Дурашки

За всё время знакомства с Иссой Данчику слышит от него сотни всяческих глупостей и дурацких затей. «Я вчера ездил на велике задом наперёд», «смотри, как я умею жонглировать шестерёнками», «я порвал брюки, пока пытался сделать шпагат»… Такой уж он был, Кабураги Исса, и во многом именно потому Данчику его полюбил. Далеко не как сокомандника, далеко не как друга. Он просто осознал это в один из дней, когда Исса ехал перед ним на велосипеде, звонко смеясь, и прошло с тех пор уже где-то полтора года. Полтора года взглядов исподтишка, невинных фантазий и самовнушений, что однажды его всё-таки попустит. Данчику, разумеется, о своих чувствах никому не говорил. Он вполне довольствовался тем, что неизменно оставался рядом, и всё шло, в общем-то, нормально и терпимо, пока Исса — этот рыжий тайфун — не предложил самую глупую и одновременно самую ужасную идею в его жизни. — Научи меня целоваться. Данчику моргает. Исса сидит напротив него за низким столом, между ними раскрытые учебники и тетради — домашнее задание, как ни крути, куда быстрее и проще делать вдвоём. Ну, если это не эссе. — Что? — переспрашивает Данчику. — Целоваться хочу научиться! — повторяет громко Исса, и в глазах у него огонь. Как всегда, когда он становится чем-то одержим — неважно, гонкой ли, авантюрой, очередной обновкой на велосипеде или предвкушением выпуска «Джампа». Данчику слишком хорошо его знает, чтобы это не распознать. — Мне шестнадцать всё-таки, а я до сих пор ни с кем не целовался! — А я-то тут при чём? — никак не может взять в толк Данчику, и следующая фраза Иссы выбивает у него воздух из лёгких. — Ты единственный, с кем я хочу попробовать, — он чешет кончик носа пальцем. — Мне с тобой ничего не страшно, Данчику, и вообще это ведь та же тренировка, но без великов. Нет, что ли? — Ну, поцелуи это всё-таки немного другое, — Данчику сглатывает, дописывает иероглиф в тетрадь. Сердце стучит как бешеное, и иероглиф в итоге получается кривым и смазанным. Некрасивым. — Может, помидоров тебе принести? Я слышал, на них тоже можно неплохо потренироваться. — Зачем помидоры, когда есть ты? Данчику, ну пожалуйста! — Исса добивается того, что Данчику снова смотрит на него, кусая изнутри щеку. — Я правда хочу попробовать и понять, что такого в поцелуях, раз все тащатся… — Все — это кто? — Ну, — запинается он, покраснев. — Все вокруг… — Заведи лучше девушку, Исса, — призвав всю свою рациональность, говорит Данчику, и мысль о том, что он правда пойдёт да заведёт, отзывается болью где-то в груди. — С ней и научишься. И не только поцелуям, кстати. — Но девушке надо внимание уделять! — мгновенно возражает Исса, как будто этот аргумент — удивительно, думает Данчику, — был припасён заранее. — И на свидания несколько раз сходить надо, а у меня времени свободного нет, мы же всё-таки в основе теперь… И что если ей не понравится? Откуда мне знать, хорошо я целуюсь или нет? Я не хочу опозориться, Данчику, ты должен мне помочь! — Нет, — отвечает твердо Данчику, снова слепо уставившись в тетрадь. — Я не буду с тобой целоваться, Исса. — Дан-чи-ку. Юркий Исса оказывается возле него быстрее, чем Данчику успевает повернуть голову. Настырный, уверенный Исса, привыкший сразу получать всё, что хочет, даже если нельзя. Особенно если нельзя. Он стоит на четвереньках совсем близко, от него веет теплом и сладко пахнет апельсиновой газировкой. Данчику невольно смотрит в его широко распахнутые глаза цвета янтаря. — Исса, это правда не лучшая затея, — повторяет он тихо. — Да почему? — с жаром настаивает Исса, наклонившись к нему. Кончики рыжих волос едва не касаются лица Данчику. — Ну поцелуемся немножко по-дружески, тебе жалко? Я тебе не нравлюсь? — Да не в этом дело, просто я… — Данчику вздыхает. — Я сам-то не умею. — Ну, вот заодно и сам научишься, разве нет? Данчику, — Кабураги