***
Все начиналось обыкновенным туманным утром. Проснувшись под толстым слоем пуховых одеял и с трудом оторвав голову от теплой подушки, Локи высунул нос из своего импровизированного уютного кокона и мутным спросонья взором посмотрел в покрывшееся конденсатом окно. Уже далеко не первая бессонная ночь, проведенная за изучением нового защитного заклинания, не могла не сказаться даже на божественном организме, и, осознав, что снаружи уже давным-давно рассвело, трикстер с досадой отметил, что он, скорее всего, проспал общий завтрак. С осторожностью потягиваясь и медленно садясь на постели, одновременно морщась от натяжной боли в мышцах, — все-таки стоило бы поберечься и взять небольшой интервал в тяжелой магической практике. Хотя бы на один день, чтобы избежать такого неприятного побочного эффекта — принц оглядывает свои покои, наблюдая, как занимательно сегодня преломляется свет, подчеркивая рельефы солидной мебели сквозь капли прошедшего ночью дождя на стекле и со смесью удивления и восторженной признательности отыскивает взглядом сочное зеленое яблоко, вероятно принесенное сюда заботливой мамой. «А ведь я и не заметил его вчера вечером…», подумал он, и на лице сама собой появилась улыбка. Даже сырая погода за окном не могла испортить сегодняшнего предвкушения насыщенного дня, и, наспех одевшись в повседневный кожаный костюм, Одинсон подхватил фрукт, так выделяющийся на стоящей подле кровати строгой тумбочке из темного дерева, а затем деловито выпорхнул из помещения, захлопывая за собой дверь. Сегодня он решил наконец-то дать себе выходной. Спускаясь по винтовой мраморной лестнице, устланной алым ковром, вниз в банкетный зал, Локи издалека замечает Тора и его верную компанию, вечно сопровождающую громовержца, где только можно и, появляясь в самые неподходящие моменты, вновь и вновь обрушивая на младшего принца град злобных шуточек и самых что ни на есть откровенных тумаков, пинков и подзатыльников, что невыносимо раздражало Бога Хитрости. Чаще всего он привык избегать их, считая, что подобных бесцеремонных и совершенно невоспитанных свиней невозможно перевоспитать без применения грубой силы, что, к сожалению, было не совсем его прерогативой. Поэтому и в данный момент, взмахом кисти заставляя огрызок в руке эффектно испариться в воздухе, трикстер скривился, и собирался было уже кардинально поменять направление быстрых шагов, как вдруг за спиной его громко окликнули по имени: — Локи! Ты куда это собрался? А ну давай сюда, мы тут как раз тебя вспоминали, — вслед за высказыванием Вольштагга со всех сторон послышался зловещий хохот, заставляющий Бога Озорства с отвращением передернуться. По коридору разнеслось эхо, не оставляя «жертве» и шанса на то, чтобы сделать вид, будто он не расслышал сказанного. Сделав глубокий вдох и развернувшись на каблуках высоких сапог, Локи направился к компании, натягивая на лицо фальшивую улыбку, но его ярко-зеленые глаза по-прежнему оставались ледяными и источали вовсе не радость, а лишь глубокое презрение. — Какая честь встретить вас в столь прекрасное утро. И чем же, интересно знать, я могу быть полезен? — поднял брови младший Одинсон, изображая неподдельный интерес к происходящему. Осмотрев всех присутствующих, он встречается взглядом со старшим братом, на удивление тихо стоящим в стороне, нахмурившись и облокотившись о стену, еще не проронившим ни одного язвительного комментария. Зрительный контакт разрывается через мгновение, но в пронзительно голубых, как чистое асгардское небо, очах Бога Грома он сразу же улавливает сокрытое для всех выражение, говорящее что-то вроде «прекрати паясничать, будет только хуже, если ты снова их спровоцируешь». — Вы бы лучше оставили свою вежливость при себе, Ваше Высочество, — дерзко отвечала издевкой на издевку Сиф, после чего Фандрал укоризненно цокнул языком, легонько толкая воительницу в плечо, мол, нельзя же так грубо, но та продолжила молча испепелять Локи глазами с таким выражением лица, будто из них вот-вот появятся чудодейственные лучи, способные на расстоянии вытянутой руки превратить обидчика в ничтожную кучку пепла и исполнить любую недоброжелательную фантазию, пришедшую в голову их обладателю. Бог Озорства изумленно поднял брови, хотя поражаться, впрочем, было особенно нечему — леди Сиф больше всех недолюбливала принца после тех случаев, когда еще в юности, обиженный на некоторое пренебрежение в свою сторону, он учился использовать свои силы, как в боевых, так и в шутливых целях. Он часто наколдовывал друзьям кусачих муравьев или других насекомых в доспехи во время тренировок, после чего, на протяжении всех нескольких часов занятия, они уморительно подпрыгивали, шипели и чесали болезненные укусы, что приводило в недоумение преподавателя и очень веселило шаловливого Бога Озорства, наблюдавшего за происходящим из кустов и после обеда обязательно получающего тумаков. И, все же, несмотря на это, некоторое время он имел полное право чувствовать себя победителем. При одном лишь воспоминании о подобных проказах его лице и по сей день невольно возникала довольная ухмылка. Размышления младшего Одинсона прервал Фандрал: — Ну же, Сиф, не будь так резка с нашим принцем. А что насчет тебя, Локи, то мы с друзьями немного подумали, и решили, что было бы неплохо немного развеяться и отправиться на небольшую прогулку в ближайший лес… может быть потренироваться там, или что-то в этом роде… Мы рассчитываем, что ты тоже присоединишься к нашей скромной компании, если, конечно, Ваше Высочество готово выделить хоть малость времени из своего плотного графика для дорогих товарищей, — послышались приглушенные смешки, в то время как Локи не выдавил из себя ни тени улыбки. Предложение ему не понравилось, в нем явно чувствовалась недосказанность, словно от него скрыли часть правды. Уж он-то не может не различить ложь, будь она хоть трижды спрятана за красивыми словами. «Ближайший лес», о котором говорил Фандрал, находился примерно в двух или трех милях на северо-восток от территории замка, среди холодных горных вершин. Несмотря на то, что принц был там очень-очень давно, он до сих пор отчетливо помнил, насколько это место было пропитано загадочной мифической энергетикой. Прямо как в пугающих сказках, которые читала маленьким Тору и Локи их мать Фригга, по двум сторонам от виляющей туда-сюда узкой дорожки там возвышались величественные деревья, поражавшие толщиной шершавых стволов и причудливыми изгибами веток, а над ярко-изумрудной травой мягкими белыми облачками расстилался густой туман. Если долго всматриваться в темную глубину чащи, то даже самому отважному путнику начинали мерещиться странные силуэты в оборванных одеждах, колышущихся при сильном порыве ветра и заставляющих как можно быстрее развернуться обратно. Истории гласили, что много раз мирные торговцы или воины пытались обустроить свои лагеря в том лесу, но ни те ни другие либо не оставались там надолго, сходя с ума от тоскливого скрипа ветвей в глухой тишине, либо навсегда пропадали, плутали среди деревьев, отчаянно зовя на помощь, но в ответ получали лишь надсадное эхо собственного голоса. Все это младший Одинсон считал преувеличенными выдумками, пока однажды ночью, воодушевленный на внезапные подвиги, его не разбудил Тор. Той ночью в погруженную во мрак небольшую комнату не проникал даже лунный свет, Локи предпочел плотно закрыть занавески, чтобы ничего не мешало ему как следует выспаться перед завтрашним важным астрономическим экзаменом. Маленький мальчик укутался в одеяло, закрыл глаза и, тихо вздохнув, постарался как можно быстрее уснуть. За окном стояли крепкие морозы, бушевала метель, швыряя все кругом из стороны в сторону, посыпая чистым снегом и изо всех сил колотя в окна; при каждом вихре неистовствовавшей вьюги царевич все сильнее ежился, сворачиваясь в комочек под толстой шерстяной тканью, пытаясь сохранить как можно больше тепла на оставшуюся ночь, и краем уха слушая успокаивающий треск прогорающих поленьев в камине, бережно разожженном слугами пару часов назад. Вскоре, немного согревшись и уже достаточно разморившись, тот задремал и стал тихо посапывать, но неловкий стук и протяжный скрип дверных петель, оповещающих хозяина покоев о внезапном вторжении, не дал ему окончательно погрузиться в сон, и, разозленный такой наглостью со стороны входящего, — кем бы он ни был — Локи поднимает голову, чтобы увидеть нелепо торчащего на пороге Тора, переминающегося с ноги на ногу в своей великоватой ночной пижаме, расшитой золотом. — Ты чего? — спрашивает он, но определенного ответа так и не получает. Старший Одинсон будто бы ждал любого проявления жизни от своего брата как приглашения войти — он весь будто бы загорается восторгом, торопливо закрывает дверь, проникая внутрь, и, шлепая босыми ногами по холодному полу, забирается на широкую постель, плюхаясь на спину и закидывая руки за голову. Некоторое время оба молчат, и младший принц уже готов снова закрыть глаза, чтобы провалиться в темноту, но тишину прерывает голос старшего, во все стороны раскинувшегося на чистых простынях и с интересом пытавшегося разглядеть потолок не привыкшими к отсутствию яркого света глазами: — Локи, ты помнишь, как мать рассказывала нам про души умерших, обитающих в горных лесах? — шепотом спрашивает он, поворачивая голову в сторону лежащего рядом Локи, а тот едва слышно утвердительно мычит в ответ, забавно высовывая нос из-под одеяла, отчего Тор не может сдержать тихий смешок. В раннем детстве брат всегда побаивался различного рода привидений и духов, а уж впервые услышав зловещий рассказ о том, как те караулят мирных людей в темном лесу, похищая и убивая, таким образом пытаясь отомстить асгардцам за свою нелепую кончину, он и вовсе чуть не расплакался от страха. Старший наследник насмехался над его трусостью, в напряженные моменты неожиданно тыкал под ребра и заливисто хохотал, когда Локи прямо-таки подпрыгивал на месте, вскрикивая и обиженно потирая бок, — Вот было бы здорово пойти в настоящий поход и расправиться со всеми ними, защитить наш народ, как самые настоящие воины! Представляешь, мы сражаемся, рубим их на части острыми мечами, а потом возвращаемся домой, нас награждает отец в тронном зале, все вокруг восхищаются… Эй, ты что, спишь?! С противоположной стороны кровати