Особенный человек

Цукуё не находила себе места: она бродила по ночной Ёшиваре, привычно приглядывая за порядком, но мысли ее были совсем не здесь. К тому же предутренняя тишина усыпляла ее врожденную осторожность. Цукуё волновалась: сегодня днем будет большое событие в жизни Эдо, а может и всей планеты. Что произойдет пока не ясно: будет ли нападение или обещанные переговоры аманто с человечеством, но командиру защитниц Ёшивары неспокойно уже несколько дней. Она не спала, нервы звенели от каждого шороха. Раньше такого не было… Раньше… Может потому, что там будет он? Не хотелось признавать, но в ее жизни появился тот самый, особенный человек. Впрочем, с трудом признавшись себе, она не признается другим; сильная воительница превращается в невинную школьницу, когда дело касается чувств. А в этом месте чувства не нужны, в месте греха и порока, где женщины продают свою любовь. Как до сих пор Цукки осталась девственницей, только богу известно. Не смотря на отброшенную женственность, появившуюся со шрамами на лице, после Хиновы Цукуё считалась второй по красоте женщиной Ёшивары. И ей не раз предлагали за большие деньги продать свою честь, но воительница оставалась воительницей. Пока не появился он. Что она в нем нашла? Этот человек рожден не для мира: вечно унылый, скучающий взгляд, тяжелые веки, лохматая голова серебристых волос и эта его жуткая манера злить ее всякими глупостями. У него, кажется, не осталось в теле места, где бы она не проткнула его кунаем! Но вот стоит появится опасности, где сама смерть гонится за ним и его друзьями, он, Саката Гинтоки, становится совсем другим человеком и даже пугает ее. Гинтоки сильнее всех, кого она знала, но в мирное время это лентяй и оболтус, эгоист и сладкоежка – как часто он бесит ее, но в тоже время… она словно чувствует себя живой, ругаясь с ним, споря или вытаскивая из его головы свой кунай. Цукки прошла к охране, там находились две ее подчиненные. - Я отлучусь ненадолго, а вы не теряйте бдительность. - Есть! Сердце неспокойно, как давно она не испытывала такой беспомощности – ненавидимое ею состояние. В ее темной жизни было не так много людей, к которым она привязалась и всего лишь две потери едва не сломали ее. Но… но если вдруг она не скажет, если вдруг с ним что-то случится…?? Цукуё прибавила шаг и вскоре вышла из спящего греховного района Ёшивары в центр, а там и до Йородзуи Гинтоки недалеко. Только уже подходя к его дому она остановилась: еще темно, рассвет будет через полчаса, а она что же – разбудит его? Вдруг именно это помешает ему быть в форме? Цукки сжала кулаки и несколько минут смотрела на второй этаж, где обитала Йородзуя Гин-тяна. Там спит и Кагура и может Шимпачи тоже сегодня ночует у них, хотя и живет в додзе с сестрой. Они спят, им нужен отдых… Смущенная своим порывом, девушка резко развернулась и пошла обратно: а чтобы она ему сказала? Как бы объяснила, что не спит и волнуется за него? Как бы дала понять, что он для нее особенный, не произнеся ни слова? Цукки боялась своих чувств – слишком много, слишком сильно и слишком для нее, привыкшей доверять разуму, который подводил, когда рядом он. Хотелось говорить и делать вещи совсем не свойственные ей и это страшно пугало… Но больше всего она боялась его равнодушия. Кто она для него? Знакомая? Девица из Ёшивары? Девушка, которую он не раз спасал и от которой не раз получал травмы? Она хоть что-нибудь значит для него? Нет, конечно нет… Он безразличен к ней и ему все равно. Он ни разу не показал, что она какая-то особенная для него. Тогда как Гинтоки для нее тот самый… Она прошла вход в Ёшивару, по привычке отметив посты подчиненных и вздыхая, направилась к себе. Как вдруг посреди пустой дороги, в светлеющих сумерках утра, она увидела знакомую кудрявую среброволосую голову, этот усталый взгляд и светлое кимоно поверх черного костюма. Он остановился, а сердце девушки бросилось к пяткам. - Гинтоки? - Йо. - Что ты…что ты тут делаешь? – еле совладала с голосом Цукуё, стараясь не выдать себя и не опозорить. - Да так. Поговорить хотел. - С Хиновой? - Вообще-то с тобой. Цукки недоверчиво присмотрелась к мужчине, они все еще стояли на большом расстоянии; она сделала к нему пару шагов и