садится на колени, подвернув под себя ноги. — Мы же только попробуем… Не понравится — перестанем! Мы же за руки берёмся? Берёмся. Тут то же самое, но вместо рук — губы! — Ладно, — сдаётся Данчику и мысленно проклинает себя за эту слабость. За очередное капитулирование перед Иссой, которому он никогда ни в чём не мог отказать. — Один поцелуй, Исса, только один. — Хорошо! — нетерпеливо отвечает тот и ждёт, пока Данчику повернётся к нему, сядет поудобнее тоже. — Без рук, да? Просто поцелуемся. — Да, просто поцелуемся. Просто. Данчику столько раз представлял, как целует его — прижав к себе, смело и свободно, полностью взаимно, — что сейчас у него в голове абсолютная пустота и в ушах стоит приглушающий всё шум. Пульс учащается, руки потеют, к щекам приливает жар. Исса решительно тянется вперёд и, зажмурившись, тычется своими губами в его. Неумело, неловко. Не поцелуй даже — обычное, лишённое чего-либо мягкое прикосновение. Действительно — как руки пожать. Данчику почему-то смешно от этой мысли, и дышать сразу становится легче. — Мне кажется, это толком и не поцелуй, — говорит он с мнимым спокойствием, на которое уходит вся его выдержка. — Надо немного… Решительнее, наверное… Ты слишком стесняешься и зажимаешься. — Ммм, да? — моргает Исса. Щёки у него немножко алеют, руки на коленях сжаты в кулаки. — Тогда попробуем ещё раз? — Эй, мы договаривались на один поцелуй, — сразу напрягается Данчику и запоздало прикусывает язык. — Ты ведь сам сейчас сказал, что это не поцелуй! — слово в слово подтверждает его догадку Исса, сдвинув брови. — Так что это не считается! — Убедил, так и быть, — Данчику облизывает пересохшие от волнения губы. Исса завороженно на него смотрит. — Что? — Ничего… Подумал, что у меня тоже губы сухие. Надо купить бальзам какой-нибудь, чтобы круче было, — Исса неспешно облизывается тоже, и Данчику с трудом не отводит взгляд, насильно запечатлевает всё это в памяти. — Ты готов? — Давай… — ох, как же Данчику будет позже себя ненавидеть. — Давай теперь я тебя поцелую. — Ты меня?! — Ты свою попытку использовал, она была неудачной. Теперь моя очередь. Исса кивает и ждёт, приоткрывает розовеющие губы. Данчику навсегда запоминает и это тоже, прежде чем наклониться и поцеловать его, прикрыв глаза. Приятно… Целовать Кабураги Иссу — приятно до дрожи, пусть Данчику не опытен и вообще действует чисто интуитивно. Он целует коротко его верхнюю губу, прихватывает чуть-чуть нижнюю, пока Исса не начинает робко отвечать и повторять его движения… Пока Исса не двигается резко вперёд, и они не сталкиваются звонко зубами. — Ай! — сразу испуганно отстраняются они друг от друга, прикрыв рты ладонями. — Прости, Данчику! — Ничего, ничего, всё нормально… Я думаю, что мы достаточно потренировались, — Данчику сглатывает, стараясь дышать ровно и ничем не выдавать охватившее его незнакомое волнение. Смутное желание податься вперёд и продолжить целовать Иссу до нехватки дыхания. — Ты доволен? — Неа, — качает головой Исса, и Данчику вдруг чётко осознаёт, что влип по уши, угодил в ловушку, которую сам же за собой захлопнул. — Нельзя ведь научиться чему-то за одну тренировку, а значит, нам надо попрактиковаться ещё. Больше практики — больше опыта, давно известно! Исса настолько воодушевлён, что у Данчику нет сил возражать. Он позволяет поцеловать себя снова, закрыв глаза, и у Иссы получается гораздо лучше, чем в первый раз. Он так старается, так нежно прикасается, но при этом волнуется и дрожит. Ужасно хочется взять его за руки, обнять, успокоить, — но потом Исса отстраняется, смотрит как-то странно и озадаченно. — Что такое? — шёпотом спрашивает Данчику. — Не нравится? — Нет… Мне… Мне нос мешается, — признаётся Исса и заливается краской. — Почему он мешается, Данчику? Почему в кино никто на это не жалуется? У меня слишком длинный и большой