Blessed Be, Remember Me

Зима, 2023 год, Сеул

      — Я всё ещё не могу поверить, что ты обручаешься с Сокджином-хёном, — Юнги задумчиво вздыхает, поправляя Намджуну смокинг и галстук. — Такое чувство, что ты только вчера впервые занялся сексом и кончил примерно за семь секунд.       — Иди на хуй, — говорит Намджун, прописывая другу лёгкий подзатыльник. — Сегодня день моей свадьбы. Не говори о вещах, что будут сниться мне в ночных кошмарах.       — Помнишь того парня, своего первого? Ту красивую, чистую, невинную душу, которую ты запятнал? — Юнги прижимает руку к груди, драматично глядя перед собой. — Бедолага.       — Да ну? — смеётся Намджун. — Чистый и невинный? Я, блять, так не думаю.       Юнги недоверчиво смотрит на своего лучшего друга.       — Мне было шестнадцать. Я был идеальным подростком, неготовым открывать глаза на мир секса и мужчин.       — Я младше тебя, а ты, сукин сын, был сверху. Кроме того, если я кончил за семь секунд, то ты — за шесть.

      Намджун и Юнги были лучшими друзьями, которых никто никогда не видел порознь. В мире существует множество типов лучших друзей, но они не относились ни к одному из них. Их дружба была особенной. Понятной только им двоим и никому больше. Они были первым поцелуем друг для друга, первой влюблённостью, первым сексуальным опытом.       Вот почему для всех, кроме их друзей, стало шоком, что они не поженились. Но все, кто знал их, действительно знал их, понимали, что Намджун просто не смог бы остановиться на ком-то другом, кроме Сокджина.       Тем не менее Юнги чувствует себя странно, видя лучшего друга выряженным, готовым вступить в брак всего через несколько часов. Будто он отпускает одну из самых больших частей самого себя. Похоже, подобные события уже стали тенденцией в его жизни.

      — Извините, что прерываю это путешествие по такой волнительной части переулка памяти, — Хосок просовывает голову через дверь с настойчивым выражением лица, — но, кхм, Сокджин только что сказал мне, что здесь появился кое-кто, кого вы захотите увидеть, может быть? Вероятно?       Юнги и Намджун смотрят на Хосока, потом друг на друга и снова на Хосока.       — Кто?       — Чонгук.       Мир Юнги перестаёт вращаться по орбите.       — Чонгук? — шепчет он.       Хосок кивает, широко раскрыв глаза, на дне которых плещется целая смесь эмоций.       — Чон Чонгук.       Это имя.       Одно это имя заставляет Юнги сдвинуться со своего места перед Намджуном и шагнуть в сторону дивана с робкой мыслью «мне нужно присесть».

      Чон Чонгук.

      С тех пор, как они разговаривали, прошло несколько лет, несколько месяцев — с тех пор, как он в последний раз проверял, как Чонгук поживает и как вообще выглядит сейчас. Юнги слышит это имя, и в его памяти всплывает нечто большее, чем просто воспоминания. Запах свежих фруктов и хорошего вина, картинка разноцветных плавок и бассейнов в красивых садах. Улыбка мистера Монье, самого старого человека города Крема, езда на велосипедах по улицам, качели у лесного озера и вкус сигареты, зажжённой кем-то, кто когда-то считался любимым.       Чон Чонгук. Разве он мог забыть это имя?       Юнги поднимает глаза, пытаясь успокоить свои голос и сердце.       — Где он?

******

Лето, 2018 год, Италия

      — Так, — Хосок с прищуром смотрит на солнце. — Италия, значит.       Это не то, чего они ожидали. Но, по правде говоря, они и не знали, чего ожидать. Никто из них никогда не выезжал за пределы Южной Кореи. У них в голове просто было представление того, как чужая земля будет ощущаться под ногами и как солнечные лучи будут ласкать кожу. Они думали, что будут чувствовать себя немного иначе, чем в собственной стране. Ну, по крайней мере, это то, к чему готовился Юнги. Но вместо этого земля кажется почти такой же, и к тому же она немного воняет, а солнечные лучи слишком обжигают, потому что Юнги не нанёс достаточно солнцезащитного крема.       — Ты знаешь, куда мы идём, Джун-а? — спрашивает Юнги, смотря на небо и отмахиваясь от мухи, что садится ему на руку.       — Родители сказали, что это пансионат, — отвечает Намджун, уставившись на листок бумаги с написанным на нём адресом и несколькими именами. — У их друзей по колледжу есть сын, Пак Чимин, который живёт там.       — Чем именно занимаются друзья твоих родителей, — интересуется Сокджин у своего парня, положив подбородок ему на плечо, чтобы самому взглянуть на листок, — что живут в грёбаной Италии?       Тэхён вертится по сторонам, осматривая маленькие магазинчики и людей, разгуливающих в разноцветных шортах. Его взгляд падает на то, что выглядит как магазин мороженого. Он указывает на него, уточняя:       — Я предполагаю, что это Крема?       — Крема — это название города, идиот, — говорит Сокджин, ударяя младшего брата по затылку. — Ты что, просто прыгнул с нами в самолёт, даже не зная, куда мы летим?       — Ну… да, — Тэхён задумчиво склоняет голову набок. — Я услышал, как вы, парни, сказали «Италия», и решил, что либо полечу с вами, либо умру.       Юнги вздыхает и жестом велит им продолжать идти.       — Кто тот гений, который позволил ему поехать с нами?       — Не придуривайся, ты всё равно любишь меня, хён, — Тэхён одаривает Юнги дерзкой улыбкой.       В какой-то степени Тэхён прав, потому что Юнги действительно питает к нему особую слабость. В конце концов, он видел, как тот рос. Но он определённо не любит Тэхёна настолько, чтобы чувствовать подтверждение того, что почти весь полёт до Италии его жутко укачивало.       «Давайте отправимся в дружеское путешествие», — предложил Намджун. В глубине души он всегда был очень чувственным. Ему нравилась идея семейных, сердечных уз, а также ещё более сильного сплочения где-нибудь в большом мире со своими близкими друзьями и парнем, который с таким же успехом уже мог бы быть его мужем.       — Это не так далеко, — Хосок переводит взгляд с бумажки на телефон, — город маленький. Мы сможем дойти пешком.       Люди пялятся на них: волоча свои чемоданы, они выглядят уж слишком тепло одетыми для того, чтобы гулять по жаркому провинциальному городку Италии летом.       Им не требуется много времени, чтобы добраться до места назначения, и Юнги безумно благодарен за это. Если бы он знал, что именно будет представлять из себя место, куда они собирались ехать, то потрудился бы взять с собой одежду из разряда «попытайся-выглядеть-так-будто-у-тебя-всё-под-контролем».       — Вот и пришли, — оповещает Намджун после десятиминутной прогулки, вздыхая и осматривая скромный пансионат перед ними. Все пятеро парней просто пялятся и не могут не восхищаться открывшимся видом.       Здание прекрасно. Кажется, что оно стоит здесь уже целую вечность, и, даже тогда, когда просто смотришь на него, не успев сделать и шага внутрь, оно ощущается как… дом.       Оно похоже на дом.       Пансионат не слишком большой, но и не слишком маленький. Он свежевыкрашен, со множеством открытых окон и большим садом. Это первый раз, когда Юнги видит обеденный стол, который накрыт во дворе, и ещё здесь есть бассейн.       Вот тогда-то он впервые замечает его.       Он лежит на краю бассейна с закрытыми глазами, откинув голову на сложенные за затылком руки. Его ярко-красные плавки мокрые и прилипают к бёдрам. Всё его тело сверкает, даже волосы. Рядом с ним лежат гитара, книга и маркер.       Он находится в нескольких футах, но Юнги почти чувствует, как ресницы этого парня трепещут, касаясь его кожи. Он выглядит как во сне.

      — Эй.

      Юнги не понимает, насколько сильно он отвлечён, пока не слышит незнакомый высокий голос. Он резко поворачивает голову и видит, как Намджун, ярко улыбаясь, пожимает руку невысокому мальчику, что немного ниже его (наконец-то, хоть кто-то, блять).       — Вы те, о ком мне рассказывали родители? — говорит он, крепко пожимая всем руки. — Я Пак Чимин.       — Ким Намджун, — отвечает Намджун, прежде чем подозвать остальных. — Это Ким Сокджин, мой парень, и Ким Тэхён, его брат.       Парни кивают головами, повторяя свои имена, и Чимин кивает в ответ.       — Кимы, хах. Технически ты уже замужем.       — Да, мы уже слышали это раньше, — Сокджин улыбается.       — Это Чон Хосок и Мин Юнги, два моих старых друга, — произносит Намджун, похлопывая их по спинам.       — Приятно познакомиться, — говорит Хосок, и Юнги, неосознанно бросив взгляд на парня у бассейна, слегка улыбается Чимину.       Глаза Чимина устремляются в ту сторону, куда только что посмотрел Юнги, и он поворачивается, чтобы со знанием дела проинформировать:       — Чон Чонгук.       Юнги моргает.       — А-а?       Чимин ухмыляется и, жестом указав остальным следовать за ним, пытается помочь с багажом, насколько это возможно.       — Его так зовут, — он кивает в сторону, — это Чонгук.       Как по сигналу, упомянутый парень тянет руки, садится и зевает, вертя головой из стороны в сторону.       — Чонгук-а! — кричит Чимин. — Иди сюда и будь вежлив с нашими новыми гостями!       Парень поворачивается, и его глаза на долю секунды расширяются, а на губах материализуется улыбка. Он встаёт со своего места и трусцой направляется к ним. Юнги задерживает дыхание.

      — Привет, добро пожаловать!

      Юнги не слушает, как все заново представляются. Как он может, когда Чонгук поднимает сразу три сумки, как будто они абсолютно ничего не весят? Он не уверен, и, может быть, это всё потому, что Италия, и потому, что солнце светит по-другому, но Чонгук сияет так, как никто другой, кого он когда-либо видел в своей жизни.       — Привет?       Юнги требуется секунда, чтобы понять, что Чонгук обращается к нему.       — Ой, извини. Привет, — отвечает он. — Прости. Я Юнги.       — Чонгук, — кивают ему в ответ.       — Я знаю, — говорит Юнги и вновь чувствует себя рассеянно. Чонгук видит это.       Юнги видит, что Чонгук видит это. Потому что он тоже кажется слегка потерянным.       Он смотрит на Юнги на мгновение дольше, чем на остальных, прежде чем быстро моргнуть и отвернуться, указывая на дом.       — Эм. Идёмте, я покажу, где ваши комнаты.

      Внутри пансионат выглядит так же красиво, как и снаружи. Юнги никогда не видел таких огромных комнат. Всё, что Юнги когда-либо знал — это его маленький одноэтажный дом детства в Тэгу и его душная квартира, которую он делит с Хосоком.       Чонгук и Чимин сопровождают их на второй этаж, где находятся несколько дверей, ведущих в комнаты, и балкон в конце коридора.       — У нас есть ещё четверо соседей по дому, — объясняет Чимин, — но они не проводят здесь лето. Вот почему я сказал своим родителям, что вы можете остаться.       — Честно говоря, — добавляет Чонгук, — приятно снова услышать и увидеть других корейцев.       Это заставляет всех захихикать.       Они добираются до первой двери, и Чимин открывает её для Сокджина и Намджуна. Напротив будет располагаться Хосок, а дальше по коридору — Тэхён. Все комнаты выглядят одинаково, так что к тому моменту, когда подходит очередь Юнги, он знает, чего стоит ожидать.       Чонгук распахивает дверь в просторную спальню. Остальные парни уже устраиваются поудобнее, а Чимин как раз помогает Тэхёну.       Они молчат, когда входят в комнату, в которой Юнги будет жить в течение следующих полутора месяцев.       Парни, всё ещё не разговаривая, опускают сумки Юнги на пол, и Чонгук вытягивает руки, выпрямляясь.       Он смотрит на Юнги, который смотрит на него, и они мгновенно отводят глаза.       — Спасибо, — бормочет Юнги, пытаясь глядеть куда угодно, но только не на парня без рубашки рядом с собой.       — Э-э, — Чонгук указывает на открытую дверь ванной, — между прочим, у нас общий санузел. Наши комнаты как бы соединены этим. Надеюсь, ты не возражаешь.       Юнги качает головой.       — Это круто.       Наступает неловкий момент, когда Юнги просто осматривает комнату, пока Чонгук чешет затылок.       Нервный тик.       Кажется, у Юнги нервный тик.       — Я, э-э, пойду, если у тебя больше нет вопросов…       — Почему вы живёте здесь? — выпаливает Юнги, всё ещё стараясь не смотреть на парня. Вместо этого он решает пройтись по комнате. — В Италии?       — Наши родители, — говорит Чонгук, пожимая плечами. — Нечто связанное с их работой, во что мы никогда не пытались вникнуть по-настоящему. Мы пробыли здесь слишком долго, чтобы пытаться разобраться в этом.       — Ты хорошо говоришь по-итальянски?       — Очевидно, неплохо для того, чтобы выживать здесь.       Юнги кивает, поворачиваясь, чтобы наконец взглянуть на Чонгука.       — Тебе здесь нравится?       Чонгук снова пожимает плечами.       — Вполне. Я думаю, что теперь, когда у нас появилась новая компания, будет ещё лучше.       Юнги улыбается.       — Ничего, если я попозже приду поплавать в твоём бассейне?       Чонгук усмехается.       — Ты первый человек, который когда-либо спрашивал разрешения. Иногда соседи просто приходят и запрыгивают. — Он машет рукой и направляется в ванную, чтобы попасть в свою комнату. — Я, наверное, присоединюсь к тебе. Увидимся за ужином.       Юнги кивает и начинает заниматься своим багажом.

