Янтарь

- Добрый день, герр Моцарт! Как ваше здоровье? Вы так давно не появлялись в свете, что мы уже начали беспокоиться о вас! - темные глаза итальянца смотрели на меня изучающе и настороженно. - Благодарю, герр Сальери, все просто замечательно! - бодро ответил я и выдал одну из самых очаровательных своих улыбок, надеясь, что разговор на этом закончится. Столкновение вышло случайным. Право слово, последним, кого мне бы хотелось сейчас увидеть, был Сальери. Я действительно давно не появлялся в свете, занятый написанием новой оперы. Я бы и на улицу не выходил вовсе, если бы не банальная необходимость в еде или новой пачке нотной бумаги. Сейчас я как раз направлялся в ломбард, чтобы заложить серебряную табакерку, подаренную когда-то одним из английских лордов за прекрасное выступление. Работа над оперой была в самом разгаре, аванс давно закончился, а мой желудок нуждался в пище. Сегодня, пожалуй, как никогда. Я коротко кивнул капельмейстеру, собираясь улизнуть, но тот вдруг взял меня под локоть. - У вас изможденный вид, Вольфганг, - сказал итальянец, глядя мне прямо в глаза. - Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? Когда вы ели последний раз? - Вчера утром... э-э-э... то есть, недавно, не стоит беспокоиться, Антонио! - я снова улыбнулся, но улыбка вышла довольно кислой. Мысленно я проклял себя за чрезмерную болтливость. Ну чего мне стоило просто откланяться и сбежать? - А, по-моему, как раз стоит, - настойчиво сказал Сальери. - Вольфганг, пойдемте ко мне. Я обещаю вам чудесный ужин - моя кухарка прекрасно готовит! Кроме того, сегодня у нас с женой знаменательная дата - пятая годовщина свадьбы, я обещаю вам несколько изысканных яств! - Спасибо, но я не могу... - я замотал головой, да так, что чуть не слетел парик. - Благодарю вас, герр Сальери, но... - Никаких "но"! - воскликнул тот и твердой рукой потащил меня по направлению к карете. Я едва не выронил свою табакерку от неожиданности, но подчинился. Сказать по чести, я никогда не мог ему отказать. А в последнее время мне начинало казаться, что Антонио догадывается об этом, чем и пользуется при каждом удобном случае. Большую часть дороги мы молчали, только изредка перекидываясь парой дежурных фраз о погоде и здоровье императора. Но я то и дело ловил на себе его обеспокоенный взгляд. И все пытался унять нарастающую дрожь в руках. Находясь рядом с этим человеком, я испытывал странные смешанные чувства, объяснить которые не решался даже сам себе. За последнее время мы очень сблизились с Сальери, хотя раньше это было невозможно даже представить. Слишком разными мы были. Слишком отличающиеся характеры. Слишком разнящееся воспитание. Слишком непохожие взгляды на жизнь, на музыку, в конце концов. Слишком много "слишком". Но только рядом с этим человеком, я чувствовал себя по-настоящему живым. Не марионеткой, которую дергают за ниточки сразу несколько кукловодов. Не "ученой обезьянкой", выставляемой на потеху толпе. А живым существом, любимым Богом и любящим весь мир. Рядом с ним я чувствовал себя способным излучать Свет. Странный свет, замешанный на боли. Сказать по чести, это открытие, совершенное около месяца назад, меня порядком испугало. Поэтому я замкнулся в квартире, сосредоточившись на написании заказанной оперы и наслаждаясь процессом. И думая о Сальери каждый из этих дней. Да, мы давно не виделись. И, возможно, мне не следовало так исчезать, без предупреждения. Но я должен был разобраться в собственных чувствах. Я надеялся, что если не буду пересекаться с ним каждый день, то все пройдет само собой. Однако, не прошло. Боль притупилась, отойдя на задний план, но не исчезла. И вот теперь, сидя рядом с ним в карете, я боролся с желанием лишний раз взглянуть на него. Но слишком велико было искушение. А я был всего лишь человеком, бессильным перед ним. И я