нос? — Нет, ты чего, — улыбается невольно Данчику, но вопрос Иссы, честно говоря, ставит его в тупик тоже. — Может, надо голову наклонить вбок? Вот так? Он чуть наклоняет голову и вновь целует сам. Неторопливо, ласково. Исса слушается, наклонив голову в другую сторону, и ничего больше действительно не мешается. У Данчику всё горит внутри, стоит подумать, что они правда целуются, что дыхание Иссы остаётся на его губах, но уже через пару секунд он заставляет себя чмокнуть его напоследок и медленно отодвинуться. Исса машинально тянется к нему, забывшись, а потом, видимо, берёт себя в руки и лучезарно улыбается. — Вот сейчас отлично получилось! Я даже не замечал наших носов! — Я тоже. Хорошо было, и ты молодец, — Данчику внимательно смотрит на него. — Значит, больше не надо? Мысленно он изо всех сил просит его ответить «нет». Сказать, что это всё шутка, что любопытство у него удовлетворено, что теперь о поцелуях можно навсегда забыть и снова сосредоточиться на велосипедах. — Можно потом закрепить материал, — вместо всего этого весело говорит Исса, и сердце Данчику рвётся на части. — Завтра, например, давай?

***

Ночью Данчику почти не спит, днём мало разговаривает, а вечером Исса без предупреждения перегибается через весь стол и коротко целует его в нос. Сказать, что Данчику это ошеломляет, значит не сказать ничего вообще. — Исса, ты чего? — ойкает он, сразу смутившись. Исса же, этот бесконтрольный всполох света, широко улыбается и садится сбоку. — Я не хотел сразу переходить к тренировке поцелуев в губы, поэтому решил начать с носа. У тебя красивый нос, Данчику! — он внимательно на него смотрит. — Правильной формы, не крупный… И целовать его удобно, оказывается. Данчику молчит, вернувшись к математике, но цифры уже, разумеется, не хотят ни складываться, ни умножаться, ни делиться. Он вздыхает. — Ты так и не оставил эту затею, Исса? — Какую? — Я про… Про тренировку поцелуев, — бросает на него косой взгляд Данчику. — Мы же вроде вчера и так… прошли основы… — Нет, я вот не уверен совсем в своих знаниях, — мотает головой Исса, — и боюсь, что всё забыл. А ты нет? Как же. За минувший день Данчику столько раз вспоминал их поцелуи, что они в конце концов стали восприниматься чем-то нереальным. Сном, например, или обычной выдумкой — Данчику уже не уверен. Он знает только, что продолжать в том же духе нельзя, что у него, в отличие от Иссы, есть давние чувства, а значит, Данчику на грани провала. Он или признается, или просто перестанет сдерживаться, и тогда — прощай, дружба. Прощай, спокойствие и совместные ночёвки, прощай, доверие и поддержка. Данчику даже из клуба тогда уйдёт, если не из школы, потому что видеть Иссу без возможности с ним заговорить станет невыносимо. — Эй, — обеспокоенно трогает его плечо Исса. — На тебе лица нет, ты в порядке? — Да, извини. Задумался над уравнением, — Данчику наугад вписывает в поле какую-то цифру, сделав мысленную заметку вернуться к этому примеру позже, и смотрит на Иссу. — Ты что-то говорил? — Хочу потренироваться в поцелуях, — безапелляционно говорит тот. — Я и зубы почистил перед тем, как к тебе зайти! Как думаешь, их каждый раз надо чистить? Или жевачку пожевать достаточно? Я не запомнил, чем пахло у тебя изо рта вчера, слишком волновался. Данчику поворачивается к нему, скрестив ноги по-турецки. На Иссе совершенно дурацкая футболка с динозаврами, подаренная Данчику ещё года три назад. — Ты бы лучше к урокам так серьёзно относился. — Ой да ну их, серьёзно я отношусь только к тренировкам, — широко улыбается он и наклоняется поближе. — Так поцелуемся? Немножко хотя бы? От Иссы действительно пахнет мятной зубной пастой. Он терпеливо ждёт, поджав губы, и Данчику покорно тянется вперёд — поцелуй выходит осторожный, медленный, полный нежности и заботы. Куда лучше, чем в воспоминаниях, куда чувственнее, чем