******

      — Он милый, — говорит Юнги и, лёжа в воде на матрасе, слегка дрыгает ногами, чтобы отплыть в сторону. — Этот парень. Чонгук.       Хосок, потягивающий вино из бокала, ухмыляется на другой стороне бассейна.       — Я так и знал. Он полностью в твоём вкусе.       Юнги закатывает глаза, зная, что его друг этого не увидит.       — Ты собираешься что-то предпринимать? — спрашивает Намджун. Он отказался идти купаться ночью и вместо этого решил просто посидеть на краю бассейна, плеская в нём ноги.       Юнги слезает со своего надувного матраса с рисунком мертвеца и откидывает волосы назад.       — Не знаю. Я не думаю, что это хорошая идея.       — Да ну, парни, вы же его знаете, — вклинивается в разговор Сокджин. — Летняя интрижка — это не то, что подходит Юнги.       Юнги усмехается.       — Всё не так.       — Тогда что это? — любопытствует Тэхён.       — Я не хочу трахнуть его. Дело не в сексе, нет, — Юнги вылезает из бассейна и садится на край. — Это не то, чего я хочу.       Юнги не хочет летней интрижки: подобное никогда не привлекало его.       Юнги любит свидания и вечера кино, долгие прогулки и беседы по душам после полуночи. Случайные связи, друзья с привилегиями или летние интрижки — совсем не для него. Либо всё, либо ничего — третьего варианта не дано.       — Да-а, — тянет Намджун, думая об их ограниченном времени в стране, — может быть, это не очень хорошая идея.       — Что не очень хорошая идея?       Чимин и Чонгук направляются в их сторону, держа в руках полотенца и одежду.       Намджун бросает на них всех взгляд, как бы молча говоря, чтобы они позволили ему вести разговор, и, улыбнувшись, произносит:       — Знаете, я бы подумал, что вас уже должно затошнить от постоянного плавания в этом бассейне.       — Я бы тоже так подумал, — говорит Чонгук и прыгает в бассейн, разбрызгивая воду в лица парней. — Но, чёрт возьми, что ещё здесь можно делать?       Есть что-то забавное в том, как Юнги умудряется абстрагироваться от всего и всех в ту минуту, когда Чонгук находится где-нибудь в непосредственной близости от него. Как будто он был выключателем. Невозможно объяснить ни этот буквально феномен, ни то, почему он случается.       Что в этом Чонгуке такого?       Юнги может привести довольно весомый аргумент в пользу того, почему Сокджин визуально более красивый, и он не может отрицать тот факт, что внешность Чимина ближе к его любимому типажу. Но что-то в Чонгуке просто привлекает его.       — Ты пялишься, — замечает Чонгук со своего места в бассейне. Он не выглядит испуганным, не выглядит самодовольным, даже не выглядит смущённым. Ему просто… любопытно.       — Прости, — извиняется Юнги, выдавливая из себя смешок и переводя взгляд на свои ноги, скрывающиеся под гладью воды.       — Нет, я… — Чонгук качает головой, подплывая поближе к Юнги. — Я ничего такого не имел в виду. Я просто…       — Наблюдаешь? — заканчивает Юнги.       Чонгук кивает.       — Тогда окей, можешь продолжать. Ты не мозолишь глаза, — произносит Юнги, одаривая Чонгука мягкой улыбкой.       Чонгук молчит, и Юнги может слышать шум воды в бассейне и стрекотание сверчков, что странно, потому что его друзья находятся всего в нескольких футах от них и очень, очень шумят. Но момент кажется ему таким умиротворяющим. Таким интимным.       — Спасибо, — застенчиво отвечает Чонгук. — Ты мой хён, верно?       Юнги кивает.       — Если ты зовёшь Намджуна хёном, то и меня можешь.       Юнги стонет и падает на землю, раскидывая руки. Смотрит на небо и выдыхает воздух, что так долго удерживал в лёгких. Он никогда не видел такого ясного неба в Корее. Даже в Тэгу.       — Красиво, не так ли? — звучит голос Чонгука.       Юнги слышит, как тот вылезает из воды и садится около него.       — Когда мы только переехали, я каждый день выходил на улицу, чтобы полюбоваться небом. Мне никогда не доводилось видеть такие звёзды дома.       Юнги согласно мычит.       Несколько секунд они сидят молча. Чонгук наблюдает, как остальные разговаривают на другом конце бассейна, и лёгкая улыбка играет на его губах. Юнги продолжает смотреть на небо.       Чонгук поворачивает голову, чтобы взглянуть на парня, лежащего рядом с ним. Он не знает, потому ли это, что он уже достаточно давно не видел кого-то со своей родины, или потому, что он лишён реального человеческого контакта с кем-либо, кроме своих соседей по дому, но что-то в нём просто сияет.       Юнги разворачивается.       — Теперь ты пялишься.       Чонгук хихикает и отводит взгляд.       — Я же не мозолю глаза, — повторяет он слова Юнги.       В последний раз Юнги был влюблён больше года назад в Мину, свою бывшую девушку. И сейчас, вспоминая всё, что было между ними, и его детскую влюблённость в Намджуна в дни их полового созревания, он чувствует себя по-другому: не так, как тогда.       Те влюблённости были электрическими, сильными и всепоглощающими, потому что он знал этих людей. Но он не знает Чонгука. Поэтому то, что он испытывает сейчас, кажется ему странным. Однако он спокоен, и происходящее не пугает его.       Юнги мягко улыбается.       — Ты покажешь мне завтра город?       — Только мы?       Юнги кивает.       — У нас есть велосипеды, — единственное, что отвечает Чонгук.

******

      «Здесь тонкие стены», — думает Юнги, лёжа в своей постели после полуночи.       Хосок и Тэхён наконец-то оставили его в покое, рассказав о баре неподалёку, в котором они только что выпивали, о местных людях и о музыке, что там играла. После того, как Юнги пообещал, что как-нибудь этим летом вновь сводит их туда ещё раз и купит им выпивку, они ушли. Типично.       Юнги лежит в одних боксёрах и теребит пальцами ног новый браслет на щиколотке, который купил за несколько дней до их поездки. Его волосы всё ещё немного влажные, и он чувствует, что начинает засыпать, как слышит…       Чонгук поёт.       Он слышит слабый звук бренчания гитары.       Юнги переворачивается на бок и прислушивается.       Голос звучит ясно — так же, как ясны его, Чонгука, глаза — он, как ручей, чисто и плавно течёт и звучит как шелест листьев от дуновения ветерка или шум воды, когда впервые заходишь в неё.       Юнги с лёгкостью может представить парня, сидящего за столом, его пальцы, перебирающие струны гитары, вероятно, закрытые глаза, лицо, сморщенное в попытке дотянуться до высоких нот. Окно в его комнате обязательно открыто. Потому что Юнги предполагает, что Чонгуку тоже нравится наблюдать за небом.       Юнги засыпает на середине песни.       Это нечестно. Кажется, что всё это было просто сном.

******

      Юнги спускается на завтрак, когда все уже давно находятся внизу. Тарелки Намджуна и Сокджина пусты, и они допили кофе. Тэхён, вероятно, доедает третью чашку риса, а Хосок, Чимин и Чонгук находятся в середине своей трапезы.       — Доброе утро, соня, — приветствует его Хосок, отодвигая незанятый стул рядом с собой.       — Доброе, — говорит всем Юнги, садясь за стол. — Извините, я опоздал.       — Не переживай, — с набитым ртом подаёт голос Чимин, небрежно махая рукой. — Джетлаг, и всё такое.

      Юнги, буквально умирающий от голода, ест свой завтрак в тишине. Он поднимает глаза, когда заканчивает, и видит, что стол почти пуст, а Чонгук смотрит на него с удивлением.       — Ты хорошо ешь, — комментирует он.       — Только когда я голоден, — отвечает Юнги, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Куда подевались остальные? Я не заметил, как они ушли.       — Уехали в бар, — Чонгук встаёт со своего места, когда Юнги допивает стакан воды. Он берёт парня за руку и без предупреждения поднимает его. — Они спрашивали, поедем мы или нет, но ты так сильно был погружён в поглощение своего итальянского завтрака, что я ответил за двоих и сказал им, что покажу тебе Крему.       — Хорошо, — Юнги смотрит на Чонгука. — Тогда пошли.       Чонгук улыбается и тянет Юнги вперёд, заставляя того вскрикнуть от удивления.       — Надеюсь, тебе понравятся гонки, хён.       Чонгук тащит его в сторону дома, где у стены рядком стоят шесть велосипедов. Отпускает его руку, прыгает на красный и, начав крутить педали, кричит:       — Бери один и догоняй!       Вся суть происходящего доходит до Юнги только через целую секунду, и он, недоверчиво вздохнув, нащупывает ближайший велосипед и поспешно мчится к Чонгуку, что уже успел выехать за ворота.       — Ты грёбаный засранец, — хрипит Юнги, как только оказывается лицом к лицу с Чонгуком.       Чонгук смеётся над ним, всё-таки замедляясь.       — Мы с Чимином часто так делаем. Все жители города настолько привыкли к этому, что никто даже и глазом не моргнёт, если кто-то из нас двоих пронесётся мимо них по улице, ругаясь по-корейски. Один из наших соседей по дому, Югём, любит кататься на велосипеде. Мы как бы переняли у него это хобби.       — Езда на велосипеде, ага, — говорит Юнги. — Плавание и езда на велосипеде. Это всё, чем вы здесь занимаетесь летом?       — Летом? — вскидывает брови Чонгук. — Это то, чем мы занимаемся здесь весь год. Но, конечно, иногда нам приходится учиться и работать, как это часто случается в жизни.       Юнги посмеивается над этим и следует за Чонгуком, сворачивающим налево.       — Ciao! — кричит Чонгук проходящему мимо мужчине, что держит в руках полиэтиленовый пакет с фруктами, и тот улыбается ему в ответ, приветствуя взмахом ладони.       Чонгук здоровается ещё с несколькими людьми, и те обязательно отвечают ему ласковыми улыбками.       — Тебя здесь довольно хорошо знают, да? — интересуется Юнги.       Чонгук пожимает плечами.       — Это маленький городок.       Он резко останавливает свой велосипед перед круглосуточным магазином, и Юнги чуть ли не падает, неожиданно резко тормозя.       — Подожди, — Чонгук берёт руку Юнги, кладёт её на свой велосипед для поддержки и вбегает внутрь магазина.       Юнги постукивает пальцами по рулю, ожидая Чонгука, и через минуту тот возвращается с пачкой и зажигалкой в руке, зажав сигарету между губами.       — Ты куришь? — спрашивает Чонгук, хватая ручку своего велосипеда.       Юнги кивает, и Чонгук предлагает ему одну сигарету, которую тот берёт ртом. Это кажется ему странно интимным.       Чонгук указывает на зажигалку, но вместо того, чтобы взять её, Юнги наклоняется вперёд. Чонгук мгновение колеблется, но по итогу намёк понимает и щёлкает кремнем.       Юнги откидывается назад и выдыхает.       — Спасибо.       Они проносятся мимо кафешек и маленьких домов, проносятся мимо улиц с толпами туристов и едут до тех пор, пока прохожих почти не остаётся. Чонгук обводит рукой округу.       — Сюда ты можешь прийти, если захочешь хорошего мороженого.       — Это почтовое отделение.       — Здесь живёт мистер Монье, он француз и вроде как самый старый житель города.       — Это тот бар, о котором всё время говорили парни. Наверное, они там сейчас.       Чонгук и Юнги не останавливаются, даже чтобы поприветствовать своих друзей и выпить, и просто едут, пока больше не остаётся ни магазинов, ни мест, которые можно было бы показать, — только участки зелени, деревья и гравий.       — Куда мы направляемся? — спрашивает Юнги.       Чонгук одаряет его ослепительной улыбкой.       — Плавать.       Юнги усмехается.       — Потрясающе.

