06.01.2021
08:17pm
💫 [ Я молюсь за всех моих homies, чтоб они попали в рай... ] 💫
— Я ахуенно рифмую и без оксимироновых шестиэтажек, блять, — пьяный, громкий крик Алишера, а следом его звонкий смех. Затянутые поволокой чёрные глаза разглядывают толпу, стройные ноги вытанцовывают что-то на пустом круглом столе. Славик, проглатывающий апельсиновый сок слишком быстро, хватает Моргенштерна за голени и пытается стащить его вниз; громкая музыка бьёт по ушам, рядом отпадно тусуются друзья и коллеги. — Ахуенно рифмуешь? Лавэ и Элвэ? — взрослый, низкий голос. Тимати смотрит на Алишера снизу вверх, но достоинство своё сохраняет целиком и полностью. Утренняя и Чёрная звёзды сцепились уже третий или четвёртый раз за сегодняшний вечер. Данный ивент — корпоратив Егора Крида. После более, чем удачного для себя двадцатого года, Булаткин со своими менеджерами созвал всех, с кем он плодотворно сотрудничал, в этот частный клуб. На такие публичные мероприятия всё ещё действует запрет — тот же Кайф после дня рождения Милохина еле выгородили, — но под прикрытием частного концерта и хороших денег на нужные руки всё отбилось. Алишер и Слава не хотели идти, но перед Егором было бы пиздец как неудобно, если бы они отказались. Считай, Крид сейчас один из немногих селебрити, который поддерживает их часто, уверенно и всеобъемлюще — постит сторис, что-то рассказывает, ну, короче, влияет на аудиторию в позитивном ключе. Мало кто ещё таким занимается, большинство просто заткнулись или ушли в рофлы и агрессию. Короче говоря, Егору парни благодарны, а потому они здесь. Марлов не пьёт, только курит слишком много. Больше, чем обычно. Видимо, нервничает после того, как предыдущее публичное мероприятие закончилось каким-то дичайшим пиздецом. А вот Алишер нажрался в дрова и теперь танцует, то и дело цепляясь к словам окружающих и провоцируя их на полемику. Сейчас в коннекте славишеров всё вроде как двигается в нужное русло. Они оба изменили отношение друг к другу в нужном контексте. Славик перестал ждать чуда и отказался от сверхидеи тотальной взаимоотдачи. Алишер начал говорить о своей ревности чаще, с бо́льшей искренностью. Более того, он признавался почти в каждом чувстве внутри себя и старался описать его. А ещё Моргенштерн стремился создать для возлюбленного действительно комфортную атмосферу в трэп-хаусе, в который он вернулся буквально вчера. — Бля-ять, ты Кадиллак будешь критиковать, нахуй? — кричит Алишер в лицо Юнусову, а потом теряет равновесие и чуть не падает на пол; его каким-то чудом удерживает Марлов и подскочивший паренёк в клетчатой рубашке. Тимати продолжает смеяться, наблюдая за тем, как Утренняя Звезда возится на столе. На самом же деле Тимати не хочет смеяться ввек. — Я буду критиковать всё, что мне вздумается, мальчик. Карьера Тимура Юнусова сейчас чувствует себя более, чем плохо. Она, можно сказать, хрипит с простреленным лёгким. С начала двадцать первого века Тимати на сцене, и весь его жизненный путь усыпан сложностями и условностями. Изначально он был представителем истинной трушности, стремился быть настоящим рэпером, косил под западных исполнителей и читал то, что без слёз обыватели слушать не могли. У него с этой самой трушностью, в общем-то, толком не заладилось. Всё быстро прогорало, серёжки в ушах не один раз вырывали в кулуарах, жизнь преподносила один удар за другим, а денег хотелось. Медленно, но верно, Тимур сближался с другим источником заработка — Правительством. Дружба с правильными людьми и сотрудничество этого же рода помогало ему развивать свой лейбл Блэк Стар, отбивать отличные деньги и, что главное, авторитет. Статус. Тимур всегда тщательно выбирал тех, кто входил в его окружение. Он строил из себя уж слишком особенного и выбирал исключительно таких чуваков, с которыми можно подняться, плюнуть в лицо индустрии, создать инфоповод. Все люди, состоявшие в его лейбле, были неповторимыми. Почти каждого из них в своё время настигал успех. Конечно, у Тимати всегда было много хейтеров. Столько же, сколько и поддерживающих, если не больше. Над ним смеялись, его позорили, ставили дизлайки и слали нахуй. Но это всё были абстрактные комментарии. Просто публика, чья ненависть зачастую не то, чтобы не вредит, а, наоборот, идёт на пользу артисту. Главное, чтобы людям было не похуй. Но то, что произошло после сотрудничества с Моргенштерном, кажется, наконец потрясло Юнусова по самое не балуйся. После трека El problema Тимура накрыла волна хайпа, хорошие гонорары и возросший успех. Он почувствовал гордость за то, что посотрудничал с ярчайшим представителем «новой школы», и сотрудничество это было максимально успешным. Трек в трендах, ахуенный клип, много резонанса. Но вот потом, спустя время, через две недели после выхода... Накрыл позор. Пердёж в бит был не только непредвиден, но ещё и выдан за новый ахуенный перформанс. Это Тимуру пиздец как не понравилось, но он не позволил себе ничего лишнего, повёл себя более, чем корректно. Знал бы он раньше, что его ждало потом. Высмеивания со стороны старых друзей, странные взгляды со стороны кавказцев, неодобрение в высших правительственных кругах. Чем больше славишеры шутили, чем смешнее извинялись, чем больше об этом всём говорили, чем дольше новость обсасывали СМИ, тем становилось хуже. После кучи шуток, интервью у Дудя и подобного Тимур реально почувствовал себя клоуном. Наложилось в корзинку с жестью и то, что Юнусов развёлся с женой. После того, как Настя узнала об изменах мужа, тот уже не смог оставаться с ней и сыном. Тимур не отнял у Решетовой ни деньги, ни имущество, потому что чувствовал за себя стыд. И кажется, был готов сорвать злость на чём-то с минуты на минуту. И вот, после недавнего каминг-аута Моргенштерна всё совсем рассыпалось. Услышав эти провокационные слова, сидя за своим столиком, Тимати сразу почувствовал, что это точно всё. Мало того, что это были слова о нетрадиционной ориентации, так эти слова ещё и были направлены на разжигание ненависти. Ругать власть в наше время, тем более на федеральном канале — самая плохая затея. Юнусов, как человек, который ненавидит пропаганду гомосексуализма, и так почувствовал мгновенное отвращение. А позже, послушав эфир Славы, он совсем очерствел к истории этих двоих. Его это всё откровенно выбешивало, отторгало и вызывало рвотный рефлекс. Ни о чём. Какие-то детские сопли между двумя двадцатилетними мужиками. И вот, рейтинг рухнул. Теперь на Тимура не смотрит ни Правительство, ни трушные друзья. Казалось бы, один чёртов фит, а для большого процента аудитории, особенно старой, Тимати больше не Тимати, раз стерпел столько унижений и цирковых представлений в свой адрес. Чтобы рейтинг поднять, нужно сделать немало. Люди, которым Тимур делал, скажем так, особый контент, поставили его перед фактом: ничего личного, но нужно, чтобы Алишер извинился. Извинился уже не по рофлу, а нормально, серьёзно, с чувством. Это было Юнусову просто необходимо. Но он не хотел унижаться, не мог окончательно позволить себя растоптать. Он писал Моргенштерну в директ, а тот отшучивался и стебался. Конечно, Утренняя Звезда ни перед кем не собирается извиняться. У него проблем с Тимати нет, продакшн же Слава Мэрлоу. И вообще, Алишеру и так штрафы выплачивать по двум статьям. Короче, всё идёт из огня в полымя, но всем, кроме самого Тимати, кажется, что всё стабильно... — Думаешь, мне, — Моргенштерн развязным тоном обращается к Тимуру, перекрикивая шум вечеринки. — Не насрать на твоё мнение? Да мне насрать на мнение каждого на этой тусовке, понятно блять? Славик озирается по сторонам, не зная, как правильно себя повести. Он мог бы попросить Алишера заткнуться, мог бы и просто утащить его отсюда, напугать, скажем, своим отсутствием, спрятавшись куда-то. Но нет, Марлов просто тихонько смеётся и придерживает возлюбленного, пока тот усаживается на стол задницей. Алишер пьян, ему стремительно становится похуй на последствия сказанного, он идёт на поводу у эмоций, сокрытых в башке. Тимур тоже пьянеет, но в его случае всё иначе; боль в душе не притупляется, а усиливается. Злость лишь в бо́льших количествах накапливается. Не скрыться от отрицательных эмоций, раздражительность доводит до тремора в пальцах. Блядский ты Алишер Моргенштерн. — Ты слишком много хуйни себе позволяешь, мой милый, — Юнусов с пренебрежением оглядывает Утреннюю Звезду. — А что, меня кто-то ограничивает в чём-то? — Моргенштерн сглатывает вязкую слюну и расстёгивает ещё одну пуговицу на рубашке; теперь видна почти вся татуировка на груди. — Я уже писал тебе об этом... — Да-да, я помню, — пьяный, выбешивающий смех и лобзание языком. — Я публично извиняюсь, ага. — Писал о чём? — Слава, чувствуя, что упускает что-то важное, трясёт Алишера за плечо. — Ни о чём, забей хуй. Подбегает наконец Егор с чем-то безалкогольным в руках. Он смотрит то на Тимура, то на Алишера, и его пьяная голова искренне не понимает, что случилось. Марлов смотрит на Тимати с волнением, на ум сразу приходят донельзя ужасные вещи. Вроде бы просто Юнусов, обычный чувак, музыкант, талант. Но блять, какой же он диковатый, пугающий. Стрёмный, реально. — Ха-ха, а я вижу, вы со Славиком прямо-таки семья, — Тимур играет по-грязному, теперь уже просто пытаясь Алишера задеть. Моргенштерн не теряется. — Ха-ха, а я вижу, твоя семья развалилась, — хватает шот у какой-то пробегающей мимо девчонки и опустошает рюмку. — Не всю же жизнь ебаться на