раздался страдальческий зевок, по которому можно было определить, что Локи, изо всех сил боровшийся со сном, несколько секунд назад все-таки ему сдался. Снова почувствовав, что становится прохладно, мальчик раздраженно попытался притянуть к себе ту половину одеяла, которую еще не забрал себе незваный гость, но, не достигнув желаемого результата, просто откинулся назад по его примеру. — Отста-ань, Тор. Ты же знаешь, завтра очень важный для меня день, и если ты и твои друзья хотите завалить абсолютно все свои экзамены, то я бы в это время предпочел нормально поспать и со всем справиться, — сказал он. Тор возмущенно ахнул и одним резким движением принял сидячее положение, упёр руки в бока, и, смешно насупившись, раздосадовано произнес: — Когда ты успел стать таким занудой? Я же предлагаю тебе захватывающие приключения, путешествия, целые подвиги! А ты снова выбираешь свои скучные книжки. В этот момент Локи посчитал, что очередь возмущаться перешла к нему, поэтому он принял точно такое же положение, как и брат, когда в полутьме их взгляды наконец встретились. Расширенные зрачки Тора искрились задором, неудержимым желанием повеселиться, в них плясали багровые искры, прямо как угли в догорающем костре, невероятно контрастирующие с небесным цветом радужки. Ему хотелось невесомо бежать куда-то далеко, сражаться, позабыв обо всем и лишь наслаждаясь, как порывы теплого ветра развевают отрастающие пшеничного цвета волосы, как враги один за другим оказываются поверженными от его тяжелого меча. Юному Тору Одинсону хотелось адреналина, чувства полной свободы, никакого контроля и никаких обязанностей, лишь насыщенной жизни, которую он разделит с друзьями и семьей. Желание спать мгновенно пропало. Вытеснив все обиды и недопонимания, на их месте появилась нестерпимая жажда схватить его за руку, убежать и закружиться в этом бешеном водовороте вместе, вечно глядя друг другу в глаза и потешаясь над глупостью тех, кто не хочет относиться к жизни также легко. Этот взгляд объяснял совершенно все. — Только не говори мне, что до сих пор боишься приведений! — смеется старший брат, спрыгивая с постели и стаскивая младшего за собой, увлекая в коридор. — Ты все врешь! Никого я никогда не боялся! — восклицает Локи, тем не менее, тоже начиная смеяться, — Только не говори, что могучий и бесстрашный Тор просто напросто боится идти в лес один…***
— Это все очень трогательно с вашей стороны, но, к сожалению, не в этот раз. На сегодняшний день у меня уже есть планы, отправляйтесь без меня. Желаю хорошо повеселиться — Бог Хитрости сделал неопределенный жест рукой и с издевкой «поклонился», а затем поторопился скорее ретироваться, ощущая, как напряженная энергия в воздухе все больше и больше начинает оказывать на него давление. Но не тут-то было. Бог Озорства не успел и шагу сделать в сторону, как сильная рука неожиданно схватила его за предплечье, грубо возвращая обратно и сильно сдавливая, чтобы у принца не возникло и мысли о побеге. Стараясь выскользнуть из крепкой хватки Вольштагга, выбранившись сквозь зубы и вместе с тем глубоко вздохнув, он исподлобья окидывает ухмыляющиеся вокруг себя лица бегающим от напряжения взглядом и только тогда послушно замирает. — Мы будем ждать тебя неподалеку от конюшни, как только часы пробьют полдень. Не задерживайся, Локи, — Фандрал оскалился, несколько раз ощутимо похлопал его по плечу и кивнул здоровяку, что держал его. Хватка ослабла, и под беззаботные смешки компания вскоре удалилась. Наедине с рассерженным Богом Хитрости остался лишь Тор, который проследил за тем, чтобы они благополучно свернули за угол и исчезли из виду, а следом, еще сильнее нахмурившись, повернулся к брату. Локи был явно не настроен на выслушивание очередной порции нотаций. Ему срочно необходимо было разрядиться, ударить в стену, обрушиться на Тора, накричать на него или на кого-нибудь из неповоротливых слуг, стайками снующих туда-сюда и не приносящих никакой пользы, кроме распространения глупых сплетен. — Не нравится мне все это, — между тем задумчиво проговорил громовержец, внимательно пытаясь заглянуть в глаза младшего принца, но тот намеренно отворачивался, всей своей натурой выражая недовольство и обиду. — А мне-то как нравится, Тор! Ты не представляешь, какое счастье я испытываю, в очередной раз примиряясь со всем этим гадством, выливающимся на меня каждый божий день, чтобы повеселить твоих драгоценных приятелей. А еще в очередной раз осознавать, что мой старший брат, который все детство клялся мне, будто всегда будет вставать на мою защиту несмотря ни на что, теперь с ними за одно, и- — Сейчас же прекрати! Они и твои приятели тоже, мы провели с ними все детство, все детство мы выгораживали тебя за твои идиотские шалости перед отцом, уверяя его не наказывать тебя и брали всю вину на себя! Как ты смеешь быть таким неблагодарным по отношению к ним и ко мне, Локи? Все-таки они были правы, яда в тебе намного больше, чем здравого смысла… Трикстер лишь раздраженно отмахнулся от этих слов, как от назойливой мухи перед глазами. — Какая же ты иногда сволочь, — свистящим шепотом «выплюнул» он в лицо наследнику, сверкнув зелеными глазами. Бог Грома долго провожал взглядом напряженную спину, с каждой секундой шагающую все быстрее и уверенней дальше по коридору, оставляя напоследок шлейф благородного парфюма. Позже, за обедом все ели в полном безмолвии, тишина нарушалась лишь позвякиванием столовых приборов. Всеотец, как и сегодня, зачастую отсутствовал на подобных трапезах по причине важных международных дел или пребывании в других мирах; Фригга же за нелюбовью к политике отдавала предпочтение оставаться во дворце, чтобы обучать молодых фрейлин, контролировать чистоту и порядок, заниматься рукоделием, а также проводить больше времени со своими сыновьями. Царица бесстрастно восседала в своем кресле, спокойно и цивилизованно потребляя пищу. Локи как всегда был холоден, он пристально уставился в блюдо с утончённо запеченными овощами и с большой неохотой ковырялся золотой вилкой в наполовину остывшей еде, между тем, как Тор ненасытно заглатывал каждый кусочек своего любимого умеренно прожаренного мяса, обильно прибавляя туда немало разнообразных пряностей и запивая все это ароматным медом, изредка поглядывая на младшего брата. И по всей видимости, он был не один. Бог Хитрости старался не концентрировать внимание на сразу нескольких настойчивых взглядах в свою сторону, устремляя свой взор по направлению к огромному окну, что было расположено напротив его места за столом. Снаружи существенно улучшалась погода, непроницаемые тучи тяжело расступались, образовывая причудливой формы голубые проплешины непорочно-чистого неба, усеянные звездами множества галактик и пропускающие через себя ослепительный свет солнца, появлению которого наивно лелеялись живые существа. Принц всей душой желал поскорее оказаться в успокаивающем одиночестве собственных покоев, спрятаться далеко-далеко, дальше, чем является нам значение этого понятия, улизнуть в укромные цели между пространством, чтобы его никто не нашел. Укрыться от этих пронзительных лучей, словно это именно они обманут и нанесут ему вред, словно это они многие годы не дают ему покоя и избавление от них послужит ему вселенским облегчением. Локи хотел удрать от самой жизни. Вновь бежать босиком по ледяному полу зимней ночью, чувствуя рядом самую главную опору в своей бурной мальчишеской жизни — старшего брата. Опору, которая со временем начала от него ускользать, с каждым разом все больше и больше доказывая, насколько они разные и что каждому из них стоит найти свой путь в этой нелегкой жизни. И Локи стал соглашался. Пожалуй, согласиться с этим для самого себя было самой неосуществимой задачей, ведь их общие воспоминания каждый раз будто бы раскаленным железом оставляли болезненные оттиски на сердце, стоило только мысленно их коснуться. Но избегать прикосновений не получалось, сколько бы оба не старались. Возвращаясь из раздумий, Бог Озорства делает последний глоток вина из бокала, решительно отодвигает от себя тарелку и встает, задвигая за собой стул, остро проскрежетавший ножками по мраморной плитке и заставивший обратить на себя интерес всего зала. — Я сыт, спасибо, — сказал он, словно ошпаренный отскочив от позолоченной спинки и ринувшись к выходу, после чего последний сантиметр темно-зеленого плаща уже исчез в дверях. О его хозяине еще несколько десятков секунд напоминал отдаленный стук каблуков, как при быстрой ходьбе, но вскоре он стих, оставляя перешептывающихся придворных в недоумении. Никто и не услышал, как Фригга огорченно вздохнула. В сходные дни время всегда летит нещадно быстро. Так, что можно только завороженно следить за тем, как стрелки часов безнадежно быстро кружатся в нескончаемом вальсе, стремительно обгоняя друг друга, в тот момент, когда хотелось бы замедлить их до заторможенности степенного шага. От времени не спрятаться, как бы сильно этого не хотелось и каким бы ни был ваш потенциал, время — один лишь нематериальный предмет, которому вы можете прекословить, тщиться изменить и сколько угодно опасаться, но он останется точно таким же неизменным, как и законы существования всего в мире от мала до велика. Необходимо лишь научиться принимать его и добросовестно ему покоряться. Как только дворцовые куранты пробили половину двенадцатого дня, Тор поспешил наскоро надеть свой новый прогулочный костюм, чтобы уже через пару минут торопливо направляться к лестнице, ведущей ко главному выходу из дворца и минуя приоткрытую дверь в покои брата, с удивлением останавливаясь на полпути, осознавая, что Локи в жизни не оставит и малейшей щелочки, предпочитая полную изоляцию от внешнего мира и гарантию того, что никакой шум снаружи не нарушит его покой. Сейчас же что-то явно было не так, Одинсон ощущал противоестественную энергию, витающую в воздухе, и от этого ему стало не по себе, но осторожно заглянув внутрь и приглядевшись, он с облегчением выдыхает. Локи сидел на краю кровати и словно завороженный внимательно разглядывал повернутую вверх ладонь, на которой покоился небольшой замысловатый предмет, таинственно поблескивающий на дневном свете. Сощурив глаза, чтобы получше разглядеть то, что смогло так заинтересовать трикстера, Бог Грома со смешанным чувством