******

       — Я прихожу сюда, когда дома становится слишком душно. — Чонгук заходит в воду так, будто он делал это тысячу раз раньше. Юнги следует за ним, пытаясь не показывать, что ледяная вода до ужаса обжигает ему ноги.       — Душно? — удивляется он, обращая своё внимание на то, насколько вода чистая, как солнце отражается на её поверхности и какой широкой выглядит спина Чонгука. — Твой дом пиздец какой огромный.       Чонгук смеётся, поворачиваясь, чтобы взглянуть на Юнги.       — Не когда живёшь с пятью другими парнями.       Наклонившись, Юнги водит по воде руками и прислушивается к звуку, который она издаёт, когда он двигает пальцами туда-сюда.

      — Я слышал, как ты пел прошлой ночью, — признаётся Юнги после нескольких минут странно успокаивающей тишины.       Чонгук снимает рубашку, небрежно бросая её на землю, всего в нескольких дюймах от воды. Он смотрит на свои ноги и мягко улыбается.       — Забыл, что стены здесь тонкие.       Юнги качает головой.       — Не волнуйся. Мне понравилось.       Чонгук расплёскивает немного воды в сторону Юнги, как бы пытаясь избавиться от своего стыда. Юнги делает то же самое.       — Я люблю музыку. Пишу, сочиняю, играю, слушаю. — Чонгук садится в воду, слегка выдыхая. — Я даже пытался научиться играть на фортепиано.       — Я играю, — произносит Юнги. — Я имею в виду, на фортепиано. Играю с самого детства. У нас дома был прекрасный рояль, на котором мой старик часто играл, и я просто сидел на диване позади него, пил банановое молоко или что-то в этом роде и слушал.       Юнги не знает, зачем говорит это Чонгуку. Но он ничего не может поделать с собой.       И, когда Юнги поднимает глаза на парня, тот смотрит на него с выражением, которое не может быть не чем иным, как искренним интересом. Поэтому он продолжает говорить.       — Я помню, как мне было лет семь, и я водил руками по клавишам и дереву, и чувствовал себя таким… увлечённым, понимаешь?       Чонгук просто смотрит на него. Юнги смотрит в ответ, и это не кажется неловким или странным. Кажется, что они пытаются проанализировать друг друга.       У Чонгука родинка прямо на кончике носа и шрам на щеке, и Юнги безумно хочется спросить, как он его получил. У него ясные карие глаза. Самые ясные, какие Юнги когда-либо видел.       — Я знаю, — наконец произносит Чонгук, уставившись на него. — Я знаю, каково это.       «Я знаю, каково это, потому что я чувствую это прямо сейчас» остаётся неозвученным. Но Чонгук понимает, что ему удалось передать свою мысль глазами. Люди всегда говорили, что у него есть один из самых величайших талантов и одно из самых величайших проклятий: так чётко показывать то, что испытываешь, не используя слов — глаза всегда выдают его чувства.       Юнги слышит и понимает то, что не было озвучено. Однако ни один из них двоих ничего не говорит.       Вместо этого они целый час сидят у озера в тишине. В течение большей части этого времени Чонгук играет с браслетом на ноге Юнги, теребит пальцами эту маленькую, очаровательную безделушку. Юнги курит сигарету, притворяясь, что не чувствует, как их голые бёдра прижимаются друг к другу. Притворяясь, что у него не перехватывает дыхание, когда Чонгук наклоняется вперёд и, словив зубами сигарету, зажатую между пальцами Юнги, затягивается.       — Научи меня играть, — прерывает их молчание Чонгук, когда они, лёжа бок о бок, ждут, пока высохнет их одежда.       Юнги мычит.       «Я сделал бы всё, что угодно, если бы ты попросил, честно» — вот что он думает про себя. Но вслух он это не произносит.       Юнги надеется, что Чонгук каким-то образом прочтёт его мысли и всё поймет.       Чонгук понимает.

      Вернувшись домой затемно, Чонгук и Юнги осознают, что не было абсолютно никакого смысла в том, чтобы сидеть у озера и ждать, пока подсохнет их одежда: лишь только они ступают на территорию участка их дома, как друзья сталкивают их в бассейн, и они вновь мокнут.       Ужинают парни поздно, и, когда они заканчивают, время близится к полуночи. Юнги сидит на своей кровати, а блокнот с текстами песен покоится у него на коленях. Он задумчиво смотрит в потолок, прежде чем решительно схватить мобильный телефон и нажать на контакт своей матери.       — Мой бобовый человечек! — кричит она после трёх гудков.       Юнги вздыхает.       — Боже мой, мама. Пожалуйста, никогда больше не называй меня так.        — Я скучаю по тебе, дорогой, — признаётся она. — Твоего отца ещё нет дома, но я передам ему, что ты звонил. Как поездка?       — Хорошо, — честно говорит Юнги. — Правда хорошо. Чонгук и Чимин действительно потрясающие. Италия — прекрасное место. Это…       Юнги замолкает, когда слышит звук бренчания гитары из соседней комнаты, и неосознанно начинает улыбаться, понимая, что Чонгук в курсе того, что он слышит эту мелодию.       И это значит, что Чонгук не против, чтобы Юнги слышал её. Наоборот: Чонгук хочет, чтобы Юнги слышал её.       — Юнги?       — Я, э-э, — Юнги кашляет, возвращая своё внимание к матери, — у нас с Чонгуком совмещённые комнаты, и он любит петь по ночам.       — О, он музыкант? — голос у неё загорается. — Как и ты?       Юнги смеётся.       — Я думаю, что он не только музыкант.       Юнги поднимается с кровати и направляется в ванную. Он замечает, что дверь приоткрыта, и видит, как Чонгук сидит на стуле, положив ноги на стол, перебирая струны на гитаре и напевая. Юнги подходит ближе, стараясь не шуметь.        — Это он? — спрашивает мать по телефону.       Юнги не отвечает и открывает дверь чуть шире, и Чонгук смотрит на него своими огромными глазами лани.       Он улыбается.       — Да, — отвечает Юнги, — я позвоню тебе завтра, мама. Люблю тебя.       Его мать легко смеётся и, кажется, всё понимает. Она всегда всё понимает.       — Спокойной ночи, любовь моя, — напевает она и вешает трубку.       Юнги кладёт телефон в карман и, заметив пианино, стоящее в углу комнаты, двигается в его сторону под внимательным взглядом Чонгука.       Юнги проводит пальцами по клавишам — так же, как делал это, когда был младше.       — Продолжай играть то, что играл.       Глаза Чонгука задерживается на нём на мгновение, а Юнги разворачивается спиной и садится на стул. Он играет какую-то ноту.       Чонгук подчиняется нестрогому приказу и продолжает. Та же песня, которую он играл прошлой ночью, та же песня, которая звучала в ушах Юнги перед тем, как он уснул.       Юнги закрывает глаза и просто играет.       Он уже давно не делал этого, по крайней мере, не перед аудиторией.       Когда ему было девять лет, он в первый раз сыграл на фортепиано целое произведение. В конце своего выступления он посмотрел на родителей и сказал им всего три слова.

      Мне так хорошо.

      Один взгляд на инструмент, одно прикосновение, одна песня, и Юнги пропал. И вот он, уже взрослый мужчина, даже спустя годы полностью захвачен этим неживым существом, что каким-то магическим образом заставляет его чувствовать себя по-настоящему живым.       Чонгук играет песню на гитаре, а Юнги аккомпанирует ему на пианино.       Чонгук больше не напевает, но Юнги не расстроен: он уверен, что у него ещё будет возможность насладиться его голосом.       — Ты знаешь эту песню? — Чонгук перестаёт играть, ярко улыбаясь.       Юнги качает головой.       — Я думал, это ты написал.       — Нет, не я, — смеётся Чонгук, кладя гитару на край кровати. — Она называется «Mystery of Love».       «Уместно», — думает Юнги.       Он действительно хочет поцеловать Чонгука прямо сейчас. Тот ведь всего в нескольких шагах, в своей белой рубашке и разноцветных шортах, и светится, как и всегда.       Но Юнги не позволяет себе сделать это.       — Спокойной ночи, Чонгук, — говорит он, направляясь к двери, что ведёт обратно в его собственную часть комнаты.       — Подожди…       Чонгук, неожиданно приблизившись к Юнги, хватает его за запястье тисками, похожими на удавку. Юнги поворачивает голову.       Чонгук смотрит на него, затем на его руку и резко отшатывается, как будто он только что нарушил закон и совершил какое-то ужасное преступление.       — Я… — он замолкает, решительно вздыхает и качает головой, — ничего. Спокойной ночи, хён.       Юнги взглядом обводит лицо Чонгука и, подняв руку, одними кончиками пальцев касается шрама на его щеке. Глаза парня закрываются, и он выдыхает, наклоняясь на встречу ощущениям.       Юнги опускает руку раньше, чем хочет, и шепчет:       — Спокойной ночи.       Юнги закрывает за собой дверь. Его рука на секунду задерживается на ручке: парень борется с двойственным желанием дёрнуть её вниз и вернуться обратно. Юнги чувствует, как Чонгук прислоняется к двери, и он может поклясться себе, что слышит, как тот прерывисто вздыхает.       Но Юнги отпускает его. Потому что понимает, что рано или поздно ему всё равно придётся сделать это, даже если и не сейчас. И тогда будет больно.       — Тогда будет больно, — повторяет он про себя.

******

      Следующие две недели они проводят на безопасном расстоянии. Они всё ещё разговаривают, всё ещё плавают вместе и катаются на велосипедах по городу почти каждый день. Это расстояние немного… другое. Например, несмотря на то, что они находятся рядом, они не касаются друг друга. Чонгук больше не играет и не поёт, но даже тогда, когда всё же делает это, Юнги никак не реагирует: просто переворачивается на другой бок и натягивает одеяло на голову. Их взгляды раньше были приятными, их молчание успокаивало, но теперь ничего этого нет.

      Расстояние.

      — Юнги, — говорит Сокджин, стоящий около двери в свою комнату, — сегодня вечером у соседей будет вечеринка. Ты пойдёшь с нами или как?       — Незнакомые итальянцы с красивым домом приглашают нас на тусовку? — спрашивает Юнги недоверчиво. — Чёрт возьми, да, я иду.       Вечеринка проходит в двадцати шагах от их дома. Гостей около тридцати человек. Вокруг деревьев в саду висят гирлянды, стулья разбросаны по всей территории. Столик с напитками и диджей, курящий косяк в углу.       Он включает эту проклятую песню, Despacito, что буквально звучит на каждом углу, и Юнги прекрасно понимает, что все, как только услышат её, без размышлений оставят его ради танцпола. И он оказывается абсолютно прав.       Тэхён, Хосок и Чимин вскакивают на ноги прежде, чем Юнги успевает перевести дыхание, кричат и убегают, не забывая про свои стаканчики с пивом.       Сокджин, что сидит на коленях у Намджуна, встаёт и хватает своего парня за руку, увлекая его за собой. Намджун игриво стонет, но позволяет утянуть себя к остальным. Юнги видит, как их друзья трутся друг о друга, и съёживается.       — Ты идёшь?       Чонгук вопросительно смотрит на него. Юнги отрицательно мотает головой и подносит сигарету к губам.       — Я наверстаю упущенное.       Чонгук кивает и, встав со своего места, лунной походкой направляется к парням под возгласы и подбадривания от соседей и других, незнакомых для Юнги людей.       Юнги курит сигарету, откинувшись на спинку стула. Песня в конце концов меняется на другую, и Чонгук переходит от дурацких прыжков к приставаниям к девушке, которую Юнги знает как Грету, правнучку мистера Монье.       Он с любопытством поднимает голову, изучая этих двоих, и с первого взгляда понимает, что они не пара, и, возможно, они даже никогда не целовались. Они просто два веселящихся человека, и всё же Юнги чувствует, как внутри у него что-то закипает. Не ревность. Но какая-то боль.       Чувство осознания того, что вместо Греты мог бы быть он — ему только нужно было позволить себе это. Но Юнги знает, что всё сделал правильно: он не должен был. Он гасит сигарету о дно пепельницы и, сделав последний глоток пива, отправляется на танцпол.       Хосок берёт его за руку и ведёт в их маленький круг, и Юнги смеётся, когда друг начинает размахивать кулаками в воздухе, двигая бёдрами, — остаётся только надеяться, что остальные на вечеринке не считают, что он выглядит слишком нелепо. Юнги немного пьян, его друзья больше, чем просто немного пьяны, но он отчётливо замечает, как Чонгук отпускает Грету и присоединяется к ним.       И он до боли прекрасен.       Гирлянды освещают его, и он ярко сияет.       Юнги смотрит на мерцающего, облитого пóтом Чонгука и вспоминает озеро. Их озеро.       Чонгук танцует и смеётся, обнажая зубы, делающие его похожим на кролика, и его смех звучит так же, как и в тот день, когда Юнги впервые сыграл на пианино.       Всё, что сделал Чонгук — просто посмеялся, но Юнги чувствует, что он полностью пропал.       Чонгук смотрит на него, ловит его пристальный взгляд, и Юнги не отводит глаз, как в последние две недели. Чонгуку, кажется, снова стало легко дышать, и он улыбается, хватая Юнги за руки, и они прыгают вверх-вниз. Юнги позволяет себе оторваться. Он тоже смеётся, пьёт ещё одно пиво, обнимает Чонгука и чувствует то же, что и он.       «Мне так хорошо», — думает он про себя. — «Мне так чертовски хорошо».