вчера. Исса шумно выдыхает, и Данчику, не удержавшись, ласково проводит по его горячей щеке костяшками пальцев. В Иссе словно что-то разом переключается. Данчику не успевает моргнуть, как он закидывает руки ему на шею и усаживается на его колени, прижимается так тесно, что между ними не остаётся и миллиметра. — Эй… — Погладь меня ещё, Данчику, — бормочет покрасневший до кончиков ушей Исса и целует сам, зарывается пальцами в его волосы на затылке. У Данчику сбивается дыхание, щёки горят. — Пожалуйста. — Хорошо… Данчику как в дурмане ведёт ладонями по его подрагивающей спине, гладит неспешно сверху вниз и обратно, пока Исса покусывает его нижнюю губу и сразу зализывает. Быстро учится, как и ожидалось, полностью отдаётся, не на шутку увлёкшись, и от этой мысли Данчику сдаётся. Он решительно перехватывает инициативу в поцелуе, одновременно скользнув всей ладонью под его задравшуюся футболку, коснувшись гладкой тёплой кожи, и Исса охает, из-за чего язык Данчику на мгновение сталкивается с его. Оба тотчас отстраняются, переводят дыхание. Припухшие губы Иссы блестят, а взгляд как будто заволакивает дымка. — Данчику… — шепчет Исса, по-прежнему обнимая его за шею и облизываясь. — Так круто было, ты знаешь, как это называется? Французский поцелуй! Взакос! — Не взакос, а взасос… И не дошли мы до французского поцелуя, это случайно получилось, — Данчику нервно сглатывает. Его рука всё ещё под футболкой Иссы, и он лишь надеется, что тот не замечает. — И вообще это уже совсем другой тип поцелуев. — Что значит «другой»? — Ну… — Данчику обдаёт жаром, едва он представляет, как они только что выглядели. — Одно дело просто учиться целоваться, а другое — практиковаться. В смысле французские поцелуи это уже дополнительное умение. — И что? — моргает непонимающе Исса. — Ты не хочешь им научиться? — Хочу, наверное, но… Исса не даёт ему договорить: снова приникает к его губам, проводит по ним медленно самым кончиком языка. — Открой рот, Данчику, — едва слышно просит он, заглянув в глаза, и Данчику не может устоять. Только не сейчас, когда Исса обхватывает его ногами и прижимается к нему всем телом. Только не сейчас, когда так жарко, уютно и по-своему правильно. Данчику закрывает глаза, проскальзывает языком в рот Иссы, и тот тихо стонет, ёрзая у него на коленях. Данчику слишком хорошо. Настолько, что это опасно — он бездумно водит руками по всему телу Иссы, гладит его бока, невольно спускается ниже. Исса как нарочно пришёл сегодня в узких обтягивающих джинсах, Данчику засовывает ладони в их задние карманы и сжимает крепко маленькие упругие ягодицы. У него стоит. У Иссы стоит тоже — его член упирается прямо в живот Данчику, и последнего это вдруг отрезвляет. Он заставляет себя медленно отстраниться, выдохнуть, вынуть осторожно руки из чужих карманов и опереться ими на пол, чтобы не упасть. Зацелованный Исса вытирает влажный рот тыльной стороной ладони. Румянец сползает с его щек на шею и даже за ворот футболки, волосы растрепались. На виске у него капелька пота. — Я д-думаю, что достаточно, — говорит тихо Данчику, молясь, чтобы Исса не заметил его стояк. Конечно, не заметить его будет сложно, но ведь это Исса, он поверит какой угодно отмазке. — Ты делаешь успехи. — Ты тоже, Данчику… Ты так классно целуешься, я даже отключился на какое-то время… И да, мне, наверное, идти надо, — он неуклюже встаёт на ноги, тянет машинально футболку вниз, безуспешно пытаясь скрыть эрекцию, и Данчику усердно делает вид, что всё нормально. — Завтра на этом же полу, Данчику? В смысле у тебя в комнате, да? — Да… стоп, что? — Ну, это… Если мы захотим потренироваться ещё… — Исса переминается с ноги на ногу. — Я тебе напишу, короче! И он вылетает из комнаты, кое-как запихав в сумку учебники с тетрадями. Данчику же падает на спину и закрывает пылающее лицо руками.