поражения и внезапно нахлынувшей печали о прошлом, узнает в этой вещице самодельное кольцо, бережно скрученное из свинцовых прутьев точно по размеру указательного пальца младшего принца, подаренное тому им самим в ночь, когда они сбежали в загадочный лес, наполненный духами. Изначально это кольцо предназначалось для леди Сиф, но увидев, как маленький братишка всю дорогу трясется, будто осиновый лист вовсе не от холода, а от ужаса перед обитателями темной дебри, Тор пообещал ему, что оно будет оберегать его от всех напастей. Будто это было вчера, оба помнят, как крупные и тяжелые снежинки, подгоняемые северным вихрем, кружили в иссиня-черном небосклоне и бесшумно падали на землю, образовывая огромные сугробы, возвышающиеся практически во весь рост мальчишек, прикрывающихся меховыми рукавицами от направленных потоков ледяного воздуха, так и норовившего схватить их за нос морозными пальцами. Несмотря на несколько слоев теплой одежды, принцы мелко подрагивали, покрываясь мурашками с ног до головы, когда вьюга в очередной раз усиливалась. Гигантские деревья окружили их, нависая сверху движущимися в темноте оголенными ветками, походившими на длинные, покрытыми жуткими струпьями руки, тянущиеся к незваным гостям. Постоянно оглядываясь и уже жалея о том, что согласился на это похождение, не сулящее ничего хорошего, Локи спотыкался о толстые корни, проступающие сквозь толщу снега и цеплялся за руку старшего Одинсона, который держал в руке давно погасший железный фонарь. — Тор, я хочу обратно во дворец! Здесь страшно, темно и холодно… и нет никаких призраков. Нам не с кем биться, давай вернемся, пожалуйста, — трясущимся голосом завывал он под стать ветру, но Тор лишь отмахивался, отгоняя «прилипшего» невесомым подзатыльником. Тот обиженно кривит лицо, но все же нехотя освобождает спасительный рукав, снова утопая по щиколотку в сугробы и продолжая жаловаться себе под нос. Каждый раз вытягивать сапоги из снежного плена становилось труднее и труднее, руки костенели даже через варежки, пальцы переставали слушаться, так что младший царевич не на шутку начал опасаться того, что скоро он просто не сможет идти. — Локи, ты самый настоящий трусишка! И прекрати за меня цепляться, вечно ты только мешаешь, нам обоим и так тяжело идти, — твердил он, не переставая, а в ответ слыша заглушенное плотным шерстяным шарфом хныканье брата и невольно смягчаясь в голосе — Мы уже почти на месте, потерпи самую малость. Младший не успел и слова вымолвить, как вдруг пронзительный хруст позади заставил их обоих поспешно обернуться. Из-за протяжного рёва резких порывов ветра в ушах, братья могли бы и вовсе не услышать этого звука, не будь он настолько громким, что если бы поблизости были птицы, то они бы, отчаянно размахивая тусклыми крыльями, с криком разлетелись в разные стороны, оповещая всю чащу о приближении чего-то страшного. Птиц в округе не было. Принцы могли бы с твердой уверенностью утверждать, что кроме них в этой окаянной местности нет ни единой живой души, сколько бы не рассчитывал Тор отыскать хотя бы одного мелкого призрака или духа, который, к слову, живой душой все равно бы не являлся, но то, как отразился от стволов деревьев треск поломанных ветвей под ногами кого-то явно большого, заставил в трепете колебаться уверенность даже самого Локи. — Ч-что это было?.. — между тем спрашивает он, и тут же замолкает, потому что Тор поднимает левую руку вверх, как самый настоящий предводитель компании первооткрывателей в захватывающем рассказе, требуя полной тишины, дабы оценить ту опасность, которая вот-вот предстанет перед ними. Ветер неожиданно стих, но снег продолжил падать, значительно уменьшая зону видимости. Сводя светлые брови на переносице, старший Одинсон упорно вглядывается в крапленую летящими сверху вниз белыми хлопьями темноту, чтобы при малейшем движении или шорохе успеть закрыть собою брата. Истинный герой. Они стояли так совсем недолго, пока он наконец не вздохнул, опустив ладонь и повернувшись к Локи, по непонятным причинам начавшему трястись. Изумрудные глаза были до краев наполнены непониманием и испугом. — Пойдем дальше, здесь ничего нет, это, наверное, ветер роняет ветви, — сказал Тор. Локи кивает головой, опуская взгляд вниз, будто рассматривая переливающиеся в свете луны всеми возможными цветами снежинки на меховых сапогах, а на самом деле скрывая выступившие слезы. Понимая, что что-то не так, старший брат легонько касается его плеча, — Локи? Ну ты чего? Первая крупная слезинка горячей соленой каплей скатывается по зардевшейся от мороза и стыда щеке, а затем еще несколько таких же предательски кропят такой белый-белый кристально-чистый снег, от чего мальчишка начинает злиться на самого себя за эту вновь проявленную слабость, Тор был прав, он никакой не воин, если так всего боится. Он разъяренно зажмуривается и пытается сморгнуть ненужную мокроту, одновременно стирая ее с лица и лишь царапая нежную кожу задеревеневшими от стужи варежками, но внезапно отчаянные попытки мягко прекращаются, потому что Тор берет его за плечи и как можно ближе прижимает к себе, роняя злосчастный фонарь на землю. Не до конца осознавая, что происходит, младший изо всех сил прижимается к брату, утыкаясь шмыгающим носом куда-то в шею старшего и ощущая, как под воздействием несмелого поглаживания по спине он в самом деле понемногу успокаивается, прекращая дрожать от холода и страха. — Ты так сильно испугался? Ну же, все в порядке, я ведь здесь, я с тобой… Знаешь, а ведь у меня есть волшебный оберег, которого боится вся нечисть в Асгарде! — после небольшой паузы продолжает он, снимая рукавицу, сосредоточено роясь в глубоких карманах своего тулупа и отпуская испытывающего заинтересованность Локи, чтобы выудить оттуда выгнутую медную проволоку, представлявшую из себя подобие кольца. Лицезрев, как восторженно заблестел его взор, Одинсон самодовольно хмыкает и бескорыстно протягивает ему вещицу. Через секунду Локи настороженно принимает кольцо, следует примеру Тора и сбрасывает варежки, крутя в непослушных пальцах и рассматривая подарок, а затем, едва не уронив в глубокий сугроб, надевает на покрасневший и слегка подрагивающий указательный палец, поднимает глаза на брата и улыбается до ушей. — Теперь мне не страшны никакие привидения? — радостно переспрашивает он, но внезапно посерьёзнев восклицает — Но погоди, а как же ты? Неужели ты пожертвовал собой ради меня? Тор смотрит на Локи, широко улыбается в ответ, и оба царевича чувствуют, как по спине непреднамеренно пробегают мурашки, а внутри, разливаясь по всему телу до самых кончиков пальцев и принося неизгладимые ощущения непредвиденной защищенности, опасливо разгорается что-то очень теплое, никак не сравнимое с палящим жаром огня или солнца. Снег продолжает падать, между тем, как мир словно останавливается, и никого уже не волнует та нечисть, вероятно выдуманная ими самими и сейчас наверняка позорно убегающая в кусты, потому что их братская связь оказалась намного сильнее, чем просто кровные узы. — Запомни, Локи, пока мы вместе, никто нас и пальцем не тронет. И кольцо здесь совсем ни при чем… Это произошло так чертовски давно, что кто угодно мог целиком и полностью усомниться в правдивости этого случая, ведь тогда они были беззаботными детьми, не знавшими горя и предательства, не сжигающими мосты и не образующими глубокую пропасть между друг другом, а наоборот еще больше сближаясь. Тор действительно тосковал по тому, прошлому Локи, в чьих глазах цвета безмятежных лугов еще не засела появившаяся со временем пелена грусти, который не умел ранить словами, точно острыми осколками стекла, который доверял и приходил на помощь абсолютно всем, который мог долго смеяться таким родным, звонко-жемчужным смехом. По всей вероятности, вынырнув из воспоминаний, громовержец смог бы тихо уйти, если бы младший Одинсон не заприметил его первым. Сопровождаясь щелчком в замочной скважине, дверь с грохотом захлопнулась прямо перед носом Бога Грома, сконфуженно хлопающего длинными ресницами, оставляя того наедине с собой. Тот хотел было постучаться под предлогом того, чтобы поторопить второго принца, но кисть застывает в воздухе, так и не коснувшись лакированного дерева. Внутри трикстер обессилено падает спиной вперед на мягкую кровать, в детстве кажущуюся такой большой и безопасной, что на ней они с братом часто ночевали вдвоем, поднимает перед собой руку с растопыренными пальцами, между которыми еще секунду назад вспыхнули волны магии и беззвучно смеется, следя за тем, как довольно прохладный ветер из приоткрытого окна развевает полупрозрачные занавески. Голые яблоневые ветви бьют по стеклу, проникая внутрь покоев и осыпая пол оставшимися пожухлыми листьями. Кольцо бережно опускается на дно глубокого кармана накидки. В коридоре Бог Хитрости сталкивается с Тором и ничуть не удивляется тому, что тот все также смущенно дожидался его вблизи с одной из огромных колонн.***
