Mammy
Moby- LA8
Если человек по ту сторону сверхпрочного стекла надевал наушник – это всегда являлось приглашением к диалогу, или сразу его беспрекословное начало. – Сколько нам уже? Этот мужчина в возрасте чётко дал понять, что не потерпит ни прямого отказа, ни намёка на нежелание вести светскую беседу. Главный учёный исследовательской компании Вейланд-Ютани презирает даже своих низших по званию коллег, более лояльней разговаривая только с тварями и только когда их когтистые руки, гибкое тело и позвонковый хвост накрепко закованы железом, а сами они стоят в полусогнутом положении. Эту тварь доктор Гроувз не видел на освещённом участке забрызганной, местами прожжённой кислотными выделениями камеры. Но он знал, что оно здесь, в отдалённом углу, с таким великим трудом позволенном быть затемнённым. Смиренно ждёт очередные тесты или новую жертву, по тем или иным причинам неугодную покровителю исследовательской компании, им же радушно скормленную. Принюхивается. Внимательно следящая за любыми переговорами женщина в бело-бирюзовой экипировке уже возжелала ответить за своего молчаливого подопечного, но глава отдела чванливо перебивает её лёгким взмахом руки и выжидающе глядит на теневые углы. – Четыре, – звучит не в наушниках, а через общий динамик. Холодно, отстранённо. Если оно чего-то не хотело – оно будет протестовать до талого. Впрочем, несвойственный, сгенерированный голос подало, увидев барское отношение к своей покорно замолчавшей «воспитательнице», и то хорошо. Разговаривать оно, увы, не умело – голосовые связки отсутствовали, а глотка производила исключительно свистящее шипение и наиотвратильнейшие визги, способные лишить слуха любого при долгом контакте с такими частотами. Зато оно умело мыслить, имея в своём извращённом генетическом коде два начала. Поэтому исследователи всей линии RK за мучительные два года умудрились воссоздать считывающий нейронные сигналы чип, безжалостно вживлённый прямо в мозг через висок. – Четыре чего? Десятилетия, дня? Века? – Года, – раздалось по комнате управления. – Мне нужен чёткий ответ, номер Девять, – без предыдущего восторга, со строгостью выдавил Гроувз. – Четыре года. – Прекрасно, – сразу же раздобрел покровитель всея отдела, одаривая подчинённую глубоко морщинистым, гордым прищуром. Всё же, это заслуга доктора Ребекки, что объект вообще начал идти на контакт с кем-то кроме тех, кто относился к нему доброжелательно. Таковых насчитывалось маловато. Для пересчёта хватит обглоданной чужими руки морпеха. – А полный возраст? Не округляй. – Три года, триста пятьдесят восемь дней, шестнадцать часов, сорок одна… – прервался чеканный голос, так как пятьдесят девятая секунда его жизни обнулилась, перетекла в новую минуту, прибавившуюся к остальным, – сорок две… – Довольно, – возразил Гроувз. Он догадывался, что объект номер Девять намеренно выдал такую точную информацию – открыто дерзил в ответ на дерзость. Но не догадывался, откуда у него в башке настолько чуткое ощущение времени своего существования в лаборатории. Всё же, принявшихся мимикрировать ксеноморфов никогда не стоило недооценивать. Работа с ними велась неимоверно давно, – он бы и сам точного числа дать уже не смог, – и, казалось бы, ничего нового в их биологии узнать уже не выдастся. Однако с появлением гибридов всё изменилось, раздвигая известные просторы своего существа. – Уровень интеллекта в данный момент сопоставим с уровнем семнадцатилетнего подростка, – подошла Ребекка к доктору, упираясь руками в свободное от кнопок место пульта управления. – И растёт в геометрической прогрессии. – Так мы уже почти совсем взрослые? – оторвали взгляд от женщины, устремляя его в пустующий центр испытательной камеры. Тишина. Несмотря на то, что бледная личинка-грудолом с недоразвитыми конечностями развилась в полноценную взрослую особь всего за пять дней, для умственного развития Девятому понадобился куда больший временной отрезок. Полное отсутствие социализации, тотальная, неконтролируемая агрессия к своим чистокровным братьям и зачатки разума чуть более дальних родственников. Людей. В корреляции эта бурная вспузыривающаяся смесь давала самые непредсказуемые результаты. – Выйди на свет. Мистер Гроувз видел это в живую всего пару раз. В первые часы после вылупления из тела вместе с «братом-близнецом» – явление достаточно редкое, в десятки раз реже, чем естественное рождение обычных однояйцевых детей. Не всякая грудная клетка способна выдержать хотя бы одну особь до окончания её быстротечного развития. А тут двойня. Впору было бы посочувствовать «роженице». Вторым разом стал четвёртый день пребывания в лаборатории на предпоследней стадии формирования. А третий не грозил своим свершением, судя по расположению духа существа. – Лучше не давите на него и дайте сделать выбор самостоятельно, – мягко вмешалась в повтор приказа сотрудница отдела RK, – иначе вы только испортите с ним отношения, доктор Гроувз. – Я здесь не для того, чтобы налаживать отношения с ксеноморфами. Я здесь за результатами. А вы, помнится мне, были назначены дрессировщиком, а не переводчиком. – Я была назначена психологом, – как бы невзначай напомнила давний приказ Ребекка и спрятала обе ладони в карманы бело-бирюзового комбинезона, полностью поворачиваясь к начальнику. – А дрессировке, как вы помните, селекционные особи не подлежат. Мы привносим в их неограниченную генетическую память новые фабулы, чтобы потомство уже изначально имело устоявшуюся психику. И добавила, как только рука доктора потянулась к кнопке выключения трансляции диалога в одиночную камеру объекта: – Нет смысла, он хорошо знаком со своей задачей и не услышал сейчас ничего нового или вопиющего. – А вы? – Что «я»? – Вы хорошо знакомы со своей задачей? Чуть наклонив голову, из-за чего выбившаяся из пучка прядь светлых волос спала на тронутое возрастными морщинами лицо, Ребекка Коулман посмотрела на учёного исподлобья и снизила тон: – Несомненно. – В таком случае, не делайте вашу проблему с невозможностью иметь собственных детей поводом поддаться материнскому инстинкту. Целее будете. Обмен любезностями прервало движение по ту сторону бронестекла, привлекая периферийное зрение, и оба учёного повернулись к камере в тот момент, когда Девять, мелькнув в полутени, шагнул на освещённую территорию. Он, как выяснилось однажды, остро ощущал исходящие от людей эмоции и не любил, когда полу-деловые разговоры заходили за грань, чутко улавливая истинный настрой. И дыхание привыкшего к тварями Гроувза перехватывает.* * *
Оно медленно, осторожной поступью выходило на видимый человеческому глазу участок, и комфортная для него темень сползала с… человеческого лица. К нему, благородно бледноватому, с самой шеи тянулись внушительные чёрные трубки-мышцы, утончаясь ниточным размером от висков до выточенных как из кварца скул, чем напоминали обычные полосы. От краёв губ же не так выразительно протягивались похожие на шрамы следы почти до края челюсти. Девять, не очень-то удобно встав на высоко поднятые «пятки», не служащие в его происхождении стопой, уменьшился в росте на полторы головы и заложил руки за поясницу, с флегматичным вопросом оглядывая редкого гостя светло-серыми глазами. Мимика. Оно обладало мимикой, в то время как его полноценные сородичи из всех «эмоций» были способны лишь оскалить свои обливающиеся вязкой слюной, блестящие во мгле сталью челюсти. Поначалу оно только мимикой и общалось, тем самым уверив в наличии сходного с людским разума, после его обучили языку жестов за временным неимением других способов диалога. Однако почти человеческое лицо ещё не обозначало слабость к протекающим по венам кислотам. Скорее побочная черта, с которой пропала надобность в дыхательных трубках на спине, а некоторые чувствительные рецепторы несколько притупились ввиду мутации формы головы. Чужие и были мутантами, унаследуя отличительные черты видов носителей, а теперь всё пошло по новому витку. Теперь перед ответственными за F1 особями, названными RK, стояло нечто человеческое. По-прежнему с внешним кремниево-металлическим чёрным экзоскелететом, покрытым острыми роговыми отростками и защитными панцирными пластинами, регулируемыми состоянием. Судя по тому, что в данный момент его тело было относительно обтекаемым, к бою Девять не готовился. Но смотрел так, будто уже пожирал очередную брошенную к нему в логово игрушку, будь то собака, человек или ксеноморф. – Чудо ксено-биологии… – протянули