словно это был сигнал – и он пошел к ней навстречу. Они остановились в паре метров друг от друга. - Мне сказали ты ушла. - Да… кхем… были… дела, - смутилась девушка, отводя взгляд. Он промолчал – и она заметила: выражение его лица такое, когда грозит опасность, когда мирный Гинтоки ушел в тень и на его месте объявился тот самый раздражитель ее настроения, ее урагана чувств. - Гинтоки? Что-то случилось? Он молчал, подул ветер и она невольно вскинула голову на небо – погода портилась. Буря ожидалась не только на ее эмоциональном фронте. Она не может молчать. - Гинтоки! Я должна сказать… Будь осторожен! И… не рискуй, не лезь на рожон. – Она все же не так сильна, чтобы признаться ему и сейчас ее беспокоила только его жизнь. Он удивился, а она уверенно заявила: - Я бы пошла с тобой, я бы помогла, и ты знаешь: ты всегда можешь рассчитывать на меня. Я ведь тебе многим обязана и… - Нет. - Что? - Ты мне ничем не обязана. - Но как же? Ты меня спасал несколько раз и… - Забудь. Это было в другой жизни. Он странный, он не похож на себя. И ветер усиливается, на коже его открытой руки мурашки. Она нахмурилась и, качнув светловолосой головой, сказала: - Холодно. Пойдем, я угощу тебя чем-нибудь. Он шел за ней молча и Цукки совсем растерялась от мыслей. Вдруг он хотел посоветоваться о стратегии? Она думала об этом и ей есть что сказать, она поможет – пусть не сомневается. Воительница Ёшивары усадила гостя на подушку за столиком и поставила чай. - Я бы дала тебе что-то покрепче, но… у тебя должна быть ясная голова… - Цукуё… ты когда-нибудь думала… ну… расстаться с… Он был даже не красный, а бардовый от стыда. О чем он? Расстаться с ним? Но они не встречаются… Или он имел ввиду даже не видится как друзья…?! - О чем ты? Он плотно сжал губы и неохотно посмотрел на нее. - Я.. не уверен… но слышал… деви'цы говорили, что ты… ну… - Отведя взгляд в сторону, Гинтоки чесал затылок и краснел. - И, конечно, может ты хотела сделать это с кем-то особенным… Цукуё пораженно замерла: особенным… - Гинтоки, о чем ты вообще?! Его лицо пылало алым жаром, он уставился на нее, притом, что его взгляд был такой же уверенный, для войны, все же в нем теплилась жизнь. Гинтоки усмехнулся и снова почесал голову. - Не мог заснуть. Обычно всегда сплю перед битвой, а тут вот… будто мне конец. - Гинтоки! – она подсела к нему и схватила за руку. – Все будет хорошо! Просто не лезь вперед! Все еще утрясется и… - Думаешь, я боюсь умереть? – его полуулыбка говорила, что она сказала несусветную глупость. Цукки ожидающе замерла, лишь покачав головой. - Это меня и пугает. Ты не боишься смерти. - Как и ты. Мы оба готовы к ней. Она медленно кивнула. - Так… о чем ты хотел поговорить? Чайник засвистел, и воительница Ёшивары подсела обратно к небольшому столику с плиткой, заваривая чай и вспоминая: есть ли у нее что-нибудь сладкое для Гина. - Скажи… Цукуё, у тебя же никого не было еще? Мужчины, то есть? Чайник выпал из ее рук и несколько капель кипятка угодили на ее ладонь, но в большей степени пострадала рука Сакаты, которая словила чайник с кипятком. - Черт… По-подожди… у меня тут мазь… Она выдавила из тюбика мазь и стала осторожно смазывать его ожог. Но в глаза ему посмотреть боялась. Щеки девушки горели не хуже его ожога, она негромко сказала: - У меня никого не было. В ответ услышала какой-то вздох, но все еще не находила сил поднять на него взгляд, смотря лишь на его покрасневшую от кипятка руку. - Цукки… а ты не думала с кем-нибудь… сделать это? Тебе же можно и… Она вонзила в него острый взгляд: как ему не стыдно спрашивать такое?! Воительница хотела уже отвесить ему оплеух, как услышала чуть взволнованное, но в тоже время уверенное: - Ты не хотела бы сделать это со мной?.. - Ч-что?! Он с усилием сглотнул и его лицо покрылось испариной: - Я, конечно, не настаиваю – ты вольна выбирать сама и… и все же… - Его голос зазвенел сталью сражений. – Эта ночь может оказаться последней для меня и я… я подумал, то есть… я хотел бы провести эту ночь с кем-то особенным. Цукуё изумленно смотрела на него, краснея и сжимая пальцами его поврежденную ладонь. На его лице показалась гримаса боли. Он выудил свою руку и устало фыркнул: - Я ведь не заставляю… Впрочем, платить