Расскажи о себе, Ахмаджон

Ахмаджон меня зовут. Курьер я, еду доставляю. Всякие там пиццы-суши. Ты меня видел наверняка, я на самокате и высокий такой. Из Узбекистана я. Фергана. Знаешь где? Вот я откуда. Мне вообще Москва нравится. Наши спрашивают, как я тут устроился. Какая она, Москва эта? Ну вот я и говорю, что хорошо я, мне нравится. Деньги зарабатываю, домой посылаю. На следующий год в институт поступать буду. Хочу инженером быть, чтоб дома на автозавод пойти работать. У нас же машины выпускают хорошие, знаешь? Дэу. Да, да, матизы и нексии. Это мы, узбеки, делаем! Не знал? Теперь знаешь. А Москва какая… Не знаю. Разная Москва. Бывает такая красивая, что слов нет, чтоб передать. А бывает и плохая совсем, когда хоть ложись и помирай. Люди тут разные живут, сразу за всех не скажешь. Вот я расскажу, ты не перебивай только. Я один раз как-то привез еду, а там девушка счастливая меня встречает. Обняла даже, смеется! Я, говорит, замуж выхожу! И чаевых мне дала пять тысяч целых. Хорошая же девушка? Я ей счастья пожелал и деток много, как бабушка Нилуфар всегда на свадьбах желала. От души. У меня в Фергане невеста осталась тоже. Ну как невеста: родители в детстве нас познакомили, мол, жених и невеста. Дильбар зовут. Красивая, да. Волосы такие черные, гладкие. Но не знаю, дождется ли. Я сперва выучиться хочу, чтоб денег зарабатывать. Потом жениться уже. А то свои же засмеют: куда я жену приведу? Детей куда, если самим есть нечего? Тут дети тоже разные. Я как-то привозил пиццу на детский праздник, там девочка маленькая совсем командовала всеми. Я, говорит, принцесса, вы все меня слушаться должны, ты представляешь? Хотя, может, маленькая просто, не понимает, или играет во что. Корона у нее была такая, с камнями прямо. Моя сестричка Умида в детстве за такую умерла бы. А в другой раз мальчик и девочка были, наверное, братик с сестричкой. Лет семь мальчику, девочка меньше. Район был на окраине, дома там все одинаковые такие, я еле нашел. Они меня у подъезда ждали, на лавочке. Спросили, куда я заказ привез, номер квартиры правильно назвали. А потом мальчик говорит, мол, там папа, дядя и чужие дяди водку пьют. Мама в больнице, им кушать нечего. Не могу ли я им чего-нибудь из заказа дать, хоть немножко, а то пьяные все сами съедят и им не достанется. А мне нельзя же, вообще-то. Говорю, пойдем, посмотрим вместе. Квартира открыта была, я заглянул — и правда, мужчины там шумят, спорят, пахнет выпивкой. Думаю, не заметят ведь, что не хватает чего-то. Там в заказе много было: хинкали всякие, кебабы, лаваша много. И оплачен заранее. Я детям дал понемногу, где не очень заметно. Вроде, не понял никто. Надеюсь, у них мама вернулась и теперь нормально все. Я и на праздники возил, и на эти — корпоративы! — и на свадьбу даже как-то. Катались по городу, проголодались. Интересно. Нет, ну бывало, да, и чуркой обзывали, и с лестницы спускали, и собакой как-то пугали. Я не обижаюсь. Они же не знают, хороший я человек, или плохой. Мне бы вот тоже, наверное, не понравилось, если бы к нам домой все отовсюду приехали и начали все по-своему делать. Вообще в Фергане много русских. И татары еще, корейцы, киргизы. Да много кто. Я привык, что все разные, наверное, поэтому мне проще. У нас вот даже у узбеков все разные. Мы, Астанакуловы, в городе живем, семья мамы давно в Фергане. Мы городские, понимаешь? А в кишлаках совсем другая жизнь. Люди оттуда в город приезжают и ведут себя плохо. Сорят везде, шумят, грязные очень. Нам тоже не нравится, да. Я понимаю поэтому. Зла не держу, стараюсь. У меня ничего совсем плохого не