по ту сторону сказанное когда-то Шестой, завлёкшей учёных своим непревзойдённым разумом. Но она, увы, давно в прошлом. Доктор Гроувз с нескрываемым восторгом оглядел идеально прямую осанку, удерживаемую застывшим в пространстве длинным балансиром-хвостом, оканчивающимся копьеобразным наконечником, неоднократно пробившим хрупкие тела насквозь. Имея прямые повадки и инстинкты ксеноморфов, RK900 всячески пародировал человеческие жесты, осознавая, что так с ним гораздо легче общаться. Как бы он ни хотел ограничить любые контакты, он был созданием из пробирки, опыты неизбежны. Он знал своё положение, а люди знали своё превосходство над этим мутантом. Всё честно. Не дёргаешься – тебе не делают больно. – Есть ли новые триггеры? – Есть. Девятка может занервничать из-за трюфеля и взбеситься от слова «отродье». И круглый диод на виске тут же мелькнул красным в подтверждение, хотя существо не дёрнулось. Эти мудрёные технологии вобрали в себя сразу несколько функций: маячок, индикатор настроя существа, улавливающий желаемое произношение тех или иных реплик, и их транслятор на выбранное им же устройство. – Вы продолжаете скармливать ему конфеты, доктор Коулман? Тварь посмотрела на главу отдела. – Девятому не помешает сахароза. И переметнула холод пронзительного взгляда на воспитательницу. Как бы напоминая, что объект обсуждения всё ещё здесь. Ребекка заметила это лёгкое негодование, но не имела права прервать отчёт о последних обнаружениях. – Она и отсутствие в рационе подопытных ксеноморфов снижает уровень кислотности в межпанцирных субстанциях, верно? – Истинно так, мистер Гроувз. Думаю, снижение кислотосодержащих ферментов до стандарта не предел, но нам пока не удалось это исследовать вследствие очерёдности проводимых опытов. – Хорошо. Что насчёт триггеров? – Мы работаем над этим. Серо-голубые глаза, такие человеческие, такие неправильные, глядели на всё происходящее по ту сторону баррикад из-под тёмных ресниц с извечной немой прохладой.* * *
Birth
Machine Vandals(Hybrid Themes : Volume Two) - The Furious Sky (Full)
– Отдел RK. Попытка номер сто восемьдесят три. Начинаем извлечение особей. В стерильную металлическую камеру вошли три боевых андроида, держа импульсные винтовки наизготове, а за ними двое крепко бронированных учёных в респираторах, получивших сигнал о вылуплении гибридов. Скорее всего, они либо не смогут пробиться сквозь грудину, либо пробьются, но сразу же иссякнут, будучи неспособными к жизни вне носителя из-за губительных мутаций. Одна из подопытных, прикованная к крио-капсуле, подняла тяжёлые веки, обводя непонимающим взглядом немаленькое, обитое железом помещение, освещённое белёсыми лампами, режущими незащищённое зрение раскалёнными ножами. – Что… что это… – Действует параграф 88-k вашего контракта, – раздался изломанный механический голос бездушного андроида, и девушка непонимающе вздрогнула, пробуждённая ото сна, вызванного выделением паралитических седативных веществ личинки внутрь её организма. Закреплённое тело другой подопытной поодаль судорожно затрепало в ложе, её светлая одежда разошлась увеличивающимся багровым пятном, но она вдруг резко замерла, умерев вместе с плодом. Первая девушка это увидела, широко распахивая подкрашенные глаза, с которых на веки уже давно осыпалась тушь за время сонной инкубации монстра внутри неё. В последних воспоминаниях она просто обсуждала сводки новостей в Вейланд-Ютани за столом, перекусывая каким-то бутербродом между проводимыми исследованиями… Что же теперь?.. Заблестевшие глаза поднимаются вверх, неверяще скользя по толстому кабелю над её колыбелью, подведённому прямо к крио-подстанции, обеспечивающей жизнедеятельность. Теперь она сама стала живым инкубатором. И жизнедеятельность поддерживалась не для неё. – Н-нет… – послышался тихий, обречённый всхлип. – Пожалуйста… Но было уже поздно. Нечто скользкое под слоем хвалёных крепких рёбер извилисто задвигалось, а паралитический эффект от впрыснутых в кровь обезболивающих на время развития плода феромонов развеялось. Возвышающаяся над её телом цилиндрическая стеклянная колба плотнее прилегла к груди. – Мне больно, – беспомощно прохрипела молодая девушка, перекладывая скованное в болезненной гримасе лицо на другую сторону. – Пожалуйста… Давление изнутри начинало усиливаться, дёргая бешено вздымающуюся грудь в конвульсии. – Мне больно… – пискнула подопытная, и по её вискам побежали прозрачные дорожки от уголков зажмуренных глаз. – Мне больно… М-н-не бо-ольно… – беспомощно-тихо провыла она. Молодая, красивая, амбициозная. Некогда. И так же замерла, вместе с другими двумя, в чьих погибших телах так и не пробились плоды. Повисла гнетущая тишина. Ожидающие последнего неудовлетворительного сигнала с компьютера учёные собирались молчаливо покинуть помещение, как вдруг последняя выжившая до хруста позвоночника выгнулась в своей колыбели настолько, насколько позволяли её оковы. Из её глотки вырвался немыслимо дикий крик, а из прорванного живота, вместо груди, с тёмно-бардовыми брызгами вырвалось нечто змееподобное, бледное, отвратительное, с противным воплем вылезая из своего утроба на свободу. – Не убивать его! – молниеносно скомандовали по ту сторону камеры, прерывая уничтожение несанкционированно вырвавшегося вне капсулы плода. – Взять живым! Но забывшееся в судорогах и агонии тело пронзило во второй раз. Грудную клетку девушки с широко распахнутыми, безумно устремлёнными вверх глазами, неестественно сильно подбрасывало вверх, а и так залитая яркой кровью футболка дополнялась новыми разрастающимися кляксами. Под тканью упорно шевелилось до тех пор, пока вторая тварь, не ставшая искать лёгкие пути обхода твёрдых костей, прогрызла себе стандартный путь через грудину, вырываясь прямо в забрызганную вспузыренной алой жидкостью крупную колбу. Её истошный шипящий визг оглушил всех живых присутствующих даже сквозь крепкое стекло, которое переставало казаться таковым, когда вымазанный кровью грудолом со всей своей дурью вдарил по нему лбом изнутри, а то треснуло под таким натиском. Первого уродца, змеёй свернувшегося поверх проделанной в кровоточащем мясном кратере, накрыли колбой незамедлительно, ловя не особо сопротивляющуюся выжившую особь, второй же, хоть и сразу пойманный, всё ещё пытался пробить прочное стекло, шипя на вглядывающегося в его очертания человека в маске. – Посмотри, – равнодушно к сцене и бесконечному запаху смерти позвал мужчина второго, крепко удерживая треснувшую стеклянную тюрьму с заточённым ёрзающим грудоломом, что размазывал алые подтёки по внутренней стороне. – Мне кажется, или… – Тебе не кажется. Похоже, они всё-таки действительно близнецы… – слегка поражённо выдохнул второй руководитель процесса, после представленного к обозрению уродца вглядываясь в другого, без труда пойманного, не настолько сопротивляющегося. У обоих обтекаемая голова имела слабые намёки на две прорези где-то на уровне того, что с натяжкой можно обозвать «лицом». – Надеюсь, это не глаза… Последний вышедший грудолом, извиваясь в длинном ребристом хвосте, замер напротив всматривающегося на небезопасном расстоянии защищённого экипировкой лица, раскрывая в бесполезном угрожающем шипении необычно маленькую пасть. И та внезапно будто разорвалась по швам предположительных щёк, удерживаясь лишь на сегментных мышцах.* * *