смотрел. Украдкой скользил взглядом по безупречным чертам его лица и мое сердце разрывалось на части, от переполняющего его света. А где-то далеко, на самых задворках сознания, играла прекрасная музыка, но я не мог уловить ее, а только слышать отголоски. Антонио чувствовал, что за ним наблюдают. Он не мог не чувствовать. И, пересекаясь со мной взглядом, он улыбался. Своей особенной, несколько хищной, улыбкой, но от того не менее прекрасной. А глаза его светились теплом. И я захлебывался от этого тепла. Я тонул в нем, как муха в сахарном сиропе, рискуя навеки застыть в нем, словно в янтаре. Не зря, в некоторые особые моменты, радужки глаз итальянца приобретали оттенок горьковатого гречишного меда. Или янтаря. Увлеченный своими душевными терзаниями, я не заметил, как мы подъехали к месту назначения. В чувство меня привело легкое прикосновение - Антонио потрепал меня по руке. - Мы приехали, - улыбнулся он снова. И добавил тише, едва различимым шепотом. - Амадео... Я почувствовал, как у меня внутри все перевернулось. Так, словно бы вдруг мир встал с ног на голову. И удержать равновесие было очень сложно. Но я справился. И даже вылез из кареты, не ударив лицом в грязь. В прямом смысле этого выражения. Очутившись внутри помещения, я еще долго топтался в прихожей, пытаясь, дрожащими пальцами, развязать шнуровку плаща, а потом пристраивая его на вешалке. Я слышал, как Антонио говорит со своей женой Терезией - прелестной молодой женщиной, с рыжеватыми кудрями и немного настороженным взглядом зеленых глаз. Я уже был знаком с ней - мы виделись несколько раз на приемах и в театре. Случалось мне бывать и в доме Сальери, но тогда Терезии не было дома. А теперь я, почему-то, испытывал ужасное смущение. - Вам помочь, господин? - услышал я голос, когда плащ снова свалился с вешалки. Я едва не подпрыгнул от неожиданности: за моей спиной стоял слуга - пожилой невысокий мужчина, облаченный в коричневую ливрею. Я безропотно протянул ему плащ, понимая, что дальше тянуть уже некуда, после чего зашагал по направлению к гостиной. - Добро пожаловать, герр Моцарт! - улыбнулась Терезия, потягивая мне руку для поцелуя. Она была одета в темно-синее домашнее платье, отделанное белоснежными кружевами. - Чувствуйте себя, как дома! - Благодарю вас, прекрасная госпожа! - я подарил ей самую нежную из набора своих улыбок и поцеловал ее тонкие теплые пальцы. - И зовите меня - Вольфганг. Девушка затрепетала ресницами и вопросительно посмотрела на мужа, умиленно наблюдающего за происходящим. - Я случайно встретил Вольфганга возле ювелирной мастерской, - сказал Антонио жене, - и решил, что нужно обязательно пригласить его на наш скромный семейный праздник. Надеюсь, ты не против, дорогая? Если дорогая и была против, то виду не подала. Хитрый интриган Сальери понимал, что в присутствии гостя возражений не последует. Но, может, Терезия и вправду была рада видеть меня? Кто знает... Тем временем, итальянец вручил жене небольшую шкатулку, в которой оказалась красивая золотая брошь, инкрустированная изумрудами. На мгновение позабыв о приличиях, Терезия восторженно вскрикнула и повисла на шее у мужа. Тот обнял ее одной рукой и что-то прошептал на ухо. Я вежливо отвернулся, но все равно не удержался, чтобы не взглянуть на Антонио украдкой. И тут же встретился с ним взглядом. Обнимая жену, он не сводил глаз с меня. Я почувствовал, что все мое деланное душевное равновесие растворилось, словно его и не было. - Переоденься к ужину, дорогая, - сказал Антонио жене. - И обязательно примерь эту брошку! Терезия удалилась, счастливая, прижимая шкатулку к груди, а Сальери предложил мне сесть и я с облегчением опустился в мягкое кресло. - Не желаете ли вина, Вольфганг? - спросил Антонио, подходя к небольшому столику, на котором стояли графин, наполненный рубиновой