В пути каждый думал о своем, не нарушая умиротворения, которое властвовало на безгласной дороге, ведущей к горным склонам. Периодически лишь лошади раздраженно фыркали от того, что на размытом бездорожье их копыта глубоко увязали в мягкой грязи. Вольштагг изредка перебрасывался парой предложений с Фандралом и Огуном, Сиф раздраженно поджимала и без того тонкие губы, когда ее кобылка запиналась о камень или корень, взгляд ее глубоко карих глаз был сосредоточен вдали, присматриваясь к плотно укутавшему все вокруг тягучему туману, но сквозь него различая лишь широкие стволы деревьев. Тор неприметно подступал к девушке, стараясь ненавязчиво завязать разговор и пустоголово осклабляясь так, что щеки едва-едва не трещали от натуги, а Локи неспешно ехал позади всех, грациозно восседая на своем молодом, черном, как траурный бархат, коне, иногда настороженно оглядываясь и с каждым разом все сильнее стискивая в тонких пальцах поводья. Лес возникнул неожиданно, высочайшие секвойи будто вытянулись из-под земли, услужливо расступаясь перед путниками и демонстрируя им мало-помалу уходящую ввысь дорогу, пропадающую из поля зрения далеко в клубящихся облаках влажного воздуха. Здесь было по-особенному тепло, так что некоторые из друзей даже расстегнули свои меховые накидки. Слой изумрудного мха укрывал могучие корни, со стечением времени накрепко врезавшиеся в сырую черную землю, от которой, испаряясь, стелился по низу горячий пар. Крупицы росы большими бусинами свисали с сучков и веток, оседали на высокой траве и темных листьях кустарников, периодически поблескивая в лучах выходящего из-за облаков солнца, едва-едва прокрадывающегося робкими лучиками сквозь густые кроны деревьев. Локи засмотрелся на стаю птиц, пролетающую прямо над головами компании, неспешно продвигающейся глубже в дебри. Пташки были маленькими и иссиня-черными, так выделяющимися на светлом небе, будто бы огромное темное облако, которое спешно перемещалось в юго-западную сторону, туда, где этой зимой будет хоть немного, но теплее, что вносило упование на выживание в их миниатюрные сердца. Они взбудоражено размахивали маленькими крылышками и изредка пищали, о чем-то толкуя и сияя невероятной красоты оперением. — Эй, чего застыл? — трикстер вздрогнул, не заметив, как близко к нему подобрался старший брат на своем ещё весьма молодом, но дюжем и податливом коне. Подернув плечами, словно бы ему вдруг стало холодно, Бог Озорства бесстрастно ответил: — Ничего. А ты, как я смотрю, охладел к своей ненаглядной подружке? — кивком головы он указывает на Сиф, после чего громовержец немного застенчиво отводит взгляд и хмурится, заставляя младшего царевича криво усмехнуться и обратить свой взор перед собой, размышляя о том, что с самого детства его всегда забавляла подобная буря эмоций, проявляемых на лице Тора. Вопрос повисает в воздухе и остается без ответа. Как Локи и полагал, его намек на нежелание вести беседу был понят, так что теперь старший наследник раздосадовано взял небольшую дистанцию между их лошадьми, но тем не менее не переставал неспешно ехать поблизости. Полоска кожи в руках Бога Хитрости стиснулась еще сильнее, но не успел он и подумать о том, как обстановка вокруг становится скучной и все более тревожной, чем ранее, его взгляд натыкается на что-то маленькое, беспомощно трепыхающееся на промозглой почве. — О, боги, остановись сейчас же! — вскрикивает он, останавливая своего жеребца и едва не на ходу выскакивает из седла, чуть было не подвернув ногу, а затем бросается к чумазому комочку, начавшему жалобно пищать в тот момент, когда трикстер, опустившись на колени, поднял его к себе на руки. От резкого натяжения поводьев конь Тора недовольно всхрапнул и замотал головой, а сам он ошеломленно смотрел на то, как Локи бережно прижимает к груди маленького раненого птенца, а после спрыгивает следом за ним и подходит почти вплотную, вопрошающе заглядывая в глаза, — Ты чуть не убил его, — с укором произносит младший и вновь сосредотачивается на миниатюрном создании, которое от страха все сильнее прижималось к теплым ладоням и тем самым задевало почти что безжизненно повисшее сбоку от часто взметающейся грудки поврежденное крылышко. — Не бойся, маленький, сейчас я тебе помогу… — почти неслышно успокаивающе шепчет он, лихорадочно вспоминая нужное заклинание для исцеления, как вдруг о себе громко напоминает Вольштагг, который вместе с увлеченной очередным спором братией уже достаточно отдалился от двух принцев: — Тор, что это у вас там? — Все в порядке, Вольштагг, отправляйтесь, мы догоним, — откликается Одинсон, после чего воин пожимает плечами, кивает и вновь втискивается между Огуном и Сиф, а Бог Грома облегченно выдыхает. Так проходит несколько десятков секунд тревожного и может быть даже смущающего молчания, нарушаемого лишь всевозможного рода звуками, которые издавал испуганно хлопающий глазами-бусинками птенчик, пока Локи осматривал его, прощупывая под слоем перьев тонкие косточки и мышцы и на кончиках пальцев чувствуя, как трепещет где-то там внутри крохотное сердце, как отчаянно сокращаются легкие, обеспечивая организм кислородом и тем самым борясь за маленькую жизнь. Тор думал о том, как его брат сейчас походил на настоящего лекаря и невольно вспоминал, что Локи с детства мечтал спасать жизни невинных, когда как Тор будет завоевывать новые земли, защищать асгардский трон, отца и мать, что время от времени было почвой для их бесчисленных споров. Раньше Бог Озорства всегда был неравнодушен к нуждающимся, и наблюдая за тем, как изящные кисти рук порхают над раненым животным, Одинсон все больше понимал, что зря так твердо обесценивал и отвергал все его давнишние мечтания. Осознание того, что именно он являлся самой значимой причиной того, что Локи закрылся в себе и так дьявольски изменился за короткие сроки сделало вдруг нестерпимо больно. Все было как-то нереально, неправильно. — Какое-то время я посвятил тому, что изучал, как можно вылечивать различные болезни у животных тоже. Когда-то я тренировал свою целебную магию именно на них, — словно читая мысли мягко поясняет он, в голосе слышится нежность к живому существу и также едва различимый в данный момент тембр, игра голоса, вероятно, а может быть кратковременное помутнение в рассудке, вот только Тору кажется, что давным-давно он частенько улавливал эту невесомую нотку в голосе младшего царевича, ее можно сравнить с райской усладой в весеннем саду, и они оба не терпели подобной ванильности, но это могло означать лишь то, что сейчас Бог Хитрости скрывает… облегчение? Неужели и сейчас чужая судьба может заставить его испытывать сопереживание? — С ним все будет в порядке, крыло достаточно сильно травмировано, но я смогу ему помочь. Нечто, что можно было окрестить совестью и что до этого миролюбиво дремало в глубине души Бога Грома внезапно пробудилось и изо всех сил заскреблось острыми когтями так, что у наследника перехватило дух. Слова застревают где-то посередине горла, Тор хочет сказать «отлично», или что-нибудь в этом роде, но неожиданно даже для самого себя у него вырывается что-то совершенно не похожее. — Локи, прости, — тихо проговаривает он. Точно не поверив в услышанное, брат резко вскидывается, тень улыбки мгновенно улетучивается, одна его бровь от изумления ползет вверх, а малахитовые глаза в этот раз горят непониманием с ноткой раздражения, как будто ему дали пощечину. — Ты не должен ни за что извиняться, — категорично произносит он. — Но послушай, я же вел себя как самый истинный кретин все это время… — заламывая руки, возражает громовержец. — Прекрати, — обрывает Бог Озорства — это в любом случае было в прошлом, так что не имеет для меня никакого значения, и я уж тем более не собираюсь выяснять наши с тобой отношения прямо здесь, ты же отлично знаешь, как я к этому отношусь, — Локи еще мгновение непрерывно вглядывается ему в лицо, будто тщась что-то уразуметь, но затем несколько раз моргает, опомнившись, и делает пару шагов в сторону, поворачиваясь к Тору спиной. Вспышка зеленоватого свечения неожиданно озаряет пространство вокруг младшего Одинсона, и немного погодя, пичужка взмывает ввысь, щебеча что есть мочи, силясь догнать своих товарищей и радуясь такому нежданному подарку судьбы. Трикстер отряхивает руки, невесомо стирает каплю холодного пота с виска и краем губ усмехается. — Стоит поспешить, если мы не хотим плутать здесь целую вечность, — бросает потемневший в лице Тор, хмуро окидывая взглядом брата. — Да, пожалуй, — кивает головой ас, после чего они безмолвно седлают лошадей и отправляются в путь, надеясь как можно быстрее догнать остальную компанию. Расслабляющие звуки природы вокруг дали обоим братьям погрузиться в глубокие раздумья, но спустя двадцать минут езды оба начали понимать, что что-то было не так. Никаких признаков пребывания нескольких асов на лошадях в том месте, где они сейчас находились не было. Ни единого отзвука одного из голосов друзей, и это было в самом деле необычно, ведь они почти всегда громко беседовали и смеялись. Будто выходя из чудодейственного транса, Локи чувствовал, как внутри все пугающе скручивается в тугой узел и холодеет, потому что их с Тором кони шагают уже не по главной дороге, а по узким тропинкам, и можно было бы сколько угодно отрицать, но царевичи давно заблудились в глухой чаще леса. — Тор, — позвал Бог Озорства, оборачиваясь чуть ли не на сто восемьдесят градусов, но позади никого не было. Принц направил коня в обратную сторону медленным шагом. На мгновение ему померещилось, что вдали, прячась за стволом одного из деревьев прячется высокая фигура в черном плаще, но как только он зажмурился, встряхнул головой и опять распахнул глаза, видение исчезло, оставив после себя ощущение нарастающей тревоги. Жеребец машет гривой и обеспокоено ржет, словно предчувствуя нечто сверхъестественное. — Тор! «Что за чертовщина…», пронеслось в голове. Трикстер впервые действительно не представлял, где сейчас искать разделившихся приятелей, потому что окрестность для него была совершенно незнакомой. Туман сгущался. Стая черных, как ночь воронов, крича, пролетает удивительно низко над их головами, и конь не выдерживает суматохи — стуча копытами, он бросается куда глаза глядят, позабыв о своем наезднике. Сколько бы Локи не кричал, не бил и не натягивал поводья, тот, как взбешенный рвался вперед с невероятной силой. Острые ветви были повсюду, они в кровь расцарапывали руки и лицо, трескались, колотили и не давали даже поднять веки, грозя расцарапать ярко-зеленые глаза и ослепить их владельца. Длинные, длинные пальцы, когти тянутся к нему, силясь сцапать и взять к себе в удушающий плен, из которого прежним выбраться было невозможно, только стать одним из таких же фигур в плащах. Бог Озорства обхватывает шею несущегося в неизвестность коня, пряча лицо в угольной гриве, и лишь когда животное, добравшись до оврага, останавливается, тяжело дыша, младший Одинсон кое-как сползает вниз на холодную землю, с трудом найдя в себе силы устоять на подрагивающих ногах, которыми он будто бы разучился управлять. Потирая переносицу, принц пытается утихомирить до боли в грудине колотящееся и вырывающееся наружу сердце, которое, казалось, еще немного и выпрыгнет наружу, падая к его ногам. «Как у того самого раненого птенца», подумал Бог Хитрости, нервно улыбаясь самому себе. Жеребец, тем временем, будто бы прося прощения за свою выходку, опускает большую голову, тычась шероховатым носом в левую щеку трикстера, опаляет горячим дыханием мелкие ссадины и фыркает. — Все в порядке, мальчик, все хорошо, — проговаривает с лаской Локи, поглаживая коня дрожащей правой рукой, а второй держась за его нагрудник, хотя и сомневаясь, что в таком состоянии сможет в очередной раз унять лошадь, если ситуация повторится. Местность вокруг представляла из себя затуманенное и густо заросшее разной растительностью возвышение, круто уходящее вниз к небольшому ручейку. Все будто бы застыло, даже листва перестала колыхаться на прохладном ветерке, который, к слову, тоже исчез. Солнце заволокли темные тучи, походящие на грозовые, где-то в отдалении сверкнула молния, и Одинсон невольно вспомнил о Торе и об остальных, что заставило его еще раз испытать беспокойство. «Где же ты, братец?»***
