:/
Зачем мне слушать глупые слова? Тех, кто всегда паршив и одинок? Люблю, ценю я лишь тебя. А душу, всю любовь забрать ты уже смог.
***
Джисон наверно пинает уже двадцатый камушек по дороге на речку. Подростковое недовольство кипит и не дай бог на какого-то проходимца по пути обольётся. Некоторое время назад: Парни сидят на веранде бабушки Хёнджина, сам он ярко улыбается, и сильнее съёживается от утреннего ветерка. — Ну Сони, мы же друзья, я думаю, что через некоторое время ты поймёшь, что отношения — весьма трудная вещь, когда-нибудь у тебя будет замечательный парень и вы… — Нет! Хватит! Я люблю именно тебя! — Хан топает ногой, начинает злится. — К чёрту все эти правила! Я сам сделаю тебя своим соулмейтом! В ответ Хёнджин ярко улыбается и заключает младшего в объятия. — Мы дружим с детского сада, мы всю жизнь прожили в этом посёлке, вместе прожили лучшие и худшие времена, ты действительно хочешь от этого отказаться? Почему бы тебе не встречаться с Ёнбоком? Вы же ровесники. — Какая разница на возраст, блять! Калитка хлопает громко, как и биение сердца Джисона. Хан бесится, сильно злится. Не на Хёнджина, а на мир. Да кому вообще эти принципы нужны? Ограничения? Сон всегда ненавидел всё среднестатистическое — возраст, качества, примеры, информации и так далее. Зачем стараться на кого-то походить? Он младше Хвана всего на три года, ну и что, если ему тринадцать, а Хёнджину шестнадцать, ну и что.? Но больше всего, среди всех мнений, Джисона бесило именно одно: Что нужно найти и жить счастливо со своим соулмейтом. А что, если его уже нет? Что, если Хан не сможет его найти? Что, если у соулмейта уже есть пара? Что, если он не сможет его полюбить? Так, как полюбил именно Хёнджина. Брюнет садится на какой-то кривой кусок доски прямо у воды, тяжело вздыхает и даёт себе обещание: Хёнджин будет с ним. Похуй на всех этих долбаёбов. Хан сидит у реки, с тем же задумчивым взглядом, до десяти часов ночи.***
Улыбайся чаще, не грусти, И обними меня сильнее, по пути. Я для тебя лишь милое, наивное дитя, Но я дитя, что не может без тебя и дня…
— Хён! Пойдём в кино?! — Джисон снимает свои конверсы и кладёт их на полочку. — Пф, на свидание зовёшь? — старший помешивает суп поварёжкой. — Ну да, мне уже пятнадцать! — Ах ты ж, мой сладкий, хорошо, пойдём. — тискает за щёчки. — Есть! — Хан выкидывает свою ветровку на стульчик, и помогает нарезать хлеб. На следующий день они всё-таки идут в кино, на какую-то романтическую комедию, Хёнджин заинтересованно смотрит, иногда приглушённо смеётся и улыбается. Хан думает, какие же у него красивые пальцы, они просто опускаются в попкорн, но это уже искусство. Улыбка Хвана — тоже искусство. Происходящее на экране становится уже слишком скучным, поэтому Джи тянет старшего за рукав: — Пойдём отсюда. — Но ты же заплатил! — Похуй. И они выходят из помещения, из кинотеатра, точнее, подобия кинотеатра. Парни идут вдоль полянки, к той самой речке Джисона, останавливаются под каким-то ивовым деревом, садятся на мягкую траву. Хан ужасно стесняется, но всё же спрашивает: — Х-хён, можно тебя поцеловать? Слышит хихиканье блондина и думает, что лохонулся, но нет. Тот садится ближе, наклоняется прямо к лицу Хана, и нежно прикасается к слегка засохшим губам младшего. Тот неумело старается отвечать, от чего Хван улыбается в поцелуй. У Хёнджина вишнёвая гигиеничка, на вкус как жвачка. Щёки Джисона пылают, сердцебиение учащается, в животе, как там? Бабочки? Это тоже хуйня всё… Не бабочки! Бомбы! Петарды! Динамит взрывается. Их касание продлилось какие-то пятнадцать секунд, но сильно дало уверенности Хану.***
Я люблю тебя, не на время, не на час, Я готов любить, заботится о нас. А если ты уйдёшь — я буду верно ждать, И ты придёшь тогда, любить и целовать.
Это лето Хан имеет полное право назвать худшим. Хёнджин закончил школу и теперь будет поступать в ВУЗ, в Сеуле. В очень далёком Сеуле. Туда на машине ехать примерно девять часов с посёлка. Его мама рассказывает о прекрасных возможностях, о том, что Хёнджин уедет через пару дней и будет жить в общежитии, о том, что мечта его сына наконец-то сбудется. А мечты Джисона? Походу послали его нахуй. Эти два дня проходят как обычно, они вместе гуляют, про поцелуй никто и слова не говорит, вместе пьют чай, ходят на речку. Когда Хёнджин стоит с Ханом и ждёт такси, Джисон крепко держит старшего за руку. — Сони, я же говорю, всё будет хорошо. Младший молчит. — Ладно, обещаю, если я вернусь через четыре года, то буду с тобой встречаться. Идёт? — он наклоняется и смотрит прямо в глаза. — Идёт. Я буду ждать. Хёнджин ярко улыбается, глаза полумесяцы, бледная кожа блестит на солнце. Они обнимаются и прощаются.***
Хёнсоны — это не любовь, Ведь это что-то большее. Смотри на них ты вновь и вновь, Поймёшь, что это лучшее.
За четыре года Джисон возмужал. Вырос в плечах, вытянулся ростом, упорные занятия в зале помогли набрать мышечную массу, сам он стал за собой ухаживать, лучше учится, но это всё для Хвана. Только для него. Все эти мучительные годы, Джисон ждал, не для того, чтобы всё проебать. Его никто не интересовал.:)!
Перед Джисоном сейчас стоял взрослый, двадцатитрёхлетний Хёнджин, ярко улыбался, в руках были цветные пакеты и чемодан на колёсиках. Его светлые пряди волос отросли до плеч и развивались на ветру. «Он стал ещё прекраснее… » — думает Хан. — А ты вырос, Сони. Он как в былые времена, треплет его по волосам, затем гладит. — Да, я ждал тебя, хён. Чёрт возьми, как я ждал тебя, Хёнджин-хён! Он не выдерживает, плачет от радости и обнимает старшего, Хван прижимает его сильнее и тихо в ухо говорит. — Тшшш, я здесь. Я сдержу обещание, Сони. Домой они приходят через час, заваливаются на кровать к Хёнджину, лежат в обнимку и рассказывают то, что не могли рассказать эти четыре года… Если это действительно любовь, она подождёт, не зависимо от времени и обстоятельств, будет надеяться, что у второго всё хорошо, и будет продолжать ждать.