Причудливый любовный треугольник

      Иногда единственный способ выжить — это стать подлецом, подумал Бернард, выслушивая жалобы Йена. Когда от многозадачного стресса — концерты, жена с ребенком, работа, хорошая мина перед родителями, внезапная новая любовь — от всего этого проявляется ранее никак не дававшая о себе знать мучительная болезнь, а единственной отдушиной оказывается только лучший друг, который всегда поддержит и поймет, и ничего не потребует, остается только упасть к его ногам и взмолиться о помощи. Как к единственному человеку, с которым не тяжело. С которым можно вести долгие и увлекательные обсуждения любимых книг Берроуза. С которым нет никаких границ. Почти как с самим собой. — Я не хочу ничего решать. Помоги мне, Барни. Реши за меня, как быть. Йен с отчаянной мольбой посмотрел на своего друга. Бернарда пронзило чувство смятения, когда он встретил взгляд широко раскрытых светлых глаз. Йен просит решить за него, с кем ему остаться: с женой и маленькой дочкой - или с любовницей. Просит быть мудрым настоящего глупца — Барни из мультика про Флинстоунов, как его называл Йен. У самого Барни таких проблем в жизни не бывало, он мирно жил со своей добродушной женой Сью, и роковые красотки на него не заглядывались. — А сам-то ты чего хочешь? — растерянно спросил он. — Я хочу слишком многого. Хочу не делать того, что должен. Не хочу ничего решать. Бернард сжал холодную дрожащую ладонь Йена в своих руках, вглядываясь в гипнотичный омут огромных светлых глаз. Йен не сводил с него пронзительного, доверчивого взгляда. — И что, ты вот так согласен принять все, что я предложу? — Да. Мне легче исполнить твое желание, чем решать самому. — Почему именно мое? Почему в последнее время он все чаще спрашивал совета, а ведь когда-то был для Бернарда наставником, хотя сам на полгода моложе. Они оба молоды — Барни уже двадцать четыре, а Йену еще двадцать три. Когда-то Йен открыл для него новые знания, раздвинул границы музыки и восприятия. Такой умный, возвышенный и веселый. И талантливый. И такой красивый. Настоящий лидер.       Что же с ним случилось? Куда делась его целеустремленность и знание жизни? Неужели все уничтожила эта проклятая нежданная болезнь? Или они были всего лишь маской? Это невозможно было понять. Порой Бернарду казалось, что Кертис словно подстраивался под каждого человека из своего окружения, притворяясь тем, кем его хотели видеть. Но каким был он сам? Когда-то он казался Бернарду таким бесконечно свободным, так восхищал и гипнотизировал своим пристальным взглядом, низким голосом, интеллектом, широтой кругозора и силой воли — весь он был словно недостижимый образец. — Самому слишком тяжело решить. — А если я предложу тебе что-то странное? - Бернард сказал это, не думая, и сам себе удивился. — Что? — глаза у Йена загорелись даже ярче, чем обычно. Все странное притягивало его к себе, и разговоры между ним и Бернардом на такие темы всегда были подобны увлекательному путешествию в неизвестное. Вспомнив об этом, Диккен медленно произнес: — Ну, например, если я предложу не выбирать никого из них. Все бросить, и отправиться бродить по дорогам. Он улыбнулся, показывая, что шутит. Барни ведь известен своей безалаберностью и глупыми шутками. На самом деле он чувствовал ужас положения Йена, и так неуклюже пытался отвлечь друга от проблем.       Йен не улыбнулся в ответ, только чуть приподнял брови, словно по-новому взглянув на Барни. — Вместе с тобой? — Что? — Бросить все и бродить по дорогам — вместе с тобой? — Почему? Разве ты этого хочешь? — А почему, как ты думаешь, я прошу тебя сделать выбор? Я хочу слишком много и слишком сильно. Я как будто падаю в пропасть. Ты — единственный, кого я хочу послушаться. И прежде чем ты спросишь почему, вспомни как часто ты меня выручал. Даже сейчас ты меня выручаешь, позволяешь жить у себя и не мучаешь. Все остальные меня мучают. Хотя Бернард вырос пофигистом среди удушающей депрессии своей родни, и нередко потрясал даже свою снисходительную жену легкомысленным отношением к жизни, сейчас он поверил Йену безоговорочно, (тот никогда ему не врал) и ощутил всю тяжесть ответственности за судьбу другого человека. Не просто другого человека — а его самого близкого друга. И от такой тяжести у него задрожали ноги и подогнулись колени. Он вдруг ясно осознал, что переживает родитель, отвечающий за выбор своего ребенка, хотя детей у него и не было — в отличии от Йена, недавно ставшего