Карнавал пепла

Фараон — по крайней мере Рамзес — помнит всех своих любовниц и любовников. Помнит, помнил и — иногда — вспоминает. Власть — то ещё проклятье, власть фараонова — кажется — подобна аду. Отец говорил — когда-то, давно и прискорбно — поучал и требовал. А Рамзес отмахивался, далеко ещё до моего правления Среди всех избранных, особенно хорошо помнился юноша-парень-мужчина с дальних краёв, узкоглазый, длинноволосый, не понимающий ни слова из его речи, но до крайности нелепо — и в тоже время достойно — отвечающий на телесном языке. Рамзес любовался им, его крепким телом, едва неуловимым — совершенно чуждым — духом, одаривал и поучал. Обучался сам — сражения у юноши всегда были превыше изяществ дворцовой жизни, видел, как меняется фигура, разум, отношение. Парень стремился постичь мир, вернуться в свои дальние края, туда, где его ждали, говорил, что роскошь ему приелась, как и — явно стыдясь — мягкость простыней, просил Фараона, на коленях, собрав иссиня-чёрные волосы. Парень был хорошим солдатом, заслужил право отправится в свои края, прижался на последок лбом, не исполнив приказ-властным-голосом. Мужчина же вернулся спустя годы, в его, рамзесово, правление, привлекательный, возмужавший, со шрамом, под броню уходящим. Встал на колено, прижав руку к груди, поклонился и отправился в казармы. Возвращался к прежнему быстро, но не охотно, чем злил, за что платил. Рамзес любил хлыст, его удары, покладистость в руке, но широкую спину, и то, как её — неспешно — обнажают, тронуть не мог, замирал, смотрел, переполненный восхищения, собственничества. Рамзес пробовал новое, изменял старое и дарил обещанное. Но также и помнил, наблюдал иногда, после, чувствуя холод на обнаженной коже. фараон не властен над тем, что уже предрешено, говорил отец, клал руку на плечо, заглядывал в глаза. кем же? Когда день — однажды — клонился к закату, свечи погасли, а жрецы, охваченные страхом, ушли, явилась богиня. Прекрасная во всем её величии, яростная, шепчущая, вкрадчиво-въедчиво. мной Заглянула — пытливо — в глаза, засмеялась и поставила клеймо, обжигающее и не смываемое. Там, где под кожей горячо билось сердце. Рамзес помнил обо всех своих любовницах и любовниках, разбирался с ними быстро, без сожаления, и лишь раз, узнав о смертоносном падении с лошади, сжал руку, сильно, до кровавых капель. Чувствуя, что метка тлеет на груди его