стороне, да? — Алишер, не надо, пожалуйста, — нервно приулыбается Славик, косясь на Тимати. « — Подумать только, что вы сделали с его имиджем. Сначала этот пердёж в бит, потом шутки ваши вечные, извинения глупые. А он, если что, с Кремлём сотрудничает плотно, и все мы знаем об этом. Нет, Тимати, безусловно, классный чувак, он все понимает. Но у него тоже есть своё мнение, а его он может выражать достаточно жестко. Поверь, я его десять лет знаю... » Марлов ни слова возлюбленному не сказал про то, что ему наговорил Крид в канун Нового года. Саунд-продюсер всё надеялся, что тревога ложная. Но нет, кажется, эти двое обязательно сцепятся и попиздятся. — Как скажешь, любимый, не буду, — Алишер продолжает бесить Тимура, делая усиленный акцент на своих романтических отношениях. — Не буду, пусть он нахуй идёт, да? Марлов было приоткрывает рот, чтобы снова поругать возлюбленного за колкости, но тот вдруг сползает со стола на пол. А потом вклинивается в этот приоткрытый рот своим острым языком, целуя жарко, свойски, требовательно. И руки вокруг славиной талии обвивает. Зверь, а не человек. Все вокруг таращатся, фотографируют и что-то восклицают. Такая красивая, такая ахуевшая пара! У Тимура сейчас кровь носом пойдёт. Как же он это дерьмо ненавидит. Марлов пытается сопротивляться напору Алишера, но всё бесполезно. Люцифер пьян, это билет в один конец. Славик сам разрешил ему напиться, так что ничего не предъявишь. Егор пытается занять Тимати чем-нибудь ещё — алкоголем, дамами или собой любимым, — но тот никак не реагирует. Просто молча прожирает взглядом наглых влюблённых. Испытывает отвращение? Определённо. Завидует? Может быть. — Люблю тебя, — отстраняется Утренняя Звезда через несколько секунд и снова пускается танцевать. Младший прикасается к разгорячённым губам худыми пальцами и смущённо улыбается. Не знает, что делать. Ты знал, с кем завёл серьёзные отношения. Зна-ал. — Я тебя тоже.09:40pm
Home, sweet home. Алишер бесформенной массой вваливается в гостиную. Придерживаемый Азизом, он протаскивается до дивана и обрушивается на него лицом вниз. Бухой, но всё ещё в сознании, парень съёживается в клубок и приоткрывает глаза, разыскивая взглядом любимого. Славик заходит в дом через несколько секунд и сразу отправляется искать Бонни. Обеспокоенный взгляд младшего лишь на пару мгновений скользит по Моргенштерну. — Ты нормально? — Марлов замечает свою собаку, бегущую по ступенькам со второго этажа, и принимается живо ей жестикулировать. — Я хочу сдохнуть, — смеётся Алишер, наблюдая за тем, как возлюбленный обнимается с щенком. — Не говори так, а то реально сдохнешь. Слава жмякает Бонни в своих надёжных руках, позволяя питомцу облизывать себя. Азиз, как фанат животных в целом, с любопытством наблюдает за этой сценой. — Обижаешься на меня? — вещает Моргенштерн откуда-то из-под подушки. — Я? — Славик поднимает Бонни на руки. — Нет, блять, Азиз. — Не обижаюсь я, не на что. Марлов сам разрешил Алишеру пить до победного, сам согласился поехать вместе с ним. Так что подобное эксцентричное поведение было не только ожидаемым, но и вполне приемлемым. Разве что... — Ты только Тимура не оскорбляй больше. Серьёзно, шутки-шутками, а страшно становится не по-детски. А ещё обидно немного за Тимати. Мужик ведь ни в чём не виноват, просто попал в переплёт, а на нём теперь так отрываются. Алишер неопределённо фыркает и посмеивается. — Защищаешь? — Ревнуешь? Ладно, с пьяными разговор вести безполезно, себе дороже. Слава слышит, как возлюбленный что-то отвечает, но что — уже никто не разберёт. Марлов уходит в прихожую с собакой на руках. — Азиз, я пойду, погуляю с Бонни. Глаз с Алишера не спускай, он ёбнутый, — кричит младший, обуваясь. Телохранитель оказывается в дверном проёме между гостиной и прихожей уже через несколько мгновений. — Время десять, не боишься? — Мне двадцать один год. Славик натягивает тёплую куртку и чёрную шапку, а потом пристёгивает Бонни на синий поводок. За всеми этими незамысловатыми сборами Нурилаев пристально наблюдает. У Азиза проблема. Недавно Алишер попросил охранять не только его самого, но и Марлова заодно. И хотя телохранитель объяснял, что это так не работает, что Славику нужен отдельный человек, что он, Азиз, не сможет разорваться пополам, Моргенштерн не послушал. Молча скинул на карту зарплату в двойном объёме и пошёл ужинать со своим парнем. И типа, блять, как он себе это представляет, гений? Например, сейчас идти гулять с собакой или следить за пьяным телом? — Сложно же уследить за обоими, — грустит Нурилаев, скрещивая руки на широкой груди. — Да не надо за мной следить, — Славик примирительно смотрит Азизу в глаза. — У меня есть собака. Пауза. — Ну и Боня, конечно, тоже есть. Оба смеются. Ладно, это правда смешно. — Нормально ты его унизил, — телохранитель не может не улыбаться. — Я, блять, всё слышу... — доносится из гостиной. — Спи, дурак, — кричит Славик, срочно эвакуируясь через входную дверь. — Всё, мы убежали. Азиз, следи! Бонни заливисто лает, счастливый от того, что сможет размять ноги и побегать по улицам. Славик энергично следует за собакой, чувствуя, какой стабильной и спокойной потихоньку становится его жизнь. Даже не верится, что всё закончилось. Теперь можно просто прийти домой, сесть писать музыку, заварить доширак и запить апельсиновым соком. Кайф. Интернет, правда, до сих пор успокаиваться совсем не собирается. Прошла неделя, а ощущение, что каминг-аут был вчера. Все паблики продолжают обмусоливать один и тот же инфоповод, комментарии в инстаграме и на ютубе завалены односложными шутками. Но самым хуёвым для Славика оказалось то, что в интернете отрыли реально страшные вещи. Фотографии из Нью-Йорка. Да, оказывается, они существуют, их делали. И отметки из того ссаного клуба в гетто, и случайные кадры с главных улиц Манхэттена, и даже поцелуй на Бруклинском мосте. Всё это нашлось, наконец-то выложилось, вышло в свет, набрало популярность и распространилось. Повсюду. « эти двое ещё в октябре трахались в нй, прикиньте » « смотрите, это же моргенштерн айс исполняет в каких-то трущобах » « не похоже на поездку к лил пампу » « они держатся за руки, как это мило » « ебануться пиздец » И такого очень много. Нью-Йорк был чем-то максимально личным для Марлова, но и его вытащили наружу и показали всем, от фанатов до хейтеров. И опять же, в этом некого винить, даже Алишера, который просто устал жить в запретах и молчанках. Да и вообще, в интернете всё кипит. Гомофобы сцепились с представителями ЛГБТ так, как никогда раньше, наверное. Селебрити делятся на правых и левых, каждый даёт своё особо значимое мнение, споры разгораются со скоростью пожаров в знойных полях. Вряд ли это закончится скоро... Остаётся только смириться. Проглотить, передёрнуться от отвращения и принять все эти вещества в кровь. Славик бежит по мокрому снегу вместе с Бонни, промачивая тёплые ботинки. Мальчик улыбается. Пытается заниматься тем, чем занимался всю свою жизнь. Развлекаться.10:10pm
— Д-да ХХХУЛИ Я ОПЯТЬ ПРОИГРЫВАЮ- На большом телевизоре мелькает какая-то игрушка. Азиз с Алишером расселись на диване в гостиной и теперь рубятся в приставку не на жизнь, а насмерть. Азиз выигрывает в пятый раз. Моргенштерн не хочет спать, ему бы веселиться. Он ведь такой человек, ну, если начал пить, то нужно всё и сразу. А первым делом — накидаться. Но нет. Нет, нет и нет. Лечение, которое Алишер проходит во имя Славика, поможет ему подольше остаться на этой земле и попозже сторчаться. Так что никаких порошков, никаких косячков и никаких колёсиков. Вот, приставка например, хорошая альтернатива. Правда ВЫИГРЫВАТЬ БЫЛО БЫ НЕПЛОХО. — Ты мог бы поддаться, ну блять, — нарочито громко простанывает Моргенштерн, до последнего не хотевший произносить это вслух. Нурилаев довольно перезапускает игру. — Как скажешь. — Принеси что-нибудь поесть, по-братски, — Утренняя Звезда всё же приосанивается. Всё, ща выиграем, ща выиграем. Алишер правда на кнопки не может попасть с первого раза, но это ничего, въебём противнику, как в последний раз. Азиз уходит к холодильнику в поиске чего-нибудь похрустеть. И тут на их Светлой улице, где машины проезжают не так уж и часто, показывается что-то массивное. Громкий звук действительно большого мотора, жужжанье шин, протаранивающих снег. Чьё-то авто останавливается прямиком за воротами, в этом нет сомнений. Алишер с Азизом хорошо видят это через панорамные окна в гостиной. Парни в недоумении переглядываются. Они точно никого, кроме Славика с собакой, не ждут. Да и праздника никакого нет, что такое? Моргенштерн односложным движением встаёт на ноги и двигается к выходу. А что, ему интересно. Похуй, конечно, но интересно куда больше. Пьянь. В одной рубашке Утренняя Звезда выскакивает во двор, Азиз, на ходу захлопнув холодильник, бежит следом, шаг в шаг. — Спорим на косарь баксов, это... — Алишер фристайлом выдумывает шутки. — Мама Славика. — Замёрзнешь. Нурилаев снимает с себя бомбер и кидает Моргенштерну на плечи; тот не отказывается, с удовольствием заворачивается в него поплотнее. По ту сторону ворот стопроцентно кто-то есть. Слышны неразборчивые мужские голоса и тихое тарахтение незаглушённого мотора. Алишер беззаботно раскрывает калитку, готовясь к преколдесам. Перед ним предстаёт чёрный Гелендваген, двое огромных телохранителей и тот, чьё имя, наверное, реально нельзя называть. Тимати. Oh shit, here we go again.⛓️🌩️🔫
04.01.2021
??:??
