Страйк

      Когда дверь закрывается за последним из поздравлявших — Малькольмом, — Джессика вырывает ящик стола и швыряет его в зеркало ванной, по пути вышибая туда дверь ногой. Грохот стоит такой, что на улице перед домом у нескольких машин включается сигнализация. Но мысли она не перекрывает.       Просто нет сил смотреть на эту глупость, просто никакого зла не хватает. Просто больно по-настоящему Джессике, больно, больно очень, а должно быть радостно, очень радостно, кому угодно должно быть радостно, как же, убили злодея. Кому угодно в общем-то и есть радостно, и ей тоже.       Разумеется, ей тоже радостно, ведь она первая эгоистка города, она нисколько не терзается, нет-нет, и её не мучает чувство вины; конечно, ведь и первое правило героя вспоминается: не плевать на всех, кого не смог спасти, но не жалеть тех, кого смог убить. Джессике в этой ситуации почему-то плевать только на себя, но она ведь всего лишь сражалась с Килгрейвом, всего лишь жила с ним последний месяц и два года до этого, всего лишь выполняла его приказы, пусть даже они и заставляли делить с ним постель, так какого чёрта ей грустить о том, что его теперь больше нет?       Джессике хочется расхохотаться и сползти по стене, но и стены рядом нет, и немытый пол и осколки зеркала — всё какое-то жутко пошлое и клишейное. Как в дешёвом ситкоме. Нужно встряхнуться, чтобы живое и резкое ощущение избавило от долгого зуда разочарования.       — Удачливый сукин сын, — Джонс еле ворочает языком, но выходит так звонко, что она и сама пугается. — Удачливый сукин сын, который так красиво сдох и успокоился, оставив всё дерьмо мне одной! Первый шаг к геройству, это, твою мать, не быть козлом! Не быть козлом это было не сдохнуть, блять! Думаешь, всех обманул и снова ты самый хитрый, да?!       Килгрейв очень редко улыбался, он называл только две этому причины — когда она говорила, что любит его, или когда он видел её слёзы, потому что это было чем-то уж таким редким и волшебным, особой эмоцией, о которой он ей не приказывал, подарком, действием, совершенным добровольно. Поэтому Джессика плакала очень редко, чтобы самой не давать ему поводов быть счастливым (признания в любви были приказом, поэтому их она справедливо считала фейками и ответственности за эти эндорфины Килгрейва не несла).       Джессика давится слезами и воздухом, и вместо крика получается хрюк. Вы когда-нибудь жалели о том, что убили человека? По щеке скатывается что-то мокрое. А любимого? Она проводит ладонью по щеке, вот так запросто мысленно произнося фразу-из-трёх-слов-десяти-букв. Всей тяжестью навалившись на раму входной двери, она приближает свое лицо к стеклу, пока оно не упирается в него вплотную. Выдох окрашивает стекло влажным туманом, смешивается с фразой, из неправдивой год назад ставшей единой истинной сейчас.       — У тебя целях два повода, блядь. Твой первый страйк.       Но этот раз ей никто не улыбается.