***

С поцелуями пора заканчивать. Данчику настолько в этом уверен, что на дневной тренировке — настоящей теперь уже, на велосипедах, других быть не может, думает он, — интуитивно держится от Иссы подальше. Благо в их нынешней программе снова индивидуальные заезды, совсем как в прошлом году, и они катаются на расстоянии в пару метров друг от друга. Исса, конечно, иногда его нарушает: подъезжает ближе с обычной улыбкой, хвастается показателями, размахивая руками, — но Данчику только молчаливо кивает и переводит рассеянный взгляд вперёд. Не показывать переживаний, не показывать лишней заинтересованности, не показывать чувств. Даже обычная поддержка теперь кажется ему многозначной, точно у него на лбу всё написано, и Данчику это мучает. Иссе его отсутствие эмоций не нравится тоже. Он искренне ждёт от него ответной улыбки, похвалы, а когда Данчику ускоряется, так ничего не сказав, обиженно кричит ему вслед что-то вроде: «Данчику, я же молодец?! Скажи, что я молодец, эй!» «Разумеется, ты молодец», — шепчет в пустоту Данчику. Исса ведь выкладывается на полную, готовится к межшкольным, очень — очень — быстро учится всему новому. Он и впрямь по-своему гений, он всегда воспринимал мир иначе, чем остальные, и Данчику знать не знает, что происходит в его рыжей голове. Данчику боится предполагать, что ещё придумает Исса, когда «научится» поцелуям. Его может занести куда угодно из элементарного любопытства, он может попросить о чём-нибудь более интимном и вряд ли сам поймёт, чем это чревато. У Кабураги Иссы всё всегда как на ладони, просто и честно, и с этим приходится мириться. Хоть кто-то из них двоих должен рассуждать здраво, а значит, у Данчику нет выбора. Вечером, когда Исса опять заваливается к нему с тетрадями, он твёрдо намерен отказать ему во всех просьбах. Во всяком случае, тех, которые касаются новых «тренировок». — Ты меня сегодня не похвалил, — вопреки ожиданиям первое, что говорит Исса, когда садится за стол. Футболка, сегодня чёрная, на миг задирается, и он одёргивает её. — Забыл? — Да, я хотел, но слишком увлёкся… Хорошо сегодня погоняли, — улыбается ему Данчику. — Имаизуми-сан тебя тоже хвалил, кстати. Не слышал? — Да?! Имаизуми-сан?! — таращит глаза Исса, а потом буквально надувается от гордости. — Ха, ещё бы! Я обогнал его на одном из кругов! Вот увидишь, на этих межшкольных к финишу я приеду первым, и он ещё пожалеет, что тупицей меня называл! — Разве он называл? — Да! Он и Наруко-сан! Сошлись ведь, как два ворчливых деда, — Исса раскрывает потрёпанный учебник математики на нужном параграфе и уверенно накрывает сгиб ладонью. — Я им ещё покажу, Данчику, обещаю. — Не сомневаюсь в тебе, — Данчику садится напротив, берёт свой учебник из общей стопки. Он не такой помятый, зато переплёт с уголками бережно заклеены скотчем. — Логарифмы сегодня, да? — Ага, — Исса бросает на него взгляд, и Данчику силой воли заставляет себя не думать о том, что в глубине души ожидал услышать другой ответ. Они разбирают дурацкие логарифмы около часа. Исса почему-то никак не может их понять: хватается за голову каждый раз, когда Данчику находит в его примерах ошибки, сопит и просит объяснить снова. Тот, конечно, терпеливо объясняет, рассказывает и показывает — в конце концов, садится рядом и пошагово водит ручкой по цифрам. Исса прижимается к нему тёплым боком, от его волос пахнет ментоловым шампунем и их кончики щекочут щёку Данчику. В какой-то степени это теперь настоящая пытка, находиться с ним вот так близко, однако Данчику делает вид, что всё нормально. Притворяется, что они по-прежнему только друзья, что никаких чувств у него нет, что целоваться с Иссой — касаясь его всего, доводя до тихих стонов, — ему не хочется. Правда же, да? — Ненавижу эту тему, — выдыхает шумно Исса, когда очередной пример оказывается побеждён, и падает на стол. — Кто их придумал? Зачем они нужны? Я хочу велогонщиком быть, а не логарифмистом! — Кем-кем? — Логарифмистом? — повторяет уже с ноткой сомнения Исса, и Данчику кивает. — Как ни крути, они нужны для экзамена, поэтому выучить всё-таки придётся, — он машинально протягивает руку, привычно гладит его по волосам. Они мягкие и пушистые — после вечернего душа Исса уже не наносит гель для укладки. — Ты ведь справился с последним примером. — Только с тобой и справился, но тебя ведь не будет со мной на экзамене, Данчику, — Исса поворачивает голову и смотрит на него снизу вверх. — Я там буду один совсем. — Тогда нам просто нужно усерднее заниматься, чтобы к экзамену ты был готов, — Данчику убирает ладонь, спохватившись, и Исса выпрямляется. — У нас ещё есть время. — Данчику. — М? Исса берёт его за плечи и целует, прикрыв глаза. Происходит это так быстро, что Данчику не успевает среагировать, отвечает ему нежно пару секунд на чистом автомате и только потом запоздало упирается руками в его грудь, осторожно на неё давит. Исса в недоумении отстраняется, смотрит на него с очевидным вопросом и моргает. — Не хочешь? — Нет, — еле слышно говорит Данчику, от волнения его всего пробирает дрожь. — Н-не хочу больше, Исса. — Почему? Исса действительно не понимает — он хмурит брови, не улыбается совсем, мрачнеет. Данчику глубоко вздыхает, осознав, какой тяжёлый разговор их ждёт. Для него так точно один из самых тяжёлых за всю жизнь. — Это неправильно, — говорит он после некоторой паузы. — Мы не должны целоваться только потому… только потому, что тебе хочется. — Я плохо целуюсь? — сразу спрашивает Исса. — Тебе неприятно? — Нет, ты целуешься отлично, но я больше так не могу. Ты мой друг, Исса, — заставляет себя продолжать Данчику, и сердце у него сжимается, ухает вниз. — Друзья не целуются. В губы так точно. — Но тебе ведь нравилось… Я чувствовал, что нравилось… И ты меня вчера обнимал, когда я у тебя на коленях сидел! У Иссы срывается голос, как будто он вот-вот заплачет от переполняющей его обиды. Данчику видел его таким всего пару раз: в детстве, когда Данчику случайно опоздал на встречу с ним в парке аттракционов, и после одной из гонок в составе SS, когда он проиграл на долю секунды и кровь из носу пытался доказать судьям, что пересёк финиш первым. Тогда Исса кричал, но не плакал, а сейчас… Его глаза почему-то блестят от подступивших слёз, и Данчику больно. — Я думал, что смогу помочь тебе, но оказалось, что нет, — отвечает он ровным голосом и опускает взгляд. У Иссы чёрные носки с авокадо, ступни из-за них кажутся ещё меньше, чем на самом деле. — Прости. Нам надо перестать. — Но я же… Я… Ладно, — он разворачивается обратно к столу, хватает карандаш и утыкается в учебник. Кусает нижнюю губу, переписывая очередной пример. Бумага под нажимом остро заточенного карандаша чуть не рвётся, в паре мест протыкается насквозь. — Нет так нет, Данчику. Не хочешь и не надо. — Исса, — Данчику осторожно касается его напряжённого плеча, но Исса сбрасывает его руку резким движением. — Исса, поговори со мной. Посмотри на меня. — Ты меня отверг, Данчику, я не хочу с тобой разговаривать. — Что? Отверг? — моргает Данчику. — Я тебя не отвергал… — А целоваться со мной кто не хочет? — Исса вполоборота смотрит на Данчику с каким-то незнакомым отчаянием. — Ты же не хочешь! Значит, я недостаточно хороший, значит, я тебе не нравлюсь! Я очень хочу уйти, но мне ещё надо дорешать эти… эти… а без тебя я их… Он