Бородатый мужчина в чёрных брюках и обтягивающей белой рубашке кладёт перед Тимуром стопку выученных наизусть ксерокопий. — Если хочешь, чтобы эти договоры не были разорваны, поговори с ним. По-хорошему, конечно же. Юнусов поднимает взгляд тёмных глаз вверх, а потом молча смотрит на документы. — Подумай хорошенько. Гонорары очень неплохие, ты знаешь. — Я не могу его заставить. — Просто поговори. Вы же друзья. Тимур скрещивает руки на груди. — Почему я? Почему не Клюшин? — У Артёма Владимировича другие обязанности, и ты это знаешь. Он без труда может уничтожить многие медийные карьеры, но это вопрос мирных заявлений, а не войны. Юнусов тяжело вздыхает, но головой-таки кивает. — Я понял.⛓️🌩️🔫
Алишер, смеясь, делает широкие шаги назад. Тимур же заходит на территорию трэп-хауса стремительно, уверенно, бесстрашно. Будто он здесь живёт. Его огромные телохранители — сразу за ним. Азиз подходит к Моргенштерну вплотную, закрывая собой, и пытается заглянуть ему в глаза, а тот продолжает смеяться и пялится на Юнусова. Странная и какая-то упоротая ситуация. Десять вечера, пьяные звёзды всероссийского масштаба, огромные охранники в чёрном, и всё это возле баскетбольного кольца в трэп-хаусе, и всё это без адекватных причин. Никто не двигается. Царит двустороннее молчание. Только снежок сыпется с небес. Алишер упрямо ждёт, пока Юнусов что-нибудь изрекнёт, потому что слишком горд, чтобы спрашивать. А Тимур что-то медлит. Видимо, думает, что причина его позднего визита и без слов очевидна. Но нет. Ничего не происходит. — Надо побазарить, — наконец выдаёт Тимати. Слегка нервозно, немного нетрезво. Алишер ведёт рассечённой бровью. — Ну, давай побазарим, — пауза. — Только Азиз будет стоять за моей спиной. Не то, чтобы Моргенштерн боится Тимура, совсем нет. Просто так эффектнее. По пьяни в лучшем случае думаешь о том, выпендриться, какая уж там безопасность. Юнусов оборачивается к охранникам. Те всё понимают, а потому делают несколько больших шагов назад. Черноволосый показательно смотрит на Алишера, позволяя себе неповторимую улыбку. — Слава же дома? — Сына выгуливает, обломись. — Хах, к лучшему. Предлагаю зайти внутрь. Пустыми. Тимати поднимает руки вверх, задирая при этом куртку, и оборачивается вокруг своей оси. Демонстрирует, что ничего под верхней одеждой не несёт. Да Алишер в таком криминальном ключе и не размышляет, это же просто Тимур. Максимум как-нибудь обозвать может. Он давно стал безобидным образом, даже Блэк Стар в прошлом остался. — Пустыми? — Я оставлю своих парней здесь, пусть Азиз с ними поболтает. Нам нужно обсудить личное. Ой блять, скучно. — И что у нас с тобой есть личного? — усмехается Алишер, прикрывая затянутые поволокой глазки. — Расскажу. Когда сядем нормально. — Ты что, думаешь, я тебя боюсь? — В смысле? — Я тебя не боюсь, — Моргенштерн несёт какую-то несуразицу; путается в собственных мыслях и выдаёт некоторые сомнения наружу. — Слушай, мне реально- — Да блять, что ты на меня вообще взъелся, м? Реально, и не лень же было после корпоратива заявляться сюда, не лень же о чём-то трындеть, объяснять... — Я не взъелся. — отрезает Тимур. — У тебя паранойя. — Паранойя? Да мне похуй на тебя, блять, слушай... Какая у тебя там тачка, квартиры, срачки там, блять, яхты, мне похуй... Тимура Алишер всё больше выбешивает. Тем, как цитирует идущего к реке; тем, как смеётся; тем, как пританцовывает на месте, как скалится, как щёлкает пальцами и протирает лицо руками. Самодовольный, гордый, наглый. Всегда таким был, не меняется. Только теперь ещё и гей, или кто он там, который публично оскорбляет тех, кого оскорблять не стоит. Ну, молодец. Садись, пять. Тряпку помой. — Так мы идём? Или всё-таки зассал? — низкий тембр Юнусова раздаётся где-то совсем близко к Моргенштерну, но Азиз с готовностью преграждает Тимуру дорогу. — Ой, да идём, идём, — Алишер просто устал стоять, такие дела. Так что выгоднее согласиться. — Азиз, съеби. Утренняя Звезда устремляется в дом, Чёрная следует за ней. Нурилаев было отправляется следом, но Моргенштерн грубо его обрывает. — Останься здесь, блять. Затуси с мальчишками, пока папа дела делает. — Алишер, ты- — Я тебе бабки за пререкания плачу? — Алишер, оказавшись внутри, защёлкивает дверь изнутри. Боже, блять. Бухой и несносный даун. Азиз уверен, что всё закончится начищенными ебальниками, а потому остаётся стоять прямо у окон гостиной, чтобы в случае чего разбить стекло и оказаться внутри. Самое классное здесь, что куртка осталась у Моргенштерна. Отлично. Дела папа делает такие, что вся Россия глаз оторвать не может.⛓️🌩️🔫
— Зайдём в студию, чтобы нас не подслушивали, — предлагает Юнусов. Алишер безразлично пожимает плечами, забегая на кухню и хватая зелёное яблоко со стойки. — Похуй. Идём. Двое проходят в сделанную с нуля комнату, обитую акустическим поролоном. Музыкальное оборудование, на котором записали кучу треков, даже для Альфа банка песенку тут катали. На стене так и висит огромный портрет Алишера, подаренный какой-то фанаткой на концерте. Вычурно, самолюбиво. Тоже бесит, в общем-то. Моргенштерн заходит последним и прикрывает за собой дверь. Проскальзывая мимо вставшего у стола Тимура, он падает на излюбленный красный диван и распластывается на нём поудобнее. — Я прямо здесь тебе в бит напердел, прикинь, — каштановолосый звонко надкусывает яблоко. Тимуру вот вообще не до шуток. Он, пьяный и несчастный, смотрит на пьяного и счастливого Алишера, а рука так и тянется к себе за спину. Блять, этому желанию надо противостоять. Спокойный разговор, направленный на то, о чём все говорят. — Помнишь, о чём я писал тебе в директ? Моргенштерн лениво сводит красивые брови. — Допустим. — Так вот я не шутил тогда. Тебе реально стоит извиниться. Боже, какой ёбнутый цирк. Прямо Максимус Шапито. Один такой в своём роде, легендарный просто. Алишер уже извинялся перед Тимати для публики, но это было в шутку, несерьёзно от слова совсем. А теперь Юнусов реально приезжает к нему с прямыми, твердолобыми требованиями. — Перед кем, напомни? — Ты знаешь. Тимур отодвигает компьютерное кресло от стола и тяжело опускается на него. — Слушай, неужели у тебя мало проблем сейчас? — черноволосый пытается спрятать свои личные обиды поглубже и изобразить понимание, надеясь достичь личных целей. — Ты хочешь ещё больше? Они придут, не сомневайся. Я серьёзно, с тобой церемониться не будут. — Чего конкретно ты хочешь, объясни мне, о, великий Тимур Ильдарович, — Алишер рассматривает цветастый потолок, освещённый светодиодной лентой. Тимати испытывает всё более разнообразный ассортимент негативных эмоций. Как же бесит, когда кто-то прикидывается тупым. — Всё ты понимаешь. Это просто одна сторис, пятнадцать секунд твоего времени. — И что ты хочешь, чтобы я сказал? Перед кем мне извиняться? — Перед тем, кого оскорбил. — И кого же? Алишер намеренно пытается заставить Юнусова заявить о своей продажности вслух. Ему это кажется особенно забавным, чрезвычайно увеселительным; окунать кого-то лицом в грязь — чистый кайф. Давай-давай, зарекайся о наших со Славой отношениях, ты же миллионер, ещё разок сглотнёшь. — Не беси меня, блять, — Юнусов до такой степени достоинство ронять точно не собирается, ни трезвым, ни пьяным. Пусть Моргенштерн даже не мечтает. — А то что? Из лейбла выгонишь? — Утренняя Звезда снова задорно смеётся. — Я пришёл спокойно побазарить с тобой, а ты просто ебёшь мне мозг. Ладно, ладно, сука, ладно. Алишер даже принимает сидячее положение и налаживает с Тимуром зрительный контакт. — Чувак, блять, серьёзно. Проснись, двадцать первый год на дворе, уже не двадцатый даже. Какие нахуй извинения? Кто в них поверит? Ты упоротый? Хочешь, давай лучше клип про президента снимем, мне похуй. И ведь реально, на кого вообще работает подобное? Ведь лучший выбор — отпускать ситуации и попадать в новые. Но нет, всё время