К сожалению, это были нестандартные для чужих глаза. Жестокие, пришпиливающие острыми шипами ядовитого осознанного взора. Стоило остановиться ещё тогда, когда третий из двухсот выживший модифицированный ксеноморф лишился большей части своего плохо пробиваемого стандартными орудиями экзоскелета, приобретая деформированное генетикой строение тела. Но Карл Бишоп Вейланд критического мнения экспертов не разделял, настрого приказав продолжить разведение гибридов, планируемо управляемых человеком для более эффективного изничтожения чистокровных чужих. И не только. К сожалению, это были глаза… Серо-голубые, с круглым расширяющимся до ненормальных размеров зрачком, человеческие глаза. Они смотрели с прямолинейным алканием, жадным до тёмно-алых сворачивающихся субстанций, пока руки разрывали последнего защищающего андроида, брызнувшего на прощанье белой жидкостью, протекающей в искусственных венах вместо крови. Когти пятипалой ладони, накрепко вцепившись в свою неживую жертву, застряли в её симуляции плоти. А недоксеноморф, с омерзением всё же скинув со своих покрытых чёрными бронеплатинами рук куски имитации морпеха, наклонил корпус вперёд, демонстрационно расставляя длинные тонкие пальцы с не менее длинными когтями, поражающими даже сталь. Ребекка, брошенная в логово зверя одной из самых первых, умоляюще мотала головой, глядя в это человеческое лицо, исходилась горькими предсмертными слезами, прекрасно понимая, что она – следующая. Только-только сформировавшаяся во взрослую особь тварь разинула свою пасть, иллюзорно казавшуюся обычным человеческим ртом с обычными человеческими губами, но расходящуюся на деле куда шире даже челюстей чистокровного чужого, показывая свои наиострейшие, блестящие металлом клыки. И пока ещё относительно чистая, просторная камера потонула в выкручивающем визге, за которым обязательно последует протыкающий всё живое бросок… – Я не причиню тебе вреда! – попыталась перекричать этот напрочь оглушающий звук женщина, согнутая от него в болевом шоке, отнимая ладони от ушей и показывая их, чистые, существу, приподняв в сдающемся жесте. – Я безоружна, посмотри… Страх. Один из главных афродизиаков и стимуляторов ксеноморфов. Они реагируют на него буйнее псин, они чувствуют запах страха за километры и близятся к исходящим волнам с тем же остервенением, что и к теплу. Девятый по счёту удачный экземпляр ничем не отличился и рванул. Почти. Ступая на пальцах ног, как и любой ему подобный, он вдруг оборвал рывок, замирая на месте как изваяние. Лишь позвонковый хвост хлыстом вилял за его наклонённой вперёд спиной. Инстинкты призывали немедля атаковать, а взгляд, с блеснувшей где-то на дне осознанностью, упёрся в безумно скатывающееся по стене тело, что согнулось, прижав к себе колени, и, сокрыв в них лицо, молчаливо подрагивало. Тварь из пробирки, за первые дни своей жизни в железных стенах зная только опыты боли, непонятливо склонила голову к плечу и, не узрев ответной реакции, подобно жертве подняла обе руки в том же жесте, не до конца распознавая значение этих действий и тоже показывая свою безоружность. Будто сзади не размахивал костистый хвост, из спины не торчат выскочившие из ножен острейшие лезвия на замену дыхательным трубкам, а пальцы рук не были вооружены несокрушимыми когтями. Неожиданно ладони озарились бледно-голубым биолюминесцентным свечением, пробивающимся так же из-под опускающихся пластин, образуя незамысловатые горящие узоры, и меж позвонков хвоста… Это была первая и последняя истерика будущего ведущего администратора исследований, связанных с породой RK. Это был первый и последний раз, когда RK900 обнажил пред ней свои клыки.* * *
– Мы оба знаем, что тебе не больно, не дёргайся. Щелчок стали ножниц возле заострённой вверх ушной раковины, и тёмная прядь волос спадает на обшитый прочным железом, многолетне истерзанный пол. Ребекка не боялась номера Девять, спокойно проходила в его камеру без вооружённой толпы и бесполезных бронежилетов, а тот, в свою очередь, ни при каких условиях не кидался на женщину с чем-то в руках: будь то холодное оружие в виде ножниц; очередная конфета, вполне способная быть отравленной, хоть и убивающих и так ядовитых ксеноморфов химикатов обнаружено немного; хоть огнестрел. Они оба так же знали, что, притуплённые со случайными мутациями, чувства особенно сильно вдарились в слух, и девятый слишком остро воспринимал все близкие звуки. Этот экземпляр превзошёл в данном чувстве буквально всех своих собратьев, в то время, как номер Восемь, разительно отличающийся от своего брата-близнеца особой пластичностью в воспитании и общительностью, имел непревзойдённое зрение, а слуха не имел вовсе, опираясь лишь на жесты и остальные органы чувств. И оно тому ничуть не мешало. Два наилучших экземпляра за все девять лет опытов, такие одинаковые и такие разные, что потребовалось два разнопрофильных специалиста в психологии. Жаль, что они, будто назло самому Вейланду, ещё «в утробе» решили разъединиться на две твари, став практически одноликими, но не став одним целым. Собственно, друг друга они тоже не видели со времён «рождения», возможно, лишь в закромах своего не изученного до конца сознания ощущая родство. А возможно не ощущая. За все неполные четыре года эта тема не поднималась. Никогда. Ещё один щелчок ножниц над ухом, Девять морщится, но не дёргается, смиренно сидя на предоставленном табурете, кажущимся детским стульчиком перед его двухметровыми размерами, пока хвост безопасно обвил его ножки, а последняя срезанная прядка достаточно слышимо для его слуха падает ниц. Существо прикрывает один глаз от звука, а на второй заползает полупрозрачная рептилья плёнка. – Да ла-а-адно тебе, – протянула доктор Коулман, несколько панибратски растрёпывая проделанную работу, после чего сразу же зачёсывая пальцами совсем не ожидаемый при мутации волосяной покров полуксеноморфа обратно на макушку, из-за чего одна тонкая прядь, как обычно, выбилась из общего строя и упала на лоб. Она бы в разы быстрее выбрила затылок и виски машинкой, не будь этот объект так чувствителен к звукам, не будь на его голове столько ведущих трубок. – Ну как? Подставленное прямо к лицу зеркальце, и отродье сразу же отворачивается от своего отражения. Тёплая, мягкая ладонь без особого напорства поворачивает почти полностью человеческое лицо обратно, не принуждая, но прося посмотреть. Девятый не очень любил смотреть на себя. Ребекка это осознавала, как и то, что воспитанное ею с ранних не лет, а дней, существо не могло определить себя ни в одну из доступных рас – человек или ксеноморф. – Пожалуйста, – тихо попросила она, не без труда натягивая на своё лицо лёгкую, но искреннюю улыбку. Здесь и сейчас они были вдвоём. Здесь и сейчас можно. – Я для тебя старалась. Два часа, между прочим. И только тогда серо-голубые, извечно ледяные глаза приоткрываются, а тварь не без напряжения смотрит на своё отражение. – Нравится? «Да» – звучит отстранённо в её наушнике. Со временем он научился контролировать собственный поток мыслей, выдавая в передатчики толковые ответы, а не сумбурное изобилие всех выученных слов. Это стало его силой – он научился направлять чёткий поток не только в услужливо предоставленные устройства, но и в головы своих сводных чистокровных братьев. Оно же стало слабостью людей. Его потенциал по сей день не был раскрыт, а интеллектуальные способности и агрессивное рвение к познанию пугало всех людей. Всех, но только не Ребекку. – Я так с тобой скоро стану стилистом и начну работать им на Новой Земле, – очень неосторожно проговорила женщина. «Что такое Новая Земля?» – припечатался вопрос незамедлительно. – Это голубая планета, – начали мягко объяснять то, что не стоило бы знать инопланетному существу. – Голубая потому, что наполнена водой. Далеко за пределами Проспекта Фрея. Я там родилась. «Что случилось со старой Землёй?» И доктор Коулман, стоя позади с ножницами, опускает голову, прикусывая край губы. Зеркало она уже убрала, так что этой мимики видно не было, если, конечно, Девять не имел глаз на затылке. А изученное вдоль и поперёк тело чудовища такового точно не имело. – Её больше нет. «Её уничтожили люди?» – отчего-то сразу напрямик задал вполне логичный вопрос объект, хотя обычно старался обходить особо краеугольные темы разговора, принимая то, что люди не желают делиться с ним информацией. Любой информацией. Даже самой смехотворной. – Да, Девятка. Мы её уничтожили. Мы. Люди.* * * Dad