мне нечем и… и я не уверен, что ты, ну… я не знаю как обсуждать это с тобой. – Он вздохнул и встал. – Извини. Видимо переел сладкого и просто уснуть не мог. Саката направился к выходу, но Цукки вскрикнула: - Я для тебя особенная? Он повернулся: - Да. Особенная. В комнате резко стало душно. Гин сел у выхода и сказал: - Я не могу ничего обещать. Ты ведь видела какой я ненадежный и раздолбай… Так не хотелось найти новые привязанности, но они возникают помимо воли. Жил себе и жил и вдруг Шимпачи и Кагура. Садахару, Тама, Отосе… И ты… - он упрямо посмотрел ей в глаза. – Я плохой вариант для жизни, я вообще плохо уживаюсь со всем, что касается мира. И сторонюсь всяких чувств, чтобы не испытывать той же боли потери и постоянного беспокойства… Но вы уже есть у меня, и я ничего не могу с этим поделать. Он смущенно почесал затылок. - Конечно, тебе может показаться странным: пришел, требую что-то. А тебя даже не спросил. Но ты ведь и так скажешь нет, и я спокойно уйду, по крайней мере попытался и не буду жалеть, что не сказал… Цукки села рядом с ним: - Я нравлюсь тебе? Даже с этими безобразными шрамами? - Какими шрамами? – он провел пальцем по ее обезображенным рубцам на лбу и щеке. – Это уже часть тебя, я их просто не вижу… И, мне кажется, без них ты была бы не настолько красива. - Гинтоки… ты считаешь меня красивой? - она улыбнулась и краснея, но уже спокойно, почти угомонив скачки своего сердца, взяла его руку и внимательно всмотрелась в него. Он склонился к ее лицу и невыносимо долго просто смотрел на нее. - Уже утро… - прошептала Цукки. - Здесь нет. Здесь всегда ночь. Днем проститутки спят, а ночью работают, как и все остальные обитатели Ёшивары. Она чуть нахмурилась, а он продолжил: - Я не собираюсь платить тебе, потому что не вижу в тебе продажную женщину. Ты выше этого, всегда была. - А если я потребую? - Я все равно не заплачу', последние деньги вчера я проиграл в пачинко… Он соприкоснулся с ней лбами: - Я потому и избегаю тебя… Не хочу делать тебя несчастной, а со мной много радости ты не увидишь, и я пришел сейчас только потому, что у меня предчувствие - этот день я не пере… Цукки закрыла его рот пальцами и покачала головой, умоляюще вглядывалась в любимые черты. Гин склонился к ней ближе и теперь между их губами были только ее пальцы. Саката медленно убрал ее руку и теперь их губы касались друг друга. Ей стало страшно, и стыдно, и приятно, и одновременно хотелось вышвырнуть его прочь, убежать, но и накинуться на него с ответными поцелуями. Он отстранился, и девушка прошептала: - Я… не очень хорошо целуюсь. - Я научу, - Саката снова обхватил губами ее губы, и еще, еще и неожиданно вторгся в ее рот своим языком, коснувшись ее языка, неторопливо танцуя с ним и жарко дыша на ее лицо. Она училась, запоминала, повторяла и несколько минут в комнате раздавались сладкие причмокивающие звуки. Жарко, как же невыносимо жарко! Гинтоки тяжело дышит и смотрит на ее большую грудь. Одним взглядом Саката предупреждает что намерен сделать, но не дождавшись ее согласия, его руки отводят в стороны ее кимоно и грудь, пружиня, вываливается наружу вперед торчащими сосками. Его пальцы погружаются в них и тонут, а руки умело мнут ее груди, вынуждая неприлично застонать и тут же закрыть свой рот. Это город грехов, он слышал и не такое, но сама Цукки казалась себя немыслимой развратницей в смелых руках любимого мужчины. - Гинтоки… Он играет с ее грудью, разглядывая ее как ребенок новую игрушку, а Цукуё не находила сил скрыть, как ей это нравится. Гин склоняется и прикасается губами к ее соску, обводит ореол языком, оставляя влажную дорожку. Ему нравится и ей так приятно! Воительница запускает пальцы в его лохматые серебристые волосы и он, сминая ее грудь, снова лезет к ней с поцелуями. Вот он уже лежит на ней сверху, придавливая своим телом к татами, но вдруг останавливается, подхватывает ее на руки и несет в огороженную ширмой спальню, где осторожно укладывает ее на футон. Не отрывая взгляда от Цукки, снимает с себя пояс и кидает на пол юката. Он нависает над ней и снова играется с ее грудью, но сейчас его горячие как утюги руки поползли по ее талии, бедрам и сжали ее между ног. Блондинка отчаянно