Моё последнее молчание

«Принцесса была прекрасная, была смелая. Ожоги были красные, а шрамы белые. Принцесса лбом стучала в железные прутья, Принцесса сбежать мечтала… Но больше не будет».

      Мне шестнадцать лет, когда на мой День Рождение тетушка дарит мне машину — Ауди тт ярко-красного цвета. Ну не машина, а мечта! В следующем году, я уже смогу стать полноценным владельцем этой крошки. Сначала я пыталась отговорить тетю от этой сумасшедшей идеи, но она сказала, цитирую:       «— Если ты не будешь ездить на этой машине — лишу наследства!»       На самом деле, Аннет никогда бы не стала так говорить при людях. Но, при мне, она на всегда становится той самой маленькой девочкой-подростком, что дико любит сплетничать и песни Джастина Бибера. Кстати, его песни ей очень даже нравится.       Почти сразу же после того, как я разглядела чудо техники со всех сторон, мы с Аннет залезли в салон и стали слушать Джастина Бибера (а я говорила, говорила!), и почему-то было дико смешно, что я слушаю его вместе с Аннет Сильвер-Харрис — акулой бизнеса всей Великобритании и половины Европы. А она качала головой в такт, как прожженная фанатка, и блаженно улыбалась…       Есть люди, которые отказываются стареть. Они слушают современную музыку, они кайфуют от достижений прогресса, они с удовольствием общаются с молодежью и веселиться умеют так, что обзавидуешься в свои шестнадцать! Все это относится в моей тете. Вот такая она удивительная.       — Знаешь, что, я просто уверена, что знаю, на кого похожа. На тебя. Ты — самая сумасшедшая женщина на свете!       — Спасибо, моя драгоценная, — улыбнулась она и поджала губы. Как будто вот-вот расплачется. Мы не часто проводим время в месте из-за того, что сейчас у Аннет начались очень длинные командировки. Последний раз, когда ее не было, я осталась одна в доме на целый месяц. Конечно, была и некоторая прислуга, но без нее, без моей Аннет — дом пуст.       — Жаль, что я не смогу родить тебе внучку (для меня она — мама. Не иначе), — вырвалось у меня. — Я буду последней безумицей в нашем роду.       — Тс-с, — прошептала тетя. — Лучше послушай, что мальчонка поет.       Мальчонка тем временем запел песню «Believe»: «Все начинается с маленькой искорки, которая угасла бы, если твое сердце не мечтало со мной. Где бы я был, если бы ты не верила в меня?..»       — Так вот, я мечтаю вместе с тобой, — продолжила Аннет и сжала мою ладонь. — Ты не одна, милая.       — Спасибо, тетя. Хотя я не до конца понимаю, во что конкретно верить. В то, что мою болезнь научатся лечить? — нервно рассмеялась я. — Или есть другой способ почувствовать себя полноценной? Другой способ позволить себе касаться кого-то и не умереть?       «Если бы ты не верила в меня, разве узнал бы я, каково это — прикоснуться к небесам?!» — воскликнул Джастин из динамиков, словно слышал наш разговор и участвовал в нем.       — К небесам! — простонала я. — Тут бы человека простого потрогать.       Аннет рассмеялась — заливисто и громко, так, как умеет только она одна. Я подхватила ее хохот.       — Просто помни, я рядом и мечтаю вместе с тобой, — повторила она. — А когда двое мечтают — это уже совсем не то, что мечты одного. Запомнила?       — Запомнила.