      Два часа ночи, и Юнги понятия не имеет, где остальные его друзья, но он и Чонгук пробираются в пьяном тумане через колючие кусты и деревья.       — Куда мы направляемся? — Юнги смеётся, когда Чонгук ведёт их мимо ещё большего количества деревьев и дальше, вглубь небольшого леса.       После ещё нескольких серий спотыканий они приходят к скрытому озеру, рядом с которым растёт особенно большое дерево с качелями, привязанными к большой ветке. Чонгук сажает на них Юнги и хихикает, прислонившись головой к верёвке.       Юнги смотрит на парня с широко распахнутыми глазами и слегка приоткрытым ртом.       — Не думал, что ты такой романтик.       — Заткнись нахуй, — гогочет Чонгук, опускаясь на землю и прислоняя голову к бедру Юнги.       Юнги, немного поразмыслив, зарывается пальцами в его каштановую макушку. Чонгук вздыхает и оседает на него.       — Я люблю это место, — говорит Чонгук тихим шёпотом, почти исчезающим в шуме воды.       — Есть причина, по которой ты привёл меня сюда? — спрашивает Юнги. — Ты пытаешься приударить за мной?       Чонгук качает головой, закрывая глаза.       — Я бы не стал делать это здесь.       Юнги морщится в любопытстве.       — Почему нет? Если тебе так нравится это место.       Чонгук смотрит на него снизу вверх, его глаза выглядят ошеломлёнными и затуманенными. Парень явно пьян, и его, вероятно, скоро вырвет. Но он приподнимает уголки рта и признаётся:       — Здесь я впервые поцеловался.       Юнги замирает и смотрит на Чонгука, просто смотрит, а после протягивает руку, чтобы провести большим пальцем по его лбу.       — Да?       Чонгук кивает.       — Расскажи мне.       Чонгук мычит, подтягивая к себе ноги и прижимая колени к груди.       — Мне было пятнадцать, — начинает он с лёгкой улыбкой, играющей на его губах. — Слишком поздно, верно?       Юнги качает головой.       — Никогда не бывает слишком поздно, чтобы впервые поцеловаться.       — Мне так показалось, — Чонгук откидывает голову на бедро Юнги. — У Чимина первый поцелуй случился в двенадцать.       — Не сравнивай себя с другими, — Юнги взъерошивает волосы Чонгука. — Так, как это произошло?       — Она была моей первой девушкой, — продолжает Чонгук. — Я тоже был её первым парнем. Мы были вместе семь месяцев. И я помню, как думал в тот момент и в то время, что именно так должна ощущаться любовь.       Юнги смеётся над его словами, кладя голову на верёвку качелей и наклоняясь, чтобы ущипнуть Чонгука за щёку.       — Я знаю, что это глупо, окей? — тихо смеётся Чонгук. — Но именно так я и думал. Моя пятнадцатилетняя задница хотела жениться на этой девушке. Её звали Эмма. И она… у неё была очаровательная стрижка пикси, и её волосы были тёмно-каштановыми, типа моих. Она была лишь немного ниже меня ростом, всегда носила эти красивые сарафаны и пела как ангел. Я был влюблён.       — Влюблён, да? — повторяет Юнги.       Чонгук кивает.       — Я привёл её сюда примерно через три недели после нашего знакомства. Мы хотели поплавать, понимаешь? Но мы не взяли с собой ни купальников, ни чего-либо ещё, поэтому просто разделись. Она стеснялась снять платье, поэтому сказала мне отвернуться и не смотреть, пока она не скажет. — Чонгук шумно сглатывает. — Я помню, как у меня перехватило дыхание, когда я обернулся, и я тогда подумал, что никогда в жизни не видел никого более красивого.       В этот момент Чонгук смотрит на Юнги, чья рука продолжает ласкать его щёку.        — Я не осознавал, что делаю. Я просто потянулся к ней, а она потянулась ко мне в ответ, и мы поцеловались, — Чонгук неосознанно улыбается, чисто и невинно, — и это было так нежно. Так неловко и грязно, повсюду слюни, и мы споткнулись об эти грёбаные качели, упали навзничь и вымазались в грязи, но это было чертовски идеально.       Юнги искренне улыбается. Он чувствует, как что-то в нём просыпается и распространяется по груди, горлу, рукам и ногам. Нежность, которая выходит за рамки той, с которой может справиться его тело.        — Я больше никогда не чувствовал себя так, как тогда. До той ночи, — серьёзно говорит Чонгук. — Той ночи, когда ты играл на пианино в моей комнате.       Юнги неуверенно выдыхает.       Чонгук видит страх в его глазах, неуверенность и замешательство, поэтому улыбается так, что Юнги понимает, что он не станет давить на него.       — И, вспоминая ту ночь, когда мне было пятнадцать, я теперь понимаю, что я не был влюблён и эти отношения всё равно бы пошли прахом, но даже малая часть меня не сожалеет о том, что это случилось. — Он прижимается губами к колену Юнги. — Теперь, когда я стал старше, я понимаю, что это была не любовь, но тогда, когда мне было пятнадцать, я думал именно так.       Юнги кивает.       — Быть пятнадцатилетним, смотреть на эту девушку, целовать её и думать: «Я запомню это навсегда», — шепчет он. — Понимаю.       Они сидят так несколько минут: Чонгук прижимается ртом к колену Юнги, а Юнги запускает пальцы в его волосы.       — Когда ты впервые поцеловался? — спрашивает Чонгук.       Юнги позволяет себе выпустить смешок, потому что воспоминание заслуживает этого.       — Мне было тринадцать. И это случилось с Намджуном.       После этих слов Чонгук выпрямляется и неверяще смотрит на Юнги.       — Что?       Юнги кивает и смеётся, снова притягивая Чонгука к себе.       — Да.       — Как так вышло? — интересуется Чонгук громким, смущённым и слегка… отвращённым голосом. Юнги, честно говоря, чувствует то же самое.       — Ну, — начинает он, снова запуская руку в волосы Чонгука, что заставляет того расслабиться, — мы с Намджуном дружим с детства. Наши родители были лучшими друзьями, поэтому и мы стали лучшими друзьями, и каким-то образом он оказался первым человеком, в которого я был влюблён, и это вроде как было взаимно.       Чонгук выжидающе смотрит на него.       — Вы встречались?       Юнги мотает головой.       — Не совсем, нет. Никто из нас никогда не признавался друг другу в симпатии. Когда мы поцеловались, это было… Это случилось потому, что мы посмотрели «Горбатую гору».       Чонгук смеётся, хлопая себя по бедру.       — Вы поцеловались, потому что вас возбудил фильм о ковбоях?       Юнги легонько шлёпает его по голове.       — Эй, это прекрасный фильм и прогрессивный для своего времени. И мы поцеловались не потому, что были возбуждены, а потому, что нам стало любопытно. Ты представь. Тебе тринадцать, и… чёрт возьми, даже сейчас мы не всегда понимаем, что делаем, так что представь, как ты растерян и как много пытаешься понять в тринадцать лет.       Чонгук кивает на это, играя с браслетом на ноге Юнги.       — Тогда он остался у меня дома с ночёвкой. Было немного за полночь, и мы лежали в постели, прикончив целую коробку пиццы, и он спросил меня, целовался ли я когда-нибудь, — Юнги вздыхает, мысленно пересказывая ту ночь. — Я отрицательно покачал головой и сказал ему, что, конечно, он бы, блять, знал, если бы я когда-нибудь целовался.       Чонгук издаёт смешок в ответ на это.       — Я не помню, кто из нас был инициатором. Может быть, мы просто одновременно наклонились вперёд. Но вот так, под моим одеялом, мы просто поцеловались. Мы целовались, целовались и целовались, и эти поцелуи были со вкусом пиццы. В перерывах мы смеялись, и это не казалось страшным, странным или неестественным. Это было правильно.       Юнги бессознательно проводит большим пальцем по нижней губе младшего и вздыхает. Чонгук берёт его руку и, разгладив её, целомудренно целует пальцы.       Юнги, втянув в себя воздух, медленно выдыхает.       — Это был наш первый поцелуй. Не единственный, но я думаю, что он был моим любимым.       Юнги тянет Чонгука за руку вверх, двигаясь на правую сторону широких качелей, чтобы тот мог сесть рядом с ним.       Юнги обнимает младшего, и Чонгук тает рядом с ним. Он смотрит на Юнги несколько секунд, прежде чем положить подбородок ему на плечо и закрыть глаза.       — Я не собираюсь целовать тебя, — шепчет он.       Юнги переплетает их пальцы.       — Когда мы это сделаем, или если мы это сделаем, я не хочу, чтобы кто-то из нас был пьян. Я хочу сделать это… правильно.       Юнги улыбается. Отчасти потому, что он даже и не догадывался, что можно испытывать такие сильные чувства к кому-то, кого ты знаешь всего несколько недель, а отчасти потому, что то, как тепло он чувствует себя сейчас, заставляет его грустить.       — Неужели вообще позволить этому случиться, — начинает Юнги, глядя в небо, — правильно?       — Ни одна вещь, касающаяся нас, — говорит Чонгук без тени сомнения или колебания, — не кажется мне неправильной.

******

      Семеро парней начинают следующее утро с похмелья. К счастью, большинство из них были теми, кто довольно хорошо справлялся с алкоголем. Однако Хосок, Тэхён и Чонгук — это совсем другая история.       Хосок становится раздражительным, Тэхён не поднимается с кровати в течение двух дней, а Чонгук проводит большую часть утра около унитаза.       — Это не очень хорошо, — говорит Юнги Чимину, объяснившему ему, что с Чонгуком иногда такое происходит.       — Он упрямый баран, — Чимин цокает языком, когда Чонгук вновь летит в ванную, — который прекрасно знает, какие сложные у него отношения с алкоголем.       — Мы возвращаемся обратно в комнату. Звук его рвоты нам не помогает, — стонут Намджун и Сокджин, держа в руках кружки с похмельным соком.       Чимин и Юнги машут им на прощание.       — И что нам с ним делать? — спрашивает Юнги.       Чимин пожимает плечами.       — Он придёт в норму через несколько часов. Ему нужно отдохнуть и чего-нибудь выпить. Я принесу сок и воду, а ты просто уложи его в постель.       Юнги кивает, когда Чимин выходит из комнаты.       Чонгук печально прислоняется головой к сидению унитаза, лениво смывая за собой. Юнги не может не переживать за него, пусть сейчас от него и жутко воняет.       — У тебя там всё в порядке? — Он опирается о дверной косяк.       Чонгук слабо поворачивает голову и, бросив взгляд на Юнги, закрывает глаза.       — Помоги мне, — просит он, поднимая руку.       Юнги хихикает, хватая Чонгука, и тянет его вверх — парень падает на него, обхватывая, как коала, и прижимаясь лицом к шее.       — Ладно, пошли, — мягко произносит Юнги, помогая Чонгуку вернуться в комнату и улечься в кровать.       Когда Чонгук приземляется на матрас, в комнату входит Чимин с подносом, на котором стоят стакан сока от похмелья и кувшин воды.       — Доброе утро, солнышко, — Чимин опускает его на прикроватный столик.       В ответ Чонгук стонет в подушку.       — Я оставлю его тебе, — Чимин смеётся и похлопывает Юнги по плечу.       Тот кивает ему, и он выходит за дверь.       — Во-первых, — Юнги кладёт руку на спину Чонгука, чтобы успокаивающе погладить. — Тебе нужно выпить немного воды.       Чонгук слегка приподнимает голову.       — Я не думаю, что смогу что-то пить.       — Не будь упрямым, — Юнги наполняет стакан жидкостью. — Ну же, совсем чуть-чуть. Это поможет, я обещаю.       После этих слов Чонгук садится, прислонившись к спинке кровати. Он берёт у Юнги стакан и делает несколько осторожных глотков.       Юнги ободряюще улыбается, похлопывая Чонгука по бедру. Он забирает воду, ставит её обратно на тумбочку и оглядывается на Чонгука.       — А теперь, — говорит Юнги, — тебе нужно помыться и переодеться, от тебя воняет.       — Пожалуйста, не заставляй меня вставать, — Чонгук выглядит огорчённым. — Я не могу. Я слишком слаб.

