Терпкие чёрные цветы.

Подушечки пальцев проводили по пергаменту, глазами бегая по иноязычным строкам, ища нужную информацию, серьезно обрабатывая каждое слово на латыни. Грубые губы немо проговаривали звуки, иногда замирая и вспоминая перевод. Бегающие радужки и зрачки глаз словно заглядывали меж строк, проваливаясь в пространство между буквами и замирая на этих местах, чистейше-зеленым цветом глазного омута старшего Винчестера. Мутная комната бункера освещалась лишь тусклой лампой над столом, то и дело мигающей и дрожащей, срывающейся на более тёмно-желтое освещение, искажая его. Но и этого хватало, чтобы читать, указывая в голове важные моменты и записывать их в потёртую тетрадь, основываясь на тактильной памяти, проводя по бумаге пером все быстрее и менее лениво. Сэм и Бобби уехали, оставив парня наедине с собой, надеясь на то, что он отдохнёт и наберётся моральных сил. Но нет – Дин работал, ведь находиться в полной тишине, сопровождаемой звуками вентиляции и ходящих по бункеру ветра и холода, было невыносимо. Он не мог быть со своими мыслями, что терзали и рвали его душу, пробираясь через плоть к душе, царапая и разрывая её на клочки тёмного света. Мысли и переживания эти сейчас отдавались в отрывистых движениях пера в руке и размашистыми глотками виски. Стоило лишь на чёртов час задуматься, как голову покидает заполненность важности, оставляя за собой чёрный след в остатках затуманенного сознания, чёрной, как смоль, его пустоты и прошедшей боли. Избежать сего потока можно было только несколькими способами: продолжать работать до изнеможения или же напиться и уснуть, желательно не просыпаясь. Но это тоже безвыходно, ведь ангел может достать старшего даже в его грёзах, и Дин снова увидит этот нестерпимый плащ, что был почти всегда замят, грёбаный синий галстук и грубые черты лица, идущие в комплекте с растрёпанными волосами... О Господи, как же парень ненавидел Кастиэля, а точнее – свои непонятные, трепещущие и беспорядочные чувства к нему. В этих сине-голубых глазах отражалась грубость и настойчивость, в них, казалось, можно утонуть, словно в самой холодной и леденящей душу, морской воде из слёз несчастных, не чувствуя дна и опоры. Дин же, как всегда, серьёзно глядя, незаметно отводил взгляд, злясь по большей части на себя и на прекрасный лик оболочки ангела. Он пытался внушить себе, что любит, а в то же время и всем сердцем ненавидит именно Джимми – тело, в которое бездушно и резко вселился ангел, навсегда лишив этот самый сосуд радостных чувств, любви, эмоций и улыбок навсегда. И, казалось, именно это ужасно злило Дина, заставляя его срываться на себя, на стены, избивая их кулаками и разбивая в кровь костяшки, срывался на родного брата, после – бесконечно извиняясь и повторяя это вновь и вновь. Недавно Сэм сказал старшему, что больше не чувствует себя его братом, что Дин ужасно изменился, кинув на него расстроенный, отстранённый и напугано-разочарованный взгляд га сломленного старшего. «Сэм.. Сэмми, нет!» – Дин уже спал, и даже во сне воспоминания доставали его, давно сказанными словами навсегда оставляя ожоги на душе. В руке так и осталось перо, с которого чернилами капали недописанные слова, информации о делах, красивые латынские звучания, оставляя лишь растекающуюся кляксу. Бутылка так и осталась недопитой, а с горлышка стекала капля алкоголя. Что же скажет Кас? Что же скажет этот чёртов крылатый, сможет ли возразить? Винчестер не знал, почему он вновь думает об этом существе, искренне не понимал, зачем он это делает. *** Светлый день осеннего парка в грёзах Дина успокаивал, умиротворял, но что-то трепетало внутри, словно птица в клетке, старающаяся вылететь оттуда, пока дом возгорается, беспомощно крича и чирикая. Парень сидел на лавочке, отдыхая и смотря на жёлтые, красные и другие, словно «Горящие» кровью, цвета умерших листьев. Вдруг, в нос ударил знакомый терпко-сладкий запах, и парень поднялся, зачарованно идя по дорожке, пока под ногами тихо шуршала сухая трава и засохшие листья, с каждым шагом крошась в яркий прах, в исчезающую на ветру, лиственную крошку. Шлось все труднее, а запах был слаще, что, казалось, сейчас будет невозможно дышать из-за этой сахарной пелены. Дин остановился, посмотрев на асфальт, из которого с великой силой прорастал черный, словно запретный, благоухающий маленький цветок, рядом с которым лежала записка желтоватой бумаги. Чёрт, Кас.