***
Цинсюань смотрит на неё томным взглядом из-под ресниц — жажда становится невыносимой. На языке ощущается кислый вкус спелой клюквы, вырванной из небесных садов, ягоды звонко лопаются во рту, а кислинка растекается по горлу, одурманивает, но лицо Хэ Сюань не меняется ни на йоту, пока внутри разрастается буря. Девчонка играется, озорно вскидывает брови в деланном недоумении и приковывает к себе её внимание. «Ох, не играйся. Не твой противник». Повелительница Ветров игриво оголяет руки, взмахом веера поднимает вьющиеся пряди в воздух и заправляет за уши, в которых бренчат разноцветные серьги-артефакты. Столь много у богини игрушек, ярких и расписных, шёлковых и драгоценных, что Сюань не помнит, какая это по счёту безделушка. Цинсюань не рождалась под самой красивой и благосклонной звездой. Пусть тянет руки к солнцу с самого детства, трепещет под его лучами и теплом, но никогда не обладала неописуемой судьбой и будущим, которого не сыскать многим на всём белом свете. Черновод надменно проходится по её запястьям взглядом и вновь закидывает в рот кислые ягодки. По спине пробегает холод, а в горле замирает ком. Её настигает жажда. Красный сок, стекающий по губам, она небрежно собирает пальцами. Раскрывает красные от помады и яств губы, усмехается, поймав взор наивных больших глаз сестры Ши Уду. Та смотрит на неё со смущением: зелёная радужка вспыхивает травянистым оттенком и кажется красивой. «Позволь выпить тебя до дна». — Мин-цзе, — она тянет гласные со свойственной только ей одной интонацией, и Хэ Сюань не нравится имя, которое срывается с чужих губ. — Мин-цзе, ты испачкалась. Можно… Можно, я помогу тебе? Демоница дёргается и отводит взгляд тёмных, чёрных от ревности и желания глаз в сторону, на дворец Повелителя Вод, чья помпезность заставляет Хэ Сюань чувствовать на кончике языка вкус яда, кислого, с нотками горчинки. Как эта клюква. Как Цинсюань. Как её губы, тело и душа. «Уду, хочешь, я испорчу всё? Лишу тебя всего до последней капли?» — Отстань, — звучит резко и обидно, Сюань не разменивается с ней на нежности, но в глубине души её сжимают верёвки и тянут на дно. «Позови меня. Прикоснись к моей коже. Будь ближе». — Мы не друзья, чтобы ты со мной ходила. Не друзья. У Хэ Сюань нет друзей — у неё лишь союзник в лице хвастливого Хуа Чэна, преклонившего перед принцем Сяньлэ колени, и робкая девочка Цинсюань. Черновод, одинокой, вырванной со дна Преисподней, этого и не нужно. О ней ничего не известно, так пусть и дальше никто не будет ведать, как пусто в её душе. Как много ненависти в голове, а злобы — в сердце. Там нет места для любви. Больше нет места для ласки. Больше нет. Цинсюань засовывает налившуюся соком ягоду себе в рот и прислоняется грудью к груди, шумно выдохнув отстранённой «Мин-цзе» в алые губы. Нет ничего. Ни-че-го. — Мы не друзья, — покорно соглашается девчонка, и тело прошибает дрожью предвкушения. — Мы совсем не дружим, верно? Ты мне нравишься. Хэ Сюань тянется вперёд и забирает клюкву себе. Давит зубами, широко распахнув глаза в безумном порыве. Скалится, втягивает нижнюю губу богини и посасывает, чувствуя, как онемевшими пальцами в неё впивается Цинсюань. Молчит. Девчонке не скажет ни слова. Сначала вскроет глотку горделивому ублюдку, а потом оставит подле себя и зашьёт рваные края нитками, которыми сотканы одежды Повелителя Воды. Ей не нравятся именно такие, как его сестра. Она ненавидит легкомысленных пустышек с бесконечной вереницей друзей. Каждое слово — ложь, стекающая по выступающим позвонкам патокой. Она сгорает от ярости. Хэ Сюань плавит холодными руками, сжимает их на шее и вдавливает в себя хрупкую фигуру. Ей мало, чертовски, беспросветно мало. Мало — снова жажда и желание. Повелительница Ветров — исключение, дрожащее под ладонями, кусающее изнутри щёку и хныкающее в шею. Горячо. Внутри Хэ Сюань — всепожирающая бездна с жёлтыми глазами, совсем дьявольскими, колдовскими и манящими. Личина Черновода выбивается сквозь глаза, и Цинсюань ласково ведёт по предплечьям, скидывает угольные одежды с покатых плеч и легонько мажет языком, словно не замечает. Хэ Сюань фырчит — видит и всё прекрасно понимает. «Только пустота