливать в любой мало-мальски важный механизм микродатчики месторасположения. Артём невольно потянулся к уху — совершенно идиотской идеей было делать пирсинг, используя в качестве украшения похожий на трубчатый предохранитель компонент из усилителя, который он достал из крыльев полковника. Усилитель шёл весь на переплавку, и потому Артём даже не задумался о том, что его составляющие могут кому-то где-то пригодиться. Однако же пригодились. — И что…теперь? — перспективы, которые себе вырисовывал Артём, радостными отнюдь не были. — Теперь? — Лебедев переспросил, чуть удивившись, — Как оклемаешься и разберёшься с рукой — пойдёшь целовать руки своему начальству и другу. Потому что собирали тебя они втроём. — А потом?.. — А потом, — Лебедев склонился, оказался совсем близко, лицом к лицу, — Поедем с тобой, Артём Романович, знакомиться. А то как-то нехорошо получилось, неприлично даже. Артём сглотнул. — Если вы сейчас не отодвинетесь, будет ещё более неприлично. Лебедев засмеялся — приятно, не обидно, очень искренне. — Я тебе потом расскажу и покажу, что может быть неприличного. О таком в инструкции не напишут, даже самой продвинутой, — на ошарашенный взгляд Артёма полковник кивнул, подтверждая самые пошлые мысли, вмиг наполнившие его голову, — А пока лечись. — А вы опять сбежите? — Ещё чего, — Лебедев фыркнул, — А кто мне систему до конца настроит? Ты там собрал что-то такое сложное, что даже твой мастер плюнул и дважды перекрестился. Прямо магнум опус, лучшая работа. Артём засмеялся — боль лёгким эхом отдавалась в лёгких. Приложили его всё-таки знатно: когда Питон потом зачитывал анамнез, голова заболела уже на второй минуте. Но раз болела, значит, там было чему болеть. Лебедев навещал его раз в пару дней, приехал и на выписку. Более того — вполне очевидно указал на машину, приглашая Артёма сесть внутрь. — Неплохого друга ты себе завёл, — заметил Питон, пока полковник что-то ещё обсуждал с Михалычем, — Лебедев за тебя впрягся будь здоров. Мы же не имели права тебя брать, и уж тем более такой протез ставить. — Только «своим»? — Артём с пониманием кивнул. — Ага. Все ж механизмы подотчётные, просто так не ставят кому попало. А тебе вот повезло. — Знаешь ли! — на счёт того, повезло ли ему или нет, Артём мог бы спорить долго, но Лебедев, наконец-то освободившись, махнул ему рукой, и задерживаться дольше Ткачёв не планировал. — Отблагодари его как следует, — двойной смысл этой фразы дошёл до Артёма не сразу, а показывать фак протезированной ладонью он ещё не научился — ограничился менее живописным обычным, за что тут же получил ощутимый подзатыльник от Лебедева. Когда тот успел оказаться рядом, Артём не понял, зато хорошо прочувствовал, на что способна механизированная рука. С этим он пообещал сам себе ещё внимательно и вдумчиво разобраться, а пока… Пока в ближайших планах было просто по-человечески познакомиться с Лебедевым.