      — Почему бы тебе не обтереть его губкой?

      Чонгук и Юнги поворачивают головы и видят Хосока, стоящего у дверного проёма с кружкой сока от похмелья — главный напиток сегодняшнего утра.       Юнги бросает взгляд на Хосока, и Хосок смотрит на него в ответ, прежде чем уйти, больше не сказав ни слова.       Юнги осматривает Чонгука, бледного и потного. Он вздыхает про себя.       — Ты не будешь возражать, если я это сделаю?       Чонгук заметно сглатывает. Похоже, он почти хочет сказать «нет», но также почти хочет сказать «да».       Он устраивается поудобнее в постели, отводит глаза от Юнги и бормочет:       — Не осуждай, если у меня встанет.       Юнги почти смеётся над этим. Почти. Но он может только вздохнуть, когда поднимается в поисках мочалки и таза.       — Это я должен был сказать это.

      Юнги понимал, что ему придётся страдать, так же, как и понимал, что Чонгуку — тоже. Но он не догадывался, что до такой степени. Когда он возвращается в комнату с мокрой мочалкой и тазом, всё в порядке. Когда Чонгук снимает рубашку, всё шикарно.       Юнги начинает с лица. Он откидывает волосы Чонгука назад, аккуратно вытирает его лоб, щёки, нос и нежно проводит по линии челюсти.       Чонгук послушен и молчалив, позволяет Юнги повернуть свою голову в нужном ему направлении, закрывает глаза от ощущения холода.       Пока всё хорошо.       Всё усложняется, когда Юнги начинает вытирать шею. Чонгук задерживает дыхание. Юнги цепляет пальцами его подбородок, чтобы ровно держать голову. Свободной рукой он осторожно проходится по коже, двигаясь от нижней части челюсти к ключицам.       У Чонгука перехватывает дыхание, и его глаза закрываются. Юнги ненадолго замирает, прежде чем нерешительно продолжить, заставляя Чонгука судорожно выдохнуть и расслабиться. Чонгук откидывает голову назад, давая Юнги больше доступа.       Именно в этот момент Юнги вроде как действительно хочет прикоснуться к Чонгуку, а Чонгук действительно хочет, чтобы его коснулись.       — Чонгук, — осторожно выдыхает Юнги.       Глаза Чонгука полуприкрыты и затуманены. Он смотрит прямо на Юнги и забирает у него мочалку, бросая ту обратно в таз.       — Что ты делаешь? — спрашивает Юнги шёпотом.       — Ничего, — отвечает Чонгук. Его голос звучит невинно, но в зрачках — страсть и желание.       Юнги не может контролировать себя, когда наклоняется и прижимается губами к шее Чонгука.       Младший буквально дрожит, поднимая руку, чтобы схватить Юнги за затылок. И Юнги продолжает целовать его в подбородок, ключицу, за ухом, а Чонгук просто извивается, моля об ещё, ещё, ещё.       Юнги чувствует, как Чонгук сжимает его руку, что лежит у него на груди, ведя ею всё ниже и ниже, мимо живота, пупка, до тех пор, пока она не касается его возбуждённого члена через тонкую ткань боксёров.       Юнги задыхается, а Чонгук отчаянно, почти жалостливо стонет.       — Пиздец, — Чонгук вздыхает, откидывая голову назад. — Блять…       И именно в этот момент Юнги понимает, насколько сильно хочет его, но… он не хочет, чтобы это случилось сейчас.       Когда они никогда не обсуждали это, никогда не целовались, никогда ни в чём не признавались друг другу.       Именно эта мысль заставляет Юнги отстраниться. Он позволяет себе вздохнуть, убирая ладонь с промежности Чонгука, и качает головой.       — Чонгук, — говорит он уверенным, хриплым от возбуждения голосом, — нет, не так.       Когда Чонгук открывает глаза, Юнги видит, как его эмоции скачут от разочарования к раздражению, а после — к смирению. Чонгук сокрушённо вздыхает и кивает.       — Я справлюсь сам. Можешь выйти?       Юнги встаёт, стараясь не привлекать внимания к нижней части своего тела. Он уходит без колебаний, потому что знает, что Чонгук выгоняет его не из злости или разочарования, а потому, что им обоим срочно нужна разрядка.       Когда Юнги возвращается к себе, он вздыхает с облегчением.       Он заходит в комнату, проверяет, чтобы дверь была плотно заперта, поспешно расстёгивает шорты, сбрасывает их и лезет рукой под боксёры, обхватывая пальцами свой член.       Юнги понимает, что долго не протянет, поэтому он не тратит время на то, чтобы подразнить себя, и сразу начинает дрочить так, чтобы кончить быстро и настолько сильно, насколько он только может. Всё его тело напрягается, голова откидывается назад, ударяясь о подушку, и парень тянется свободной рукой вверх, чтобы поиграть со своими сосками.       Юнги стонет громко и безудержно, когда чувствует, что оргазм подбирается к нему всё ближе и ближе. Он поднимает голову, чтобы посмотреть на руку, что сжимает его член, истекающий густой смазкой, и… представляет Чонгука. Представляет, как его рот обхватывает головку. Представляет, как длинные пальцы щипают ему соски. Представляет, как широкие ладони сжимают его бёдра. Представляет, как кожа соприкасается с кожей, как языки сплетаются друг с другом. Представляет губы, руки и жар. Юнги стонет различные ругательства вместе с именем Чонгука, мышцы его живота напрягаются, ноги выпрямляются, а пальцы скручиваются, и он обильно кончает струями, пачкая живот и грудь.       Юнги тяжело дышит и, прикрыв глаза, продолжает медленно водить рукой по стволу, растворяясь в оргазме. Он сглатывает и со стыдом опускается на матрас.       — Блять, — шепчет он, обмякая и устало плюхаясь на кровать.       Юнги засыпает, не приведя себя в порядок, и, весь липкий и потный, просыпается через три часа, как раз к обеду. Он садится, зевает и, почесав затылок, направляется в ванную, чтобы принять второй душ за это утро, но не успевает повернуть дверную ручку, как видит на полу маленький листок бумаги, сложенный пополам.       Юнги хмурит брови и наклоняется, чтобы схватить его и развернуть.

      «Здесь тонкие стены. В моей комнате сегодня вечером?»

      Юнги бьётся головой о дверь.       — Бог ненавидит меня, — бормочет он.

******

      Когда Юнги спускается к обеденному столу, он осматривает своих друзей, и к нему приходит осознание, насколько же много времени он провёл с Чонгуком. Так много, сколько он не провёл с людьми, с которыми прилетел сюда.       Тем не менее четверо парней приветствуют его и похлопывают по спине.       — Блять, — стонет Юнги, плюхаясь на стул рядом с Тэхёном. — Чем вы, парни, занимались прошлой ночью?       — Мы были там до ёбаных трёх часов ночи, — отвечает Намджун, делая глоток кофе. — Потому что мистер Чон Хосок пытался заставить диджея включить наше дерьмо.       — Эй, чувак, — Хосок поднимает руки в воздух, — промо есть промо.       Юнги усмехается и качает головой.       — А где ещё двое?       — Они пошли за продуктами в магазин, — рассеянно отвечает Тэхён. Посмотрев на свой телефон, он ухмыляется и поднимает его, чтобы показать экран Юнги и остальным.       Это была фотография Юнги и Чонгука, явно сильно пьяных и стоящих в нескольких футах от остальных людей на тусовке. Они крепко обнимали друг друга и улыбались.       Они просто улыбались, и это было похоже на фото с какой-нибудь школьной вечеринки или выпускного вечера, где все пары танцевали медлячок.       У Юнги начинают слезиться глаза.                   — А вот как вы двое провели большую часть ночи, — шутит Тэхён, гордо улыбаясь сделанному им снимку. — Мило, правда?       — Мило, — кивает Юнги. Он уже чувствует ком в горле, слышит, как меняется его голос, и не может поднять голову.       Его друзья всегда улавливали настроение друг друга. Когда рот Хосока хоть чуть-чуть опущен, это означает, что он расстроен. Когда Намджун выпячивает подбородок во время разговора, это означает, что он зол. Когда Сокджин слишком часто моргает, это означает, что он голоден. Когда Тэхён не смеётся над шутками, какими бы плохими они ни были, это означает, что он устал. И, когда голос Юнги становится тихим и он не может поднять голову, это, вероятно, означает, что он вот-вот заплачет.       — Хён? — обеспокоенно зовёт Тэхён.       Юнги чувствует его руку на своём плече.       — Прости, — он прячет лицо в ладонях. — Прости, я просто…       Юнги слышит, как Намджун и Сокджин, сидящие по другую сторону стола, встают со своих стульев и идут к нему. Он чувствует на себе несколько рук и безошибочно определяет, где чья: Тэхёна — на плече, Хосока — на бедре, Сокджина — на макушке, а Намджун пытается отодрать его ладони от лица.       Юнги не плачет, он заставляет себя не плакать. Но его глаза затуманены, а в голосе слышится дрожь.       — Почему? — спрашивает Намджун.       Юнги на мгновение позволяет себе вздохнуть, откидывается на спинку стула и вдыхает, выдыхает, вдыхает, выдыхает.       Когда он наконец собирается с мыслями, то смотрит на своих друзей и произносит:       — Это всё слишком сложно.       Слишком сложно — прилететь в Италию и оказаться в чужой среде на полтора месяца. Слишком сложно — встретиться с этим парнем, жить с ним, дышать с ним, переживать всё это вместе с ним, зная, что их время ограничено. Слишком много сложных чувств.       Всё, что происходит сейчас — сложно. Слишком сложно.       — Мне жаль, — снова извиняется Юнги. — Мы прилетели сюда, чтобы провести больше времени вместе, но я…       Несогласный шум друзей обрывает его.       — Эй, — Сокджин бросает на Юнги многозначительный взгляд, — хватит. Я не хочу даже слышать этого.       — Хён, — Намджун присаживается на корточки рядом с креслом Юнги. — Когда мы уедем отсюда и вернёмся в Сеул, вернёмся к работе, учёбе, вернёмся в наши дерьмовые квартиры, мы будем рядом с тобой. Мы всегда были и всегда будем рядом с тобой.       Юнги легко улыбается в ответ.       — Но Чонгук, — Намджун качает головой, прикусывая губу, — когда же ещё, хён? Когда ещё, где ещё и как ещё?       Юнги молчит и слушает Намджуна, вникая в смысл его слов.       — Честно говоря, лучше ты улетишь из этой страны и потом выплачешь все глаза, оставив свою грёбаную вторую половинку в Италии, — Хосок сжимает бедро Юнги, — чем ты улетишь, вообще ничего не сделав.       — Ещё две недели, хён, — Тэхён вновь показывает ему фотографию. — Сделай так, чтобы эти две недели запомнились тебе навсегда.