***

      момент из книги       Тем летом мне начали сниться сны.       Сны о прикосновениях.       В них я ходила без перчаток, могла спокойно касаться людей и не бояться, что от одного лишнего движения я могу покрыться шрамами. И был парень. Я обнимала его, а он целовал меня — и мои губы не покрывались ожогами.       Я пыталась на подсознательном уровне воспроизвести, то, чего не хватало мне в жизни. Я просыпалась вся мокрая, с пылающим лицом и мокрыми волосами у корней.       Однажды мне приснилось, что я танцую с незнакомым парнем. Его рука гладит меня по волосам, потом движется вниз, обрисовывая черты челюсти, рука сползает ниже, сжимает грудь, соскальзывает еще ниже, пока не касается пояса моих шорт.        А потом парень заглядывает мне в лицо, и я немею: это Александр. «Я люблю тебя, Ева», — говорит мне он, и я вскакиваю на кровати, мокрая от пота.       Той ночью я так и не смогла уснуть, завернулась в одеяло и отправилась гулять по поместью. Было тихо, все спали. Была лишь я, ночная прохлада и звезды. Два года назад я точно так же сидела на этом месте и смотрела за тем, как падают звезды. Но я не была одна. Я была с Данте и Элизой. С теми, кто научил меня, что можно среди ночь без шума сбежать в поля Патели-Бридж, когда тебе семь и тетя строго на строго не отпускает тебя одну. С теми, кто дал понять — я не монстр. Я Агата Харрис, очень особенная девочка. С теми, кто помог в трудную минуту. Но сейчас их нет. А сейчас да. Сейчас я одна.

***

      В тетушкиной спальне начала обваливаться штукатурка и слазить краска со стен — это все из-за дождливой весны, пришлось вызывать рабочих. Мы с Аннет боялись, что потолок обвалится совсем скоро. Было страшно подумать, что он может упасть посреди ночи. Но еще страшнее от мысли, что тогда я точно останусь одна. И больше никого в этом огромной доме.       Итак, вместе с бригадой рабочих приехал мальчишка, чуть старше меня — сын главного из них. Он был... Он был таким красивым! Таким... далеким. Далеким от меня, от того, что интересовало меня и того, что мне нравилось. Но так получилось, что я влюбилась. Это было такое глупое чувство, от которого внутри все переворачивалось. И бабочки эти. Я чувствовала себя и глупо, и одновременно самой счастливой в мире.       Он курил, ходил в большой белой майке, что всегда была чем-то заляпана и матерился. Я видела, он пил пиво и слушал, что-то типа тяжелого рока, но не настолько сумасшедшее. У него была косая челка, кончики которой были покрашены в светлый оттенок голубого. Мы почти не говорили, но потом он, совершенно случайно, забрел в гараж в котором я возилась со своей малышкой — полировала и сдувала с нее пылинки. Мне нравилось уделять внимание машине, это вызывало у меня волну теплоты и успокоения. Тогда-то я и узнала, что его зовут Роберт. Его отец пытается оплатить все долги и кредиты, что они брали для того, чтобы оплатить лечение его больной матери. Я считаю, это крутой поступок.       С того времени мы стали общаться с Робом. Мы вместе сидели в саду на траве и просто говорили. Часами. Он рассказывал мне о своем детстве, городе, в котором он раньше жил. Рассказывал о школе, своих лучших друзьях и самых вкусных пончиках всей Англии, что продаются в закусочной «Эйдана» в самом центре Лондона. Это было очень интересно. Но мне не было что рассказать взамен. Разве что я никуда не выезжаю, ни с кем не общаюсь и вообще он первый мой — более менее — ровесник, с которым я говорю за два годы. Так, что-ли?       Он курил «Силк Кат» и я все время пахла дымом. Мои волосы мылись каждый вечер, лишь бы убрать этот запах и тетушка не узнала, что я вдыхаю сигаретный дым. Я часто наблюдала за тем, как он делает затяжки и как выпускает серый дым в воздух — даже если мы не сидели вместе в саду, я все равно наблюдала за ним. Хотелось взять его сигарету и сделать затяжку. Да, я знала, что это будет то же самое, что обхватить губами раскаленный гвоздь — потом вся кожа слезет. Но эти мысли все равно вертелись в голове снова и снова.       — Хочешь, научу тебя? — вопрос звучит в тишине слишком громко и я только и успеваю перевести взгляд с его губ.       — Поучишь, что?       — Езде.       — Верховой? — я говорю это с лукавой улыбкой и понимаю, что я сказала, когда становится слишком поздно. Роб ухмыляется и продолжает:       — Нет, крошка, я говорю о езде на машине. Но мне нравится твоя идея.       Сердце бьется как заведенное, а я не знаю куда мне себя деть. Глупая улыбка на моем лице говорит красноречивее любых слов.

