Золотой - цвет лета

      Никто не знает когда вдруг он полюбил жёлтый. Такой яркий, ослепляющий цвет; он создаёт уют, но подходит не всем. И никогда парень не думал, что этот цвет, можно сказать, станет тотемным.       Этот мягкий перелив золотистых колосьев пшеницы когда-то давно влюбил в себя и заставил по-другому относиться к нему. Загородные поездки к бабуле ещё никогда не начинались именно так. Он и раньше проезжал мимо полей, но тогда было достаточно пасмурно и золотистый цвет ярко выделялся, мягко шелестя по пушистому небу. Тогда ещё солнце не скрылось окончательно, отчего цвет казался поистине золотым.       Донмён влюбился. Он даже не представлял, что можно бредить таким обычным цветом, который он стал замечать везде, как только начал думать о нем. Даже жёлтый цвет в светофоре он рассматривал на протяжении всего того времени, когда он светил. Парень заметил, что на некоторых светофорах оттенки отличаются. Совершенно немного, но он замечал даже такие мелочи. Он не знает зачем.       Тогда, влюблённый в цвет, он влюбился снова. Лёжа в поле в ясный день, когда солнце светит, но не печёт, и можно рассматривать облака, представляя чудны́х существ, он слышал музыку. В один момент Донмён подумал, что эта музыка играет в его голове, но так же он понимал, что этой песни он не знает. Так же он не знает обладателя этого прекрасного голоса. Парень осторожно выполз, медленно раздвигая высокую траву, и увидел недалеко музыканта. Цвет его волос был пшеничный, словно колосья. Казалось, что только подойдёт он к ним — и не найдёшь — настолько похож был цвет. Музыкант был облачен в джинсы с дырявыми коленками и жёлтую рубашку с закатанными до локтей рукавами, а из-под рубашки виднелась белая футболка с причудливым, но минималистичным принтом. Он сидел на таком стандартном клетчатом пледе, как в американских фильмах: красно-белом, рядом была бутылка с водой и ланч-бокс, внутренности которого видны не были. Чехла от гитары видно не было, видно, он принёс её просто так в руках, или же был ремень, который прятался за гитарой и прилегал к телу, а на хлопчатой сумке, цвета схожего с волосами парня, был нарисован чудно́й динозаврик и звезды, словно он нарисовал все сам. Со стороны это выглядело невероятно уютно и хотелось подойти поближе, но Донмён боялся. Он снова прячется в траву и лежит, слушая песни собственного сочинения.       Несколько дней подряд они находятся рядом, гитарист все так же не знает о том, что у него есть тайный слушатель и, возможно, первый поклонник его творчества. Они никогда не пересекаются. Они не видят друг друга. Точнее, только он не видит. Донмён же может видеть его. Он восхищён его игрой, голосом, милой внешностью: щечки незнакомца были по-детски пухленькие и хотелось их потискать. Возможно, думал Сон, они одного возраста, либо Донмён немного старше. Хотя внешность обманчива и этому пареньку могло быть уже и под тридцать. А ещё он левша, что для Донмёна было немного непривычно — у него в окружении нет ни одного знакомого левши. Но теперь есть, или, точнее сказать, мог бы быть, если бы он все же решился подойти.       В один день он просто не пришёл. Донмён ждал весь день, на улице была прекрасная погода, но его не было. Лёжа в полной тишине, парень понимал, что лето кончается. Пшеница созрела и изредка семечки падают прямо на лицо, а он поднимает и рассматривает их на солнце. Тот цвет, в который он влюбился. Казалось, сейчас он не приносит такого наслаждения, умиротворения, как в первый раз. Он настолько влюбился? Теперь цвет тёплой пшеницы напоминает лишь о золотистых волосах того незнакомца, который внезапно исчез. «Наверное, он тоже не местный и уехал домой», — вдруг пришло в голову парня и он вздыхает, прикрыв глаза. Словно курортный роман — привязываться нельзя, ведь, возможно, вы не сможете встретиться вновь. На душе так тоскливо, а из глаз бегут тонкие ручейки слез, заползая в уши — приходится вытирать, ведь это неприятно щекочет.       Донмён и сам уезжает уже этим вечером, поэтому, наверное, так было даже лучше — последние четыре дня в одиночестве и тишине. Будто парень тот знал о нем и специально не приходил, чтобы Сон отвык от него.       — Привет, ты чего тут лежишь? — слышится голос сверху, чья-то голова создаёт прохладную тень над его лицом. Донмён открывает сначала один глаз, потом второй, и не верит своим глазам. — Ты чего, плачешь? Кто-то обидел?       Голос его, когда он разговаривает, такой же приятный, мягкий и шелестящий. Он совсем слегка шепелявит, но это, думает Сон, безумно мило. А ещё у него волнистые волосы торчат в разные стороны.       — Просто грустно. Ты больше не приходишь сюда. А я вечером уезжаю. Грустно, что я не смогу тебя увидеть и послушать твои песни, — Донмён выпаливает все на одном дыхании, даже не скрывая того, что он «шпионит».       — Прости, я немного приболел, пришлось сидеть дома. Зато я написал новую песню. Я тоже уезжаю сегодня, — вздыхает паренёк и вытаскивает из-за спины гитару. Донмён оказался прав — она на ремне, потому и не было чехла — незнакомец просто таскал её с собой, хотя, казалось, это было не совсем безопасно. — Хочешь услышать?       Сон кивает, выдавливая невнятное «угум», будто глотая, и садится, оставляя рядом с собой место. Парень садится рядом, настраивает гитару без всяких программ и тюнеров — на слух — и та звучит идеально прекрасно. Нейлоновые струны приятно ласкают слух, их звучание такое мягкое, а голос гитариста такой мягкий и успокаивающий, что хочется спать. Донмён влюбляется сильнее и внутри него летают бабочки. Он все ещё не знает имя незнакомца и только раскрывает рот, чтобы спросить, когда кончается песня, как тот представляется сам:       — Ли Гиук. А ты Сон Донмён. У меня окна напротив тебя выходят и я вижу тебя каждый день. Даже когда ты, пытаясь не спалиться, незаметно уходишь в поле и так же приходишь, — Гиук улыбается, а в глазах его играют звёздочки.       — Так ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе, — как-то грустно вздыхает Донмён, понимая, что совсем не умеет шифроваться.       — Я специально стал приходить сюда играть на гитаре, в надежде, что лично познакомлюсь, но, видимо, не судьба. Была. До этого времени.       Донмён смущен. За ним явно следили больше, чем он сам, раз даже имя знают. Наверное, их семьи, по крайней мере, их бабушки, знакомы и дружат. А они…       Гиук тянется ближе к Мёну и мягко целует губы. Внезапный поцелуй — и Донмён смущен ещё больше, но виду старается не подавать. Отчего-то он не говорит ничего, но когда Гиук хочет что-то сказать, то Сон делает то же самое и теперь смущены они оба.       — Если хочешь, это может остаться здесь. Пшеницы много и она не запомнит все.       — Зато я запомню.