случалось, да. Но видел. Мой друг Азизбек умер так. Я рассказать могу, только там страшно очень. Хочешь? Ладно, я тебя предупредил. Сотрешь потом запись, если что. Заказ был на юге где-то у него. Бирюлево или Бутово... не помню. Большой заказ, много бургеров и пива, но с оплатой наличными. С одной стороны, хорошо наличными, чаевые могут дать хорошие и сдачу оставить, а с другой — проще, когда сразу оплатили, и тебя точно уже не кинут. Вечер уже был, темно, март. Азизбек приехал по адресу, отметился, и все, пропал. Не закрыл заказ, ничего. Мы-то потом уже узнали, от него, пока он в больнице был. Приехал, говорит, а там возле подъезда пятеро парней русских. Один его битой по ногам бил, пока не разбил совсем. Ему в больнице обе ноги по колено отрезали, потому что там вообще нечего собирать было. Кости в мелкие осколки, мясо в фарш. Другой бил ногами по голове, а еще двое пинали по бокам и прыгали на него сверху. Матерились, орали, что чуркам в России не место, чтоб валили домой, что они всех будут убивать. Бабушка с первого этажа в окно увидела это, вызвала полицию и скорую, Азизбека увезли сразу на операцию. Одиннадцать часов резали и шили. Мы как раз узнали и приехали: я, Баходыр Узакбаев и Сардор Усмонов. Дружим мы, все узбеки. Живем в одной квартире. Сейчас втроем остались, но надо четвертого, а то дорого выходит. Вот, значит, приехали в больницу, ждали там. Сестры тоже — она все на нас смотрела недовольно и языком цокала, а другая хорошая была, улыбалась. Я ее спросил, как нам узнать про друга, и она сказала, что еще операция идет, но она скажет, когда закончится. Не соврала она, да. Аня, кажется. Подозвала тихонько, говорит, закончили доктора, но плохо все. Скорее всего, умрет. Показала, к какому доктору подойти спросить. Он нормальный тоже был, вежливый. Сергей Алексеевич, я запомнил. Сказал, что очень плохие шансы у Азизбека, что он вообще еще в скорой умереть мог, если бы его фельдшер не спас. Он, говорит, всю дорогу ему рану держал, чтобы кровь не вытекла, и голову разбитую прижимал, потому что трясло по дороге. Я тогда Сергею Алексеевичу сказал, что у Азизбека никого нет здесь, у него только жена и трое детей в Андижане. Только мы вот, втроем. Тогда ночь уже была совсем, народу никого. Он позволил мне сходить к нему в реанимацию и немного посидеть. Азизбек в сознании был уже, но шевелиться не мог, говорил плохо — шептал больше. У него лицо было красное и опухшее, будто толстяк незнакомый, да еще и нос заклеен. Весь в повязках, и кровь проступала прям вот так, я видел сам. Ноги обрезаны по колено, там тоже кровь, на культях. Рука в повязке, большая, и трех пальцев нету. Лежит голый обрубок на клеенке, за перегородкой еще кто-то, и еще. Все разные, молодые и старые, стонет кто-то и пахнет, как на бойне. И лекарствами еще. Азизбек немножко рассказал, что его били, просил жене его позвонить. Он все надеялся, что приедет она, успеет. Хотя сам говорил, что у нее паспорта даже нет, куда поедет? Да дети там еще. Умер он утром уже, не выдержал. Жалко докторов даже, они так старались, а зря все. Хорошие люди. Я его вещи собрал все, отправил домой. Жена его, Наргиза, очень плакала. У них родни никого почти, только старенький дедушка один. И дети малые. Жить на что? Азизбек в Москве на трех работах крутился, потому что у нас, в Узбекистане, платят очень мало. Мы с ребятами собрали немного денег, кто сколько смог, и отправили ей тогда. А потом, уже как я навещать своих приезжал, привез сам дорогие вещи Азизбека. У него телефон остался, кольцо золотое и цепочка, вот их привез. От Ферганы до