В голове чувствуется комфортная пустота, невесомое гудение в висках делает это ощущение исключительно приятнее, как будто поздним вечером он только что возвратился во дворец после азартной и вследствие этого долговременно продолжавшейся охоты на большого зверя, которая отняла у него почти все силы. Сейчас он отправится в свою купальню, еле переставляя ноги от изнеможения, с блаженной улыбкой на лице погрузится в до краев наполненную горячей мыльной водой ванну, пахнущую многообразными экстрактами и травами, которые как правило так обожал его брат, прикроет глаза, в очередной раз испытывая гордость за себя перед отцом и матерью, ибо тварь, которую он и посланные ему в помощь эйнхерии изловчились поймать была солидных габаритов и наверняка уже приготовлялась к праздничному ужину на королевской кухне. Чьи-то холодные руки вдруг прикасаются к плечам, шее, длинные пальцы взъерошивают волосы на затылке, Бог Грома запрокидывает голову назад и сквозь пелену горячего пара видит прямо перед собой два сверкающих в свете факелов шафранного цвета глаза. Тор вздрагивает. Видение пропадает так же неожиданно, как и появляется, на громовержца резко обрушивается вся уймища звуков, которые до этого были едва слышны, словно он находился под водой, поэтому он сдавленно рычит и хватается за гудящую голову, как будто это могло освободить от острого прилива боли. Мерзостное ощущение стискивавших его шею склизких ледяных пальцев все еще никуда не исчезает, а по телу пробегают мурашки. Проморгавшись от пляшущих перед взором разноцветных точек, Одинсон поднимает глаза, всматривается вдаль, завидев там нечто наподобие опушки, и, несильно сдавливая бока лошади ногами, откидывает корпус назад, чтобы заставить ее двигаться в нужном направлении. Как только стволы деревьев стали редеть, взору в самом деле предстала небольшого размера полянка, показавшаяся Богу Грома расплывчато знакомой. По прошествии кратковременной паузы, проведенной в активных стараниях вспомнить, откуда же ему так знакомо это место, Тора в конце концов озаряет. Хоть окрестность в настоящее время выглядит по-другому, нежели в зимнюю стужу много-много лет назад, она все еще не менее восхитительна и радует глаз так же, как и в былые времена. Тогда по заснеженной поляне они с братом двигались из последних сил, тяжкая дорога в неведомом направлении чрезвычайно вымотала их, а отсутствие мифических врагов сокрушало, лишая мотивации для дальнейшего движения. Тор, как самый старший и соответственно самый выносливый из них двоих молчал, скрывая утомление, и лишь сжимал зубы, тяжело дыша, когда как Локи открыто все это время выказывал все свое скопившееся недовольство. Но в какой-то момент Одинсон осмыслил, что внезапное затишье, завязавшееся еще когда они спускались с оврага, стало его настораживать. Обернувшись и отыскав взглядом съежившуюся и дрожащую фигурку, плетущуюся позади, он сочувственно вздохнул. — Ты устал? — окликнул Тор — Мы могли бы сделать привал, все равно ни одного приличного призрака в округе нет, — разочаровано проговорил он. Услышав слово «привал» и почувствовав досаду в голосе брата, фигурка встрепенулась и из-под громадного шарфа показались большие удивленные глаза со склеившимися от недавних слез ресницами. Локи кивает, шмыгая носом. — Тогда помоги мне разжечь костер, — старший царевич находит взглядом более или менее ровный участок, где, ступив на отливающий синевой снег ты не провалишься по колено в сугроб, затем старательно расчищая до самой земли предполагаемое место расположения костра. Сваливая все вещи — фонарь, старый перочинный ножик в прочном кожаном чехле, дышащий на ладан компас, обнаруженный в кладовке и давным-давно отсыревшие спички — неподалеку, он направляется вслед за братом, который уже успел уйти достаточно глубоко в чащу. Где-то впереди раздавался громкий треск безбожно обламываемых веток. Локи нашелся быстро — держа в одной руке приличную охапку сухих черных веток, он стоял около очередного гигантского дерева и подпрыгивая в попытках добраться до еще одной, не покрытой снегом, а значит относительно не вымокшей. Завидев Тора, принц, свирепо пыхтя и вытирая ладонью раскрасневшееся лицо, молча сваливает ему всю кипу так, что тот едва успел подставить руки. — Локи! Поаккуратней! — воскликнул он, нелепо силясь уравновесить кучу веток так, чтобы добрая половина по пути к их импровизированному «лагерю» не рассыпалась на холодный снег, после чего младший Одинсон довольно хихикнул. Маленькими шажками направляясь обратно и внимательно смотря под ноги, Тор возвращался к будущему костру, как вдруг его заставил вздрогнуть внезапно донесшийся крик, громко окликнувший его по имени. — Тор!!! Подожди! — юный наследник послушно остановился, дожидаясь, пока Локи, прижимавший к груди еще небольшую часть хвороста и торопливо сокращающий расстояние между ними по снежной толще наконец нагонит его, а когда тот наконец встал прямо перед ним, тяжело дыша после непродолжительного, но весьма быстрого бега, одарил брата вопросительным взглядом. — Что случилось? — Там… там… — пытался объяснить царевич, но продолжить ему удалось только после того, как он как следует отдышался, — там за деревом кто-то прятался. Кто-то очень большой и страшный, у него… у него были длинные руки, и он пытался меня схватить ими, я просто хотел поднять ветку, а он… — Может, тебе просто показалось? — страх в глазах брата сменяется на глубокое разочарование, смешанное с испытующим чем-то, что Тору на тот момент понять было не дано, но тот быстро замялся, опасаясь, как бы младший снова не расплакался. — Ты что же, не веришь мне?.. — растерянно проговорил Локи, надув губы — Но ведь… — Не сочиняй ерунды, я ведь тоже был там и собственными глазами видел, что там никого не было. Вечно ты любишь все преувеличивать, мать всегда говорила, что у тебя бурная фантазия — быстро отрезал Тор, всецело поворачиваясь ко второму принцу спиной и устремляясь туда, куда спешил до настоящего времени. Еще с минуту младший принц остолбенело стоял на одном месте, поразившись услышанному, ведь это было преимущественно похоже не на его братца, который всё время был с ним добросердечен и снисходителен, а больше напоминало того Тора, который отчитывал его при своих друзьях, принимая на себя всю строгость и чёрствость, которая была присуща отцу, дабы как можно больше доказать сверстникам свой авторитет перед другими, что на самом деле выглядело просто уморительно, но каждый раз чрезвычайно больно, словно остро-заточенным ножом резало по сердцу чувство обиды и злобы. Не успев как подобает обдумать всю сложившуюся ситуацию, Локи со всех ног метнулся обратно в лес, поминутно смаргивая белоснежные хлопья, оседающие на длинных черных ресницах. Взглянув назад через плечо, старший Одинсон чертыхнулся сквозь зубы и, выронив злосчастный хворост, побежал следом за все быстрее и быстрее удаляющейся вдалеке фигуркой, в отчаянии попутно молясь всем богам о том, чтобы его непутевый братишка облагоразумился и остановился, ведь потерять его в неведомой лесной чаще, где главным образом гибли асы и после этого возвратиться домой как ни в чем не бывало, было равносильно самоубийству. «Локи, я пошутил, постой же, прошу тебя!», кричал Тор, но его зов лишь тонул в поглощающей разум тишине.***
Почти что черное небо наседало со всех сторон, воздух стал непереносимо вязким и теплым, пыльная духота все стремительнее поглощала легкие, а прохладная влага сменилась палящей засухой. Локи всем весом опирается на ближайшее дерево, чтобы как следует вздохнуть, потому что от продолжительного бега сердце стучало настолько громозвучно, что закладывало уши. Перед глазами все смешалось в одну расплывчатую картину, сверху и снизу — густой удушающий туман, и в этой суматохе трикстер отчетливо понимает лишь одно: необходимо бежать дальше как можно скорее, ибо в том случае если он прекратит мчаться сквозь непроходимые заросли от преследующей его нечистой силы, то она просто-напросто его сожрет. Вдалеке слышатся некие подобия голосов, и Бог Озорства поначалу по-настоящему обрадовался им, едва не захлопав в ладоши от внезапного снисхождения со стороны Фортуны, понесся навстречу, все еще подрагивающим голосом как можно громче окликая по имени абсолютно всех, начиная с Тора и заканчивая Фандралом, норны его дери, но вскоре принц понял, что все эти отзвуки лишь померещились его встревоженному сознанию. Вновь начинал накрапывать холодный дождь, с каждой минутой усиливаясь, так что вскоре, ввиду с силой бьющих в землю потоков воды, продолжать бешеную гонку стало невозможно. Почва под ногами почти плыла. Из последних сил перебираясь через ниоткуда взявшийся овраг и ругаясь на всех известных ему языках, младший Одинсон с ноткой обреченности предает проклятию все, на чем свет стоит, испачканными в вязкой глине руками в очередной раз свирепо смахивая растрепанные черные пряди со лба, он отдувается и корит себя за принятое решение сопровождать этих пустоголовых обезьян, не способных ни на что кроме пьянок и бездумного размахивания топором. Как же он их ненавидит, как же теперь хотел бы придушить голыми руками этих… этих… — Локи! — донеслось откуда-то из-за деревьев, да так громко, что царевич подскочил на месте, чуть было не поскользнувшись на гнилой листве — Локи, Сиф, Вольштагг, кто-нибудь, отзовитесь! В наполненном непритворным страхом вопле он узнал голос старшего брата, что заставило Бога Хитрости злорадно ухмыльнуться, несмотря на то что полчаса назад он был точно также страшно напуган, как и Тор сейчас. И все же он ускорил шаги, переполняемый нахлынувшим чувством облегчения. «Стоит, наверное, откликнуться…», подумал Локи и, немного