Охладившиеся после исключительно горячего душа капли стекали по слегка измождённому, впалому от вечного недосыпа и недоедания лицу, собирались на щетине подбородка, покачиваясь, и неохотно падали вниз, на вычищенную керамику белёсой раковины. Ему это казалось противным, но кто-то не имел даже таких апартаментов, не то, что бы личного душа в личной «квартире». Вообще-то, стоило бы погордиться такой невиданной услугой. Но это всё ещё казалось противным. Сырая ладонь проводит полукруг по мутному запотевшему зеркалу, и раскрывшееся слегка размазанное отражение совсем нелестно показывает все недостатки просто уставшего лица. Мужчина средних лет поворачивает его в бок, проводя пальцами по обросшей щеке с шелестом и уже тянет руку к бритвенному станку… – Блядь, – смачно выругался он в зеркало, оборачиваясь на трель из единственной выделенной ему комнаты «квартиры». – Как ты меня заебал… – У аппарата, – обозначили голосовое присутствие старомодно, крайне старомодно, а сам хозяин аппарата морщится, готовый выслушать очередной новый выговор. Одним больше, одним меньше. Разница-то… – У тебя новое задание, – буднично произнесли через динамик. Ну, хотя бы не выговор. – Только не говори, что шахты. – Шахты. Он был готов поклясться, что во время произнесения этого одного лишь слова был сожран максимально сладкий пончик, а чернокожая задница уже начинала слипаться от количества поглощённого сахара. – Нет. – Что значит «нет»? – Это значит: иди на хуй, Джеффри, – таким же будничным голосом отозвался мужчина, скомкав бумажку на письменной части стола. – Я только что смог наконец-то искупаться и максимально готов ко сну. И вообще – я темноты боюсь. – Ты перестал её бояться в пятнадцать лет, Гэвин, не пизди,– абсолютно не по уставу выдали в наушнике, усмехнувшись совсем не подобающе командиру расчищающих отрядов. – Я помню ту ночь. – Я тоже помню. И что? – с вызовом едко бросил Рид. Так по-отцовски – заставлять посреди ночи нести немытые тарелки на кухню и запирать её, оставляя в полной темноте со словами «обоссаные портки стирать будешь сам». Так и просидел он до утра. С сухими портками и уже без страха темноты. Грубо, но эффективно, ничего не скажешь. В любом случае, этот эпизод его странной жизни никак не повлиял на отношения с приёмным отцом, вызвавшимся когда-то подобрать малолетнего беспризорника и, будучи в те молодые года только рядовым курсантом, определить в свои ряды. Чтоб не шлялся без дела под дешёвой наркотой. Сгинет же на этой дрянной терраформированной планете колонии Фрея, оборудованной лишь под научно-исследовательские базы и нескончаемую войну с пришельцами. И боец вырос из неказистого сопляка отменный. Хотя и без Фаулера Рид бы пришёл к такому развитию очевидного сюжета. Биологическая мать – морпех. Таковой же отец – морпех. Скрипач в их семье по определению не мог родиться. И семью эту Гэвин нисколько не винил за поступок, сам себе же признаваясь, что, появись где-то на горизонте дитятко от него, он бы тут же стал безотцовщиной. Не только от безответственности, нет, Рид бы вряд ли захотел просто так бросать орущий кусок себя. Бойцы ударно-разведывательных отрядов долго не живут. Да и женщин с его работой особо не повстречаешь – они, в общем-то, редко обитают в канализациях, шахтах и ульях чужих. Со своей грёбаной работой он быстрее на ксеноморфе женится, а те, вроде как, бесполы. А их личинкоподобные детишки появляются не стандартным человеческим, а несколько другим путём, чуть более болезненным и изощрённым. Чуть более. Совсем немного.* * *
– Девятого собираются скрестить с номером двадцать один, – скучающе делилась новостями надзирательница Восьмого. Надзирательница Девятого не менее скучающе закурила, шагая по длинному коридору лаборатории вместе с коллегой. – Флаг им в руки. Хотят лишиться Двадцать первой – пусть лишаются. Раз уж они и со второго раза не поняли, что RK900 хреново реагирует на объекты с наименьшим процентом людских данных, то уже ничего не поможет. Объект номер RK2100 была единственной выведенной самкой, предрасположенной к нормальному размножению, заполучившей при мутации стандартные репродуктивные органы, скрываемые в обычном состоянии, как и у всех гибридов. И единственной практически ничем не отличающейся ни по внешнему облику, ни по повадкам от чистокровных. Разве что ядовитых желез не имела, и её выделения не прожигали всё, на что только падёт малюсенькая капля. Даже наиспокойнейший номер Восемь, тайно названный Коннором своей воспитательницей, недолюбливал не мутагенных ксеноморфов, Девятка же вовсе раскидывал их кусками по разным углам без приказа. Имени не заимел, дать имя – значит привязаться. Но оно неминуемо случилось и без этой простой фабулы. – Гроувз рвёт и мечет. Они уже исключительно женщин заражают личинками, а толку – ноль. Либо трупы, либо недоразвитые уродцы, либо самцы. – Либо бесплодные, – хрипло выдохнула дым Ребекка, оглядывая коллегу-психолога, коей и достался такой гибрид. Странно было, что Коннора вообще оставили в живых и не скормили Девятому, по-видимому, сохранив как пример для подражания. Мутация, к которой стоило стремиться. – Либо так, – остановилась женщина помоложе у стены вместе с доктором Коулман, нервно курящей. Она бы хотела съязвить, мол, я даже рада этому, но Ребекка нервничала не просто так. Предстоящее пугало своими возможными исходами.* * *
– Терпи, – остервенело прошипела доктор Коулман, стоя в самом отдалённом углу этой камеры пыток, являющейся эдакой врачевальней. – Терпи… – расщепляется её голос в оглушающем визге. Она бы взяла Девятого за бронированную пластинами изящную руку, но остаться без своей конечности не очень бы хотелось. Да и RК900 полностью обездвижили, приковав боком стальными креплениями к немного прожжённому кислотой операционному столу. Полностью, да не полностью – голову со вскрытой черепной коробкой приходилось фиксировать опасающимися краёв раны руками, ведь, заковав и её, не останется прямого доступа к мозгу. Гибрид молчал. До последнего молчал. Молчал, когда его обездвиживали, старался молчать, когда ему на живую с острой резью жужжания спиливали теменную кость. Но не смог молчать, когда через височную долю продевали стойкое к кислоте колечко, а длинные проводки впивались глубоко в мозг, обволакивали, проникали тончайшими иглами прямо к центру… От недюжей силы пытающегося извернуться хвоста крепления начинали поскрипывать. У этого объекта обнаружился особенно низкий болевой порог, ему бы вкололи лошадиную дозу обезболивающего, не растворись оно в организме бесполезной водичкой, не сожгись хлипкая игла в кислотах, если бы та вообще не сломалась об броню на первых этапах введения. – Терпи, – настойчиво зарычала доктор, желая уйти отсюда как можно дальше, но не имеющая сил оставить такую процедуру без контроля. – Ты же хотел разговаривать со мной. Помнишь? Сведённые в нечеловеческой боли брови чуть приподнялись, когда объект попытался посмотреть на единственное в его жизни близкое существо. Она не должна была этого видеть. Умоляла бросившего этот плохо изученный участок космоса Всевышнего, чтобы этого не случилось. Но из уголка полузатяного защитной мембраной глаза прокатилось что-то чистое, что-то не ядовитое, прозрачное, скатившись по линии носа. Что-то, всегда неконтролируемо выступающего от таких адских болей. «Больше не хочу» – шевельнулись тонкие губы. Он научился понимать язык людей быстро, языку жестов – ещё быстрее, а она, в свою очередь, научилась читать по губам из-за его неспособности озвучивать сказанное. Новый тонкий чувствительный тросик протыкает новый участок мозга, и полуксеноморф взрывается несносным воплем, а хвост сбивает к чертям все три зазвеневших по полу крепления. Неконтролируемый взмах со свистом – человек падает на закреплённое туловище и заливает его вместе с операционным столом стремительно разрастающейся тёмно-бурой лужей, а другие учёные-экзекуторы отпрыгивают от вырвавшегося четырёхметрового костистого хлыста. – Вот чёрт… – несдержанно выругалась Ребекка, равнодушная к таким кровавым сценам, и сорвалась с места.* * *
– И ничего. Ну же, говнюк, ты же знаешь, как хорошо Вейланд-Ютани оплачивает наёмников. – А их похороны они тоже хорошо оплачивают? Чур меня в крематорий. Развеешь потом по космосу, транжиря выделенные к похоронам деньги в турне по звёздам. – Идёт, – согласились по другой конец «провода» и, судя по шуршанию, кивнули. – Задумался о смерти? Ни как и тебя кризис среднего возраста застал? Гэвин, глухо угукнув, разложил на столе графический планшет и открыл программу со сразу же выскочившей на экран нарисованной схемой датчика движений ксеноморфов. Данное устройство наёмникам выдавали всегда потасканное, предпоследнего поколения, так что приходилось осваивать навыки инженера и довольствовать тем, что есть. Хотя бы голяком не отправляли, и на том спасибо. Да и сам мужчина любил часами копаться в микросхемах, чего уж там. – В общем… Открывается окно с новым файлом. – Восточный район, b-4… «Перо» проводит по планшету линию… – Джеффри. – Минус шестой уровень… Линия закругляется наверху и ползёт прямо-пропорционально первой.. – Иди на… – глухо произносит Гэвин, раздражённо облизывая ранку на губе, когда его перебили продолженными координатами. Внизу незаконченного овала образуется первый кружок. – Всё понял? Запиши. Кризис – дело такое, к его приходу и память барахлить начать может… Второй неровный кружок. Рядышком. Сохранить. – Джеффри, «на хуй», – нажимается кнопка «отправить», – это туда. И быстро пропечатывает в следующем