Леденцы

- Много сладкого есть вредно, - говорит он. Дёргает её за длинные рыжевато-медовые волосы, улыбается. И всё-таки покупает, что она попросит: засахаренные лепестки роз и фиалок, разноцветные леденцы, пирожные. Как старший брат, которого у неё никогда не было. Но теперь есть. Заботится. И, наконец, можно отринуть прошлое и жить. Жизнью, в которой есть простые радости, вроде походов по лавкам, прогулок по узким улочкам, вечеров у камина. Жизнью, в которой у неё снова семья. Ей странно к этому привыкать. Кажется и ему тоже. Но они привыкают. Наверное, потому так больно, когда всё рушится. Больно смотреть на него и видеть сходство с тем, другим, чьё имя нельзя называть, потому что оно возрождает в Арибет лишь одно желание – кричать, выть от горя до тех пор, пока голос не пропадёт, пока она вся не разлетится на куски от этого крика как разлетается лёд под ударами кувалды, как разламывается тонкая фарфоровая кружка под чьей-то грубой ногой. Она всё-таки разламывается. И никому не дано этого остановить, даже ему. Он ведь не пойдёт за ней. Ему есть, кого терять в этом проклятом городе. А вот ей уже нет. Будто и не было никогда того краткого периода в жизни, когда оба кинулись друг к другу, чтобы отогреться в подобии семейного тепла. Будто не было разговоров, шуток, прогулок, этого ощущения надёжности и дружеского единения. Он не пошёл за ней. А значит, виновен наравне с другими. Подобное притягивает подобное. Он ведь способен на то же, что и она. Но она ушла, а он остался. А значит, может ей помешать. А значит, должен умереть, как и все в этом проклятом городе. - Магов убивайте первыми, - говорит она. Она устаёт от этой изматывающей ненависти и отчаяния. Потому что нет облегчения – ни от разрушенного, полыхающего Невервинтера, ни от бесчисленных смертей, ни от вкрадывающейся уверенности в том, что остановиться и успокоиться ей поможет лишь собственная смерть. Она всё-таки безвозвратно потеряла себя. То ли тогда, среди обжигающих лютым холодом снегов. То ли сейчас, среди чумного смрада пожаров. Она потеряла себя. И его тоже. - Много сладкого есть вредно, - говорит он, снясь ей в предпоследнюю ночь перед казнью. Он держит в руках множество леденцов – всех цветов и форм – и Арибет отчётливо понимает, что сладкого ей совсем не хочется. - Вредно, - соглашается она, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Пусть он выбросит все эти сласти, и они снова пойдут не осквернёнными чумными кострами улочками Невервинтера, и он, и Фентик будут живы, и всё будет как прежде. Самым сладким, самым липким леденцом в её жизни были слова Мораг. О том, что местью можно что-то исправить. Или что-то вернуть. Брат говорил ей, что много сладкого есть вредно. Как жаль, что она не слушала. Как же жаль.