отцом. Бернарда охватил страх. Можно и правда уйти, сбежать от всех, бросить семьи — Сью ему близка, но Йен в каком-то смысле еще ближе — бросить группу с неимоверно плотным графиком концертов, бросить работу в промежутках между турами, которой все еще приходится заниматься ради каких-то денег, невзирая на номинальный статус популярной молодой группы, но статус в бумажник не положишь, а выживать надо. Оставить всех не особо близких друзей и эгоистичных коллег, вечно упивающихся своими страданиями родных, рациональную самостоятельную Сьюзен - и просто жить. Порой Бернард и правда хотел бы так поступить. Если сделать это, то на некоторое время станет легче. А потом кончатся деньги, и довольно быстро, а Йен его возненавидит. В стране кризис, работу найти нелегко, а уж таким недоучкам, как они с Кертисом, тем более. Но взять ответственность за такое на себя он просто не мог. Вот если бы Йен предложил ему то же самое, то он бы согласился. И был бы счастлив. Йен его кумир. Но где это видано, чтобы кумир шел за своим последователем? — Если бы ты этого и правда хотел, я бы согласился. Но ты сам говоришь, что не знаешь точно. — Согласился бы все бросить? И Сью? Вот так бы взял и предал ее? Я-то думал, ты ее любишь. Йен сказал это с жадным любопытством, пристально, изучающе глядя на Барни. У Бернарда заболела нижняя губа, и только тогда он понял, как сильно он ее закусил. Оттого, что Йен только что сделал ему больно своими словами. Но вопрос был здравым, и возмущаться тут нечем. — Люблю. Но согласился бы. А что тебя удивляет? Ты ведь тоже всегда меня поддерживал, ты столько для меня открыл, ты особенный, я всегда это чувствовал. — Вот оно что, — медленно протянул Йен, словно только что узнал ответ на важный для себя вопрос. — Что? — непонимающе переспросил Диккен. Вместо ответа Йен шагнул вперед, наклонился, и губами прикоснулся к губам Барни. Его рука легла на поясницу, притянув к себе — а глаза так и остались широко открытыми. Одно веко едва заметно подергивалось. — А ты хочешь? — тихо спросил он прямо в поцелуе, вдохнув вопрос. Потому что это был поцелуй — пусть легкое, но горячее соприкосновение губ. Одна часть Самнера — принадлежащая простому парню из Манчестера, требовала оттолкнуть Йена, но другая, взращенная на близости и раскрепощенности их дружбы, желала продолжения. Он чувствовал, что Йен испытывает его, и не хотел опозориться в его глазах. А еще он восхищался Йеном — как никогда и никем раньше. — Я первый спросил, — чуть-чуть, на сантиметр, оторвавшись от горячих губ, ответил он. — Я как раз проверяю. — И как оно? — Дай мне время понять. Йен снова поцеловал его, слегка прикусив многострадальную нижнюю губу, но эта легкая боль была терпкой и сладостной. Он проник языком в рот, и обвел кончик его языка своим. Барни еле сдержал стон. Из-под полуопущенных ресниц он следил за Йеном, который теперь был странно спокоен, в отличие от того, каким он был пять минут назад, когда молил о помощи. Было неясно, что он чувствовал. А Бернард чувствовал себя хорошо. Так хорошо, как совсем не должен был, учитывая обстоятельства. Но сейчас ему было все равно, и все неважно, кроме ощущения тела Йена, которого он прижал к себе, и гладил сквозь рубашку его спину, внезапно отчетливо ощущая его телесность и его нарастающее возбуждение. Так же отчетливо, как и свое. Йен оторвался от него, глубоко вздохнул, во взгляде — одурманенность. — И что мы будем делать? — Что хочешь. — Так ты правда хочешь покончить со Сью? Что плохого она тебе сделала? Сью. Бернард совсем забыл о своей жене. Ему не хотелось ее ранить. Она ничего ему не сделала, но она сможет обойтись и без него, в этом он был уверен. Сью умела решать проблемы. И в то же время он понимал, что если бросит жену вот так, то с прошлой жизнью и правда будет покончено. Он почувствовал неуверенность, которой его как будто заразил юноша в его объятиях. Неуверенность, которая порождала лавину вопросов, несущуюся на него с горы вероятностей. Что все это может значить? Почему он снова спрашивает о жене? Что реально нужно Йену? Что он на самом деле за человек — этот красивый хамелеон с нестабильной психикой и припадками эпилепсии, который недавно пытался отравиться? Нужен ли ему Барни? Нужен ли самому Барни — вот такой Йен? А как же жена и дочь Йена? Если они будут вместе, как ему потом смотреть в глаза Дебби и малышке Натали? Лучше тогда уехать куда угодно из унылого Манчестера — но сейчас повсюду уныло, да и работу найти нелегко.       