***

      момент из книги       Роб садится в мою машину. Я счастлива еще больше, чем когда тетушка подарила мне эту самую машину. Руки трясутся, колени тоже. Я вся трясусь как осиновый лист. Слава Богу Роб этого не замечает, сразу же беря мою руку в свою и ставя ее на рычаг переключения скоростей, накрывая своей ладонью.       — Только механика, только хардкор? — усмехнулся он.       — Тетя выбирала.       — Я слыхал, она женщина хоть куда.       — О, да! Называется: «пощады не проси».       — А как насчет тебя?       Моя рука все еще лежала на рычаге передач, а рука парня — на моей.       — Что насчет меня? — хлопнула ресницами я.       — У тебя можно просить пощады?       — Я хорошая девочка, сама доброта, по мне разве не видно? — ответила я.       Роб рассмеялся, не слыша в моем голосе иронии. Улыбка — просто роскошная.       — Жаль, что нет восемнадцати, — ответил он и убрал ладонь с моей руки.       В голове завертелась одна мысль: за поцелуй придется всего-то месяцок полежать в больнице.       Всего-то месяцок.

***

      Ночью мы вновь встречаемся в саду, как всегда до этого. Рядом с ним уже вырисовывает круги Мими — она долгое время болела, но сейчас все более-менее. Раньше я не хотела видеть ее лишь из-за того, что она напоминала мне о нем. Я смотрела на нее и вспоминала все, что нас раньше связывало с Александром. А потом я задавалась вопросом: почему? Почему он поступил так. И почему я отыгрываюсь на собаке, в которой раньше души не чаяла? И решила, что она ни в чем не виновата. Теперь мы — не разлей вода.       Итак, Роб стоял с двумя стеклянными бутылками прямо под входом в дом. Я вышла за дверь и чуть ли не врезалась в него.       — Ну что, садимся в машину и сбегаем, ты и я? — хрипло прошептал он.       Я резко выдохнула.       — Я пошутил, — рассмеялся он. — Но ты успела просчитать в уме все варианты и уже решила, что положишь в чемодан. Так?       Он сел на ступеньку и протянул мне бутылку «Хоп-Хауса-Тринадцать».       — Будешь?       Я кивнула, взяла бутылку и сказала, что сейчас вернусь. Я помыла бутылку под горячей водой и обтерла ее полотенцем, чтобы стереть его отпечатки. Вышла во двор и присела рядом с ним на холодный асфальт. Он поднес к губам бутылку и сделал глоток. Я тоже отпила. По языку потек сладковатый ликер с легким фруктовым ароматом и привкусом абрикосов. Мими уселась у моих ног, радостно вертя хвостом. Я отставила бутылку и принялась играть с собакой. Чесала ее живот, легонько дергала на лапы и дула в морду. Она была действительно счастлива, что я наконец вспомнила о ней. Мне стало стыдно.       — Не видел, чтобы ты раньше так играла с ней.       — Да, так и было. Она напоминала мне о пережитом прошлом, о котором я не хотела вспоминать.       — Разве она виновата? — он делает большой глоток из бутылки.       — Нет. Не виновата. Мне очень стыдно перед ней за то, что я так повела себя. Теперь я пытаюсь наверстать все упущенное.       — Ну и хорошо, что ты вспомнила о ней. Смотри, какая счастливая.       — Да, — я смотрю в ее довольные, темные глаза и не могу от того, сколько в них счастья. — ты прав.       Я тяну руку к бутылке и дотрагиваюсь губами до горлышка — большой глоток, и я еле могу все проглотить. Поднимаю ее к свету и понимаю, что она полупуста. Потом глянула на бутылку Роба: та была почти полная.       — Постой… кажется, мы перепутали бутылки.       — Кажется, да.       Волна адреналина поднялась внутри и растеклась по венам. Значит, молекулы его слюны уже у меня во рту! Еще примерно тринадцать минут — и рот наполнится жжением. На коже слизистой начнут появляться пузырьки, наполненные прозрачной сукровицей. Их будет становиться все больше и больше, они начнут сливаться в большие волдыри. А волдыри быстро начнут лопаться, обнажая кровоточащие раны.       Потом я, скорее всего, начну задыхаться и потеряю сознание от боли. Очнусь уже в палате с бинтами и ожогами во всей слизистой.       — А что? Ты категорически против обмена микробами? — задорно улыбнулся парень.       тоже момент из книги       И тут до меня дошло, что бояться — уже поздно.       Потратить оставшиеся тринадцать минут с пользой.       Время пошло.       Я стащила перчатки, обняла Роба за шею, придвинулась ближе.       — Я только за, — выдохнула я и прижалась губами к его.       Он удивился моей решительности, но не стал задавать вопросов, а молча принял все мои подарки. Я начала целовать его, как умела, как могла, как видела в фильмах. А он — целовал меня. Какое блаженство. Страх ушел.       Теперь я была почти рада, что перепутала бутылки. Все это стоило каждого дня, что мне предстояло провести в больнице.       — Агата, — застонал Роберт, теперь голос был совсем другой, охрипший.       — Будешь помнить меня, когда все закончится? — прошептала я, уже чувствуя жжение на губах.       — Закончится? Ты уже собралась бежать? — возразил он.       — Я не хочу бежать, ты сам убежишь, когда узнаешь…       — Тебе не шестнадцать? — пробормотал он. — Еще меньше?       — Прощай, Роб, я буду помнить тебя.       Губы жгло так, что невозможно было терпеть. В легких тоже разливалось пламя, мешающее говорить и дышать. Я поцеловала парня в лоб и встала с бетона. Он удержал меня за руку. — Агата… Останься… — Не могу.       Я вбежала в дом, пропуская за собой собаку и захлопнула дверь. Прижала руку к губам — как больно! Все печет так, будто я насыпала себе перца в рот и на губы. Мими обеспокоено вертится у ног, тихо ноя — умная девчонка. Думаю, что мне делать и не нахожу другого решения проблемы — бегу наверх в спальню тети.       — Тетя! Аннет! Проснись! Я перепутала в темноте стаканы и, видимо, попила из чужого… Ужасная боль… Вызывай скорую…       Мой Стигмалион уже начал мстить.