начинаются эти попытки переписать историю, перемалевать красный на синий, а чёрный на белый. Глупости. Кроме того, Алишер не допускает мыслей о подобной хуйне, потому что впервые в жизни убеждён в своей бесповоротной правоте. Он на премии сказал правильные вещи и был как никогда честен. Видоизменяя сказанное, Моргенштерн априори видоизменяет и отношение к Славику. А этому не бывать. Тимур же мыслит иначе. Он понимает, что любая новая хуйня из уст Алишера может перекрыть собой хуйню, сказанную в прошлом. — Ты можешь хотя бы записать историю, в которой призываешь всех остыть? — Чего? — Ну, чтобы поменьше пиздели вокруг. — Чувак, я ни к чему призывать не буду. Непреклонен. Может, потому что слишком пьян, а может, потому что правда влюблён в своего мальчика и свои поступки по отношению к нему. И запятнать всё это не позволит. — То есть, ты отказываешь мне в моей просьбе? — Ага. Тимур сжимает правый подлокотник. Нет, это уже ни в какие ворота. — Если ты не запишешь эту несчастную историю, ты будешь долго жалеть. Угрозы, м-м, их сладкий привкус на кончике языка. Тимати обожает угрозы, этого у него не отнять. Он любит, когда властвует. Вот почему так много людей его ненавидят, но также много всё-таки подчиняются. Кто-то по доброй воле, кто-то — подписывая те или иные двусмысленные бумажки. А некоторые, как упрямый Алишер, попросту остаются без альтернатив. — Это сейчас угроза была? — Моргенштерн оскорблённо вздёргивает подбородком, не сводя глаз с Тимура. — Азиз в трёх шагах, если что. — Пока что никаких угроз. Просто факт: ты пожалеешь. Черноволосый обмякает на спинке кресла, пока Алишер наоборот интуитивно напрягается. — Пожалею? Блять, я о сказанном уже никогда не пожалею. Мне не страшно. — Уверен? — Может, сначала протрезвеем, а потом будешь о таком спрашивать? — Может, сначала послушаешь меня? — Всё равно не понимаю, какую хуйню ты мне предъявляешь. И вот эта фраза окончательно добивает вечно успешного Тимати. Где он очутился? Что с ним стало? Почему он, взбешённый и донельзя разочарованный, замученный жизнью и событиями, в ней происходящими, раздосадованный, сидит и унижается перед этим куском дерьма? Перед этим избалованным квадратным ебалом, которое так давно не было никем тронуто? Ну, кроме ротика Славы Мэрлоу, этого не отнять. У Тимати отец бизнесмен. Серьёзный, солидный дядька. Человек, который всегда говорил сыну одно и то же: «Всего добивайся сам». По пути к трэп-хаусу Юнусов заезжал в свой дом. Пустой, лишённый жены, сына и тепла. Никому не нужный дом. Даже как-то стыдно эти сухие апартаменты домом называть. Но кое-что Тимур с собой прихватил, а сейчас, чувствуя, что больше ни мгновения не проживёт по-прежнему, он пойдёт на поводу у всех своих клокочущих эмоций. Секунда. Тимур резко тянется куда-то за спину, а потом протягивает правую руку вперёд. В этой руке он сжимает не что иное, как пистолет. — Может, так тебе будет понятнее. [ Способы разрешения конфликта (нужное выделить): > сотрудничество (самый благоприятный исход); > компромисс (обоюдный частичный отказ от личных интересов); > избегание (уход от конфликта); > подавление (реализация своих интересов за счёт чужих); > подчинение (полное повиновение). ] Так. Так блять. Какой ещё пистолет. Алишер потупляет взгляд на оружии и застывает в моменте. Он тупо смотрит на чёрный металл, выразительный ствол и зияющее дуло, но совсем не верит в то, что это что-то реальное. Не складывается, не выходит. Нет, такого не бывает. На него не может быть наставлен пистолет. Его со смертью не может разделять один выстрел. Или может? Моргенштерн набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы крикнуть имя телохранителя, но Тимур вскидывает пистолет в своей руке с кратким железным звоном. — Только попробуй, я тебе через секунду челюсть раздроблю. Но только ты бездушным меня не называй, я просто человек. Алишер сначала молчит, замерев. А потом медленно приподнимает каштановые брови, и губы его расползаются в широкой улыбке. Откуда-то изнутри раздаётся грудное хихиканье, плечи спокойно расправляются. Да нет, хуйня полная. — Вот это ты игрушку с собой принёс, — Утренняя Звезда пьяно потягивается. — Джиган купил? Юнусов оглаживает неспущеный курок большим пальцем. — Тебе всё ещё весело? — А мне че, плакать, блять? Пьяный мозг сожрал инстинкт самосохранения, Моргенштерн даже не собирается верить в реальность угрозы. Он столько пранков в жизни перевидал, столько раз играл с этой самой жизнью в карты на раздевание, что какой-то ёбнутый Юнусов с пластиковым пистолетом точно его не напугает. А вот Тимати в себе не сомневается; наоборот, чувствует власть и ещё бо́льшую агрессию. Сам ведь нажрался серьёзно. И не только виски с колой... Всякого. Прострелить бы Алишеру коленку. Или грудак. Да, потом жалеть всю жизнь будет. Но сейчас никакие последствия не пугают. Будущего не существует. — Ты понимаешь, что я могу выстрелить в тебя до того, как ты успеешь сказать «цепь на мне»? — Какой грозный дяденька, — передразнивает Моргенштерн. — Да он игрушечный же, прекращай ты. Нормально же разговаривали. — Игрушечный? — Я с таким в пять лет в песочнице сидел. Тимур резко встаёт на ноги и возвышается над Алишером. Тот смело смотрит в чёрные глаза снизу вверх. — Тиман, ну не надоело тебе передо мной корячиться? — насмехается Моргенштерн, облизывая пересохшие губы. — Ты прямо как шлюхи, которых я ебал в алфавитном порядке. — Ещё хоть слово- — Слово. Даже два. Уже три. Что? Нет, это просто пиздец. Алишер, умри, умри, умри. Умри. Сдохни блять. Тимати хватает Моргенштерна за плечо и грубым рывком швыряет его на пол. Тот испытывает испуг от неожиданности, а потом вписывается в пол лицом. — Вставай, блять. Вст-тавай, — рычит Юнусов, пиная Утреннюю Звезду. — Тебе не больно. Алишер сглатывает вязкую слюну, скопившуюся во рту, и, возобновив свой выбешивающий низкий смех, присаживается на колени. Он потерял равновесие, а вместе с ним, вместе с ударом — нить, связывающую с остатками адекватности. Моргенштерн стоит на коленях, а Тимати — с пистолетом, направленным в самое дорогое лицо страны. Кому расскажешь, не поверят. Обычно Алишер дико бесится с унижений в свою сторону, не терпит ни швыряний, ни оскорблений. А сейчас ему донельзя срать, будто Тимур — маленький ребёнок, которого бесполезно переубеждать. — Ну не верю я в твой пистолет, иди ты нахуй, — Утренняя Звезда пытается встать. — Сидеть. Юнусов взводит курок с характерным щёлканьем. — Я в последний раз попрошу тебя записать эту блядскую историю. А знаете, Алишер вошёл во вкус. Он как будто снова употребляет. Ему нравится, что он своими глазами видит что-то, что даже представить, выдумать не мог. Что-то из ряда вон выходящее, реально ёбнутое. — Да стреляй ты, че. Не выстрелишь. Да не выстрелишь, точно. — Подумай, что говоришь, — Тимати кладёт палец на спусковой крючок. У Тимура руки чуть дрожат, потому что он точно не хочет никого убивать. Он пистолет вообще не планировал вынимать. Он и брать-то его не планировал, просто его пьяный мозг решил в случае чего передать эстафету в Сирию, а потому руки спрятали оружие под кофту. В планах точно не было ни одного выстрела. Но всё зашло слишком далеко. Чёрная Звезда смотрит на Утреннюю; кажется, скоро начнётся самый масштабный метеоритный дождь за всю историю существования Вселенной. — Стреляй, говорю, — Алишер показывает язык, чуть пошатываясь. — Это будет самая глупая смерть самого глупого человека. — А потом тебя посадят. — Срать. Ты и так мне всё испортил. — Да стреляй, говорю. — Так не терпится умереть? — Не терпится убедиться, что ты с болванками гуляешь, гангстер. Юнусов вздёргивает дулом в последний раз. Алишер считает квадратики акустического поролона на стене. — И всё-таки ты пиздец глупый, — низкий голос черноволосого. — Зато не пиздабол- Выстрел.⛓️🌩️🔫
10:20pm [за пять минут до.]