сообщении стрелочку, указывающую точно на рисунок фаллической формы. Судя по повисшей тишине с тяжелейшим вздохом через три секунды – капитан открыл послание и сейчас любовался старанием своего приёмного сына. Будь тот в данную секунду рядом – он бы непременно обворожительно улыбнулся, пока протягивал новый рисунок «папочке». – Нда-а-а… – протянули где-то через полминуты. – С кризисом среднего возраста я что-то погорячился… – Есть немного, – ответили беззаботно. – Гэвин Рид, тридцать шесть годиков… – оценили поделку, мысленно подрисовывая корявым детским почерком эту надпись. – Гэвин, слышишь, тебе тридцать шесть, а ты до сих пор рисуешь хуи. – Так точно, сэр. – Надо было тебя на Новую Землю отправить и определить в школу искусств вместо десанта. Сидел бы, рисовал фаллосы вместо чудных земных пейзажей. – Оплошал, старик. Бывает, – изрекли глубокомысленно. – Ничего, все мы ошибаемся. И всё бы ничего, прозвучи такой меланхоличный тон в подобающем случае, а не в данном. Но нет же, Гэвин Рид в тяжёлых ситуациях отпускает неуместные тупые шутки и гадко язвит. Он неисправим. Этот морпех вообще был крупной такой занозой в заднице всех спецотрядов, однако извлекать её никто не собирался – ни один наёмник не кинется в без пяти минут улей в одиночку и не выйдет оттуда живым, изрядно побитым и довольным, будто это не его спину только что прожгло кислотой. Они оба знали, что после этого разговора Рид, облив начальство ещё парой ласковых, всё равно пойдёт и выпотрошит десяток-другой тварей. Подумаешь, монстры. Херня какая. Шахты большие, местные вредители не сидят в одной точке, а поодиночке против профессионального бойца с импульсной винтовкой не факт, что выстоят. Королева давно мертва и не предвидится, так что с её исчезновением её визжащие рядовые солдатики несколько отупели и стали расхлябанными. Но это не означало, что их стоит переставать опасаться. Гэвин не недооценивал полуорганических созданий, напротив. Просто, наверное, не боялся смерти. Они оба знали так же, что на Новую Землю доступ беженцам перекрыт. Никаких средств не хватит, чтобы туда пробиться и зажить нормальной человеческой жизнью, да и Рид вряд ли уже сможет таковою жить. Неоднократно поражённое кислотой исшрамлённое тело ещё можно починить, а вот изгаженный теми же соками разум… навряд ли. Однако, даже свыкнувшись со своей нелёгкой, он был бы не прочь взглянуть на эту голубую планету хотя бы одним глазком, – думал морпех, натягивая термобельё на извращённую жуткими ожогами поджарую спину. Говорят… там красиво. BG-386 – тоже по-своему красива, со своей пышной растительностью после терраформирования, простилающейся буйными джунглями в отдалённых регионах. Однако её населяла не только колония людей. А вопрос по поводу еды и воды всегда оставался открытым. Так что как родился на этой грёбаной BG-386, так на ней и подохнет. Без вариантов, – заканчивал Гэвин не только безрадостные мысли, но и сборы на задание, плотно застёгивая бронежилет поверх десантной экипировки.* * *
Subheim - Howl
– Ничего, – похлопали молчаливого доктора рукой по плечу. – Регенерация у него похуже, чем у обычных ксеноформов, но всё ещё в десятки раз превосходит нашу с вами, – хохотнул коллега по цеху, стягивая защитные очки. Опасность миновала. И не может двигаться. – Так что через пару суток будет как новенький. Ребекка, докуривая вторую сигарету в коридоре, прополоскала рот водой, чтобы несильно пахло табачным перегаром, который Девятый так невзлюбил, и с тяжёлым сердцем вернулась в камеру пыток. Рука без спецзащиты проводит по ребристому плечу, а морфа с дырой в голове и мелькающим диодом не реагирует. Женщина вдруг задумывается в своих попытках отвлечься от картины реальности. Задумывается о том, что строение мощного тела, если заменить чёрный экзоскелет на обычную кожу, почти полностью переняло черты человека: плечи оказались куда шире статичного строения ксеноморфов-солдат, а торс не был настолько по-осиному тонок. С такой тушей особо по вентиляциям не полазаешь, – разговаривала она мысленно сама с собой, невесомо поглаживая совершенно не гладительное предплечье. Тем и лучше – на одного вентиляционного лазутчика меньше. Хотя вряд ли чрезмерно гибкое создание считало это проблемой. Все крепления сняли, халатно оставив лежать на столе вот так, без мер безопасности. RK900 же не может сейчас шевелиться – двигательный отдел мозга перебит. Доктор Коулман же всё контролирует. Всё контролирует и сидит возле хирургического стола. Девятый и правда через двое суток заживит свою распиленную голову, начнёт двигаться, через четверо – пытаться воспользоваться диковинным оборудованием, неумело, с опаской, через два года забудет о его существовании. А пока… Пальцы обхватывают твёрдое запястье монстра, рядом с некогда скрюченной в агонии, уже расслабленно бездвижной крупной ладонью. А пока, здесь и сейчас, не через два года, в данную секунду, он боком лежит на прожжённом хирургическом столе, не может двигаться, смотрит в одну точку застывшим бледно-голубым льдом, а доктор Коулман сидит рядом и всё контролирует, окружённая двумя трупами, яркими лампами и сводом нелёгких мыслей. Здесь и сейчас. Не через два года. Потому, что через два года, перед его четвёртым днём рождения, Гроувз прикажет скрестить Девятого и Двадцать первую, и допустит самую огромную ошибку.* * *
– Ну что, готов к просмотру ксено-порно? – поддразнил учёный коллегу, сидя за панелью управления селекционного отдела перед бронестеклом, за которым на него смотрел прикованный гибридный ксеноморф. Делал вид, что смотрел – глаз-то нет. – С этой грёбаной работой только такое порно и посмотришь, блядь… – посетовал мужчина, усаживаясь в кресле поудобнее. – С чего вообще дали разрешение на случку? Это опасно. – Опасно – перечить мистеру Гроувз. Доктора Коулман на время перевели в другой отдел. Вот и завозились сразу же. – Тем и лучше. Она слишком заигралась в мамочку. – Да, но… – научный сотрудник ни то согласился, ни то не очень, ожидая сигнала для разблокировки камеры. – Я слышал, что без неё объект стремительно приобретает девиантное поведение. Уже давно должны были объявить об удачной транспортировке номера Девять и запросить разрешение на заведение в испытательную камеру. Но сигнала так и не поступало… Ожидаемого сигнала. – ВСЕМ СПЕЦОТРЯДАМ НЕМЕДЛЕННО ВЫЙТИ НА СВЯЗЬ С ПОСТАМИ, – равнодушно сообщил механический женский голос с прокатившимся по стенам эхом. – БОЕВАЯ ТРЕВОГА.* * *
Уборщик как уборщик. Что обычно собирают с указанной территории уборщики? Мусор, опавшие листья, немного непотребств особенно беззастенчивых людей, грязь. Здешние уборщики собирают трупы. Только трупы. Сотрудник клининга Вейланд-Ютани в химзащитном комбинезоне уже лет двадцать никак не реагировал на подбираемые им сейчас смердящие ошмётки разорванного пищеварительного тракта, он знал, куда и кем устраивался, поэтому молча закинул ещё один склизкий кусок в контейнер. Омерзение вызывало не это. Его вызывало то, что было заковано за его сгорбленной спиной в спокойном ожидании окончания уборочных процедур. Оно не вертелось капризно, как любой другой ксеноморф, даже не смотрело в сторону человека. Его можно было бы и не заковывать вовсе – не кинется на рабочих без метафорической метки смертника, но безопасность превыше всего – твердил Вейланд и продолжал штамповать морф, что временами уже слишком напоминали человека по интеллекту. И плохо изученная психология гибридов в синтезе с такой силой могла закончиться не очень хорошо. Лишь однажды взглянув на пришельца, ты понимаешь, что даже близко не знаком со словом «жестокость». Откуда тебе знать, что может возникнуть под почти человеческим черепом, под которым не выветрились естественные инстинкты убийцы? Они хотели обуздать вид, использовать в качестве универсального оружия, поэтому пришлось идти на такие крайние меры. Мужчина, пройдясь по железному полу влажной тряпкой, до последнего оттягивал момент, когда ему придётся повернуться к уродству, просто потому, что надо пройти мимо. – Мог бы дожрать, – с несдерживаемым отвращением плюнул он, обходя скованную злополучную тварь, не выказывающую взаимных чувств. Лишь ледяное равнодушие, поселившееся в серо-голубых глазах ещё очень давно. – Отродье… И тогда эти глаза всё же метнули кислотный взгляд, а трекер на виске загорелся непрекращающимся красным. – Я думала, ты изучил протокол безопасности, когда был призван сюда работником, – презрительно дёрнула губами появившаяся в разблокированных массивных дверях Ребекка, поперхнувшись в сторону, чтобы скрыть прокуренную хрипотцу. И жёстко добавила: – С объектами нельзя разговаривать вне контролируемой обстановки. Мужчина, волоча за собой тяжёлый контейнер с останками, затормозил перед доктором и посмотрел на неё исподлобья. – Я напоминаю тебе это, чтобы, не дай Бог, в следующий раз ты не повторил эту ошибку от незнания в присутствие мистера Гроувза, а он не решил провести тест с демонстрацией безобидности объекта по отношению к персоналу. Минуту назад тебя терпели не потому, что были зафиксированы. В следующий раз никто не будет закован, а после этого случая в контейнере окажешься уже ты. Он так и не выронил больше ни слова, понимая, что это были не угрозы, а банальные предостережения, и покинул закрывающуюся за его спиной камеру. Доктор Коулман же осталась внутри, тяжёло вздыхая и позволяя Девятому выбраться из крепчайших оков. «Я знаю, что я уродлив», – звучит как всегда прохладно и отстранённо в её наушнике, а индикатор на виске противоречиво горит красным, обозначающим злость.* * *