******

      Той ночью Юнги лежит в своей постели, просматривая переписку с мамой. Еда, погода, одежда, солнце, Чонгук, Чонгук, Чонгук.       «Он тебе нравится, не так ли?» — спросила она, не подразумевая под этим вопросом ничего такого.       Его мать никогда не заботило, что Юнги делал в своей жизни, потому что она верила, что всё, что бы он ни сделал, будет правильным. Верила в то, что он был хорошим человеком, даже несмотря на то, что Юнги сам в это не верил.       «Да, нравится», — ответил он, подразумевая этим ответом всё, что только можно подразумевать.       Его мама знала, что он поцеловал Намджуна, знала, что тот ему нравился. Она знала, что Мина ему нравилась, и помогла ему выбрать наряд для первого свидания с ней. Она знала, что он потерял девственность с Намджуном, хотя это дошло до неё уже много лет спустя. Его мать воспринимала всё естественно, каждый раз реагировала одинаково и никогда не давала ему почувствовать то, что он какой-то другой.       «Я надеюсь, ты хорошо проводишь время, дорогой.»       Она доверяет ему. Как и всегда.       Юнги слышит Чонгука за стенкой. Слышит, как он отодвигает стул, слышит, как играет первую ноту на пианино. Юнги кладёт телефон на грудь и слушает.       На этот раз Чонгук не напевает, он поёт. Его игра немного неуклюжа, он несколько раз делает паузы, путается, но продолжает перебирать клавиши.       «Oh, to see without my eyes,       The first time that you kissed me.       Boundless by the time I cried,       I built your walls around me.»       Юнги улыбается про себя, решительно встаёт с постели и идёт в соседнюю комнату. Слова друзей эхом отдаются в его голове. Когда ещё, где ещё и как ещё?       Кто ещё?       Кто ещё сможет быть Чон Чонгуком?       Он прислоняется к уже знакомому дверному косяку, смотрит на парня, на которого только и делает, что пялится с самого начала их знакомства, и наблюдает, как тот играет на пианино, одетый только в эти нелепые ярко-красные шорты. Браслет на его запястье очень похож на тот, что у Юнги на ноге.       Юнги не может сдержать смешок, когда Чонгук снова начинает сбиваться и делать ошибки. Он подходит к парню, останавливается у того за спиной и, наклонившись, берёт его руки в свои.       Юнги кладёт подбородок на его плечо и ощущает на себе взгляд Чонгука. Чувствует, как сбивается его дыхание.       — Это До, — объясняет Юнги, направляя руки Чонгука, — затем Ре, — Чонгук послушно следует за ним, даже когда его глаза направлены на Юнги, а не на клавиши, — и Ми минор.       — На гитаре легче, — хихикает Чонгук, отрывая руки от пианино и кладя их на колени. Юнги отстраняется, выпрямляясь.       Затем Чонгук встаёт, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Юнги, и улыбается.       — Кажется, я нравлюсь тебе немного больше, чем я думал изначально, да?       Юнги усмехается и поворачивается, пытаясь скрыть свой стыд. Он качает головой:       — Заткнись нахуй.       Чонгук делает шаг навстречу, берёт Юнги за руку и притягивает ближе к себе.       — Значит, я прав?       Юнги поднимает глаза, размышляя о том, насколько же несправедлив тот факт, что Чонгук намного выше его, несмотря на то, что он моложе, и пожимает плечами.       — И что ты думаешь об этом?       И они вновь просто пялятся. Кажется, им никогда не надоест рассматривать друг друга. Не потому, что им не о чем говорить: у них есть что сказать — так много, что они даже не уверены, стоит ли вообще озвучивать некоторые вещи. Они пялятся, потому что хотят запечатлеть каждый миг в своей памяти. Потому что боятся, что через год, два или пять лет оглянутся назад и не смогут вспомнить, как выглядели в ночь, когда сидели у озера, в ночь, когда танцевали, в ночь, когда катались на велосипедах по улице и курили вместе сигарету.       Они никогда больше не будут выглядеть по-прежнему или чувствовать себя так же, как раньше, и это пугало.       — Я думаю, что ты должен поцеловать меня, — шепчет Чонгук в губы Юнги.       На этот раз Юнги не отступает. Он не позволяет себе думать обо всех причинах, по которым они не должны этого делать, и почему потом им будет больно: он уже осознал и принял эту неизбежность. Вместо этого он наклоняется ближе и гладит Чонгука по лицу.       — Ты уверен? — спрашивает он.       Чонгук почти закатывает глаза, когда обнимает Юнги за талию.       — И я думаю, что тебе следует сделать это как можно быстрее.       — Oh, to see without my eyes, — тихо поёт Юнги и прижимается своим лбом к чонгукову, проводя большим пальцем по его нижней губе.       — …the first time that you kissed me, — продолжает Чонгук шёпотом и давит Юнги на затылок, наконец-то, наконец-то прижимаясь своими губами к его.       Это всегда разные ощущения, когда ты целуешь кого-то в первый раз. Другой темп, другой вкус, другое… всё. Поцелуй с Чонгуком похож на тот поцелуй, которого все ждут всю свою жизнь.       Его губы мягкие, на вкус как корица, он пахнет мятными сигаретами, а его кожа холодная то ли из-за погоды, то ли из-за воды в бассейне, где он недавно плавал, — Юнги не знает. Чонгук целует его так, словно и правда готовился к этому всю свою жизнь. Он обхватывает его лицо руками и прикусывает нижнюю губу, прежде чем протолкнуть язык внутрь.       Юнги выдыхает ему в рот, тянет его вперёд за подвязки боксёров, заставляя их обоих упасть на кровать. Чонгук хихикает, покрывая поцелуями чужие лицо и шею, и улыбается. Он неистово возбуждён, но он улыбается, смеётся и сияет.       Юнги трогает Чонгука везде, где только можно. Он сжимает его бицепсы, руки, талию, ласкает бока, целует в плечо, игриво кусает.       — Ой, — наигранно жалуется Чонгук, — а ты извращенец.       Они борются в постели: сначала Чонгук нависает сверху, затем Юнги переворачивает их, снимая при этом рубашку, и Чонгук прикасается к нему всем телом. Прижимается губами к животу, осыпая игривыми поцелуями.       Юнги закрывает глаза и откидывает голову назад. Его рука впутывается в волосы Чонгука, цепляется за них, как за якорь, когда младший начинает нежно облизывать его сосок.       — Боже, — вздыхает Юнги, — блять, как же хорошо.       Чонгук бросает на него ещё один взгляд и рычит, вновь переворачивая их так, чтобы он оказался сверху, наклоняется и целует. Они ударяются зубами, и, возможно, это немного больно, но им всё равно.       Им всё равно.       Юнги подминает его под себя и целует в шею, целует повсюду, будучи уверенным, что оставит засосы на ключицах, на груди. Он смотрит Чонгуку в глаза, прежде чем аккуратно обхватить его сосок губами.       Те, кто когда-либо занимался сексом с Чонгуком, прекрасно знали, что у него чувствительные соски. Более чувствительные, чем у обычного человека. Юнги понимает это по тому, как глаза Чонгука в наслаждении закатываются назад, он стонет, а его рука тянется вниз, чтобы прикоснуться к себе хотя бы через ткань трусов.       — Продолжай, — выдыхает он, отчаянно прижимая Юнги ближе.       Юнги делает то, что ему говорят: целует, облизывает и покусывает, играя пальцами с другим соском. В процессе Чонгук сбрасывает свои боксёры, одной рукой вцепившись Юнги в волосы, а другой — поглаживая его член.       Юнги никогда в жизни не был так возбуждён. И он никогда не видел, чтобы кто-то выглядел настолько красиво. Он смотрит на то, как Чонгук, откинув голову назад, жмурит глаза — его брови нахмурены от удовольствия, рот приоткрыт, а с уголка губ стекает небольшая дорожка слюны.       Юнги наблюдает за тем, как рука Чонгука медленно двигается по его члену, как предэякулят выделяется из головки и стекает парню на ладонь.       — Господи… — стонет Юнги, отрываясь от чонгуковых сосков и впиваясь ему в губы.       Чонгук стонет, когда Юнги шлёпает его по запястью, заменяя руку своей, и продолжает дрочить себе сам.       Чонгук делает неглубокие вдохи, смотрит на Юнги — такого ошеломлённого, затуманенного, затраханного — и выдаёт:        — Я хочу твой рот, хён. — Его голос хриплый, отчаянный и нуждающийся. — Я хочу твой рот на моём члене.       Юнги стонет, почти кончая только от одного этого предложения.       Он мажет губами по торсу Чонгука и спускается ниже, целуя внутреннюю сторону бедра, — откровенно дразнит, наслаждаясь тем, как дрожат ноги младшего.       — Давай, хён, — скулит он, откидываясь на подушку. — Пожалуйста.       Юнги поднимает глаза: капли пота, скатывающиеся с висков Чонгука на его шею, раскрасневшаяся кожа, засосы по всему телу. Чонгук поднимается на локтях, чтобы понаблюдать за тем, как Юнги берёт его член в руку и прижимается губами к кончику.       — Ты чертовски красив, Чон Чонгук, — шепчет Юнги, обдавая жарким дыханием ствол Чонгука, заставляя того дрожать ещё сильнее.       И он наконец-то берёт Чонгука в рот. Его член большой — больше, чем у кого-либо, с кем Юнги приходилось спать раньше, — но он идеален. Парень слизывает предэякулят и широко открывает рот, позволяя Чонгуку протолкнуть свой член немного глубже.       Юнги поднимает руку в желании поиграть с сосками младшего, но Чонгук останавливает его, хватая за ладонь и сжимая её особенно сильно, когда Юнги старательно вбирает в себя головку его члена.       Чонгук ругается себе под нос, начиная видеть перед глазами звёзды.       Юнги продолжает сосать, и Чонгук наблюдает за тем, как губы старшего растягиваются вокруг его эрекции, как у него изо рта стекают дорожки слюны, как в его глазах стоят слёзы — но он выглядит пиздецки милым и грязным одновременно.       Юнги же наблюдает за тем, как открывается рот Чонгука, как закрываются его глаза, и любуется тем, как тот выглядит, когда издаёт тихий стон. Он чувствует, как всё тело Чонгука напрягается и расслабляется, как его рука сжимает его руку каждый раз, когда ему становится особенно хорошо.       Большим пальцем Чонгук вытирает влагу, скопившуюся в уголках глаз Юнги, прерывисто вздыхая и ощущая, как его мышцы сжимаются, кажется, уже в сотый раз. Он тянет Юнги за волосы вверх и притягивает его к себе, чтобы поцеловать. Он пробует себя на вкус, и Юнги садится, принимаясь лихорадочно стягивать с себя шорты. Он бросает их на край кровати и вновь тянется к Чонгуку, окунаясь в его жар и влажность.       Чонгук обратно пытается натянуть на себя боксеры, но Юнги, нетерпеливо рыкнув, не позволяет ему этого сделать, останавливая на середине и стягивая их обратно.       — Я хочу… — говорит Юнги между поцелуями, настолько тесно прижимаясь к Чонгуку, что их члены соприкасаются и трутся друг о друга, — …хочу быть внутри тебя.       Чонгук положительно стонет и весьма однозначно двигает бёдрами, от чего у Юнги вылетает лёгкий смешок.       — У тебя есть смазка? — спрашивает Юнги. Парень кивает и, вслепую потянувшись к прикроватному столику, открывает ящик, доставая оттуда бутылочку лубриканта и нераспечатанную упаковку презервативов.       Их подготовка неистовее, чем что-либо, и их руки трясутся в отчаянной попытке покончить с этим как можно скорее.       Юнги смазывает свои пальцы и немного отползает назад, и Чонгук, жадно наблюдающий за тем, как смазка стекает вниз, инстинктивно широко раздвигает ноги, удерживая их в нужном положении за заднюю часть бёдер.       От открывшегося вида у Юнги текут слюнки, и он, навсегда запечатлев этот образ в своём сознании, медленно вводит внутрь один палец. Он следит за реакцией Чонгука, ищет любые признаки дискомфорта или боли, но не находит ничего из этого.       Чонгук не сводит со старшего глаз и издаёт хриплый стон, когда тот проталкивает палец дальше. Юнги начинает двигать им медленно и ритмично, и вскоре Чонгук просит:       — Добавь ещё один. — Юнги вводит ещё один палец, и Чонгук стонет громче и, тяжело дыша, откидывает голову назад. — Да, — выдыхает он, хватая Юнги за запястье, вдавливая его глубже в себя, — ещё один.       Когда Чонгука растягивают уже три, он беспорядочно всхлипывает, позволяя безжалостно трахать себя пальцами.       Юнги восхищается этим зрелищем, и он использует свободную руку, чтобы хоть немного подрочить себе. Они не сводят глаз друг с друга, не отрывая взгляда ни на секунду.       Когда на простынях под Чонгуком образуется небольшая лужица жидкости, они кивают друг другу, и Юнги вытаскивает пальцы и берёт коробку с презервативами.       — Поторопись, блять, — стонет Чонгук, поглаживая их члены, пока Юнги разрывает упаковку.       Юнги вздыхает с облегчением, когда, наконец, открывает презерватив и легко надевает на себя. Он впивается в заднюю часть бёдер Чонгука, держа их широко разведёнными, и медленно проталкивается внутрь.       Они оба задерживают дыхание, наблюдая, как член Юнги исчезает в Чонгуке, входя во всю длину. Чонгук стонет, протяжно и беспомощно, и Юнги дрожит от напряжения.       Юнги на мгновение позволяет Чонгуку привыкнуть, а затем пробует сделать несколько лёгких и осторожных толчков. Он проводит руками по бёдрам Чонгука, его животу и наклоняется, чтобы взять в рот один из его сосков.       — О-о… — выдыхает Чонгук, одной рукой вцепившись в простыни, а другой — в волосы Юнги.       Когда они оба уверены, что Чонгука не разорвёт на части, Юнги начинает наращивать темп.       Чонгук закрывает глаза, вытягивая губы на манер буквы «о», пот Юнги капает ему на веки и щиплет, но ему всё равно.       — Да, блять, да, — стонет Чонгук. — Да, да, да, — повторяет он, отчаянно двигаясь навстречу толчкам Юнги.       Юнги рычит, обводя пальцами пресс Чонгука, время от времени облизывая его соски, и выбивает из Чонгука прерывистый звук, с каждой секундой начиная толкаться в него глубже и быстрее.       Юнги трахает его так сильно, что простыни и одеяло начинают скатываться под их телами. Он наблюдает за тем, как вся длина его члена исчезает в Чонгуке, и позволяет себе насладиться, замедляясь, чтобы выйти и вновь резко ворваться внутрь.       Слюна стекает у Чонгука изо рта, и Юнги впивается в его бёдра, раздвигая их ещё шире, и возвращается к своим рваным толчкам, так как он знает, что Чонгук хочет именно этого.       Чонгук отчаянно цепляется за простыни, крепко сжимая их в кулаках, и подаётся навстречу каждому толчку. Его живот напрягается, всё его тело напрягается — Юнги чувствует это каждым дюймом своей кожи.       — Вот так, — выдыхает Чонгук, запрокидывая голову, — прямо здесь, продолжай, блять…       — Боже, Чонгук, — стонет Юнги, убирая ему волосы с потного лба, — ты чертовски прекрасен.       И он говорит это серьёзно. Он говорит это серьёзно. Чонгук был прекрасен, когда он впервые увидел его в тот день, лежащим у бассейна. Он был прекрасен, когда они сидели рядом друг с другом у озера. Когда они катались на велосипедах и курили сигареты, когда танцевали под гирляндами и делились историями о первых поцелуях. И прямо сейчас, под ним, похотливый и грязный, он тоже был прекрасен.       — О, чёрт, хён… — сминая в руках ткань, выдыхает Чонгук. Его веки опущены, а рот приоткрыт. — Блять, я сейчас кончу.       — Сделай это, — командует Юнги и хватает член Чонгука, начиная ему дрочить. Он проводит рукой один раз, два, три, и глаза Чонгука захлопываются, а рот раскрывается в немом крике.       Чонгук кончает себе на живот и грудь, попадая и на Юнги тоже.       — Пиздец.       Всё его тело дрожит, ноги трепещут, а член всё ещё подёргивается. Но Чонгук не сводит глаз с Юнги, который находится на грани, на ёбаной грани, и он кивает, позволяя Юнги продолжить и довести себя до финала.       — Давай, хён, — Юнги вновь начинает буквально вдалбливаться в него, и Чонгук за шею притягивает его к себе, втягивая в беспорядочный поцелуй.       — О боже, — он отстраняется от Чонгука и утыкается лицом ему в плечо, — я сейчас…       Юнги издаёт сдавленный всхлип и получает долгожданную разрядку, вцепившись в бёдра Чонгука. Он продолжает трахать его медленно и жёстко, затем переходит на мягкие толчки, растягивая свой оргазм, и наконец-то останавливается. Плюхается на Чонгука и прижимается к нему.       Они так и замирают. Юнги кладёт голову на грудь Чонгука, а младший успокаивающе проводит рукой по его спине. Но через несколько минут Юнги стонет и, отталкиваясь руками, выходит из Чонгука.       Он выбрасывает презерватив, хватает полотенце, висящее на двери, и, присев на кровать, вытирает сперму с себя и Чонгука.       — Иди сюда, — устало зовёт Чонгук, раскрывая объятия, и Юнги сонно улыбается, закидывая ноги на кровать и натягивая на них обоих одеяло.       Юнги ложится на бок, чтобы посмотреть на Чонгука — тот делает то же самое, поворачиваясь к нему — и проводит пальцами по щеке младшего, обводя подушечками веки и переносицу.       Глаза Чонгука ясны. Юнги может прочитать всё, что тот хочет сказать, всё, что тот чувствует, но он знает, что Чонгук в жизни не озвучит свои мысли.       Чонгук не сделает этого, потому что он знает, что Юнги и без слов поймёт его.       Они не говорят «я люблю тебя». Им уже не пятнадцать, они не старшеклассники, чтобы легкомысленно разбрасываться подобными фразами. Они не говорят это, потому что их время ограничено. Они не говорят это, потому что знают друг друга всего месяц. Они не говорят это, потому что «я люблю тебя» — это слишком много обещаний, слишком много обязательств и уверенности, которой у них попросту нет. Они даже не говорят «ты мне нравишься», потому что то, что происходит между ними — больше, чем просто «нравиться».       Юнги смотрит Чонгуку в глаза и на все эмоции, бурлящие в его зрачках, говорит только одну вещь, которую он знает наверняка. Единственное, что они оба знают наверняка.       Юнги улыбается и шепчет:       — Я запомню это навсегда.       Чонгук весь сияет.