— Бабуль, да в порядке я, не обязательно мне звонить каждый день, — Славик возвращается домой по знакомой дороге. — По три раза. — Ты только говоришь так, — слышится по ту сторону телефона. — Я не вру... — Вот завтра- Звук выключения, спасибо, оценили. Айфон в худших традициях не выдержал даже слабых морозов. Что завтра? Не узнаем. Славик поглубже прячется в красно-чёрный шарф и дёргает поводок на себя, чтобы Боня не бежал слишком быстро. Марлов погулял со своей собакой не так долго, как хотелось бы, а всё потому что внутри засело какое-то дурное предчувствие. Касательно... Сложно сказать, касательно чего. Наверное, всего сразу. Такое бывает у невротиков. В общем, лучше вернуться домой. Алишер, наверное, уже третий сон видит, а вечно бодрый Азиз смотрит русские сериалы на плазме. Славик бы, наверное, даже присоединился; настроение какое-то пассивное. Марлов позволяет Бонни обнюхать ледяную глыбу, выброшенную на проезжую часть, а потом тащит питомца поскорее домой. Он уже идёт по дороге, ведущей прямиком к его воротам, ничего вокруг не замечает, кроме земли под ногами и облепляющего холода в промокших ботинках, когда его взгляд цепляется за тонированный Гелендваген. Славик замирает, потом задумчиво ведёт бровями. Он на физическом уровне чувствует, что этот автомобиль стоит здесь не к добру. Чувствует, как над головой сгущаются тучи. Марлов прислушивается, но совсем никаких звуков нет. Тишина действительно гробовая. Всё спокойно, как на поле боя после последнего залпа. Тогда мальчик вынимает ключи из огромного кармана куртки и открывает калитку. Он вбегает внутрь сразу после Бонни, и тут же сталкивается взглядом с тремя грозными охранниками. Тремя грозными охранниками... И всё. Непонятно. — Привет, Слав, — Азиз промёрз чуть ли не полностью, бедолага. Марлов хлопает пушистыми ресницами, бегая глазами по лицам телохранителей. — Привет... А вы чего тут стоите? Где Алишер? Тимур приехал? — Да они разговаривают там, в доме. Мы ждём, — Нурилаев говорит об этом достаточно спокойно. Потому что не знает о том, как много раз Моргенштерн уже ссорился с Тимати одним лишь сегодняшним вечером. Славик переводит ничего не понимающий взгляд на пустую гостиную трэп-хауса и подозревает нездоровую тишину во всём сразу. — Ждёте? Почему ты не с ним? — Ну, Алишер так сказал. — Блять, он же пьяный! — Марлов злится. Он ураганом проносится к входной двери, а она заперта изнутри, не поддаётся. — Я же просил за ним следить... — Да что ему сделает Тимур? Блять. Блять. Блять. Сто процентов подрались, попиздились в ничто. Сто процентов происходит что-то очень хуёвое. Слава, кажется, даже чувствует вкус крови на кончике языка. У него всё внутри сковывается. — Я проверю, что там, — бросает младший, мчась к двери на заднем дворе, той, что ведёт в дом через спортзал. Бонни задорно бежит следом, но Славик, оказавшись на нужном месте, оставляет собаку прицепленной к дверной ручке. — Побудь тут. Не хочу, чтобы тебе досталось, — Марлов быстрым движением гладит любимого неугомонного пушистика по голове прежде, чем юркнуть внутрь. В доме тихо, аномально даже. Это реально странно. А вот обувь Тимура и Алишера здесь, стоит у входной двери. Славик проходит через весь спортзал и окидывает взглядом гостиную и кухню, но убеждается лишь в том, что здесь никого нет. На диване лежат приставки, какая-то войнушка зацикленно проигрывается по телевизору. Видимо, Алишер играл в шутер с Азизом... Или с Тимати? Да нет, бред. Где они вообще? Марлов, всё ещё озадаченный тишиной, решает подняться на второй этаж. Может, тусуются в спальне или в комнате Славы. Может, там говорят без лишних ушей. Может, что-то намного хуже... Но стоит худым ногам саунд-продюсера коснуться третьей ступеньки этой лестницы в стиле модерн, слышится выстрел. ?@@-@-@-#-@-#?@?1?@(#-@+#]£]£{??@+@+? ( приватная запись индивидуального приёма, артём артёмович готлиб, 1999г.р., 03.01.2021г. ) — Слава, опиши, пожалуйста, свои кошмары. — Ох, ну, их очень много. Они все разные. Я называю их разноцветными. Знаете, они мне снятся всю осень и зиму. Я пытался понять, что же в них общего... И понял. Везде кто-то получает несовместимые с жизнью раны. — Ну же, расскажи мне, какие они. — Что же... Например, что я участвую в гонках и разбиваюсь насмерть. Вылетаю куда-то в сторону, и меня раздавливает моя собственная машина. Или что Алишер втыкает себе нож в живот, пока мы сидим в ресторане. Или что я тону в море. Падаю с какого-то корабля и тону. Ещё бывает, что меня кусают комары. Тучи. Или что я плачу, а слёзы, знаете, стекают по щекам и оставляют ожоги. Сквозные. — Скажи, ты знаешь историю, когда девушке много раз снилось, что волки съедают её живот, а потом у неё обнаружили рак желудка? — Н-нет. Звучит ужасно. — Сны снятся нам в фазе быстрого сна, которая больше всего смахивает на бодрствование, если сравнивать непосредственную активность мозга. Знаешь, из чего они собираются? — Из мыслей? — Это правда. Всё, с чем ты засыпаешь — случившиеся неприятности, страхи, переживания, догадки и тревоги, — обязательно найдёт отражение в твоих снах. Ты зачастую будто предчувствуешь беду и очень волнуешься, а потому видишь сны, скажем так, нелицеприятного содержания. — Какие же беды я предчувствую? — У тебя повышенный уровень стресса. Ты предчувствуешь слишком многое, беспокоишься обо всём, даже о том, что вряд ли когда-нибудь случится. Тебе порой кажется, что небеса рухнут тебе на голову, и всё закончится катастрофой. — Что же это? Так ведь не у всех. Как это лечить? — Судя по всему, что я от тебя услышал, у тебя есть все предпосылки для тревожного расстройства. Это такой вид невротического состояния, при котором ты испытываешь беспрерывное беспокойство о жизненных обстоятельствах и отношениях с окружающими людьми, в особенности близкими. Мне нужно задать тебе ещё несколько вопросов, чтобы разобраться с методами лечения и терапией... ?@@-@-@-#-@-#?@?1?@(#-@+#]£]£{??@+@+? Как тут не испытывать «беспрерывное беспокойство», когда вся твоя жизнь — сражение? Славу передёргивает. Весь воздух, что был в лёгких, неожиданно оттуда выбивается. Мальчик изо всех сил хватается за перила обеими руками, а потом принимается истерично крутить головой. Не понимает, что произошло. Звук был глухой. Будто чем-то сжатый. Будто из-под воды. Сжатый. Непропущенный. Сдавленный. Акустика. Ну конечно. Студия. Марлов успевает лишь краем глаза заметить, как ничего не понимающие охранники вертят головами. Он не слышит их, не слышит больше вообще ничего, да и не видит, не чувствует, не воспринимает. Шумоизоляция студии не позволяет звуку рассеяться далеко, но отголосок выстрела всё равно добирается до улицы. Усталые телохранители тут же выходят из своего ебаного забвения и пытаются понять, что происходит. Нурилаев бросает взгляд на гостиную. Кажется, звук-то из их дома. Блять. Ступор. Непонимание. Три охранника не могут разобраться, кого бежать спасать, а кого — обезвреживать. — У Алишера пистолет, — выходит из оцепенения один из охранников Юнусова и ломится к входной двери. Азиз — за ним. — Ч-чего? — Это был выстрел, блять, быстрее, — телохранителя Моргенштерна игнорируют, охранники в панике. — У Алишера нет оружия, — поясняет Нурилаев. А потом как переводит взгляд вперёд, внутрь трэп-хауса, так и срывается с места, ахуевший до упора. Летит к двери на заднем дворе, пока двое тимуровских приспешника выламывают дверь парадную. Случилось что-то ужасное.⛓️🌩️🔫
Выстрел, прогремевший для Алишера слишком громко, оглушает. Этот выстрел для Утренней Звезды так же неожиданнен, как выигрыш в казино. Такого просто не бывает. Моргенштерн, инстинктивно зажмурившийся, теперь не может глаз открыть. Он ждёт, когда по телу начнёт разливаться ужасная боль, ждёт вытекающую кровь и её свежий запах... Но нет, ничего не происходит. — Игрушка, говоришь? — доносится сдавленный из-за оглушения голос. Юнусов дрожащей рукой удерживает направленный на Алишера пистолет. Он сам от себя в ахуе. Только что Тимати прострелил светодиодную ленту, растянутую прямо под потолком студии. Толщиной в сантиметр с небольшим, она легко доказала, чем чреваты походы в тир с четырёхлетнего возраста. Выстрел. Ради истории в инстаграм. Алишер чувствует, как у него проступает ледяной пот. Он физически ощущает настоящий страх. Сейчас же правда убьёт. Застрелит. Реально, Тимати просто неадекватный. И всё, всё, всё...⛓️🌩️🔫