По крайней мере, у него со Сью нет детей. И самое главное — чего же именно сейчас хочет от него Йен? Неужели того самого, чем славился любимый писатель Кертиса — пресловутый Берроуз? Прямо того же самого, прямо сейчас и прямо так, постоянно переспрашивая, и этим пугая? Это слишком. Лучше бы выбрал сам — за себя и за дурака Барни! Бернард отпустил Йена, даже не зная, что сказать. Все так сложно, и никакой уверенности ни в чем и ни в ком. Но как же было хорошо обнимать и целовать этого парня, не думая больше ни о чем! Он был словно во хмелю или под кайфом, хотя как раз сейчас ничего не пил и не закидывался из солидарности с Йеном, которому было нельзя из-за того, что он принимал прописанные врачом таблетки. Проклятые таблетки. Они никак не помогали, Бернард это видел. И все эти мучительные вопросы тоже из-за них. Раньше Йен не был таким въедливым. Раньше он был добрым. — Что, почувствовал себя на моем месте? — ехидно поинтересовался Йен, заметив его растерянность. Он достал из кармана пачку сигарет с коробком спичек, чиркнул и закурил. — Зачем? Бернард услышал свой голос, и осознал, что произнес это вслух. Йен молча ждал. — Зачем ты так со мной? — Затем, что тебе я доверяю больше чем всем остальным. И уж точно больше, чем себе. Бернард задохнулся — то ли от дыма, то ли от чего-то еще. — Всех ведь надо беречь. Дебби, Анник, Натали, родителей, группу, работу. — Себя тоже. Себя — в первую очередь. — Я ведь хотел умереть, Барни. Меня все достало! — выкрикнул Йен. — Я разрываюсь на куски! Мне очень плохо. А из-за этих гребаных таблеток только хуже. — Тогда бросай их. — Нельзя. Мне же их официально выписали. — Ты из-за них чуть не умер. — Я сам так хотел. Взял и съел все, что было. Может, так было бы лучше, — обреченно сказал Йен. Бернард, не давая себе разозлиться, чтобы не вызвать у Йена приступ, метнулся к вешалке, и сорвал с крючка куртки — свою и Йена. — Одевайся, мы едем кое-куда. Йен не возражал. Они шли по кладбищенской тропе между серыми ветшающими склепами и аккуратными могилами. Тоскливое манчестерское небо будто давило нависшими над головой тучами. — Если бы твоя попытка удалась, ты бы лежал тут. Йен поежился. — Не думай, что я рад бы умереть. Но и не боюсь. Я просто устал. Они сели на холодную каменную скамью под деревом рядом друг с другом, но теперь жар, охвативший их у Бернарда дома, словно угас вне привычных стен. Бернард подумал, что есть он и Йен, ничего друг от друга не требующие — и весь остальной мир, нагрузивший их всевозможными обязательствами. Такой вот причудливый любовный треугольник. — Так ты решил, что мне выбрать, Барни? Бернард искоса посмотрел на Йена. От шелестящей молодой листвы на его лицо падала тень, скрадывая резкие красивые черты худого лица. Но, казалось, сама его личность будто светилась сквозь тощее изнуренное тело и темную одежду, которую он любил носить. Конечно, этого сияния видно не было, однако Бернард всегда его чувствовал. Ни от кого другого он такого не ощущал. Йен особенный. Как можно брать на себя ответственность за такого человека? Тем более, что Бернард и за себя-то мало что решает. Бернард безалаберен и задумчив, беден и не уверен в себе. А чего хочет Йен? Если бы знать... А если решить все бросить — не погубит ли это Йена тем вернее? Хотя искушение велико — ведь этот парень предпочел всецело довериться ему — но груз ответственность за Йена в том состоянии, в каком он сейчас находится, слишком огромен. Бернард не простил бы себя, если бы из-за него с этим гением что-то случилось. — Решай сам. Йен слабо улыбнулся, глядя прямо ему в глаза. В глазах светились нежность и разочарование. — Я думал, ты скучный и спокойный. А ты, оказывается, такой же, как я, Барни. — Это ведь хорошо. Значит, мы родственные души. Йен покачал головой. — Это плохо, Барни. Очень плохо. Лучше не будь таким, как я. Он встал, и придержал за плечо попытавшегося подняться следом Бернарда. — Не надо за мной идти. Возвращайся домой. — А ты? — А я еще тут прогуляюсь. Тут красиво и спокойно. Мне здесь нравится. Барни почувствовал смесь облегчения, стыда и тревоги. — Ты ведь ничего с собой не сделаешь? С таблетками, как тогда. Йен кивнул. Почему-то Барни ему сразу поверил. — Только не будь идиотом, ладно? Сказав это, Бернард сам почувствовал себя идиотом, и тут же добавил, чтобы сгладить предыдущую фразу: — Когда вернешься? Йен пожал плечами. — Не знаю. Решу потом. Сам.