"В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я" М. Лермонтов
Цукишима бежит. Изрытая взрывами земля пытается сбросить топчущих её солдат. Она подставляет рытвины под ноги, цепляется серыми нитями трав за сапоги, содрогается от отвращения. Винтовка оттягивает руки. Ставшие практически частью тела смертоносные дерево и железо мешают. Стальной шарик затвора тянет живое тепло из пальцев. Ствол подрагивает в предвкушении выстрела. Выстрелы, дрожь ствола. Пули летят в стремлении пробить тело. Превратить кожу и мышцы в горелый фарш, разорвать сосуды, раздробить в костную муку скелет. Оглушить, ослепить, оставить после себя кровоточащий кусок мяса, такой же безмолвный, как и они. Прогрызть тело, оставив извилистый ход. Отравить. Гной сочится из ран и растекается по внутренностям. Люди вокруг полупрозрачны, как мальки. Цукишима видит, в головах у них скопилась мёртвая чёрная кровь. Снаряды разрываются справа и слева, сверху и снизу совершенно беззвучно. Он знает, так бывает, когда один из них падает слишком близко и волна воздуха повреждает барабанную перепонку. Он видел людей, у которых сочилась кровь из ушей, знает и тех, к кому слух больше не вернулся. Он бы проверил свои уши, но руки приклеены к винтовке. Цукишима уже не бежит, он бредёт. Продирается сквозь тёплую, склизкую массу, которой стал воздух. Совсем как кисель, только вкус у него не имбиря, а серы и железа. Восходящее солнце зовёт его. Оно рдеет там, где прячутся звери. Звери косматы, они покрыты густой серой шерстью. Звери опасны, у них острые пики. Звери безумны, у них горят глаза. У зверей этих лица людей. А солнце зовёт. Красное светило, кровавое пятно на белой пене. Да и не пятно это вовсе, а осьминог. Багряный, раздувшийся осьминог раскинул хищно подрагивающие щупальца. Одно щупальце поднято – осьминог призывно машет, завлекает его. А на лице у этого осьминога широкая, очаровательная улыбка, только глаз нет. Цукишима должен убить зверей. Превратить кожу и мышцы в горелый фарш, разорвать сосуды, раздробить в костную муку скелет. Оглушить, ослепить, оставить после себя кровоточащий кусок мяса, такой же безмолвный, как и он. Он насильно перебирает ногами - муравей в капле смолы - не в силах противиться зову. Вокруг летает крошево корней, почвы и пыли, застилает глаза. Шаг, за шагом, с одной лишь целью – дойти до мутного красного пятна, которым вновь стал осьминог. Онемевшие пальцы жмут на крючок спуска, приклад бьёт в плечо. Снова сжать палец, осечка. Холодно, а у него нет чехла, и масло превратило оружие в бесполезную палку. Вокруг вспышки огня, а он держит лёд. Безумный смех пронзает тишину, шею обжигает и Цукишима просыпается. Беззвучный вдох давит в горле крик. Сердце бешено колотится, мчась вместо замерших ног. И нет никакой тишины. Стрекочут цикады под полом, поёт соловей. А пахнет морем, солёной водой, рыбой и водорослями. А в шее пульсирует огонь, вовсе не из-за ранения, причина этого жара курчавая щекочущая прядь. Он запустил руку в чужие волосы, к невозможному сочетанию мягкости и жесткости. − Хаджиме, - внутри него как в первые дни влюбленности пробегает дрожь. Не может быть, не существует ласки лучше этой, когда её губы касаются его имени. − Хаджиме, - женская рука аккуратно ложится на грудь. Над ним, заглядывая с тревогой в лицо, склоняется она. Её глаза, в сумраке не видно, но на свету они сияли словно снег на солнце, в упор смотрят на него. Откуда это сравнение? На свету искры бы весело бегали в её волосах, а ветер пытался заплести их в канаты. В груди легонько колет − и Цукишима сминает её в объятиях. Она слегка вскрикивает и крепче прижимается к нему. Она жива и она с ним. Этого не могло быть, это должно было быть сном, но прямо сейчас на тело давит тёплая тяжесть, шея горит от щекочущих прикосновений, а на щеках лежат прохладные ладони. Он не поверил своим глазам, когда снова увидел её. Цукимиша пришёл на тот участок скалистого берега, что верно служил им местом встреч. Пришёл в последний раз, чтобы бережно сложить все обрывки дорогих воспоминаний и запереть их навсегда в памяти. А она стояла там, и ветер развевал её непослушные волосы. Он думал что сходит с ума, должно быть повредились глаза или сказывается контузия, но она была там. А потом она развернулась, и он увидел, что она не постарела ни на час. Сколько было шансов на то, что она жива? А на то, что овдовеет через два года, потеряв мужа в пожаре? И что снова не выйдет замуж? Что придёт на этот берег одновременно с ним? Цукишима тогда не теряя ни дня, подал заявление на отставку. Перебрался на материк и устроился учителем в одну из активно открывающихся в последнее время школ. Они жили вместе, и он никогда не спрашивал про мужа. Он не видел его, но всегда представлял худого усатого человека с горящими жадностью глазами. Но сейчас она была с ним. − Ты чего задумался? - мягкий голос. Слегка влажный палец касается его лба, надавливает между бровей, разглаживая складку, и опускается к носу. Хаджиме приподнимается, всё также сжимая женщину в объятиях. Тянется рукой в сторону, ища гребень. Тот, словно прыгает в руки и Хаджиме, в который раз молча спрашивает, заглядывая в глаза. Игогуса смеётся и послушно поворачивается спиной. Она знает, как он любит её волосы. Он трепетно разделяет кудрявые пряди и скользит гребнем по волосам. Их обряд. Его первым подарком ей была простая деревянная расчёска. − Как дела в школе, Цукишима-сенсей?- в голосе слышатся добрая насмешка. Хаджиме усмехается: – Справляюсь. – Сейчас и девочки идут. А ты всё не согласаешься письменность учить. – Не все могут горбиться над книгами при свете светлячков, – Игогуса откидывает голову назад, на его плечо. Хаджиме собирается с силами, чтобы сказать, что это вовсе не так сложно как кажется и что чтение может ей скрасить время в пустом доме, но тут раздаётся стук в дверь. – Цукишима! Он вздрагивает и прижимает к себе Игогусу. – Цукишима! Судорога сводит кисти, пальцы цепляются за плечи Игогусы. Нет. Нет! Он не хочет, не хочет, не... – Цукишима-а-а! Цукишима просыпается.Часть 1
10 октября 2020 г. в 19:09