жидкостью, несколько бокалов и ваза с фруктами. - Да, спасибо, - кивнул я. Вообще-то, пить вино на голодный желудок было не самой хорошей идеей, но сейчас мне срочно требовалось немного расслабиться. Антонио наполнил два бокала и подал мне один из них, нечаянно коснувшись пальцами моей руки. Я вздрогнул так сильно, что едва не опрокинул его на себя. - Что с вами? - спросил мой друг, обеспокоенно глядя на меня. - Все в порядке, - заверил я его и залпом осушил бокал. Антонио покачал головой и протянул мне персик. Наши пальцы снова соприкоснулись и меня захлестнула волна тепла. То ли вино так быстро ударило мне в голову, то ли я просто вконец лишился разума, но я перехватил его руку и прижал к губам. Теперь вздрогнул Антонио и в его глазах мелькнуло что-то странное, чего я не понял. В коридоре послышались чьи-то шаги. Сальери осторожно высвободил свою руку и снова взялся за графин. Я откинулся на спинку кресла. Сердце билось, словно сумасшедшее. В комнату вошла Терезия. Она переоделась в светло-зеленое атласное платье, на корсаже которого была приколота подаренная мужем брошь. Ее волосы были убраны в простую, но безумно идущую ей, прическу, а хорошенькое личико светилось от счастья. - Все готово, прошу к столу! - радостно сообщила она. И мы прошли в столовую. Я плохо помню этот ужин. Нет, вовсе не потому, что он был невкусным или неприятным, совсем даже наоборот. Сальери не преувеличил - его кухарка действительно знала свое дело и все блюда были просто великолепны. Особенно индейка в каком-то остром и безумно вкусном соусе. Но несмотря на это и на то, что я в самом деле был очень голоден, кое-что мешало мне полностью насладиться ужином. Я задыхался, вспоминая прикосновения руки Антонио. Я сходил с ума от одного его взгляда на меня. Чтобы хоть как-то скрыть свое состояние, я разошелся не на шутку, болтая без умолку: травил какие-то анекдоты, в лицах пересказывал пьесу Бомарше, которая легла в основу моей новой оперы... Не могу сказать точно, что я там нес еще. Сальери одобрительно улыбался, его жена хихикала, а я... А я мысленно клялся себе, что как только сегодня покину их уютный дом, больше никогда не вернусь сюда. Я уеду. Уеду в Прагу. Или в Париж. Или к черту на куличики! Только бы подальше отсюда, только бы вырваться из цепких объятий застывающей янтарной смолы, надежно склеившей мои крылья и лапки. И мою душу. Антонио так заботливо ухаживал за женой за столом, подкладывая ей какие-то лакомые кусочки и подливая вино в бокал. Он с такой любовью смотрел на нее, что я просто не мог этого выносить. Но почему, почему тогда в его взгляде, обращенном ко мне, было нечто... необъяснимое? Или мне это только казалось? Когда ужин, наконец, подошел к концу, а часы на каминной полке пробили десять вечера, я засобирался домой. Несмотря на мое сопротивление, Антонио настоял на том, чтобы я отправился на его карете. Когда он вышел, чтобы распорядиться насчет нее, мы с Терезией остались одни. Она первой нарушила молчание: - Вольфганг, могу ли я попросить вас кое о чем? - Для вас - что угодно, прекрасная госпожа! - улыбнулся я, несколько стушевавшись под пристальным взглядом ее зеленых глаз. На мгновение мне показалось, что она знает, о чем я думаю, но я быстро отогнал эту мысль, как слишком фантастическую. - Мне еще не доводилось слышать, как вы играете, - немного смущенно произнесла она, опустив ресницы. - Только в опере. А я так люблю вашу музыку! Вы бы не могли сыграть для меня? Это было несколько неожиданно. Но, конечно, я не стал ей отказывать. Здесь же, в столовой, стоял маленький клавесин. Я подошел к нему и откинул крышку... Я, как, впрочем, и всегда в подобных случаях, не собирался играть что-то определенное. Музыка сама снизошла на меня, едва я коснулся клавиш, и захватила меня с головой. Я играл ей о любви. Любви, которая разрывает