погодя, набрал полные легкие воздуха, чтобы тоже выкрикнуть имя старшего Одинсона, надеясь, что тот услышал его сквозь шум проливного дождя. Как и ожидалось, ответного зова долго ждать не пришлось: — Локи! Локи, я иду, где ты? — Здесь, — отвечает Бог Озорства, а затем, весь растрепанный, выпачканный в земле и поцарапанный, чертыхаясь, буквально вываливается из колючих кустов, после замечая знакомый озирающийся по сторонам субъект в десяти метрах от себя. Когда расстояние между ними стало стремительно сокращаться, Тор распростер свои огромные лапищи и сгреб не успевшего среагировать брата в свои объятия, изо всех сил стискивая и только каким-то неведомым чудом не ломая ему ребра. — Братишка, слава Богам, ты жив, — воскликнул громовержец, игнорируя попытки вырваться из крепкой хватки со стороны трикстера, и только после приглушенного «Тор, дубина, ты ведь меня удавишь», наконец соблаговолил освободить помятого брата, но все еще удерживая его за плечи, когда, на дистанции вытянутой руки, критично исследовал того на предмет серьезных повреждений. От такого собственнического взгляда младшему царевичу стало не по себе, и он все-таки вывернулся, сбросив с плеч тяжелые ладони. Такой неимоверной радости он все же не разделял. Сам Тор выглядел порядком лучше, хотя его светлые волосы потемнели от воды, местами были испачканы и липли к лицу, а на щеках были заметны многочисленные мелкие царапинки. Между бровей залегла одинокая морщинка, такое бывало, когда громовержец долго и усердно шевелил мозгами, и тотчас же Локи представил, как тот с выраженным недоумением пытается сообразить, куда же так загадочно запропастились его лучшие друзья и братец. Мысли об этом заставили испытать что-то наподобие снисхождения, чему трикстер несказанно удивился. Тем временем Бог Грома пытался уловить его взгляд своими ярко-синими глазами, которые, несмотря на грязь и воду вокруг продолжали светиться потусторонним светом, казалось, что Одинсон сияет изнутри и если бы они вдруг остались одни в кромешной темноте, то этим свечением можно было бы озарить пространство вокруг. — Ты не ранен? — взволновано спросил Тор, отчего Бог Хитрости едва заметно вздрогнул, прерывая размышления, но тут же взял себя в руки. — Нет, а ты? — спросил он и, не дожидаясь ответа, тут же продолжил — Как я понял, ты тоже не встречал остальных? Последняя реплика прозвучала весьма скептично и, может быть, с долей издевки, словно сам Тор виноват в том, что все они разбрелись по разным концам лесной чащи. Конечно, Локи знал, что это совершенно не так, но он чувствовал, что в данный момент ему просто необходимо выместить раздражение и усталость, которые скопились внутри колючим комом, застрявшим где-то в горле. Не нужно было быть предсказателем, чтобы предугадать, каков будет ответ. Старший брат лишь молча покачал головой. — Нам нужно укрыться где-нибудь и высушиться, иначе мы продрогнем. Я уверен, что ночи здесь не такие уж и теплые, — хриплым голосом проговорил он, и теперь настала очередь Локи, чтобы молча кивнуть в знак согласия. Оглядевшись вокруг, он улавливает нечто знакомое в очертаниях пейзажа в северной стороне и его посещает смутное ощущение того, что когда-то он здесь был. — Идем, — тихо бросает трикстер, направляясь по размытой тропинке в известном направлении и надеясь на то, что вскоре им все-таки доведется наткнуться на ту небольшую пещеру, в которой он прятался однажды в детстве, впервые в жизни встретившись лицом к лицу со страшным существом, монстром, обитающим в этих краях. Ну, а Тору ничего больше не остается, как покорно направиться следом.***
Но в прошлом все происходило иначе. Маленький мальчишка, съежившийся и дрожащий от заполняющего его изнутри невыносимого холода, в целях сохранить последние крохи тепла все сильнее прижимал к себе колени и забивался в самый отдаленный уголок пещеры, в которую, не распознавая от заволакивавшей глаза горячей сырости всю картину происходящего, он в поспешности забежал, с тем чтобы скрыться от преследующих его леденящих душу теней. Больше всего сейчас малыш Локи хотел бы вновь натолкнуться на брата и воротиться с ним домой, позволить отчитать себя, а после изо всех сил притиснуться к старшему, обхватив руками, зарыться мокрым от слез лицом в воротник его тулупа и никогда больше не отпускать, ведь лишь так он мог ощутить себя в полной безопасности. Пещера была небольших размеров, но несмотря на это, изнутри казалась весьма просторной: каменные стены были будто сплошь покрыты старинными лишайниками и мхами всевозможных цветов и структур, немыслимым образом существовавшие здесь в любое время года. Некоторые из них сверкали золотистым светом, незначительно рассеивая неприступный мрак, а из пола и потолка можно было разобрать вытягивающиеся сталактиты и сталагмиты. Первоначально они были малых величин и довольно тонкими, но до чрезвычайности прочными, а далее, в глубине, мало-помалу увеличивались до высоты нескольких метров. Впрочем, вглубь пещеры Локи лишь осмотрительно заглянул, но пройти не осмелился, преодолевая любопытство инстинктом самосохранения — никто ведь не мог догадываться, какие опасности поджидают его в кромешной тьме. Воздух заполняла затхлая сырость, талая вода маленькими ручейками стекала по наклону вниз и пропадала в неизвестном направлении, лишь чуть слышно журча. Младший принц вздрагивал и едва различимо скулил в складки собственной одежды каждый раз, когда на каменный пол, эхом оглушительно отдаваясь во все закутки, падала крупная капля талого снега откуда-то сверху. У него не находилось сил, чтобы поднять голову и как следует осмотреться, стоило полагать, что новая едва прошедшая истерика выжала из него всю энергию и теперь, выглядевшего будто бы одинокий беспризорный звереныш, съежившийся в клубок, Одинсона резко клонило в сон, несмотря на все опасности, поджидавшие его неподалеку, от одной мысли о которых по спине пробегал холодок. В один момент царевич будто ощутил себя во дворце, лежащим на огромной постели в своих покоях, окруженный бархатной темнотой и замотавшимся в согретые и приятно прикасающиеся к разгоряченной коже пуховые одеяла. В камине все также потрескивал огонь, за окном было до такой степени морозно, что весь замок едва ли мог прогреться от такой стужи, и Локи наслаждался тем, что сейчас он чувствует себя хорошо, что на душе наконец спокойно и сладко, внутри приятно обволакивает теплом недавно выпитое топленое молоко, а рядом с ним сопит Тор, все еще распластавшийся на спине подобно морской звезде. Видимо на несколько минут ему удалось задремать, потому что вскоре из блаженного состояния его как будто за шкирку вытянули чьи-то отдаленные шаги. Сердце в груди зашлось бешеным ритмом, изо рта вырывался пар, с каждой секундой принц старался дышать как можно тише и слиться с окружающей его средой. Зеленые глаза вновь невольно наполнились слезами от страха, вдоль стены продолжала красться вытянутая тень, в помещение проникал тусклый свет одинокой луны и в этом свете казалось, что у крадущегося существа есть огромные когти, достающие чуть ли не до самой земли. Локи испуганно спрятал лицо в замерзшие ладони, трепетно ожидая своей участи, но внезапно весь устрашающий образ в одночасье разрушился, когда из-за огромного валуна, за которым и прятался младший Одинсон, показалась не менее напуганная физиономия Тора. Брат держал в руке длинный нож с кривым лезвием, но каким бы храбрым он не старался выглядеть, в душе царевич чуть ли не выл от накрывающего с головой чувства жути перед неизвестным. Меховая шапка сбилась набекрень, он прерывисто дышал и все сильнее сжимал рукоятку подаренного отцом охотничьего кинжала, которым он так гордился. Во взоре все еще плескался ужас на грани с облегчением, когда вместо злых духов или монстров, которых он так старался найти, перед ним предстало дрожащее создание, в котором он немедленно узнал младшего братишку. — Локи! — внезапно воскликнул он и кинулся к младшему принцу, а пока тот выходил из ошеломленного ступора и наконец осознавал радость своего спасения, Тор уже заключил его в объятия, держа мертвой хваткой, чтобы на этот раз он никуда не сбежал, — Я уже думал, что не найду тебя… Локи сдавленно всхлипнул и тоже вцепился в брата, не веря своим глазам. Они просидели так недолго, вскоре Тор отпрянул и, изменившись в лице, стрельнул слегка раздраженным взором в сторону брата, переставая улыбаться. Он встал на ноги, после чего грубо дернул того вверх за руку, заставляя подняться. Младший Одинсон понимал, что виноват, и что стоило бы попросить прощения за свою выходку, но такая резкая перемена настроения на лице Тора поразила его еще больше, дыхание перехватило и он чуть было не поперхнулся этими словами. Не выпуская руки и больше не удосуживая брата даже взглядом, старший наследник чуть ли не волоком потащил спотыкающегося Локи в сторону выхода из злосчастной пещеры, а тот, как громом пораженный, едва переставлял ноги в попытках угнаться за быстрым темпом его широких шагов. Как только они достигли лазейки, ведущей наружу, и выбрались на улицу, Локи неожиданно оказался прижатым спиной к шероховатому камню, что-то острое неудобно впивалось в лопатки сквозь толстую ткань верхней одежды, и принц повел плечами, смущенно поежившись. Подняв кверху взгляд, полный непонимания, он уставился на старшего брата, который в порыве ярости сжимал его плечи, не давая вырваться. Внезапно он заговорил, и в интонации были слышны нотки угрозы вместе с подобием пережитого испуга. — Больше никогда так не делай! Никогда, слышишь меня?! Что случилось, если бы я не смог тебя найти? Что бы сказали мама с отцом? — сдерживаясь прошипел он, не разрывая их зрительного контакта и, выдержав паузу, продолжил, — Я бы никогда не простил себе твою потерю. От эти слов внутри в груди что-то екнуло и замерло, а мысли, лихорадочно сменявшие друг друга, как будто застучали в висках. — П-прости… Прости, я правда не хотел… — судорожно выдохнул младший царевич, стыдливо вытаращившись мокрыми глазами в землю под ногами. Тор тяжело вздыхает и отворачивается, смотря в темное небо, усыпанное яркими звездами. — Нужно идти, пока метель снова не началась… — проговорил он, совсем как озабоченный взрослый. Локи не знал, что и делать со жгучим чувством вины, оседающим внутри.***