******

      До отъезда остаётся всего одна неделя, когда они встречаются с родителями Чонгука. С родителями Чимина они познакомились за день до этого. Те отобедали у них и ушли в спешке, обсуждая важную встречу. Родители же Чонгука приезжают на ужин и остаются до тех пор, пока их ночная посиделка не перетекает в попойку.       Если быть честным, Юнги полюбил его родителей почти так же сильно, как и своих собственных.       — Вот он где! — кричит господин Чон, приближаясь к ним.       Чонгук широко ухмыляется, тепло обнимая отца.       Юнги не может не улыбнуться этим двоим.       Мужчина слегка приподнимает Чонгука, заставляя того громко охнуть, и из-за его спины появляется миниатюрная и добрая на вид женщина. Она тепло улыбается всем и подходит к сыну, чтобы поцеловать его в щёку и потрепать по макушке.       Пара приветствует Чимина так же, как они поприветствовали Чонгука, и, кажется, мистер Чон поднимает его даже выше.       — Господи, дядя, — фыркает Чимин, когда его опускают на землю. — Вам не кажется, что я уже слишком взрослый для этого.       Отец Чонгука смеётся и переключает своё внимание на остальных.       — Это, должно быть, гости вашего дома, — тепло улыбается он.       Чонгук кивает и принимается по очереди представлять друзей родителям:       — Это Намджун-хён, ты слышал про него.       — Рад наконец-то познакомиться с тобой, сынок, — говорит мужчина, протягивая Намджуну ладонь для рукопожатия. Мама Чонгука целует его в щёку.       — Это Сокджин-хён, Тэхён-хён, Хосок-хён, — идёт дальше Чонгук, и его родители продолжают свои приветствия. — А это Юнги-хён, — Чонгук обнимает его за плечи.       Юнги морщится, сбрасывая чужую руку со своего плеча. Родители Чонгука внимательно осматривают его, а после заключают в крепкие объятия.       — Мы много слышали о тебе, — отец Чонгука, похлопав его по спине, отстраняется. — Я надеюсь, тебе здесь понравилось.       У Юнги под грудью образуется очень странное чувство. Он практически ничего не произнёс, но по тому, как родители смотрят на него, Юнги понимает, что Чонгук, вероятно, уже что-то рассказал им. Не всё, но они знают достаточно. В том, как они разговаривали с ним и как прикасались к нему, не было ни враждебности, ни неприязни. Они относились к нему вежливо и тепло.       Чонгук ободряюще улыбается Юнги, подталкивая его локтем.       — Уверяю вас, что мне очень понравилось, — хихикает Юнги.       Присутствие родителей не стесняет ребят в своих действиях, и они занимаются тем, чем могли бы заниматься до их приезда. Сокджин играет на гитаре Чонгука, Намджун, сидящий рядом с ним, пытается петь, но получается у него крайне ужасно.       — Давай, Тэ, — Хосок берёт Тэхёна за руку. — Мы должны станцевать медлячок под эту песню.       Тэхён, пытающийся прожевать и проглотить булочку, корчит ему гримасу, однако всё равно позволяет поднять себя на ноги.       Юнги видит, как Чимин болтает с родителями Чонгука, подливая в их бокалы ещё вина, и еле подавляет в себе смех.       — Он всегда был таким, — Чонгук смотрит в том же направлении, что и Юнги. — Мои родители любят его даже больше, чем меня.       — Они замечательные, — улыбается Юнги.       Чонгук кивает, уставившись в землю.       — Да.       Юнги вновь переводит свой взгляд на друзей, которые вертятся вокруг них.       — Они в курсе о нас, не так ли?       — Я им мало что рассказал, — отвечает Чонгук, немного откидываясь назад. — Но они всегда были весьма проницательными.       Юнги кивает. Большинство родителей такие. Они всегда понимают особенно важные вещи, о которых умалчивают их дети.       На самом деле, он и Чонгук — самые настоящие счастливчики, потому что их родители были по-настоящему понимающими и толерантными.       — Эй, Чонгук, — зовёт Сокджин, — это та песня, которую ты постоянно играешь?       Он начинает играть несколько первых аккордов той песни, что Юнги услышал в его самую первую ночь, проведённую в Италии. Это случилось чуть больше месяца назад, но по ощущениям будто прошла целая вечность.       Чонгук застенчиво кивает.       — Ты знаешь её?       Сокджин продолжает играть и отвечает кивком:       — Давай, спой нам.       Остальные, включая Юнги, подбадривающе хлопают, вынуждая Чонгука подняться на ноги. Его родители гордо улыбаются и улюлюкают так же, как и парни.       Уши Чонгука немного краснеют, и он проводит рукой по задней части шеи.       Чёртов нервный тик.       Но всё заканчивается тем, что через несколько секунд Сокджин начинает играть заново, а Чонгук — петь. Все слушают. Никто не дразнит и не шутит, никто не кричит. Они просто сидят, смотрят на него и… слушают.       Юнги слышал его пение почти каждый вечер, держал его за руки, когда он учился играть на пианино, наблюдал, как он перебирает струны на гитаре у своего стола, и теперь он смотрит на то, как Чонгук тянет ноты, стоя босиком на траве и покачиваясь в такт песне. Он сияет.       Юнги не сразу осознаёт, что Чонгук подошёл к нему, пока он не протягивает руку, игриво улыбаясь. Юнги в замешательстве поднимает глаза, и Чонгук вызывающе вскидывает вверх брови, призывая взять его ладонь в свою.       Юнги не может не улыбаться всей этой детской нелепости. Он разворачивается, чтобы посмотреть на реакцию друзей, что убеждают его согласиться на предложение. Господин и госпожа Чон смотрят на них с любовью, поэтому Юнги берёт Чонгука за руку и поднимается со своего места.       Чонгук широко и ярко улыбается, опуская одну ладонь на талию Юнги, а другой — переплетая их пальцы. Юнги качает головой, но опускает свободную руку на плечо Чонгука.       «Oh, oh whoa woe is me,       The first time that you touched me.       Oh, will wonders ever cease?       Blessed be the mystery of love.»       Это не совсем волшебно. Они оба мокрые и без рубашек, трава колет им ноги, и их орущие друзья абсолютно не помогают создать романтичную атмосферу, но происходящее всё равно кажется им идеальным.       — Я не могу поверить, что мы упустили столько времени, — Чонгук вздыхает, кладя голову на плечо Юнги. — Теперь у нас осталась только неделя.       Юнги треплет Чонгука за затылок.       — Я бы не изменил ни секунды этого лета. — Он чувствует улыбку Чонгука на своей коже и слышит тихое хихиканье. — Ни секунды, слышишь, — повторяет, отталкивая Чонгука от себя, чтобы покружить его и, несмотря на разницу в росте, заставить пролезть через их соединённые руки.       Чонгук смеётся и тянет Юнги на себя, покачиваясь из стороны в сторону.       — Я тоже, — говорит он, улыбаясь, — я тоже, хён.       Вечер заканчивается тогда, когда все понимают, что немного перебрали с вином. Намджун сидит на коленях у Сокджина, Тэхён лежит у бассейна с пиццей, Хосок спит на обеденном столе, Чонгук посапывает на соседнем стуле, а Чимин, благослови его господь, убирается на кухне.       Юнги тихо сидит рядом с отцом Чонгука. Его мать решила помочь Чимину на кухне и, подмигнув, оставила их одних.       Отец Чонгука достаёт пачку сигарет, вытаскивает одну зубами и закуривает.       — Хочешь? — предлагает он, протягивая Юнги упаковку, но тот вежливо отказывается:       — Нет, спасибо.       Несколько минут они молчат, прислушиваясь к тишине ночи, прежде чем мужчина начинает говорить.       — Знаешь, ты можешь обращаться ко мне как к дяде, — говорит он, глядя на Юнги. — Тебе вовсе не обязательно называть меня «господин Чон».       — Я… — Юнги хочет отказаться, вспомнив об уважении, и это слышится в его тоне, потому что отец Чонгука тут же бросает на него острый взгляд, отчего парень поджимает губы и мягко улыбается, всё же произнося: — Спасибо.       В нескольких футах от них звучит негромкая музыка из колонки.       — Где ты купил этот браслет? — через мгновение спрашивает отец Чонгука.       Юнги смотрит вниз на свои ноги и покачивает левой, на щиколотке которой висит бирюзовый браслет с амулетом якоря.       — Мы были в Пусане за несколько дней до того, как прилетели сюда, — улыбается воспоминаниям Юнги. — Мне просто захотелось купить какой-нибудь сувенир на пляже, и…       На лице мужчины расцветает нераспознаваемая улыбка.       — Ты знал, что у Чонгука есть похожий?       Юнги разворачивается, чтобы посмотреть на спящего Чонгука, и обращает внимание на его запястье. Браслет выглядит практически так же, как и у него.       — Мы родом из Пусана, — объясняет господин Чон, — у моего отца там на пляже есть магазин, который называется…       — «Blessed Be», — заканчивает Юнги тихим от изумления голосом.       Мужчина кивает.       — Он никогда не рассказывал тебе это?       Юнги отрицательно мотает головой.       Отец Чонгука глубоко затягивается сигаретой, выпускает дым и откидывается на спинку стула.       — Я думаю, что вам судьбой было предначертано найти друг друга.       Юнги в смущении опускает голову, принимаясь рассматривать свои руки, покоящиеся на коленях. Услышать подобное от человека, который вырастил Чонгука… он не знает, как себя чувствовать.       — Мне жаль, что ты должен уехать, — говорит мужчина. — И мне жаль, что Чонгук должен остаться.       Он успокаивающе сжимает плечо парня. Юнги кивает, неуверенно вытирая большим пальцем слёзы, выступившие в уголках глаз, и запрокидывает голову назад, постанывая от накатившего смущения.       Отец Чонгука просто тихо смеётся.       — А теперь пошли. Поможем им на кухне.       Он кивает, когда отец Чонгука тушит сигарету и вразвалку заходит в дом. Сделав глубокий вдох, Юнги встаёт, шагает к Чонгуку, чтобы потрепать его за волосы, и направляется внутрь.

