Рождение

Когда Пауль вернулся с очередной ночной вылазки в пустыню - несмотря уже завоеванный авторитет, ему необходимо было постичь множество секретов и навыков - это уже два часа как началось. Он помнил, как, уходя, уже облаченный в стилсьют, попрощался с матерью. Джессика сидела в ярко освященной комнате, на подушках. Она куталась в большой тонкий платок из красной ткани, на ощупь напоминающей шёлк, но он не мог скрыть её большого, отяжелевшего живота. Паулю не очень хотелось покидать её, он боялся, что пропустит момент, когда его сестра начнет появляться на свет, но и остаться не мог - наука, жизненно важная, превыше всего, нельзя пропустить ни одного урока. И вот это всё-таки случилось. И теперь он сидел в своем яли. Хары в нем не было, и Пол подозревал, что она пошла помочь его матери. Эта мысль наполняла его тревогой. В сотнях и сотнях возможностей, что теперь роились перед его внутренним зрением, было две или три, в которых его матери угрожала опасность при родах. Две или три - это очень мало, но всё же они были. Они были, и потому Пауль не мог отвлечься, играя с детьми Хары. Оба мальчика мало-помалу стали доверять ему, и не брались больше за рукоятки криса, завидев его. Они по своей воле заговаривали с ним, несколько раз просили его рассказать о «водах его мира», почти как Чани - и даже приносили ему свои игрушки. Были там шарики из обожженного песка, волчки, вертушки из спайсовой бумаги. Были и фигурки - солдатики-фримены с искусно вырезанными стилсьютами на них, грифы, две-три пальмы. Была даже червь - нечто вроде длинного чулка из плотной ткани, набитого песком. Песок не высыпался. Видя, что приемный отец озабочен и мало обращает внимания на них, Каллеф и Орлоп оставили его в покое и стали играть вдвоем. По очереди они запускали волчок. Время шло мучительно медленно, приближался день - время сна. Со времени начала родов прошло около четырех часов. А сколько это вообще должно занимать времени? Пауль не знал. Он вновь и вновь возвращался к мысли о том, что мать - из Бене Гессерит, что её разум сильнее тела... но эти мысли меркли на фоне того малого, но существующего числа возможностей, в которых Джессика могла умереть. Какое бы горе принесла ему смерть матери? Пауль не хотел этого представлять. Он ещё не забыл о смерти отца. Мысль о том, что он мог остаться без единого близкого, по-настоящему близкого человека во всей обитаемой вселенной, вселяла в него леденящий страх. Она ещё не привыкла к жизни в пустыне, она измучена обезвоживанием... разве не может это сказаться? Откуда-то из глубин скалы, медленно нарастая, послышался глухой шум - это был сигнал к отбою. Мальчики тут же сложили игрушки на место и помчались в детскую, где спали все маленькие фримены. На ходу они поклонились Паулю - и тут же исчезли в коридоре. Это была последняя капля. Сознавая своё отсутствие выдержки, откровенно нелепое на фоне последнего года его жизни, Пауль вскочил и помчался прочь. Он миновал несколько коридоров и нашел яли, занавешенное белой тканью - пристанище врачевателей. Возле него стоял фримен в голубой тоге и шлёпанцах. Он протянул Паулю руку и открыл рот, готовясь что-то сказать. Пауль уже собирался остановиться, послушать, что скажет фримен, но тут изнутри послышался приглушенный стон, и он, больше не медля, скользнул внутрь. Пол помещении был голым, словно в коридоре, и тщательно очищен от песка, а под потолком висели два глоуглоба. В углу стояли две раскладушки, а на длинном столе стоял продолговатый ящик с хирургическими инструментами. Его появление не сразу заметили - Джессика стояла спиной ко входу, тяжело опершись на выступ в стене, длинный, вроде каменной полки. Помимо узких ладоней Джессики, на нём ничего не было. Мать была облачена в свободную сорочку, спадавшую примерно до середины её бедер. Позади неё на коленях сидела незнакомая Паулю фрименка, её волосы были убраны назад, под платок. Фрименка придерживала Джессику за голени, её взгляд был устремлен под сорочку. Медленно Пауль приблизился, и острое его зрение различило, как тело матери мелко вздрогнуло. Она дышала медленно, равномерно, обращая боль в силу. И все же сердце Пауля дрогнуло от жалости. Его испытание гом-джаббаром длилось едва ли больше минуты. Мать страдала уже несколько часов. Он встал рядом с Джессикой и заглянул ей в лицо. Его обрамляли волосы, на этот раз распущенные, лоб сверкал от пота. Губы полиловели, растрескались. Она то и дело облизывала их побледневшим языком. Пауль оглянулся и увидел то, что он искал - тяжёлый медный кувшин, редкость в обычных покоях, а рядом с ним чашку, в которых обычно подавали кофе с пряностью. Он осторожно, осторожно налил в чашку примерно три глотка воды и вернулся к матери. Дождавшись, когда очередная схватка кончится, Пауль поднес к губам матери чашку, и Джессика, сверкнув глазами, в мгновенье осушила её до дна. Только тут, казалось, она заметила присутствие Пауля. Она приоткрыла рот, собираясь что-то сказать ему - может быть, и одернуть, что негоже сыну присутствовать при родах матери - но тут началась новая схватка, долгая и мучительная. Его новая восприимчивость, его способность к предвидению подсказали ему, что самая сильная боль - в спине, ближе к пояснице. Пауль тихонько положил туда ладонь. Джессика сделала глубокий вдох и вновь стала тужиться. И вдруг пещеру огласил младенческий крик. Мать медленно опустилась на пол, слегка закапанный кровью. Алия, Дева ножа, крохотным красным комочком лежала на руках у повитухи и визжала. Пауль, ощущая острое облечение, позволил себе улыбнуться. Далее всё произошло быстро. Фрименка вытерла пол и убрала ещё один мягкий кусок плоти, вышедший вслед за Алией. Потом она помогла Джессике устроиться на кушетке, обтерла младенца влажной тканью и ушла. Пауль остался вдвоем с матерью... нет, втроем, вместе с Алией. Некоторое время они молчали. Мать лежала, прижимая к себе Алию. Пауль молча стоял у неё в ногах - он считал, что здесь первое слово принадлежит ей. Наконец Джессика сделала ему знак приблизиться. Он медленно подошел и присел возле низкой кушетки. - Вот и все мои дети здесь. - приглушенным голосом сказала Джессика. - Все мои дети. Подержи свою сестру, Пауль. Она торжественно вручила ему сверток, и Пауль нерешительно прижал крошечную девочку к себе. Алия спала, её черты были такими же неопределенными, как у всех новорожденных младенцев во всем мире... и всё же в её личике уже читалось нечто необыкновенное. Даже зловещее. Пауль подумал, что было бы о том, если бы она сейчас открыла свои глаза, ещё незрячие - какое бы у них было выражение? Усилием воли он отбросил эти мысли. Он хотел порадоваться, что мать родила благополучно, что теперь у него есть сестра, вторая дочь мертвого герцога Лето, и в итоге сумел это сделать. Джессика обняла его за плечи. - Мама, ты не сердишься за то, что я пришел? Она шевельнулась, и Пауль почувствовал, как она прикасается губами к его виску. - Нет, дитя моё.