***

      Тетя выглядит как выжатый лимон. Она уставшая с красными глазами и с помятой укладкой. Мне не хватает сил посмотреть ей в глаза. Рядом с ней сидит. Сэм? Малыш Сэмми, как же ты вырос. Но, вопреки тому, что мы не виделись долгое время, он смотрит на меня злыми глазами. Он обижен. И я не знаю почему. Все мое лицо обмотано белоснежными бинтами, а горло продолжает жечь — уже от лекарств. Я поднимаю руку вверх и пытаюсь что-то сказать.       — Молчи. Тебе нельзя говорить. — Аннет берет блокнот и ручку с тумбочки, запихая мне его в руки. Первое, что я написала было:       «Прости»       — Дорогая, я все понимаю, но это был перебор. — Аннет вздыхает.       «Прости»       Она молчит и кивает. Она всегда прощает меня. Что бы я не сделала.       «Как Роб? Он знает, что произошло?»       — Да.       «Черт»       Аннет закатила глаза и улыбнулась. Горько-горько.       «Он придет?»       — А ты сама-то хочешь? — я киваю — Значит мы позовем его.       — Не позовем. — Сэм встает с места и затем резко садится на стул. Я хмурю брови.       «Почему?»       — Потому что из-за него ты могла умереть. Не будь глупой, Агата.       Я хмурюсь еще сильнее и поднимаю на него свои глаза. Удобнее ухватываюсь за ручку и пишу:       «Тебя не было столько времени рядом, а теперь ты появляешься как из-под земли и учишь меня жизни? Сэм, ты серьезно?»       Он бегает глазами по написанному. Теперь хмурится он. Отбираю блокнот и пишу дальше:       «Почему тебя не было? Почему ты не писал? Не приезжал?»       Читает. Молчит.       — Прости, я, — Аннет выходит из палаты, что-то пробурчав о детях и о чем-то еще. Сэм молчит, собирается и выдает: — я боялся сделать тебе больно. Особенно после того, как тебя увезли тогда. Я боялся, что одно небрежное касание убьет тебя. Прости. Прости, если сможешь.       «Ты будешь снова приезжать?»       Уверена, мои глаза буквально светятся надеждой.       — Если ты захочешь, я никогда и не уеду.       Так у меня появился лучший друг. Так я стала улыбаться каждый день.