— Мы ведь не случайно здесь. — Что, прости? Трикстер, слегка сгорбившись, сидел на прохладной поверхности плоского булыжника, бездумно взирая на пляшущие языки пламени маленького костерка и неосознанно тянулся все ближе, пытаясь согреть подрагивавшие кисти в ярко-рыжих и бордовых всполохах. Опаляющее зарево причудливо кружилось и отплясывало в холодных изумрудных глазах, на лице и на одежде Бога Озорства, который подозрительно притих с тех пор, когда с помощью своей магии он сумел-таки поджечь одно из вымокших поленьев. Тор недолго наблюдал за ним, задумавшись, а затем устремил взгляд в сторону догорающего табачного заката где-то за подножием гор. Тучи расступались, дождь постепенно прекращался, но с крон деревьев все еще капала чистая прозрачная вода, большими бусинами скапливаясь на тонких, почти голых ветвях. — Они не просто так пригласили нас на эту прогулку, ведь так? — снова заговорил Локи — Ты наверняка знаешь. Они, вероятно, хотели снова подшутить надо мной, как подлые крысы. Бросить блуждать в этой чаще навсегда, избавиться наконец от не приносящего никакой пользы братца знаменитого Тора Одинсона, как от объекта стыда, я прав? Бог Грома, опешив, вновь повернулся к брату. Тот шумно дышал сквозь сжатые зубы и стиснул руки в кулаки так, что побелели костяшки. В выражении лица читалась тщательно скрываемая злость и обида. — Локи, нет, конечно нет, как ты мог такое подумать. Ни у кого из нас и в мыслях не было, чтобы так с тобой поступить. Ты ведь мой брат, и я бы ни за что… — Прекрати мне лгать! Если уж ты мой брат, почему же мне все детство приходилось терпеть дрянные выходки вашей дрянной компании?! Почему, когда я искал опоры в тебе, ты всегда отворачивался и давал понять, что твои друзья для тебя на первом месте, не то что какой-то слабак, не способный удержать и меча для самообороны, что уж говорить о военных подвигах?! — младший Одинсон одним движением вскочил на ноги — Почему репутация для тебя всегда была важнее, чем элементарные моральные принципы?! — А ну хватит! — громовержец не выдержал, тоже подрываясь со своего места, больше сдерживая скопившуюся внутри ярость, и перешел на крик — Хватит винить меня в собственной слабости, Локи! Неужели тебе не приходило в голову, что то, что происходило с тобой ты и вправду заслужил?! Ты всегда пытался подставить меня перед другими и вел себя как самый настоящий тупоголовый кретин, а теперь утверждаешь, что причина всех твоих неудач — это мы с моими друзьями? Я не собираюсь выслушивать в свой адрес обвинения от жалкого выродка, неспособного постоять за себя! Через мгновение пещеру наполнила звенящее безмолвие. Бог Грома со вздохом опускается вниз на холодный каменный пол, скрывая раскрасневшееся лицо в ладонях и пытаясь унять бурю эмоций внутри себя. Жилка на шее билась с неистовой силой, а щеки зарделись от стыда. Не стоило ему так говорить, ведь в какой-то степени Локи был даже прав. — Жалкий выродок, значит, — задумчиво произнес трикстер неожиданно низким и охриплым голосом, — Так вот, кто я для тебя на самом деле… — Нет, Боги, естественно это не так. Прости, я не знаю, что на меня вдруг нашло. Ничего из того, что я сказал не было и намеком на правду, — слова давались с трудом, будто бы ему не приходилось говорить уже целую вечность. Не услышав ничего в ответ, Тор возвел взор вверх и увидел, как Бог Хитрости вытаращился на нечто, скрытое в темной чаще леса. Нечто, что мог увидеть исключительно он сам, ведь когда громовержец отследил направление его взгляда, то ничего, кроме тусклого сумрака не различил. — Все в порядке? — вполголоса спросил он. Локи продолжал всматриваться вдаль, выглядя при этом каплю зловеще, но вскоре он заторможено кивнул, броско потемнев лицом. — Да… Наверное, просто показалось. — Нам нужно как следует отдохнуть, завтра мы отправимся на поиски друзей. В ответ трикстер снова лишь быстро качнул головой. Удовлетворившись и этим жестом, Тор улегся на бок, предварительно подстелив под себя свою же накидку, повернулся спиной к костру и к брату, широко зевая, а через несколько минут уже дремал, позволив усталости взять верх над организмом. Локи попытался последовать его примеру, но неудобная и, казалось, пропитанная холодом поверхность заставляла постоянно ерзать на месте в попытках принять удобное положение. Из головы не шел образ, который он увидел среди зарослей могучих деревьев. Старая женщина была облачена в длинные, изорванные и изгрязненные одежды. Полы ниспадали до самой земли, волочились по ней, подобно сальным веревкам и развевались на ледяном ветру. Она едва двигалась, не шла, а скорее шаталась, раскачивалась, как старый корабль во время шторма, неторопливо и обреченно. В ней чувствовалась усталость, корявые руки были покрыты струпьями и омертвелой кожей, от упитанных пальцев остались одни лишь кости, а острые почерневшие ноги скребли по стволам многолетних секвой, обдирая сухую кору с омерзительным скрежетом, от которого звенело в ушах. Чудилось, что старуха издавала протяжные, жалобные звуки, выла, стонала и корчилась. Горбатая спина подрагивала от напряжения, когда она делала очередной свистящий вдох, преимущественно походящий на скулеж, но больше всего молодого принца поразило ее лицо. В выражении белесых глаз не осталось ничего человеческого, при взгляде на них по телу Бога Озорства прошлась едва заметная дрожь. Они словно светились изнутри, но не так, как это было в случае его брата Тора, чьи радужки точно источали жизнь и любовь к жизни, а напротив полыхали немым ужасом, от которого кровь стыла в жилах. Посиневшие дрожащие губы то что-то неразборчиво шептали, то сжимались в полоску, то снова просили пощады, умоляли о спасении ее души или наоборот посылали проклятья и угрозы, Локи точно не знал. Белые пряди волос свисали из-под платка, покрывающего голову этой странной старухи, раскачиваясь в такт порывам студеного вихря. В полумраке трикстеру мерещилось, как бабка тянет к нему окостенелые руки, как плачет без слез, как вопит и рыдает, душит его, вспарывая когтями бледную плоть. Хрипло воет, скорбно морща и без того покрытое складками лицо, хватает его за предплечье и с удивительной для хрупкой старухи силой тащит за собой в черную бездну. Локи мигом открывает глаза и судорожно выдыхает. По спине градом катится холодный пот, Бог Озорства наблюдает, как на каменной стене извиваются причудливые тени, формируясь в сменяющие друг друга мимолетные образы, которые услужливо подает мозгу подсознание. Ветер продолжает завывать где-то далеко в лесу, младший Одинсон же старается сосредоточить свой слух на умиротворяющих звуках природы, упорно игнорируя то, как сердце чуть ли не бьет набат в сотрясающейся грудной клетке. Трикстер принимается думать о матери. О ее взгляде, полном нежности и любви, об ее улыбке, ради которой он готов сделать все на свете, о мягких прикосновениях ее пальцев к макушке, когда она пытается упокоить или поддержать. Вспоминает ее мягкую, вкрадчивую речь, бархатистый голос, от которого на душе становилось тепло, ее доброжелательность ко всем и заботу, гордость за сыновей, в которых она ни на минуту не сомневалась. Бог Хитрости представлял, как допоздна сидит в ее покоях и вместе с братом слушает разные легенды, которые Фригга так любила рассказывать им перед сном. Но от внезапного шороха где-то совсем рядом принц чуть было не подпрыгивает, в одночасье выныривая из полудремы. Костер уже почти потух, в воздухе летали белоснежные хлопья пепла, подгоняемые легким дымком и похожие на снежинки. Мрак ночи поглощал все вокруг, луна едва лишь изредка показывалась из-за облаков, рассекая липкую темень лучами света. Тор тихо и бессвязно бормотал во сне и шумно всхрапывал, а Локи все не мог оторвать глаз от силуэта в зарослях. Он надвигался, подкрадывался, то вытягиваясь, то уменьшаясь в размерах, плавно колышась наподобие собственного одеяния. Время остановилось, лес замер, все в одно мгновение затихло, а существо продолжало ползти, сипло дыша и обдавая все вокруг невыносимым смрадом. Это нечто зовет его, будто искуситель, побуждающий совершить грех. Локи осторожно поднимается на ноги, преодолевает дрожь в коленях и делает шаг навстречу. Необъяснимая сила кружит голову, манит колдовским очарованием, заставляя потеряться в бездонном небе, полностью ощутив сладостное томление и погрузившись в бесконечный простор неизведанного мира. Сердце замирает, поток свежего воздуха будоражит сознание, прозрачный лунный свет разрезает пространство на много разных частей, как на осколки разбитого зеркала. Вместо страха появляется интерес. Происходящее уже не кажется таким опасным, существо продолжает подавать свой властный зов, и Бог Озорства повинуется, бесшумно ступая по мокрой траве в пронзительном сумраке. Он видит вокруг цветущие луга, сплошь усыпанные белыми цветами, чья первозданная красота будит воспоминания и ласкает взгляд, а от терпкого запаха просто захватывает дух. Тело и мысли не покидает легкость. Область окутана белым туманом, в нем теряются четкие очертания, границы размываются, уступая место расплывчатым теням. Зыбкая пустота, обрывки фраз, всплывающие в глубине подсознания, спутанные в один клубок мысли крутятся в голове, перед глазами мечутся цветовые пятна и неразличимые силуэты. На периферии зрения полуночное небо сменяется зеленой глубиной, младший принц отдается во власть притягательной энергии, его искусанные губы трогает пленительная улыбка, а в ярких глазах отражается лунное сияние. Завораживающий взгляд можно сравнить с бездонным озером, в котором плещется безумная стихия. Через мгновение перед ним оказывается статное создание невероятной красоты. Оно весьма абстрактно, но от этого не менее привлекательно. Существо источает освежающую прохладу, в тумане от него исходит еле ощутимый, но такой приятный аромат луговой травы, что Локи не задумываясь вдыхает его полной грудью, смакуя пьянящий вкус древесного дыма и вечернего воздуха на кончике языка. Шелковая шерсть щекочет лицо, прекрасное создание ласкается к молодому магу, но тот не осмеливается прикоснуться в ответ, опасаясь того, что, сладкий морок спадет, оставив его одного в темном, холодном лесу. Теплое дыхание опаляет шею, трикстеру мерещатся прикосновения чьей-то бархатной кожи к плечам, словно его поддразнивали, принося между тем неизъяснимое блаженство. Немеркнущие лазурные глаза существа выжидающе буравят взглядом, и Локи не без труда делает выбор. Он вытягивает руку вперед и заранее предчувствует на кончиках пальцах трепетную дрожь. Моментально его словно прошивает электрический разряд, а потом иллюзия растворяется. Резко избавившись от наваждения, Бог Хитрости чувствует себя так, будто бы его окатили ледяной водой. Приподнявшись на локтях, он понимает, что снаружи наступило утро, а пещера теперь заполнена сиянием золотистого рассветного солнца. На верхушках деревьев из последних сил заливаются пением птицы, остающиеся зимовать. Земля покрыта узорами голубоватого инея, а в воздухе до сих пор витает крепкий морозец. Тора нигде не оказалось, но не успел младший Одинсон подняться, как тот показался у входа с охапкой тряпья в руках. — Ты уже проснулся? Вставай, нам нужно отправляться, — сказал он, улыбнувшись краешком губ. Едва не уронив одну из вещиц, громовержец неуклюже ловит ее у самой земли и, насупившись, вновь направляется восвояси. Локи почти смеется. На него без особой причины накатывает облегчение, будто бы он уже вернулся домой. Почему-то в глубине души трикстер знал, что именно так все и будет. Должна же эта нелепая история закончиться счастливым концом.***