смаргивает и трёт глаза боковой стороной ладони, шмыгая носом. Данчику вдруг ловит себя на случайной мысли, и она настолько волнительна, настолько приятна, что он не выдерживает и спрашивает напрямую: — Я тебе нравлюсь, Исса? Честно мне скажи. Нравлюсь не как друг? Исса краснеет, пряча взгляд. Карандаш у него в кулаке вот-вот переломится надвое, но Данчику всегда готов купить ему сотни других. — Естественно ты мне нравишься, — бурчит Исса, наконец. — Я думал, это очевидно. — Как… — Данчику еле дышит, пульс у него шкалит, как при самом быстром подъёме на Минегаяму. — Как это вообще может быть очевидно? — Я попросил тебя со мной целоваться! — взрывается Исса, глянув на него, и карандаш всё-таки трещит. — Как это может быть не очевидно?! — Я думал, ты просто хотел потренироваться! — охает Данчику. — Нет, что ли? — Дубина ты, Данчику! Кто в этом просто так тренироваться захочет?! — Так ты и захотел бы! Ты однажды тренировался со мной велотуфли надевать, помнишь? На скорость! Исса открывает рот, чтобы возразить, а потом закрывает его и снова смотрит на несчастный карандаш. Румянец дошёл уже до самого лба, губы сжаты в тонкую линию. — Ты хочешь сказать, что это я дубина, да? — Исса, — Данчику решительно протягивает к нему руки, обхватывает его горячее лицо ладонями, поворачивает к себе. Выпавший из ладони Иссы карандаш катится по столу. — Ты не дубина, но ты ведёшь себя сейчас очень непонятно. Что это всё значит? Расскажи мне правду, пожалуйста. — Я… Я придумал план, — сознаётся шёпотом Исса. Уголки глаз у него тоже красные, но уже от недавних слёз. — Ты стал мне так нравиться, Данчику, так сильно, что я решил… влюбить тебя в себя. — Чего-чего? — Влюбить тебя в… — Это я понял, да, но как? — Ну… Я подумал, что ты тоже перестанешь видеть во мне только друга, если мы поцелуемся… что потом мы сразу начнём встречаться, и тогда никому из нас не придётся признаваться, — Исса вздыхает. — Признаваться же так страшно и неловко, и я решил, ну… без этого обойтись. То есть в таком случае или ты бы признался первым, или бы мы просто стали молча встречаться, идеально ведь! — Погоди, — Данчику с трудом сдерживает улыбку, гладит большими пальцами щёки Иссы. Облегчение накатывает на него тёплыми волнами, все остатки сомнений тают. — Ты придумал всё это… лишь бы поцеловать меня? Лишь бы быть со мной? — Ага, — он кивает, смутившись. — Я знал, что ты не откажешься, но если бы ты отказался, я бы понял, что лучше даже не пробовать, а в итоге ты оказался таким предсказу… Данчику целует его, закрыв глаза, и на этот раз всё правда по-настоящему. На этот раз у него нет никакой тяжести на душе, вместо неё — одно щемящее счастье и уверенность, что всё хорошо. Исса, чувствуя перемену настроения, охотно отвечает, льнёт ближе всем телом, но потом вдруг отстраняется и щурится. — Данчику. — Что? — Признайся мне тоже. — Чего? — выгибает бровь Данчику. — А так не понятно? — Понятно, но я же вот признался! — настаивает Исса. — И ты тогда должен! — Исса… — Данчику прижимает его к себе и целует в висок. — Ты мне тоже нравишься не как друг, и уже очень давно. Прости, что сразу тебя не понял, и тебе пришлось признаваться первым. Наверное, страшно было? — Ужасно, — Исса коротко целует его в губы, широко улыбаясь. — Но я молодец, да? — Молодец, — Данчику целует его в переносицу. В прикрытые веки. В правый уголок губ. Иссу хочется всего исцеловать с макушки до пяток. — В следующий раз говори мне всё прямо, ладно? Как обычно. Без утайки и всяких там… планов. — Ладно, договорились… О, Данчику! — оживляется сразу Исса, и Данчику не уверен, хочет или нет сейчас услышать его очередную затею.