Славик теряет контроль над телом, пытается спуститься с лестницы, но больно падает, чуть не кувырком катится. Тут же, не чувствуя боли, вскакивает и бежит в сторону студии. Ничего в голове, нет почти никаких установок. Разве что одна. Пресловутая, всегда одна и та же, из раза в раз. Спасай. Марлов хватается за ручку и распахивает дверь. Ни о чём не думает — ни о стоящем с пистолетом Тимуре, ни о простреленной и свисающей до пола ленте, ни о том, что за бред это вообще. Взгляд его ошалевших чайных глаз цепляется за одну лишь прерогативу. Цель. За Алишера, стоящего на коленях. Ранен? Нет? Кто знает. Слава в таких мелочах разбираться не будет. Младший влетает внутрь молнией. Такой быстрый и ловкий, каким никогда не был; вся неуклюжесть вытеснилась чрезвычайными обстоятельствами. Перелёт до Алишера, Марлов истеричными хватаниями упирается в возлюбленного. Сумасшедше сотрясаясь каждой клеточкой тела, Слава разворачивается к Тимуру и закрывает Утреннюю Звезду своей неширокой спиной, расставив руки в стороны. Немыслимо. Вновь сон оказался вещим. Моргенштерн, никак не приходящий в себя, широко распахнутыми глазами смотрит на то, как его заслоняет Слава, и теряется окончательно. Нет, это не происходит в реальности. Нет, нет, нет, нет-нет-нет-нет, Слава не мог ни за что не мог ни коим образом не мог ни в одной из Вселенных не мог снова спасти Алишера. Ну нет. Нет. Славик зажмуривается и прекращает дышать, потому что искренне готовится к смерти. Не боится. Потому что не думает. Или потому что бесконечно любит. А вот Тимати пребывает в тотальном ахуе. Он такого даже в кино не видел. До студии уже доносятся крики телохранителей, слышен бег Азиза; Юнусов понимает, что совершил что-то бесповоротно убийственное, но убийственное исключительно для себя. Он и в Алишера бы ни выстрелил, а в Славу, в милого саунд-продюсера, любящего блинчики с вишней и ёбнутых звёзд — тем более. Куда же Тимура привёл страх потерять статус?.. Юнусов опускает голову, низко смеясь. А потом разжимает пальцы и позволяет пистолету с грохотом упасть на пол. Вот и всё. Не будет зрелищных смертей, подчинения тоже не будет. Остался лишь ореол позора. Дверь в дом выламывается, телохранители Юнусова оказываются внутри. Азиз подскакивает к студии на пару секунд быстрее; все трое зависают у дверного проёма. Сцена: славишеры, съёжившиеся в дальнем углу, валяющийся травмат и смеющийся Тимати. Вот вам и публичные извинения за глупую шутку. Азиз пролетает внутрь и хватает пистолет с пола; Тимати что-то говорит своим людям. Славик, кое-как осознающий, что смерть отменяется, чувствует, как подгибаются его ноги, и падает. Алишер тут же ловит его обеими руками и прижимает к себе. Обоих колотит, будто они что-то приняли. — Блять, что было? — Кто стрелял? — Есть ранения? Моргенштерн чувствует, как в его руках умирает от страха возлюбленный; всё вскипает. Юнусов ведь продолжает смеяться, нервно улыбаясь. Как стоял, так и стоит, ничего вокруг себя не замечая. До того, как Слава оказался в этой комнате, Алишер был пьян, безрассуден и слегка напуган. А сейчас в нём осталось всего одно чувство. Ярость. — Сука ты блять, — Моргенштерн осторожно поднимает Славика на диван. — Блять ты сука... — Спокойно. — Ты сейчас... — Слушай, я- Пошёл ты нахуй, пошёл ты нахуй, нахуй пошёл, нахуй, я сказал. Алишер наступает вперёд, набирая в лёгкие побольше воздуха, чтобы произнести что-нибудь, способное выразить выплёскивающиеся эмоции. Со словами как-то не срастается. Моргенштерн сжимает правую руку в кулак и за считанные секунды, от души замахнувшись, изо всех сил вмазывает Юнусову в смеющееся лицо. — Мразь! Да чтоб ты от СПИДа сдох, сука, — Алишер пытается налететь на Тимура сверху, но на него набрасывается один из телохранителей; Азиз, в свою очередь, прорывается вперёд, чтобы защитить работодателя. Хаос разрастается, никто ничего не понимает. — Отойди от него, — командует Тимати своему охраннику, и только тогда тот разжимает руки. Моргенштерн смотрит, как из носа Чёрной Звезды бежит кровь. Юнусов сжимает лицо обеими руками, справляясь с болью. Ему-таки ещё и кольцом въехали. Алишер сгорает. Он просто в бешенстве, теперь уже настоящем. Азиз лишь чудом сдерживает его порывы разорвать Тимура на клочья. — Ты не ахуел?? Ты, блять, не ахуел?? — крик. — Мы чё, нахуй, в девяностых, блять?? Какие, нахуй, пистолеты у меня в доме?? Самосуд ебаный- — Это просто травмат, — кряхтит Тимур, пытаясь сесть. Взгляд его глаз цепляется за верхний угол комнаты, а там — камера видеонаблюдения. Плюшка, которую Алишер со Славой установили около месяца назад, на всякий пожарный. Пизда. Приплыли. — Ты цел? — Азиз пытается осмотреть Моргенштерна. — Блять, а ты где вообще был, сука? — тот перебрасывает всю злость на Нурилаева. — Где ты, блять, был, пока меня и Славу убивали?? — Но ты же сам сказал оставаться на улице... — Блять, ты будешь слушать пиздабола? Тимати помогают встать на ноги, он пытается сохранить достоинство, но выходит очень плохо, особенно с пятнами крови на лице. — Мы вызываем полицию, — нетерпящим возражений тоном заявляет Утренняя Звезда, глядя на врага исподлобья. — Я же тебя так и не тронул. — Серьёзно блять? Иди нахуй. Азиз, звони копам. Алишер пытается успокоиться, но в состоянии алкогольного опьянения с этим ещё больше проблем. Но зато когда он оборачивается к дивану, на котором съёжился Слава — тут же забывает об оставшемся мире. Старший подлетает к Марлову и падает на коленки, а руки тянет к любимому лицу. Тот эти руки накрывает своими холодными ладонями, пытаясь совладать с эмоциями. — Славик, ты как здесь оказался? Забавный вопрос. — Никак, домой пришёл. — Блять. Алишеру очень жаль. Прошла всего неделя, а накрыл очередной пиздец, новое последствие совершённого каминг-аута. — Мы переедем к хуям. Чёрт, блядский Тимур, он будет сидеть. Моргенштерн оглаживает славины щёчки, а тот уже никаким словам не внимает, просто пытается себя утихомирить. Всё позади, Азиз несёт Юнусову лёд, наряд едет. В очередной раз обошлось. Не в последний ли, случаем?11:30pm
— И снова Вы, Алишер Тагирович. Хотя, неудивительно. Гостиная заполнена людьми так же, как в канун Нового года. Вот только теперь совсем не весело и ни капельки не спокойно — контенгент, конечно, что надо. Тимати с разбитым носом и Славик, держащий у его лица лёд. Телохранители, рассевшиеся вокруг. Алишер, курящий электронную сигарету и сонно хлопающий чёрными глазами. Два полицейских, приехавших по вызову. Коп постарше сидит перед ноутбуком Марлова, по которому проигрываются чёрно-белые записи с камер. На них видно почти всю студию, но вот угол, в который Тимур бросил Алишера, не попадает под обзор. Так что видно лишь то, как Юнусов куда-то направляет пистолет, затем стреляет в светодиодную ленту, а следом, после того, как влетает Славик, получает по лицу. — Больно, — рычит Тимур, отнимая у Марлова холодный пакет и прижимая его к носу самостоятельно. — Пиздец, он ещё и недоволен, — тут же язвит Моргенштерн. — Я должен искрить от счастья? Слава спокойно встаёт и отходит от Тимати. Он не хочет подходить вообще ни к кому, да и разговаривать ни с кем не хочет. Все эмоции, что были, выплеснулись вместе с адреналином, так что теперь внутри лишь стягивающая пустота. Будто на диете сидишь. Мальчик усаживается на один из кухонных стульев и принимается наблюдать за происходящим. — Что ж. — полицейский потягивается всем телом, прогибаясь в спине. — Что мы имеем. На камерах видеонаблюдения видно, как Юнусов Тимур Ильдарович, уроженец города Москвы, тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения, вынимает из-за спины травматический пистолет ООП Гранд-Пауэр Т12-ФМ2, на который он обладает лицензией. О том, что Тимур Ильдарович взял с собой этот пистолет, не знал никто, кроме него самого. Оружие и документы лежат прямо здесь, на столе в гостиной, за который уселись стражи правопорядка. — Он направляет его на Алишера