– АКТИВАЦИЯ АВАРИЙНОЙ БЛОКИРОВКИ. ЗАКРЫТИЕ ТЕРМОСТВОРОК. ВКЛЮЧЕНИЕ СТОРОЖЕВЫХ ОРУДИЙ. Отродье. Копьё вонзается между лопаток и с багровыми брызгами выходит из выгнувшейся груди, а гибкий костистый хвост медленно, словно играясь со своей забившейся в судорогах жертвой, продевает сквозь податливое мясо по одному позвонку. «Отродье» – неосторожно шикнул сотрудник минуту назад, ступая поодаль ведомого за крепления мутанта. А сейчас он врос в пол, не имея сил сдвинуться с места, и смотрел. Смотрел, ловя вытянувшимся в ужасе лицом горячую алую жидкость, как вставшая во весь рост тварь хватается когтистой рукой за плечо и с брезгливостью снимает со своего хвоста предпоследнюю, уже захлебнувшуюся собственной кровью жертву. Не вышло – позвонки застряли в костях. Тогда Девятый, ощерившись, взмахнул хвостом, скидывая с него тело как мешок с дерьмом, отвалившийся куда-то к противоположной железной стене, мелькавшей красными огнями орущей в уши сирены. И в это красное мельтешение отлично вписывался не менее кровавый диод приближающегося к человеку чудовища. Оно, с неприязнью перешагнув ногами валяющиеся под ними развороченные тела людей и андроидов, всё надвигалось, надвигалось, а взгляд был прикован к задыхающемуся в ужасе мужчине. Практически все сотрудники носили наушник. Поэтому в нём прозвучало: «Да, я отродье. Но кто создал меня таким?» Если он говорил – он чёткой синхронностью сопровождал каждый звук движениями губ и языка, так, что можно было счесть за настоящую речь. А по телу бегут мурашки от её материализовывающегося холода, вынуждая исступлённо отступать назад с широко распахнутыми веками. Дёрнешься за валяющимся массивным импульсным оружием – оно дёрнется быстрее, и ты не успеешь опозориться неумением держать винтовку в руках. Не дёрнешься – оно разорвёт тебя медленнее, со смаком, вкушая каждое мгновение твоего сиплого крика беспомощности, как и любая чистокровная тварь. – Н-нет… Не надо… – провыл сотрудник, приникнув спиной к стене и смотря безумными глазами, как на красных сигнальных огнях отбликовывают металлические позвонки размахивающего четырёхметрового хлыста, на них же блестит исподлобный взгляд надвигающейся непропорционально огромной тени. – У мен-ня… ведь дети… И брошенный не в свою партию козырь пробивает копьё, сквозь хрупкую грудь да в позвоночник с немыслимым хрустом, а тварь шипит на ухо, уже не синтетическим шёпотом, используя мимику и дыхание: – Их тоже Отродьями зовёшь, так как они без своего ведома вобрали в себя черты обоих родителей?.. Во рту человека взбулькивает, а с нижней губы тянутся вязкие тёмно-алые нити, покачиваясь. Тварь смотрит затенённым, помаргивающим красным человеческим лицом в другое человеческое лицо, слышит жизнь, чувствует жизнь, сердце всё ещё бьётся, слух всё ещё улавливает шёпот, а глаза всё ещё видят чужие поблёскивающие. Хвост внутри грудной клетки скребнул по позвоночнику и развернулся, а кончик с медленным упоением разворачивается вверх. – Хороший отец, – с великим трудом произносит шипением Девятый равнодушно, посчитав, что следует говорить с ними одним и тем же способом, на одном языке. На языке боли. – Такой же, как и учёный. И глупую голову в ту же секунду, с заботой не позволяя вдуматься в сказанное, проламывает вонзённый хвост, и острейший кинжал с хрупом выходит из деформировавшейся под таким напором макушки, с удвоенной силой вырываясь назад из поваленного тела. Возню любая тварь учует ещё до того, как она придёт сюда, и гибрид, расправившись с последним агрессором, одним мощным прыжком пробивает решёточный люк вентиляции на низком потолке… – В ВЕНТИЛЯЦИИ ЗАФИКСИРОВАНО ПОЯВЛЕНИЕ КСЕНОМОРФОВ.* * *
Это место оно знало, тихо юркая меж узких пыльных развилок. А не знало бы – любой из его рода прекрасно ориентируется в незнакомых окрестностях, используя эхолокацию. А не могло бы – указатели на запутанных коридорах для заплутавших в их паутине, видневшиеся сквозь решётки вентиляции. Но оно знало это место. Оно использовало эхолокацию. Оно умело читать. По указателям в том числе. – Говорит сотрудник спецотдела Виварий, – тот по десятому кругу перещелкнул все камеры с накрепко закованными подопытными ксеноморфами. – Все объекты на месте. Откуда он взялся? Где-то сзади с болтов слетает решётчатый пласт потолка и падает с железным грохотом о пол. Оглушающим куда хлеще бьющей сквозь уши прямо в застывший разум сирены. Учёный оборачивается с таким трудом, словно в его суставы кто-то не очень добрый насыпал песка, и такие простые движения теперь казались непосильными, отзывались торможением и скрипом. Возле мелькающего красным пульта управления стояло оно. Стояло с прямой осанкой, смотрело в упор, а синий диод в виске увещевал в том, что тварь абсолютно спокойна. Но откуда это знать человеку, работающему исключительно с чистокровными тварями?.. Застывший ужас в глазах приковало к плавно изгибающемуся бликующему хвосту в крови – змея сама загипнотизировала растёпу-заклинателя, потерявшего дудочку. Девятый мягко приложил к своим губам указательный палец, стоя передом к безоружному, а ладонью второй руки уже нажимал на ту самую красную кнопку за спиной, которую нигде и никогда нельзя было нажимать, но она почему-то везде упорно существовала. «Будешь молчать – прикажу им не убивать тебя» – Ты же RK, верно?.. – он и вправду никогда не виделся с объектами другого отсека, знал только то, что они разумны в человеческом понимании этого громогласного слова. И все имеют диод на виске. Просто пытался говорить на равных в своём не лучшем положении. И это оценили. Объект моргнул, как бы соглашаясь. В то время как все крепления по ту сторону бронестекла были разжаты, а их многочисленные заточенцы с приглушёнными стенами визгами выбирались из своих оков. – Что ты делаешь?.. – задал свой самый глупый вопрос за всю жизнь работник Вивария. Сбегаю. А что, так с виду и не скажешь? – сверкнули в отсветах ярких ламп глаза неожиданной иронией, когда голова чуть наклонилась к плечу, но произносить в наушник никто ничего не стал. Этот человек всё понимал и шантажу отлично поддавался. Ладонь двинулась в сторону кнопки отжатия дверей… – Не надо! – воскликнул он боязно, сорвавшись с места на интуитивном уровне, но тормозя от предупредительного взора. Оно смотрело слишком по-человечески… «Ты будешь жить» Девятый впрямь не желал и не любил убивать людей без крайней необходимости. Продолговатая, покрытая хитиновым панцирем, голова высунулась из пробитой им бреши в потолке, челюсти обнажились, исходясь паром и как бы намекая на помощь с расправой. Однако гибрид, упёршись ненавистным угрожающим взглядом в уже очутившегося здесь послушного ксеноморфа, низко заклокотал по-звериному, а острия на его спине затрепетали от вибрации. Принявший свою участь человек стоял на месте и смотрел в пространство, беззвучно шевеля губами под вой сирен, а Девятый, поймав того на неозвученном слове, одним плавным махом скрылся в вентиляции, с каким-то больным интересом проверяя на прочность этого слова.* * *
