Теперь свободна

      Весь мир увидеть глаз не хватит, всего руками не объять. И даже разум, сколь открыт и пытлив бы ни был, не сможет всего познать, как ни старайся. Всему виной ограничения — обязанности-стены, что вяжут по рукам-ногам и закрывают весь обзор. И тут развилка — всего лишь два пути: смиренно отступить, потупив взгляд, или стараться прыгнуть выше головы. Для Ханджи выбор очевиден.       С самого детства её мир — сплошной туман, дальше собственного носа ничего не разобрать. Жить в таком мире и тесно, и страшно, и очень сложно. Помогать по дому сложно. Играть в догонялки сложно. Защищать себя тоже сложно. Легко только книги читать, они всегда перед глазами, а там, в этих книгах, мир шире, красочней, интересней. Ханджи выглядывала из-за книг с опаской, словно там, в неразборчивом месиве цветных пятен её поджидали ужасные монстры, готовые слопать в любое мгновение.       Монстры оказались тенями, пляшущими в свете огарка, тонкой веточкой, скребущейся глубокой ночью в окошко, несущейся по улице собакой. Всё это Ханджи узнала, едва прыгнула первый раз, водрузив на нос тяжёлые очки с толстыми стёклами. Мир вдруг раздвинул границы, явил ей игру света, разнообразие форм — и люди теперь перестали быть похожими друг на друга, одно растение отличалось от другого, разнообразие насекомых вскружило ей голову. Ханджи была от души счастлива, с жадным любопытством изучала каждый уголок родных мест, пока не наткнулась на стены. Не мутность взгляда подслеповатых глаз, скрадывающая все мелочи, а самые настоящие стены. Мощные, прочные, уходящие вверх, в самое небо, а главное — скрывающие что-то от Ханджи. С годами её азарт исследователя только рос, и единственное, что могло его усмирить — ещё один прыжок. Прыжок за стены.       Разведкорпус долго испытывал её на прочность и в награду за старания подарил крылья, на которых Ханджи могла взмыть в высь, взглянуть на мир уже сверху, узнать то, что скрывалось от неё прошлой, слепой дурёхи, стоящей ногами на твёрдой земле. И каждый день возникало что-то новое, что-то невиданное: титаны, застенные пейзажи, и, конечно, новые люди, которых тоже непременно хочется узнать, расспросить, что знают и видят они.       А затем она в один момент упала вниз, как раз в то время, когда любопытство разгорелось с новой силой. Кто как не командир Разведкорпуса должен иметь самые большие, самые сильные, самые прекрасные крылья. И Ханджи их получила. А в довесок — камень на шею, который не то что взлететь, выпрямиться во весь рост не давал. Так она и осталась сидеть внизу, придавленная грузом ответственности, наблюдала за тем, как её товарищи один за другим взмывали в небо, за облака, к самому солнцу, и там погибали.       Тем временем мир начал катиться в бездну, разрушаясь всё больше с каждым днём. Скоро почва под ногами превратится в пыль, и Ханджи думала лишь об одном — сможет ли она взлететь ещё хоть раз. Она уже почти простилась со своим неуёмным любопытством, как вдруг случай представился. Последний случай, мимо которого можно было осторожно пройти, таща за собой неподъёмную ответственность, а можно, плюнув на всё, совершить самый благородный акт эгоизма в жизни. Для Ханджи, безумной четырёхглазой чудачки, выбор очевиден.       Грудь разрывало от хохота — она словно снова стала девчонкой, которая играет с соседскими ребятами в догонялки. Ударила ладошкой — ты водишь! А самой можно бежать дальше — всё так просто и понятно. Хлоп! Армин, теперь водишь ты! Впереди шеренгами шагали потрясающие и ужасающие глыбы бездумного мяса, от этого немного страшно, но она бежала им навстречу, легко и вприпрыжку, словно на поясе просторная лёгкая юбка, а не тяжёлое, как воинский долг, снаряжение. Убежала скорее, пока никто не догадался осалить её снова, а затем прыгнула так высоко, что уже никто никогда не достанет.       Всюду небо, бесконечно огромное, просторное, у которого нет никаких границ. Ни гнетущего тумана, ни серых стен, ни груза ответственности. Только кипящая кровь и вновь разыгравшийся азарт, волнующее желание узнать, что будет дальше, где следующий предел, и как высоко нужно взлететь, чтобы заглянуть за тонкую занавесь. Ту самую, через которую смотрят на нас ушедшие, все те, кто свои пределы уже преодолели.