пискнула: она не понимала готова ли, может сказать нет, ведь он поймет – а не поймет – она поможет?! Она закачала головой, но его пальцы терлись о трусики – они уже стали влажными! Как же стыдно… - Гин… Гин, не… Его взгляд затуманен, она не знает слышит ли он ее и уперев руки в его торс, отодвинула его и села, прикрывая грудь. - Не сейчас… Не сейчас… - Я думал, ты хочешь… Сколько разочарование в его голосе! Она понимала его: Гин думал о плохом, он хотел всего-то насладится приятным делом с особенным ему человеком, а тут… Но она понимала и другое: если он уйдет и не вернется после этого – она не сможет жить, она не сможет существовать без Сакаты. Пряча свою грудь за кимоно, она кладет руки на плечи Гинтоки и преданно смотрит в его мертвые глаза. - Я сделаю все. Все что ты скажешь. Я дам тебе все что ты захочешь и не откажу ни в чем, но… но только вернись живым… Цукуё бросается к нему на шею. - Я ведь не смогу жить, если с тобой что-то случится. И пока ты мечта - это одно, а став вот такой реальностью… Широкие ладони прижимают ее к себе, и она тянет его к постели – ему надо поспать: она кладет голову на его грудь и они молча лежат до первых звуков… Цукки была раздавлена, она не нашла в себе сил сказать ему хоть слово, когда через пару часов он стал уходить, не поспав ни минуты. Они говорили глазами, и она понимала все: может не стоило думать о себе, может стоило подумать о нем? Грешным делом, она даже хотела предложить себя тут же, пусть и на жалкие минуты, оставшиеся до часа икс. Но промолчала, и он ушел. Ёшивара гудела пугающей тишиной. Весь Эдо притих; словно умерли все, словно уже все закончилось и одна Цукки бродит как призрак по району грехов. К вечеру стали появляться слухи: переговоры сорвались, завязалась кровавая битва, забравшая много жертв. Воительница переживала за Кагуру и Шимпачи, но думала только о Гинтоки. Она позволила ему уйти в дурном настроении, он сорвался и… Дура! Ну зачем она так поступила? Ведь он сказал что она особенная... И Гинтоки не смотрит на ее шрамы, не показывает пальцем, он видит ее красивой… К ночи слухи наполнились свидетелями, над городом летали бесчисленные корабли; Цукки храбро стояла на стаже Ёшивары и все время смотрела на дорогу, которой он шел к ней… Вот говорят о Широяше, о его смертельном ранении, о его страшной битве, и там, вдали горизонта полыхают корабли аманто – люди победили. Но ужасной ценой, не все выжили, много раненных и убитых. Она не могла в такое время покинуть пост и не знала что лучше: знать или не знать о том что случилось с ним и детишками… Уставшая, она ушла к себе. Не спавшая несколько дней, воительница не знала куда себя деть – ни весточки, ни слова о нем живом. Только слухи о белом разбушевавшимся демоне. Весь день как на иголках и теперь ее прорвало: если он мертв – она не хочет знать об этом. Она не побежит в Йородзую к Кагуре и Шимпачи. Лучше… лучше пусть еще несколько часов или дней он будет жив для нее. Пусть живет ее надежда. - Йо. – Створы дверей разъезжаются, и на пороге стоит Гинтоки с перебинтованной головой, рукой, ногой, спиной. Он опирается на костыль и его лицо в ранах и порезах, переклеенных пластырем. Есть ли хоть одно живое место на его теле?! Слезы катятся из глаз Цукки, она снова бросается ему на шею, тихо плача, кусая губы, стискивая его, не обращая внимания как ему больно. - Зачем… зачем ты пришел в таком состоянии!? Тебе надо лежать! Надо отдыхать! Ах! А как Кагура и Шимпачи? - В норме… А я пришел за твоим обещанием. Она пнула его в грудь. - Ты издеваешься!!? В таком состоянии ты думаешь об этом?! - Вот черт! Ведь знал, что кинешь меня! – Гинтоки уныло морщась почесал голову и она вновь приникла к его груди – там билось сильное сердце. – Я ведь только об этом и думал, во время сражения. И мне кажется… может быть это придало мне сил: Цукки будет выполнять все мои желания… - Дурак… - Хе… Ц-ц-ц… Больно! Она оттянула его за ухо и повела к постели. - Ложись! Будешь спать здесь! - Ого! Так ты все же…?! - И не мечтай! Пока не поправишься, ничего не будет! - Ну вот… все вы женщины такие… Пообещают всего, а потом бегай, выпрашивай… Они быстро погрузились в сон, прижимаясь к горячим и особенным телам друг друга.