Тагировича Моргенштерна, уроженца города Уфы, тысяча девятьсот девяносто восьмого года рождения. Тот, видимо, не чувствуя угрозы, не пытается что-либо сделать с этим, не сопротивляется, не зовёт на помощь, беседа продолжается. — Он мне угрожал, блять. Как я мог звать на помощь? — Утренняя Звезда прячется в выдуваемом паре. — Камеры видеонаблюдения не записывают звук, но на записи видно, что Вы расслаблены. Свидетели, как мы можем наблюдать, отсутствуют. Ваше слово против его. Впрочем, не перебивайте меня, я пересказываю вам состав преступления. Славик чувствует, как устал от этого всего. Опять полиция, долгие разбирательства, возня с бюрократией, угрозы здоровью, штрафы... А он только начал привыкать к спокойной жизни. Бонни, которого впустили относительно недавно, подбегает к ногам своего хозяина и обласкивающе трётся о его голени. Марлов с благодарностью гладит собаку по пушистому меху, но даже это не помогает ему расслабиться. Полицейский продолжает рассказывать. — Далее Тимур Ильдарович хватает Алишера Тагировича за плечо и спускает его на пол, уже вне поля зрения камер. — Швыряет. — перебивает Моргенштерн. — Спускает. Не вмешивайтесь. — Блять, то не говори, это не говори, не вмешивайся, я как свои права отстаивать буду? — пьяный тон, серьёзная обида. — С адвокатом, вот как, — фыркает Юнусов. Алишер оборачивается к нему, прожигая яростным взглядом, но Азиз предупредительно касается плеча своего работодателя. — Не стоит, — Нурилаев знает, о чём говорит. — Мы продолжим? Коп мог бы обидеться и просто завести все дела сразу. Но это же звёзды, блять. Придётся подстраиваться. Благо, все замолкают. — Далее. Спустя какое-то время Тимур Ильдарович производит однократный выстрел из своего пистолета в светодиодную ленту, прикрепленную к потолку. Выстрел был произведён патроном Чейз калибром 10 на 28 миллиметров. Стандартный патрон для травматического оружия. Ну, звучит страшно. Алишер всё думает, каково было бы пробить таким глаз. — Далее. Артём Артёмович Готлиб, уроженец города Новосибирска, тысяча девятьсот девяносто девятого года рождения- — Я Слава. Полицейский ведёт взглядом по Марлову, а тот безжизненно болтает ногами, тянущимися к земле. — Хорошо. Слава вбегает в студию и заслоняет собой предположительно находящегося за его спиной Алишера Тагировича. Тимур Ильдарович больше не производит выстрелов и роняет свой пистолет на пол. Чуть позже Алишер Тагирович поднимается с пола и наносит Тимуру Ильдаровичу удар кулаком по лицу. Это приводит к падению Тимура Ильдаровича на спину и последующему носовому кровотечению. То есть, получены побои, которые можно зафиксировать, если вы поедете в больницу. Вот и всё. Все всё ещё молчат. Алишер, уверенный, что сейчас Юнусову не поздоровится, выжидательно всматривается в мента. А тот непонимающе пожимает плечами. — Не ждите, что здесь можно предъявить что-то серьёзное. Простыми словами, это просто бытовая ссора. Так блять. — Так блять. А вот теперь поподробнее; Моргенштерн недовольно хмурит брови. — Какая ещё бытовая ссора, если он хотел меня убить? — Я не хотел тебя убить, — хрипит Тимати. — Завали ебало, я тебя не спрашиваю. Боже. Избалованные селебрити, не поделившие кусочек золота. Полицейский просматривает всё, что у него есть, в последний раз. — Алишер Тагирович, слишком мало для состава серьёзного преступления. У Тимура Ильдаровича есть лицензия на ношение травматического оружия, выстрел он произвёл не в Вас, на Вас нет побоев, он разве что плеча Вашего коснулся. Всё, что можно предъявить Тимуру Ильдаровичу — хулиганство с применением травматического оружия. Если очень постараетесь с адвокатом, можете попробовать выиграть дело покушения на убийство. Но опять же, это травматический пистолет, а не огнестрельный. — Блять, он же вернётся и сделает это ещё раз, если не засудить его. — Кроме того, Вы сами напали на него. Причём не ввиду самообороны, а уже после того, как он выпустил пистолет из рук. То есть, Вы напали на безоружного. И Тимур Ильдарович, если захочет, может зафиксировать все имеющиеся у него побои. Против Вас тоже можно пойти. А если мне не изменяет память, Вы ещё не выиграли то дело с телевидением. У Алишера слов нет, он сейчас расплачется, блять. Тимур самым наглым образом пришёл в трэп-хаус со своими требованиями, угрозами, телохранителями, которые, к слову блять, дверь выломали, пистолетами, а в итоге выходит, что это Моргенштерн его отпиздил. Отлично. — Я не хотел ни в кого стрелять и не выстрелил бы. Мы оба пьяные, и оба слишком долго выясняли отношения, — Тимати пытается сгладить углы, его рассудок постепенно охлаждается вместе с повреждённым носом. — Нет, я такой хуйнёй не занимаюсь по жизни. — Я бы советовал вам помириться самим, — полицейский двигает ноутбук к коллеге, чтобы тот сохранил записи с камер. — Это упростит вам обоим жизнь и сэкономит время. Алишер таращит глаза в потолок, он в депрессии блять. — Я ебал эту индустрию, я на Бали. Ну и жизнь. Тимур с Алишером мириться не хочет, извиняться тоже не собирается. Для Юнусова всё кончено; скоро гонорары станут действительно крошечными, потому что главный спонсор уходит в закат. Семьи тоже не осталось, да и дружеских отношений кот наплакал. В лучшем случае баня с парочкой старых знакомых, ну, сами понимаете. Он построил себе ракету, но все её ступени отпали слишком стремительно. Полицейские уезжают с оперативными записями, Юнусов уезжает в больницу. Они с Алишером договариваются не копать друг под друга. Договариваются просто больше не пересекаться. Из коллег, друзей и приятелей они переехали в касту «незнакомы». Но так бывает в жизни. Гомофобия и личные интересы о-ох как часто враждуют с желанием переделать общественность и принадлежностью к представителям нетрадиционной ориентации. Так было с тем же Красовским, так будет и с Моргенштерном. Гелендваген уезжает вдоль по тёмной улице; пьяный Алишер уходит спать под неустанным надзором Азиза. Славик, вышедший проводить злополучных гостей, остаётся на улице ещё ненадолго. Он рассматривает сверкающие соседние коттеджи, блёклую луну в хмуром небе, голые деревья с комьями снега на сухих ветвях и гадает, отчего у него дрожат пальцы и губы. От холода? Или потому что жизнь такая?11:43pm
💔 [ so complicated ] 💔
Ванная на втором этаже трэп-хауса. За окном темно, ночь захватила престол. А вот в помещении светятся приятные бежевые лампочки. Пахнет каким-то свежим благовонием, воздух влажен и нагрет. Славик сидит в ванне, предназначенной для двоих, в одиночестве. Он съёжился в комок, обняв руками обнажённые колени; невысокая вода облизывает его светлое тело, а намоченные волосы прилипли ко лбу. В голове много разных мыслей. Попытка расслабиться через спа точно не увенчалась успехом. Это только в рекламе так работает: бросил пенную бомбочку, растворил морскую соль — и снова счастливый. Эх, если бы эффект в жизни был таким же. За прикрытой дверью слышатся чьи-то шаги. Не однократные, не отдаляющиеся, а постоянные, туда-сюда. Алишер спит. Так что... — Азиз? Это ты? Поступь стихает и прекращается. — Да, Слав. Я мешаю? Видимо, Нурилаев тоже конкретно испугался сегодня, раз даже на первый этаж не спускается. Трётся здесь, меж комнат, стремится блюсти так тщательно, как никогда раньше. Жаль только, что всё самое плохое уже сделано. Марлов задумчиво разглядывает прозрачную воду, а потом размыкает губы и робко выдаёт: — Нет, совсем нет. А ты... можешь войти? Звучит странно. Более чем. Но Марлов чувствует необходимость в человеке надёжном. Лишь бы не один. Лишь бы не терять себя в слишком большом пространстве пустой комнаты. — Войти? Что-то не так? — Азиз явно смущён. Дело в том, что Моргенштерн уже очень и очень много раз сказал телохранителю, чтобы тот не вздумал оказывать Славе хоть какие-то знаки внимания. Не дай бог увидит, всё, пиздец. И срать хотел Алишер, что у Азиза девушка есть, что Азиз самый натуральный натурал на районе; паранойя, она такая. Беспощадная. А тут... — Нет, всё нормально. Войди, пожалуйста. Нурилаев пожимает плечами и тихонько приоткрывает дверь, поворачивая ручку. Он оказывается в тёплой ванной, но остаётся стоять прямо у входа. Славик