Коготь пальца с хрупнувшим хлюпом впился в висок над горящим индикатором, и по скуле сначала заструилась межпанцирная горящая голубым кислота, капая вниз и шипяще прожигая обшивку. За ней потянулась тёмно-багровая кровь, уже не кислотная, когда коготь под сдерживаемый болезненный визг проник глубже в височную долю, подтягивая один из проводков и разрезая его внутри. Девятый, сидя со сложенными в узкой вентиляции ногами, упёрся лбом в стенку и крепко зажмурился, вдевая в свою голову второй коготь и подцепляя им слишком крепко вросший чип. В нём уже не было надобности. Единственное близкое ему существо надолго отозвано отсюда, разговаривать здесь больше не с кем, а оставлять своё перемещение доступным для других ксено-биологов не представлялось желаемым. Остриё клинка-пальца с невыносимой болью проникает в мозг, изо рта вырывается тихий свист, хвост неконтролируемо бьёт по обшивке вентиляции наконечником. Девятый сгибается сильнее, вжимается в стенку лбом плотнее, когда схваченный прямо в плоти чип вытягивается наружу. А вместе с ним стойкие к кислоте проводки режут голову раскалёнными бритвенными лезвиями. Гибрид чувствовал, как эти ниточки выскальзывают изнутри и отрываются от нервных отростков, заставляя вздрагивать от каждого раздирающе громкого разрыва, обливающего черепную коробку горячей пульсацией, а лицо – едва ли не человеческой кровью. Последняя, особенно длинная, нить калённым червем неохотно вылезает из центральной доли, повреждая собой нервную систему и вызывая выкручивающие волны рези по всему телу. А Девять как всегда смиренно морщится, застывая на месте с небольшим кровавым кратером в виске и отбрасывая приглушённо звякнувшую безделушку в сторону. По стенкам лениво ползут тени вентиляторных лопастей, но Девятого здесь формально нет. Здесь есть его скорченное в боли тело, есть его чип, но сам он ровно в эту секунду раздирал пехотинца, в первый и последний раз защищая выпущенных им же ксеноморфов от прямого огня, внедрившись в тело и разум самой сильной особи солдата. – ИНВАЗИЯ КСЕНОМОРФОВ ЧЕТВЁРТОЙ СТЕПЕНИ. ПОВТОРЯЮ, ИНВАЗИЯ КСЕНОРМОФОВ. СОХРАНЯЙТЕ БДИТЕЛЬНОСТЬ, СПЕЦОТРЯДЫ УЖЕ В ПУТИ. Оно споро передвигалось по высоченному, мигающему красным, потолку, оценивая обстановку и, будучи за неимением Королевы ферзем, приказывало очередному подчинённому ксеноморфу ворваться в очередную камеру с сородичами, тем самым высвобождая ещё пяток орущих тварей. Снизу слышалась многочисленная пальба, выкрики командиров и многоэтажная матершина солдафонов, вперемешку с пищащей трелью реагирующих на движение сканом турелей. Но пробирочные твари оказались куда умней своих предшественников. Они бросали под огонь самых слабых, а сами внедрялись в вентиляции, затаскивая в них самых ближних, безумно орущих жертв. Девятый, контролируя обстановку через выбранную особь, незаметно полз в тени и регулировал багровую ситуацию со стороны, попутно разбивая лампы. Он не хотел. Воплей, голов вон с плеч с помощью лёгкого взмаха хвоста. Но иначе ему не скрыться. Он не желал никому зла или смерти, но такова жизнь. Ты или тебя. Очередной обезумевший от полученных травм морпех хватается за костистый металлический хвост, будто его судорожные руки остановят ощущаемое каждой клеточкой движение сквозь его брюхо, а жало не выйдет из булькающее орущего рта. Девятый раскачивается в отдалённой вентиляции, одну ладонь прижимая к пожираемой пилящей болью голове, а когтями другой царапая запылившуюся обшивку не очень-то прочных стенок. – ВНИМАНИЕ ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ, – раздалось эхом по громоздким коридорам, утонувшим в красном свечении, тут и там усыпанным трупами, – ЭТО ДОКТОР ГРОУВЗ. ПРОИЗОШЁЛ СБОЙ В ПРОТОКОЛЕ БЕЗОПАСНОСТИ, НОМЕР RK900 ВРЕМЕННО НА СВОБОДЕ. ПРОШУ СОХРАНЯТЬ СПОКОЙСТВИЕ И СЛЕДОВАТЬ ПРОТОКОЛУ, СОХРАНЯЯ ЖИЗНЬ ДАННОЙ ОСОБИ. УВЕРЯЮ ВАС… ПРОБЛЕМА БУДЕТ УСТРАНЕНА. В этот день он совершил самую огромную ошибку. Он не усыпил объект газом перед свершением задуманного и не повторил инструкции подчинённым, уверенный в их ответственном отношении к очень скучной работе селекционером.* * *
– Простите, ребят, – обошёл Гэвин уже начавшие гнить тела с искренне извиняющимся выражением лица, – сегодня я не с вами. Болотисто-зелёные глаза в полумгле скользнули по изорванной чужими когтями экипировке, что своими кривыми лоскутами уже не сокрывала исполосованное взбухшее мясо, окантованное по краям цветом подгнившей синеватой сливы. Тела эти и вправду разносили по тихим шахтовым коридорам сладковатый душок, но не приятно-прелый, а гнилостный. Отдав молчаливую честь павшим, Рид двинулся дальше, игнорируя свист тормозящих составов поезда на монорельсе издали. Прибыл ещё один отряд чистильщиков. Он не любил работать в команде. Лучше надеяться только на себя, и сгинуть по собственной ошибке, чем надеяться на прикрывающего спину, которую в любую секунду сдадут врагу. Херовая прагматичная логика, неоднократно спасшая одну не очень-то весомую жизнь. Возможно, это лишь совпадение, и Рид не был прав в своих суждениях. Возможно, он был прав на все сто, поэтому и разменивал четвёртый десяток. Но какая разница, если этот своенравный наёмник уже шагает по очередной, якобы стерильной, шахте, периодически натыкаясь на подгнивающие трупы обыкновенных военнослужащих с их искорёженными прожратыми лицами? Длинные железные коридоры с подсветами вертикальных люминесцентных ламп продвигали бесцельный путь заранее, а датчик движения на руке молчал. И Гэвин двигался дальше. Отдельно от привыкшей к этому человеку группе, которая обязательно выдвинется на помощь исключительно после прямолинейного тревожного зова. Возможно, родись он в другом мире, в других регалиях, Рид стал бы каким-нибудь несносным детективом, расследовал бы отвратительные, смердящие вонью жестокости и разложения дела. Но он родился здесь, здесь он и существовал, снующим дулом винтовки ощупывая видимое пространство уходящего далеко вглубь подсвеченного коридора. Взгляд спотыкается о труп почти расщеплённого в своей кислоте ксеноморфа, а разум, хоть и насторожившийся, думает: а вот был бы я где-то там… А где там? Опять в иной вселенной, где нет пришельцев? Возможно, именно этот разум его и спас, недоумевающий от состава событий. Уродцы разлагаются очень быстро из-за собственной кислоты, в отличие от людей; никаких сигналов SOS Рид не получил за всё время, а его окружали исключительно многодневные трупы и убитые им же недавно ксеноморфы. Никого, кроме него, здесь в последние два дня не было. Эта несостыковка напрягала. А издали поддувало лёгким свежим сквозняком. Держа дуло импульсной винтовки наизготове, Гэвин не без опаски озирался по сторонам не очень-то широкой траншеи, заразно влекущей вглубь себя как можно дальше. Озирался, да, но после многочасового штурма грёбаных шахт не мог не закурить, мысленно представляя впереди обваливающиеся породы. Он не знал, что тварь, регенерирующая неподалёку, сможет учуять этот сигаретный дым. Но Отродье, приподняв сомкнутые болью регенерации веки, метнуло серый взор в сторону исходящего дымом тепла за множеством стен. На это тепло откликнулся и ксеноморф, скрывающийся в тупиках вынужденно широкомасштабной вентиляции.* * *
Fight or flight
Датчик на руке запищал и мелькнул красной точкой на геолокаторе, перемещающейся с завидной скоростью, и десантник, делая вид тупого удивлённого солдата, отшагнул назад. Почему он не вылетел из десанта вместе со своим прескверным характером? Он мог скрывать свои эмоции под другими, мёдом привлекающими мух-ксеноморфов. Ну или говном, тут уж кто как воспринимал Гэвина. Сверху, где-то издали с эхом, уже торопливо стучало металлом перебирающих когтей о металл, а «тупорылый курсант-новичок», ступивший на оккупированную территорию некогда хозяев отсека, уже умерщвлённых, затормозил, вслушиваясь в отзвуки. Позади двенадцать сбежавших ксеноморфов. Осталось в живых, если округлить, два десятка. Если сильно понадеяться на отряд – восемнадцать. В приказе точного количества озвучено, к сожалению, не было. Таких людей просто бросали в закрома, выживаешь – держи премию. Не выживаешь– увы и ах. Дерьмо случается. Ты знал, где ставишь свою подпись. Захотелось осушить ещё пару-тройку шотов, помимо опрокинутых на дорожку. Дуло с тихим попискиванием заряжается в цель, что ожидаемо вылетела с потолка в точно рассчитанном человеком месте тенью, но её вдруг молниеносно сбивает другая крупная тварь, грубым броском сбоку снося с намеченного пути. С выстрелом слышится типичный взвизг, а уродцы комом летят в перекрёстный коридор, после чего быстро замолкают, позволяя вакуумной тишине захватить своё законное пространство. Гэвин, смачно ругнувшись под нос, перехватил оружие покрепче и направил точно