******

      В свой последний день они не делают ничего особенного. Они не хотят устраивать из этого событие, и поэтому занимаются тем, чем и последние полтора месяца. Они едят вместе, катаются на велосипедах, плавают, ходят в бар, опять едят, общаются с соседями, а затем снова едят.       Когда наступает ночь и все желают друг другу спокойной ночи, Юнги возвращается в свою комнату и закрывает за собой дверь. Не включая лампу, он идёт к своему чемодану и переступает через него, чтобы присесть на кровать. Он уже сложил всю свою одежду, а ту, в которой он планировал поехать завтра, повесил на спинку стула.       Какое-то время он просто молча сидит. Вдыхает запах комнаты, глазами исследует каждый её дюйм, старается запомнить каждую точку на стене. Касается мягких простыней, любуется сиянием луны из окна, прислушивается к шелесту деревьев и лёгкому ветерку, что по ночам обдувал его тело. Он закрывает глаза и погружается в атмосферу комнаты, растворяется в ней. В последний раз.       Юнги и Чонгук заключили между собой негласное соглашение, по которому они не должны видеть друг друга в эту ночь.       Юнги не хочет смотреть на Чонгука, спать в его объятиях, слушать его дыхание и думать, что они больше никогда не увидятся. Вместо этого Юнги прислоняется к изголовью кровати и теребит браслет на своей ноге.       Через стену Юнги слышит знакомое бренчание гитары. Знакомое вступление, за которым следует нежный голос, и Юнги закрывает глаза и представляет Чонгука в своей комнате, сияющим, как всегда. Он будет сиять всегда.       Юнги просто слушает. Слушает до самого конца.       «How much sorrow can I take?       Blackbird on my shoulder.       And what difference does it make       When this love is over?»       Через несколько минут Юнги понимает, что это был первый раз, когда Чонгук спел ему всю песню целиком. Думая об этом, он ложится в постель, натягивает на себя одеяло и засыпает.       Это всё не кажется прощанием — обычной, хорошей ночью.

******

      Дорога до аэропорта проходит спокойно. Они слушают музыку, Хосок и Намджун спорят о том, какую песню включить следующей, но в остальном ни у кого действительно не хватает сил для разговоров или чего-то в этом роде. Все они просто смотрят в окно, некоторые снимают видео, проезжая мимо магазинов и домов, теперь слишком хорошо им знакомых. Только сейчас Юнги осознаёт, что за последние полтора месяца он почти не брал в руки телефон, чтобы сделать какие-либо фотографии. Теперь он понимает, что значит находиться в моменте, проживать каждый миг, забывая запечатлевать происходящее, потому что ты знаешь, что запомнишь его. Потому что ты эгоист и не хочешь делиться своими воспоминаниями с кем-либо.       Поездка должна была казаться длинной, но время в пути пролетело катастрофически быстро. Чимин и Чонгук помогают парням вытащить сумки и чемоданы из багажника, и секунду они просто смотрят друг на друга. Хосок, Намджун, Сокджин, Тэхён и Юнги в стороне со своим багажом, Чимин и Чонгук — перед ними, не зная, куда положить руки и какое выражение лица сделать.       В конце концов Намджун поджимает губы.       — Спасибо.       Чимин и Чонгук кивают ему в ответ с печальными улыбками на губах.       Юнги слышит тяжёлое дыхание Хосока рядом с ним и понимает, что ещё немного — и остальные тоже расклеятся. И он оказывается прав. Чимин опускает голову и вытирает глаза, Тэхён быстро моргает, Сокджин грустно вздыхает, а Намджун и Чонгук отводят взгляды, тем самым показывая, что они пытаются держать себя в руках.       — Чёрт возьми, — Чимин раскрывает объятия, — идите сюда.       Семеро парней сбиваются в кучу прямо там, у входа в аэропорт, как группка жалких, эмоциональных идиотов. Их макушки прижимаются друг к другу, и Юнги чувствует жар от всех обнимающих его рук. Он закрывает глаза, позволяя себе и парням насладиться этим моментом. Они готовы простоять так целую вечность.       Наконец Намджун отстраняется, и все остальные расходятся в сторону, вытирая глаза и носы.       — Давайте не будем драматизировать, блять, — он давит из себя лёгкий смешок. — То, что мы уезжаем, ещё не значит, что мы не грёбаные друзья на фэйсбуке.       Все, включая Чонгука, широко улыбаются.       — Пока, ребята, — прощается Намджун, и Чонгук с Чимином кивают ему.       Они не торопятся и обнимают каждого по очереди. Никто из них не хочет обойтись только одним чёртовым рукопожатием. Они крепко прижимаются друг к другу, уткнувшись лицами в плечи — полный драматический прощальный пакет.       Наконец Чимин добирается до Юнги и крепко обнимает его.       — Ты сделал его счастливым, — шепчет на ухо Чимин, поглаживая ему спину, прежде чем отстраниться. — Спасибо тебе за это.       Юнги приходится сделать глубокий вдох, чтобы успокоить свой голос. Он смаргивает слёзы и кивает, отказываясь смотреть Чимину в глаза.       — Береги себя.       Юнги наблюдает за тем, как Чонгук обнимает парней одного за другим, и, как только он подходит к нему, ни один из них двоих не представляет, что нужно делать.       Несколько мгновений они просто стоят и смотрят друг на друга, как в тот первый день, когда они только встретились. Остальные их друзья переглядываются между собой, молча соглашаясь дать им возможность побыть наедине.       — Я вернусь к машине, — Чимин указывает на неё и обращается к Чонгуку: — Приходи, когда закончишь.       Другие парни разворачиваются и идут в сторону входа в аэропорт.       Чонгук и Юнги снова прожигают друг друга взглядами и через секунду начинают улыбаться. Они оба смеются, и Юнги тянет парня на себя, заключая в свои объятия.       Чонгук обхватывает его руками, крепко сжимая, и утыкается лицом ему в шею. Юнги чувствует, как Чонгук просто вдыхает его запах и цепляется за куртку, не хотя отпускать.       Когда они отстраняются и смотрят друг на друга — пристально смотрят, чтобы навсегда запомнить этот последний взгляд — они понимают, что им больше нечего сказать друг другу. Нет слов, которые они могли бы произнести, чтобы подытожить хотя бы часть того, что произошло между ними, и то, что они чувствовали.       Чонгук кивает ему, и Юнги кивает в ответ. Он берёт свой чемодан за ручку и направляется ко входу в аэропорт. Чонгук молча машет ему, Юнги улыбается и уходит. Он идёт и идёт, пока не заходит внутрь и не врывается в поток людей, спешащих на свои рейсы. Только тогда он оборачивается, чтобы посмотреть на Чонгука через стеклянные двери, и видит, как тот садится в машину.       Он ждёт, пока они с Чимином уедут, и идёт на посадку.       Это всё не укладывается у него в голове. Даже когда они садятся в самолёт, даже когда они занимают свои места. Даже когда темнеет, все ложатся спать и он, оставшись со своими мыслями наедине, рассматривает облака через стекло иллюминатора.       Вся суть случившегося доходит до него, только когда они с Хосоком возвращаются в свою грязную квартиру в Сеуле. Когда они вдвоём плюхаются на диван, уставившись в экран нерабочего телевизора, который они ещё не удосужились починить.       Именно тогда к нему приходит осознание. Хосок, понимающий то, что сейчас испытывает Юнги, кладёт руку ему на голову и проводит пальцами по волосам.       — Ты в порядке, хён?       Юнги закрывает глаза и чувствует, как образовавшийся несколько дней назад ком в горле готов вот-вот вырваться наружу. У него щиплет глаза, его сдержанность начинает рушиться, когда Хосок сжимает его шею сзади, и он морщится, потому что знает, что то, что он чувствует где-то внутри, не пройдёт просто так.       Поэтому Юнги прижимается лицом к бёдрам Хосока и плачет.       Хосок гладит его по спине, пальцем рисуя на ней круги. Он ждёт, пока Юнги успокоится, и, когда он делает это, вздыхает:       — Сейчас ты ощущаешь сильную боль только потому, что тогда, в Италии, ты ощущал сильное счастье. — Хосок легко улыбается. — Я думаю, что ты ещё счастливчик.

      Они действительно поддерживают связь. Они созваниваются по скайпу и переписываются друг с другом, но это происходит всего несколько раз в неделю. Несколько раз в месяц, несколько раз в год, а потом… они перестают общаться.       Юнги думал, что эта боль никогда не исчезнет, но, как всегда говорят, время способно вылечить всё.       Они начинают встречаться с другими людьми, девушками и парнями. Какие-то отношения оказываются серьёзными, какие-то — не очень. Мир продолжает вращаться, а они продолжают жить дальше, сталкиваясь с вещами, напоминающими им друг о друге.       И эти вещи больше не причиняют им боль.       Но это чувство внутри не исчезает полностью. Оно как зуд, от которого невозможно навсегда избавиться. Как дыра в груди, которая никогда не зарастёт. Юнги научился жить с этим чувством, потому что, куда бы он ни шёл, с кем бы ни был, оно всегда возвращалось к нему.       Так же, как и он мысленно возвращался в то лето. Не потому, что воспоминания о нём вызывали боль. Нет, совсем нет. Просто тогда он дал обещание.       Юнги будет помнить Чонгука вечно.

******

Зима, 2023 год, Сеул

      Юнги встречает его в коридоре за несколько часов до свадьбы своего лучшего друга. Он знал, что Чонгуку было выслано приглашение, но парень не строил больших ожиданий, боясь разочароваться, и только лишь очень маленькая его часть верила в то, что он приедет.       Чонгук покрасил волосы в иссиня-чёрный цвет и проколол ухо. На нём был классический костюм, и его пряди были уложены назад.       Глаза у него такие же ясные, как и тогда, и они могут говорить за своего хозяина, когда тот не может подобрать слов.       «Я всё помню», — хотят сказать они. Губы Чонгука изгибаются в той же самой улыбке. — «Я скучал по тебе».       Они не дышат и идут навстречу друг друг. Останавливаются и вновь начинают пялиться: они никогда не были сильны в словах. Но через несколько секунд они оба начинают смеяться.       Чонгук притягивает хёна к себе. Юнги чувствует, как его обнимают, сам обнимает в ответ, и то, как много он помнит и насколько сильно знакомым кажется Чонгук, немного пугает его.       Юнги даже не осознаёт, что плачет, пока не отстраняется. Чонгук, тоже пустивший по щекам слёзы, вытирает влагу с его лица.       Прошло пять лет, а Юнги всё ещё думает, что он сияет.       Прошло пять лет, а у Чонгука так и не появилось возможности сказать ему, что по-настоящему он сияет только рядом с Юнги.       Но он всё помнит. И будет помнить долго, потому что впереди ещё много времени: целая бесконечность.       Чон Чонгук, мальчик из Италии, который никогда не переставал сиять.