жмурится, чувствуя боль внутри. — Ничего, что я... Ну, вот так, — Азиз реально не знает, как себя вести. — Боже. Да ничего такого, подойди, пожалуйста, — Марлов тихонько шлёпает руками по воде, создавая хлюпающий звук. Нурилаев захлопывает за своей спиной дверь и застенчиво шагает вперёд. — Ну, присядь, — младший показывает на пространство возле себя. — Я... в общем-то, хотел поговорить с тобой. Телохранитель старается не смотреть на обнажённое тело Славика и аккуратно приземляется на плитку у ванны. Обоюдное молчание. Марлов сосредоточенно разглядывает воду, в которой сидит. — Скажи... — наконец произносят славины сердцевидные губы. — Скажи, на тебя когда-нибудь наставляли пистолет? Нашёл, так сказать, с кем обсудить случившееся. Потому что правда покоробило, до чёртиков напугало. Какое-то посттравматическое состояние, когда все органы чувств искажённо работают, да и мысли какие-то нескладные. Азиз быстро пропитывается состраданием. Его душа всё понимает. — Да. Да, бывало, — отвечает телохранитель. — Хуёво чувствуешь себя после случившегося, да? — Ага. Просто ужасно, — Славик посильнее сжимает коленки в собственных объятиях. Вода потихоньку остывает, испаряясь и стремясь к потолку. — Расскажи мне, как это было? Что ты чувствовал? Нурилаев мысленно оглядывается в своё бурное прошлое. Чего только не было в Самарканде, Уфе, Москве, да везде. Смерть вечно дышит ему в затылок, потому приходится с ней сотрудничать. Ведь именно существование такой штуки, как смерть, обеспечивает Азизу работу. — Ну... Хорошо, я расскажу тебе. Помню, мне было лет двенадцать наверное, я тогда ещё в Узбекистане жил. А Самарканд, он, ну, знаешь, неспокойное место, совсем неспокойное. Я в разные переплёты попадал. А ещё всегда был несуразным, склонным к полноте, вся херня. И... Однажды в каком-то грязном переулке я с одним дядькой сцапался так, что он реально захотел меня проучить. Ну, просто взять и наказать за мои обзывательства, за то, что какой-то друг мой дорогу ему перешёл, что-то такое, херовая история. Я, по сути, просто за чужие проблемы отдувался. Короче, это просто травматика была, а я в дутой куртке ходил, пухлый, и, ну, он бы не прострелил мне грудь, ясно. Но выстрел из травмата, он подобен удару молотка. В куртку получить молотком терпимо, а вот в лицо уже ужасно неприятно. — И ты?.. — Что я? — тихий смех. — Бежал так, как никогда не бегал. Думал, умру от страха. Вся жизнь перед глазами пронеслась, стал думать о папе-маме, о том, как много не сделал. В будущем, конечно, таких критических ситуаций было только больше. Но каждый раз наставленный пистолет ужасно пугает. Я знаю, что это такое. Поэтому редко угрожаю кому-то сам. Слава тяжело вздыхает. На него пистолет был наведён всего однажды и на пять секунд, но этого хватило, чтобы растерять последние силы жить. — Ощущение, что у меня всё разваливается внутри. Меня уже тошнит от этого. — Я, кажется, понимаю, про что ты. Когда я охранял Ваню Дрёмина, я себя намного хуже чувствовал, чем сейчас. Меня изнуряла эта работа. Нет, было круто, это была моя первая серьёзная должность, но некоторые моменты... Однажды, короче, я совсем не мог совладать с эмоциями. Помнишь, когда Руслан и Даня давали концерт в Уфе? Славик утвердительно кивает. — В общем, Ваня же тогда попросил меня припугнуть их. Я не знал, что они там не поделили, но вся братва поехала, и я, собственно, с ними. Не представляешь, как мне плохо было. — От того, что ты делаешь? — Да. От того, что вообще происходит вокруг. Что все вокруг собачатся, что меня заставляют пугать безобидных блогеров, что я ввязываюсь во что-то плохое. Реально плохое, позорное, порочное, какие ещё слова можно подобрать, не знаю. Я почувствовал, что живу не так, как хочу. Вообще не так, как следует. — Я тоже такое чувствую. Да, точно такое же ощущение. Азиз вспоминает те времена с особыми эмоциями. Это были его самые большие ошибки, но именно они привели ко всему, что у него есть сегодня. — Когда я был с Фейсом, я был кем-то вроде потрошителя. Ты смотрел Дневники Вампира? — Э-э, нет... — Я тоже, — срочное пояснение. — Но, кажется, там был добрый персонаж, который иногда, ну, типа, становился суперзлодеем. Не потому что он плохой. Просто... Так получалось. И я, работая с Ваней, был тёмной версией себя. А когда осознавал это, то сильно мучался. — Что же тебе помогло? — Марлов уже сросся с водой в ванне, совсем не двигается. — Ну, как сказать, перемены. Перезагрузка. Звучит очень плохо, если честно. Слава совсем не хочет приходить к такому плачевному выводу. — Мне Джамиля во многом помогла, — Нурилаев с любовью вспоминает свою вторую половинку. — Я в ней отдушину нашёл в то время. И Алишер, он тоже помог мне справиться. Я ведь с ним на концерте Вани познакомился. Мы как-то с первых секунд поняли друг друга. Подружились, если это можно так назвать. — Алишер мне тоже очень помог. Помог. Но не сейчас, а когда-то бесконечно давно. Тогда, когда забрал в Москву, когда пылинки сдувал, когда советовал другим артистам, когда увёз в Нью-Йорк. А сейчас всё иначе. Однако... — Я не могу позволить себе перемены, — грустно произносит Славик. — Не могу перезагрузиться. — Не обязательно же бросать Алишера. Совсем не обязательно. Я... немного о другом. — Да? — Тебе просто надо заняться собой. Прочувствовать, что у тебя внутри сломалось, и, ну, починить это. Я это как-то так вижу. Азиз пытается помочь Марлову разобраться в себе, хотя это и чрезвычайно сложно. Потому что каждый, абсолютно каждый человек от чего-то зависим, и эта зависимость всегда по-особенному тянет на дно. Поэтому нет в мире ключа, открывающего двери ко всем сердцам. Нет универсальных решений, панацея выдумана. Есть только бесчисленный опыт существования в этой Вселенной, вот и всё. — Мне доктор успокоительные прописал, а я забываю их принимать, — жалуется Слава, размышляя, что он вообще сделал для собственного благополучия. — Во-от, вот именно. Почему забываешь? — Ну, как тебе сказать, жизнь из рук валится. — Это и плохо. Тебе надо покопаться в себе. Отвечаю, полезное дело. — А если с Алишером что-то случится, пока я буду копаться в себе?.. — Славик смотрит на Азиза с какой-то большой надеждой, будто тот знает ответы на все вопросы. — Не ты его бодигард. Не ты. Правда, эти слова Нурилаеву не очень нравятся; он чувствует вину за сегодняшнее. Всё-таки реально протупил, оказался слишком медленным, не уследил за ситуацией. Ошибаться, конечно, свойственно всем на свете, но не так же нарочито. — На самом деле... Прости за сегодняшнее. Не уберёг я Утреннюю Звезду, — тихо вздыхает Азиз. Славик покачивает головой. — Да нет, всё нормально. Алишера, наверное, уже только Бог убережёт. Телохранитель недолго молчит, а потом тихо посмеивается. — Скромности тебе не занимать, конечно. Марлов непонимающе сводит брови, пытаясь просечь смысл сказанного Азизом. А когда понимает, то тоже смеётся, смущаясь. — Блин, я совсем не это имел в виду. — Так и есть, чего ты. Ты для него спасение. Славику такое слышать очень нравится. Но вместе с тем ему больно осознавать, что они с Алишером буквально разучились жить друг без друга. — Он для меня тоже, не поверишь, — отчаянный шёпот. — Он для меня тоже. Вот бы заняться собой. Своими проблемами. А Славик сидит в этой ванне и думает, не упадёт ли пьяный Алишер с постели. Не ударится ли. Не снится ли ему кошмар. Не жарко ли под зимним одеялом. Не страшно ли. Ну, одному в комнате. — Ты прошёл через многое за последнее время, Слав, — Азиз поднимается на ноги, ему больше нечего рассказать. — Неудивительно, что ты иссяк. — Неудивительно. — Но вы же любите друг друга. А значит, тебе нужно разве что время. Время. То, что никогда не вернётся, если будет упущено. Нурилаев покидает ванную, а Славик остаётся в воде до тех пор, пока она не остывает до комнатной температуры. Неприятный холод облепляет светлую кожу, но руки не хотят разжимать колени, потому что кажется, что весь мир настроен враждебно. Марлов очень любит Алишера, очень. Он любит его любым, уважает и ценит. Но, к превеликому сожалению, невозможно остаться в живых, принимая одним хрупким телом сразу все пролетающие мимо пули.