вперёд, пригнувшимся двигаясь возле стены до самого поворота и резко выворачивая, приготовившись стрелять. Но стрелять было не в кого – тварь с датчика, почувствовавшего почему-то только одну её, была обезглавлена. Мужчина сдавленно ругнулся ещё раз: – Блядь, что за херня?.. И огляделся. Твари точно было две, он мог поклясться, и одна, что покрупнее, с каких-то херов, накинулась на другую. В приказе сказано: зачистить шахтовую зону Вейланд-Ютани после инвазии ксеноморфов четвёртой степени, произошедшей два дня назад. Таких масштабных, к слову, не случалось ещё со времён Шестой, что уволокла за собой ещё и древнюю Королеву дополна. А маток больше не держат в лаборатории, по сей день занимающейся каким-то очередным блядством. Рид, стиснув зубы, раздражённо развернулся назад и… вмиг обомлел. Пред ним стояло самое что ни на есть отродье. Человеческое, мужское лицо… дуло массивной винтовки непроизвольно опускается. Суровые, глядящие в упор с каким-то уличающим прищуром глаза… в коленях почувствовалась предательская слабость. Плотно сомкнутые, совсем не обнажающие клыки губы… от локтей до рук пронеслась крупная неконтролируемая дрожь. И тело. Громоздкое для стандартных солдат-ксеноморфов двухметровое тело. А может и того больше… Его не колошматило таким страхом ещё со времён выпуска с военной подготовки прямо в гущу тварей, а оружие дрожало в руках последний раз в девятнадцать лет. Девятый, удивлённый не меньше, с откровенным интересом в смягчившемся взгляде шагнул навстречу, привлечённый запахом без примеси лабораторной вони. А человек, от которого мгновенно начало разить феромонами страха, отшагнул назад, неверяще мотая головой. – Не подходи, выблядок, – сквозь зубы с рыком выдавил Рид, скрывая свой животный ужас под агрессией. Выходило со скрипом. В натянувшихся тетивой нервах. Ещё чуть-чуть – тетива с оглушающим звоном лопнет и хлёстко пройдётся по изуродованной спине, оставляя на теле очередной глубокий рубец. Что это вообще такое?.. Лицеёб оказался отсталым и перепутал вагину со ртом, после чего через девять месяцев на свет вылезло ВОТ ЭТО?! Оно, зажимая когтистой рукой простреленное плечо, кажется, совсем не винило человека в нанесённой травме, понимая, что адресатом был другой. И между пальцев сочилась не зеленоватая кислота, а… красная кровь?.. Девятый, убежавший подальше от исследовательского блока, удерживал не только руку, но и свои инстинкты, взбудораженные афродизиачным запахом страха, и, изменившись суровым лицом, приподнял обе конечности над головой, показывая свою безоружность. А человек всё не мог выстрелить. Сыграл человеческий фактор. Ты можешь десятками лет изничтожать ксено-уродцев, но, встретив такое, не сможешь двигаться. Внезапно ладони RK900, понимающего вполне логичную реакцию на себя, засветились светло-голубым, а за ними и между бронепластин замаячило этим свечением, обозначающим, как выяснили белые халаты, общение. Он бы сказал в наушник, что не причинит вреда, да вот незадача – на виске красовался затягивающийся кратер вместо чипа. Приходилось пользоваться своим… весьма своеобразным обаянием. В районе солнечного сплетения появилась последняя деталь в светящемся узоре – идеально ровный круг. И бешеный взгляд человека, спятившего окончательно, он привлёк. Первое в его жизни человеческое существо, выглядящее иначе, пахшее иначе. Рид отшагнул назад ещё раз, чудом не споткнувшись о ксеноморфа позади и не вляпавшись в его кислоту, и начал пятиться, когда неожиданно светящееся нестандартным цветом отродье увлечённо приближалось к нему. Он не мог совладать даже с собственным пальцем на спусковом крючке, что уж говорить о непослушно отступающем остальном, как обнаружилось в тридцать шесть, трусливом теле… А тварь всё приближалась, приближалась, шевеля губами, по-видимому, пытаясь что-то сказать, и от этого страх окатил с новой силой, от самой поясницы прокатившись по спине, леденящим ужасом врезавшись невыносимым клином холода в отупевший от него мозг. Читать по губам Гэвин, увы, не умел, а умел бы – не смог. – Я сказал, не приближайся, отродье! И Девятый, разочарованно сдвинув брови над переносицей, замер. А за его спиной медленно выдвигались лезвия из ножен…Секундная тихая заминка в клочья разорвалась оглушающим воплем из всё-таки обнажающей клыки раскрывшейся пасти, и хвост с металлическим звоном выбивает почти выстрелившее оружие из рук, а лицо окатило крутым кипятком.* * *
Бей или беги. Бей или беги. Подкашивающиеся ноги несли по сужающемуся коридору, нагоняющим на опалённый ледяным страхом разум откуда-то взявшуюся клаустрофобию. И вдруг свет гаснет… – АВАРИЯ В ЭНЕРГОСИСТЕМЕ. ЗАДЕЙСТВОВАНЫ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ГЕНЕРАТОРЫ. СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ, ПОМОЩЬ УЖЕ В ПУТИ. Дыхание спирает. Глотку сковывает стальной цепью. Кровь на лице противно стягивает кожу. А ноги бешено несут куда-то вглубь потонувшей в красном, прерывающемся на темноту, траншеи. Он никогда не бежал говёным трусом, он всегда бил, и сейчас ударил, почти успел, но тварь скрылась в вентиляции, предварительно стеганув по роже клином-наконечником позвоночнообразного хлыста…Оно ведь дружелюбно относилось, но нет же, надо как всегда открыть свою поганую пасть, из-за чего раскрылась уже другая, куда хуже, чем его. Однако было уже поздно сожалеть. Он уже бежал с зажатым в трясущихся руках глоком, слабоватым для брони чужих… Где-то сзади гремит в прерывающейся темноте и затихает, а потом металлические пластины с потолка издалека начинают валиться на пол уже навстречу. Гэвин резко разворачивается в другой коридор, а тварь позади выпрыгивает из вентиляции, приземляется на четвереньки и одним мощным броском кидается на человека.Jon Ekstrand - A Long Way Back
Рид повалился на живот, больно проехался, инстинктивно поворачиваясь на спину, и вдруг понял… Зря. Он задышал быстро-быстро, распахивая чудом уцелевшие глаза, один из которых рассекло тонким порезом через нос и по щеке. Девятый навис сверху, придавливая хрупкое сопротивляющееся тело своим весом, и с тихим звоном зашипел, приближая распахнутую пасть к морщащемуся лицу. С его обнажившихся блестящих в красном свете клыков потянулась прозрачная слюна, капая на повреждённую горбинку и внезапно обезболивая собой кровоточащий порез, а не разъедая ещё сильнее. Уже не такое человечное, лицо клонилось всё ближе, и Гэвин, крепко зажмурившись, прижался щекой к холодному полу и до скрежета сцепил зубы. Пережатая обвившимся хвостом рука с вывалившимся пистолетом начинала неметь, а вторая, под видом тщетных попыток высвободиться, вынула чеку с неслышимым щелчком. Если уж сдыхать, то забрать это отродье с собой… Оно дёрнулось в такт со знакомым звуком и замерло, прикрывая рот от неприятного удивления и чуть отстраняясь. Рука почти подбрасывает гранату вверх, но отродье, недовольно завизжав, резво спрыгнуло с мигом подскочившего тела, скрываясь в дыре на потолке. И Гэвин кидает гранату вдогонку, отбегая в сторону. По коридору разнёсся оглушающий грохот взрыва, под который человек рванул в другой коридор. Датчик всё ещё не засекал движение этой твари… Едва ли не взвыв, Рид бросился за такой же тонущий в красной полутьме поворот, и ещё за один, и ещё… От адреналина ноги несли всё быстрее, а лёгкие выдерживали напрочь сбитое глубокое натренированное дыхание. Он не видел чудовище, не слышал, но знал – оно здесь. И оно идёт за ним… Поворот. – … СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ… Очередной глубокий вдох. – … ПОМОЩЬ УЖЕ В ПУТИ. Шипящий выдох. Поворот. Гуляющее между стен эхо безразличного громкоговорителя. Страх застревает в глотке. Поворот. Тело колотит от накатывающего волнами ужаса. Страх темноты возвращается… Поворот… Тупик. Попеременная темнота перебирается в мечущееся агонией сознание. Страх темноты обвивает рёбра холодными склизкими щупальцами и сдавливает грудину. Широко распахнутые глаза смотрят на свою тень на стене, то тонущей в темноте, то озаряющейся кроваво-красным. Чёрный. Красный. Тень. Чёрный. Красный. Тень. Чёрный. Красный. Две тени. Вторая тень медленно разгибает спину с низкого потолка, из лопаток появляются лезвия. А Рид всё стоит. Длинные руки тени тянутся ко второй, человеческой. А он всё смотрит на театр теней. Грудь немыслимо сдавливают щупальца, забирая сбитое дыхание себе. А он и не сопротивляется. Душа забилась в угол и дрожит. Чёрный. Красный. Тень всё ближе. Темнота.