— Локи, не отставай! — вновь раздался в сумраке мальчишеский голос. Тор говорил это уже много раз, и вот повторяет снова. Локи изо всех сил старается не отставать, честное слово, но практически бессонная ночь дает о себе знать, и царевичу невообразимо хочется спать уже на протяжении получаса. Да и его старший брат похоже выглядит не так бодро, как в начале пути. Честно говоря, младший Одинсон не имел ни малейшего соображения о том, куда они держат путь теперь, но Тор, кажется, целиком и полностью понимал, что курс они выбрали верный — принц все время сверялся со стрелкой компаса, смотрел на положение луны в темном небе и рьяно разыскивал те отметины, которые сам же второпях засекал на толстой коре деревьев. Если не брать в счет то, что пробиваться сквозь высокие сугробы было все также трудно, обратная дорога казалась обоим мальчишкам намного легче и быстрее. Вскоре, когда Тор аккуратно снял зеленую ниточку, возвещающую о прибытии на место назначения, с корявого сучка, они вновь увидали облюбованную ранее поляну. Идея вновь попытаться развести костер или опять сделать привал была моментально отклонена. Кучка хвороста до сих пор одиноко покоилась на холодном снегу, в том же положении, в котором старший Одинсон обронил ее, когда бежал за братом. Локи еле сдерживался, чтобы не позволить себе упасть лицом в снег и захныкать, как совсем маленький ребенок. Ему мешало лишь осознание того, что настоящие воины никогда не проявляют свою слабость и стоически выносят все испытания, посылаемые им судьбой. Так говорил отец, ну, а его младший сын, хоть и не всегда соглашался с подобными высказываниями, все равно покорялся и усердно работал над своим характером, чтобы доказать-таки семье, что они не зря вкладывали частичку себя в его воспитание. Конечно же, Тор тоже оказал немалое влияние на становление его, Локи, личности, но подрастающий ас пока не спешил вносить его в список благодарности ввиду некоторых личных причин. Да и методы воспитания у старшего брата были немного иные чем у, к примеру, их матери. Они отличались некоторой жестокостью по личному мнению воспитуемого. Локи задумался и не заметил, как они миновали знакомую тропинку, а затем и пологий спуск вместе с гигантским поваленным деревом прямо посреди главной дороги. Сейчас это место не казалось зловещим, а наоборот, словно вело к спасению и счастливому возвращению домой. Им предстояло пройти еще около двух миль вдоль ряда стволов, за которыми как будто скрывалась сама тьма, поэтому никто из них не решался посмотреть туда вновь. Вдруг позади почудилось постороннее движение. Краем глаза оба замечают проблеск серебра и мелькнувшую тень, за долю мгновения успевшую раствориться так же быстро, как появилась. Расплывчатая фигура притаилась в чащобе, неподвижно замерла, наблюдая за тем, как принцы растерянно вертят головами в поисках своего преследователя. Тень отчетливо слышит участившееся дыхание и сердцебиение, чуткие уши улавливают все малейшие изменения в поведении жертв. Существо явно забавляется. Звук дрожащего голоса прерывает напряженную тишину. — Ты тоже видел? — спрашивает Локи. — Молчи! — шикает на него Тор. Тварь в кустах делает осторожный шаг в сторону, наступая на сухую ветку, которая тут же трескается. От резкого звука мальчишки вздрагивают, а белоснежная морда скалит зубы, беззвучно ухмыляясь. Тор все крепче стискивал в кулаке рукоятку кинжала, чей клинок отбрасывал на девственно-чистый снег разноцветные пятнышки бликов. Локи мелко подрагивал и жался к брату, чувствуя, что воздух постепенно накаляется. Секунды томительно долго сменяли одна другую, перетекая в минуты. По мере того, как тягучее молчание отдавалось в ушах, а неумолимое приближение чего-то опасного заставляло еще сильнее занервничать, младший принц притих в ожидании, стоя на одном месте и вслушиваясь в темноту. Удары сердца пульсировали в висках, мышцы окаменели от предельного напряжения, ведь малейшее подергивание сейчас могло спровоцировать врага на нападение. И все-таки оно показывается, неторопливо выныривает из мрака, помахивая толстым и покрытым шерстью хвостом при ходьбе, периодически щурится, как мидгардский кот, лежащий на солнышке. Тор вздрагивает, принимая позу боевой готовности, а его младший брат, будто загипнотизированный, не мог отвести взгляда от представшего перед ними творения природы. Животное действительно похоже на огромного кота, такое же пушистое и элегантное в своих размеренных движениях. Оно будто бы парит над землей, походящее на гигантское снежное облако, причудливый орнамент украшает шерсть на спине, а усатая морда была обворожительна своими необычными глазами. Радужные переливы аквамариновых очей в ночном полумраке казались дополнительными источниками света. Они были словно обрамлены вкраплениями драгоценных камней, на секунду могло показаться, что весь мир довольно мерклый и тусклый, по сравнению с этими проницательным аквамариновым взглядом. Большая кошка приближается и урчит, а морда принимает хитрое выражение. Уши смешно двигаются в такт шагам, стряхивая вновь посыпавшиеся с неба снежинки. Локи тоже подходит на шаг вперед, не обращая внимания на предостережения Тора, который до этого пытался героически закрыть братца спиной, но тут же сдался, получив едва ощутимый, но весьма возмущенный удар кулаком под ребра. Тварь склоняет морду и оба наблюдают в ее глазах задорный блеск. Двое напуганных мальчишек, дрожащих от страха и зажатых в угол, явно веселят ее еще больше, но внезапно тот, что поменьше, протягивает вперед руку, будто спрашивая разрешение, чтобы прикоснуться к мягкой шерсти. Локи не знал, что двигало им в тот момент, но почему-то понимал, что делает все правильно. Существо на мгновение недоумевает, задумчиво наклоняя большую голову вправо, а затем подается навстречу дрожащей мальчишечьей руке так резко, что младший принц едва подавляет удивленный вздох. Серебристый мех был очень густым и приятным на ощупь, глубоко в подшерстке прятались узорчатые снежинки. Тонкие, холодные пальцы зарылись в шерстный покров, поглаживая по ушастой голове. Огромное и пугающее создание показалось жалким и одиноким, вероятно в этой глуши оно ни разу не подвергалось настоящей ласке. Вскоре, после долгих раздумий, к одной руке присоединилась вторая, шершавая и теплая, а спустя минуту лесная тварь во всю ластилась к детям, почувствовав, как сиротливую пустоту на душе заполнило нечто светлое и уютное. — Пожалуйста, отвези нас домой, — прошептал Тор, встретившись полным надежды взглядом с голубыми глазами напротив. Существо встрепенулось и покорно отстранилось, ложась на холодный снег для того, чтобы принцы смогли забраться на широкую, теплую спину. Старший Одинсон сел сзади, позволив брату обнять большую кошку за шею и уткнуться носом в белоснежный мех на загривке, на миг прикрывая глаза. Животное пахло цветущей липой и свежеиспеченным хлебом, морозной свежестью и оружейной смазкой, Локи всей душой ощущал приятную усталость и умиротворение, сперва даже не заметив, как существо сдвинулось с места и устремилось вперед, с невообразимой скоростью преодолевая препятствия и рассекая воздух сильными прыжками. В полете царевич чувствовал, как тело охватывает невероятное блаженство, пушистое создание было горячим, как раскаленная печка и он неосознанно прижимался все ближе, стараясь согреться и избавиться от озноба. Легкое укачивание заставило его вновь ощутить острое чувство усталости, младший Одинсон потерял счет времени и вскоре все-таки отдался во власть глубокому сну. Он не слышал, как протяжно завывал ветер в темной лесной чаще, не видел, как водоворотом кружился снег, подхватываемый неистовствовавшей вьюгой, и не запомнил того момента, когда вновь оказался во дворце. Локи резко просыпается и садится на постели. Огонь в камине совсем потух, оставляя все помещение покоев младшего принца в кромешной темноте. За окном все также темно, царевич соскакивает с постели и отодвигает в сторону богато украшенные разнообразными вышивками шторы. Холодное стекло покрыто морозными узорами, снегопад словно не прекращался ни на минуту, вдалеке видны недвижимые силуэты гор, а сад напротив все также пуст. Неужели, все это ему приснилось? Он оборачивается и видит, как брат ворочается во сне, смешно хмуря брови, и успокаивается лишь тогда, когда без зазрения совести занимает большую часть кровати. Но его внимание привлекает совсем не это. Младший Одинсон просто не может поверить своим глазам, когда в свете догорающей свечи на тумбочке подле лежанки замечает медный отблеск от дрожащего пламени. На гладкой деревянной поверхности лежит кольцо, старательно свернутое из проволоки. За окном что-то меняется. Принц долго всматривается в темноту голого сада, но вскоре возвращается обратно в постель, устраивается рядом с Тором и тушит свечу. Кажется, в тот момент он понял для себя что-то очень важное, а с губ еще долго не сходила улыбка. Локи мог поклясться, что видел в кустах пару хитрых аквамариновых глаз.