внутри, но ты собери меня заново. Ты сможешь». У богини маленькое, нежное и белое, не тронутое чрезмерной работой и солнечными лучами тело. Сюань прикрывает глаза и касается его, сминает чувствительное бедро правой рукой, а левой — трепетно сжимает грудь, обводит по кругу бурую ареолу и чувствует мрачный восторг, когда показывает зубы и дразнится, прикусывая бусину соска. В её руках драгоценное сокровище Ши Уду выстанывает что-то неразборчивое на ухо, прикусывает мочку, втягивает её в жаркий рот и обдаёт горячим воздухом, словно хочет сжечь до тлеющих углей свою любовницу. Влажные одежды Черновод стаскивает с особым замиранием, медленно, чувствуя бешеное сердцебиение девушки на себе. Её собственное сердце увяло, как цветы, что Хэ Сюань старалась вывести в своих владениях. Но оно непременно бы содрогнулась от удушья, лишившего дыхания. Низ живота ноет и горит, как самый неистовый пожар, коим жгли храмы небесных чиновников. Полная грудь дрожит, оголённая и ничем не скрытая. — Ты мне нравишься, — вновь шепчет, точно опьянённая лучшими винами, Ши Цинсюань. Гладит рёбра, пересчитывает позвонки на спине и смущённо целует прямо над сердцем. У неё восторженный взгляд снизу, и Хэ Сюань сглатывает и свирепеет, чувствуя, как шире разводит ноги, млея от осознания, что и с кем творит на веранде, тронутой слабыми утренними лучами небесного светила. Тело не слушается, любопытствует перед интересным процессом, а пальцы ног сводит судорогой, когда Цинсюань наглеет, вбирает розовую горошину и ласкает языком и зубами, дотрагиваясь неловко, но столь чувственно, что все эмоции хлёстко бьют Сюань по голове. — Мин-цзе, ответь, пожалуйста… Хэ Сюань улыбается, пусть никто бы не сказал, что злое обнажение зубов может таковым являться,, а её пальцы игриво проходятся по низу живота, тут же возвращаясь обратно к плечам и лопаткам, пробегаются лаской по ключицам. В груди сворачивается что-то тяжёлое, что-то неизвестное, животное и дикое, Цинсюань не может сдержать судорожного выдоха, когда Сюань взирает на неё жгучим взглядом из-под густых ресниц, моргает несколько раз, словно в дурмане — тягуче медленно, неспешно. Демоница не меняется в лице ни на грамм, когда собственными пальцами проникает в чужое нутро, ласково перебирает влажными складки и слизывает с них всё языком. Повелительница Ветров пряная, терпкая, её вкус кажется необычным, но Черновод ухмыляется и продолжает, слыша тихое мычание. Невесомое касание клитора, лёгкие, изучающие что-то нужное именно Сюань движения — Цинсюань лишь сильнее краснеет и ёрзает, бёдрами задевая чужие, целует шею, зубами оттягивает кожу на себя, вслушиваясь в шумное дыхание. Отрывистые вздохи привносят ещё больше смущения, и Повелительница Ветров не может сдержать рвущееся сквозь рёбра сердце, набатом стучащее чуть ли не в горле. Влажно. Двумя пальцами Сюань проникает внутрь на пробу, заинтересованно склоняет голову к плечу, лишённому ласки, и медленно напирает, несколько раз толкается, подушечкой большого обводя клитор по кругу, дёргая и надавливая. Девчонка насаживается, млеет и прикусывает зубами нижнюю губу, сдерживая свой собственный голос. Она не признается, что ей нравится. Обе молчат о том, о чём говорить сейчас не стоит. Тела рассказывают и показывают больше, чем хотят непокорные души. Сюань кусает и приникает кожа к коже, слизывает капли пота с солёной шеи, трётся грудью о грудь, нахально играется, утягивая Ши в поцелуй, сминая мягкие губы собственными. — Мы не друзья, — повторяет и опаляет жаром. Безумно сверкает глазами, пряча сумасшедшие искры под тёмными веками. Её радужки — чёрные воды, топящие корабли. — Но мне интересно. На ягодицах пальцы сжимаются сильнее, ногти оставляют красные полосы. Останутся лиловые отметины и на шее. Хэ Сюань предвкушает. Она обязательно утянет её за собой. На морском дне сделает равной себе владычицей и сможет касаться без утайки. Никто не сможет запретить. Никто не пробьётся сквозь бездну. Только солнечные лучи, едва-едва попадающие на глубину. Лучи, чей свет будет меняться под чернильными волнами, бушующими на берегу.«Лиловые зори встречаю с тобой. Под толщей воды и хрупкой сурьмой».