Андижана не очень далеко, километров семьдесят всего. Наргиза тогда тоже плакала, спросила, есть ли у меня жена и дети, и я сказал, что нет пока. Тогда она сказала, что лучше бы я взял тот заказ и умер, а Азизбек остался жить. Нет, ты чего, я не обижаюсь! У нее горе большое, она женщина, куда ей теперь? Неправа она, конечно. У меня мать, отец, бабушка, сестренка Умида. Она вот замуж собралась, у нее жених, Бахром зовут, в спецслужбе где-то. Хорошо получает, надеюсь, жить будут богато. Я потом тоже зарабатывать буду, как отучусь. Ты же видишь, я упрямый какой. Так я это, про что? А, вот люди в Москве. Я каких только не видел уже, сам понимаешь. Многие относятся как к прислуге, а многие даже запоминают. Вот однажды заказ был на авторынке, поздно вечером уже. Там два чернявых парня были, коробки разбирали с товаром. Один такой хмурый, хромой немного, с зубом золотым. Я думал, из наших — но нет, не понимает по-узбекски. Зовут его каким-то русским именем, я забыл. Второй светлее, веселый — вроде понимает, а вроде и нет. Татарин оказался, башкирский. Тахир зовут. Он меня с ними поесть пригласил, чаю налил зеленого. Сразу видно, что добрый, хороший человек. А через месяц где-то я уже в другое место вез еду, в квартиру. Открывается дверь — а там этот самый Тахир, представляешь? Меня тоже узнал, по имени вспомнил. Чаевые дал хорошие. Приятно же, да? А вот еще случай был… противный только, но ты же всякое просил, да? Вот слушай. Заказ был на большой сет суши. Я привез, а там полная квартира пьяных женщин! Они меня не выпускали, стриптиз требовали! Одна прям ко мне приставала, руками везде лезла. А другая в это время на четвереньках ползала, совсем пьяная, залезла головой ко мне в сумку и наблевала туда, ты представляешь? Я потом весь вечер ее стирал и чистил от помидорных шкурок всяких и прочего. Мне же в ней еду возить, надо чтоб все чисто было! Один раз девушка открыла мне. Маленькая, худенькая, плакала. Мне неудобно спрашивать, что у нее случилось, но я постарался вежливым быть, улыбаться ей. Пожелал приятного аппетита, сказал, что все хорошо будет. Она тогда спросила, почему я так считаю, а я ответил, что только у плохих людей все плохо кончается, а она явно не плохая. У меня мама так часто говорит, я запомнил. Она тоже немножко улыбнулась, спасибо сказала. А потом в приложении написала комментарий, что я ей жизнь спас. Не знаю, правда ли, но я даже загордился немного! По дому скучаю, конечно, все равно. Фергана у нас красивая очень. Ты не был? Зря. Сейчас дорого очень, да и не все увидишь уже. Раньше аллея была с чинарами старыми — вырубили все. Под Европу делают, чтоб везде гладко и подстрижено. Зато за городом красота какая! По весне холмы вокруг будто тонут в пене — это персики цветут. Летом поля вокруг в маках, в глазах рябит от них. Красота такая, будто ты ослеп и уже на небесах очутился. За полями холмы плавные такие, мягкие будто, а за холмами — горы в дымке. Я б рисовал, если бы умел. Здесь такого нет, здесь город большой. Но, знаешь, тоже красиво. Утром зимой, когда рано выходишь — снег блестит, как алмазы. И когда падать начинает медленно, вот мне тоже нравится. А летом вечером хорошо: прохладно, все вокруг розовое и теплое, люди гуляют, улыбаются. Даже многоэтажные дома красивые становятся! Многие наши Москву ругают, а мне нравится. Надо привыкнуть, наверное. Слушай, брат, пора мне! Работать надо, сейчас самое время: все нагулялись и есть хотят. Я побегу, ладно? Ты не обижайся, заходи в любое время, я всегда рад. И еду у нас заказывай, не бойся. Но чаевые лучше наличными, хорошо?