fall in love in october

      Лютик всегда был человеком зависимым – и от людей, и от привычек вредных, что, вообще-то, меньше всего его волновало, потому что привык, научился справляться. Зависел от чужого мнения, хоть и вполне умело это скрывал. Дела житейские, всегда думал он, со всеми бывает.       Но Лютик – личность творческая, беспредельно ранимая и эмоциональная. Он вдохновение ловит совсем уж внезапно - смешно даже. Здесь свет красиво лег, и с этим уже можно что-нибудь сделать. Геральт задумчиво смотрит вдаль – Лютику в голову внезапно стукает бесподобный и чувственный сюжет.       Лютик рисует, везде и всегда может рисовать, ему не нужно одобрение или творческий пинок под зад.       Лютик играет – для себя, для Геральта и – иногда – даже для людей на улице. Он не знает нот, и бывает, что путает аккорды, но ему нравится.       Лютик пишет – пишет много, нелепо и по-своему красиво. Геральт говорит, что по-дурацки, а продолжает время от времени перечитывать. Потому что Лютик, что бы ни писал, заставляет чувствовать, ощущать и пропускать каждую строчку сквозь себя, оставляя теплое послевкусие.       Но бывают моменты, когда не получается ничего, как бы сильно он ни старался. Подумать только – он стал зависим ещё и от погоды.       Это лето было жарким, до одури жарким и раздражающим. Испепеляющее солнце, слишком чистое небо и прозрачная вода. Хмурый геральтов взгляд вдаль тоже был, как и хорошие дни и виды.       И всё же ничто не волновало в нём той творческой жилки, что всегда сама била нескончаемым потоком мыслей и идей. Обычно ненужный пинок под зад ощущался бесполезным или и вовсе не ощущался.       И плохих дней становилось всё больше, потому что день без любимого дела – заведомо плохой.       Таким и было всё лето.       Плохое - опустошенное, напряженное и нервное. Тщетные надежды на каждый новый день, тщетные надежды уже не на вдохновение, хотя бы на умение – и всё бессмысленно.       Ему говорили, что просто нужен отдых. Говорили, мол, такое бывает, Лютик, займись чем-нибудь другим.       И у него не было ни сил, ни желания, ни слов, чтобы суметь донести, как же сильно его это волнует. Он едва нашёл силы, чтобы перестать пытаться, потому что безуспешные попытки только сильнее подбивали на плохие мысли и угнетали.       Кто бы мог подумать, что чёртов октябрь станет тем самым, спасительным.       Думать о том, почему именно он – казалось бы, самый незаурядный и непонятный – не хотелось. И не было нужды и даже времени. Был только страх, что до боли знакомое лёгкое чувство окажется пустым и по приходу домой не получится написать то, о чём так хорошо думалось весь день. Как ясно виделась картина и ощущалось всё вокруг.       Лютик едет за рулем и улыбается. Солнце снова красиво ложится на деревья, на проезжающие мимо машины и на его каштановые вьющиеся волосы. Огромный черный свитер слишком теплый для октября, но Лютик уже безвозвратно погряз в уютных балахонах и таких привычных пальто.       Сегодня он замечает, что небо, оказывается, больше не такое чистое. Сегодня он начинает чувствовать что-то большее, чем просто раздражение. Намного больше, сильнее и влюбленнее.       Он снова влюблен в запах среднего латте - слишком сладкого и слишком горячего. Он снова влюблен в людей, серо и быстро пробегающих мимо. Он снова улыбается им и, удивительно, ловит улыбки в ответ. Он хочет обнять весь мир, как и раньше, хочет признаться ему в любви и показать, как много всего красивого здесь есть, потому что, очевидно, люди забывают об этом.       Он и сам забыл об этом на долгие четыре месяца.       Он думает, что так сильно соскучился по Геральту, хоть они и виделись несколько дней назад. Он и ему хочет сказать, что любит, и это будет первый раз, когда он скажет это вслух.       Лютик снова влюблён в своё отражение, и он снова начинает чувствовать веру в себя.       Солнце всё ещё слепит глаза, а сомнения и страх постепенно отпускают, оставляют больше места трепещущему воодушевлению. Он наслаждается так хорошо знакомыми, но уже позабытыми ощущениями, что начинают жужжать беспорядочно в голове, заставляя снова чувствовать себя живым.       - Я люблю тебя, - говорит Лютик.       Он курит и сидит на холодном бетоне, пока Геральт, ну конечно, задумчиво смотрит куда-то вперед.       Он так долго считал эти слова глупыми, считал, что о таком не надо вслух. Он всегда умел сказать о чувствах и без слов, пока Геральт признавался, что для него важны именно они.       Теперь он понимает, что просто боялся. А вслух – куда приятнее.       Он пишет, пишет и пишет. С непривычки получается коряво, не так чувственно, как он может. Но ему как обычно не нужно ничьё одобрение. Геральт снова перечитывает и говорит: «Сложно читать, по-дурацки».       Всё возвращается на свои места, становится привычным, но так – гораздо лучше.       Лютик наслаждается холодным ветром и припекающим солнцем, прогулками наедине с собой и с Геральтом. Это начало октября, и он чувствует, предельно ясно и без тени сомнений, что дальше всё будет ещё лучше.       Он чувствует свои дурацкие вайбы и несуразные дни. Он хочет чувствовать ещё больше, хотя казалось бы – куда ещё? Он заставляет чувствовать и людей вокруг тоже, абсолютно точно не собираясь спрашивать, хотят ли они.       И он не знает, когда в следующий раз потеряет интерес ко всему сущему и что ещё незауряднее октября вернет его к жизни – он даже не думает об этом.       Потому что, возможно, так и должно быть, раз уж после долгого перерыва он сможет ощутить всё в тысячи раз сильнее.