душу на части. Которая ищет выход и, словно проглоченная игла, не останавливается, пока не поразит сердце. О любви, которая не имеет права на жизнь, но живет, несмотря на все правила... И пока я играл, с закрытыми глазами, словно в детстве, на всех этих папиных концертах; я видел перед собой только его улыбку. Я закончил играть, только когда почувствовал себя полностью опустошенным. Вместе с музыкой я выплеснул из себя всю боль, которая терзала меня уже не первый месяц, и теперь чувствовал себя удивительно спокойным. И готовым к отъезду. В наступившей тишине раздались аплодисменты. Я обернулся и увидел Антонио, который стоял, прислонившись к дверному косяку. Это он и аплодировал, а его жена утирала слезы батистовым платочком. - Это было... божественно! - с восторгом сказала она. - Я никогда не слышала в музыке такого надрыва и, в то же время, слепой надежды на чудо! - Вы очень тонко чувствуете музыку, - заметил я и встал. - Что ж, уже поздно, разрешите откланяться... Антонио провожал меня до кареты. В прихожей, тускло освещенной одинокой свечой, мы остановились. Я надевал плащ, а Сальери не сводил с меня обеспокоенного взгляда. - Вольфганг, - сказал он наконец, - прежде чем уйти, пообещайте мне одну вещь. - Какую? - спросил я. Мысленно я уже планировал отъезд, прикидывая, какие вещи нужно взять с собой и какие дела уладить. Мысленно я был уже далеко от него и смирился с этим. Сальери вдруг взял меня за руку и сжал в своих ладонях, едва слышно прошептав: - Не лишайте меня своего света, Амадео... Я не смогу жить без него. - Что? - выдохнул я. Карета, в которой я мысленно был уже на полпути в Париж, вдруг перевернулась. Я отчетливо услышал хрип лошадей, хруст ломающихся колес и вздрогнул, как от удара о землю. - Пообещайте, что не оставите меня, прошу вас. - Я... Антонио, я... - Амадео, вы нужны мне. Без вашего света я погибну во тьме... - с этими словами он прижал мою руку к губам. Я тихо вздохнул, не в силах сдержаться. Я все-таки влип. И теперь навсегда останусь застывшим в янтаре. Навсегда. - Я... обещаю, - выдохнул я. - До свидания, Антонио... С этими словами я вырвал руку из сладостного плена его пальцев и губ, и открыл дверь, решительно направляясь к карете. Он смотрел мне вслед. Я не оборачивался, но чувствовал его взгляд до тех пор, пока не сел в карету и она не тронулась с места. И только теперь я понял, что играл для Терезии. Это была та самая мелодия, которая звучала в моем сознании с момента воцарения в нем Антонио. Я наконец-то смог ее сыграть. Утром я проснулся от стука в дверь. Судя по остервенелой настойчивости звука, стучали давно и, едва ли, не ногами. Я с трудом поднялся с кровати и поплелся открывать, натягивая по пути халат. Распахнув дверь, я уставился на Сальери, который увлеченно стучал в нее носком туфли. Когда дверь открылась, он так и остался стоять с занесенной в воздух ногой. - Доброе утро! - улыбнулся я несколько сонно. - Добрый день, вы хотите сказать? - ехидно поинтересовался Антонио. - Сейчас три часа пополудни! - Значит, добрый день, - я пожал плечами. - Не ожидал вас увидеть здесь. - Честно говоря, я уже тоже не ожидал вас увидеть, - ответил Антонио и вошел, не дожидаясь приглашения. Я закрыл за ним дверь. В квартире царил настоящий бардак. Мой гость огляделся по сторонам и удовлетворенно крякнул. - Но, как я вижу, мои опасения беспочвенны и вы никуда не уехали. - Я же пообещал, что останусь... Но... Почему вы пришли? - Вы забыли свою табакерку, - хмыкнул Сальери, выуживая указанный предмет откуда-то из недр плаща и водружая его на ворох нотной бумаги, которой был завален письменный стол. - Кроме того, я думаю, нам есть о чем поговорить. Вы же не станете отрицать, что влипли, Моцарт? - Влип, - кивнул я, улыбнувшись. - В янтарь. Как распоследняя муха. Его глаза смеялись мне в ответ.