Место девочки — в политике

Сириус Блэк

      Когда Сириус получил письмо Вальбурги, он вначале не поверил глазам. Он прочитал его несколько раз, словно оно было написано по-немецки. Потом Сириус долго смотрел в стену, пока не решился перечитать снова, но все слова остались на тех же местах.       Ему ужасно захотелось показать его Джеймсу, но, когда Поттер вернулся в комнату, Сириус не смог. Зубы словно приклеились друг к другу, и не давали вымолвить ни слова… Поэтому он решил написать Кассиопее, но перо успешно писало о чём угодно, но не о матери.       Тогда Сириус разозлился и захотел сжечь проклятое письмо, чтобы никогда не вспоминать о нём! Но вместо этого раскрыл чемодан, с которым приехал в Хогвартс, и положил его на самое дно, в потайной карман.       К сожалению, спрятать-то его получилось, а вот собственные мысли — нет. И он, отчаявшись, попытался написать отцу…       Сириус сидел на подоконнике в совятне, когда его ворон вернулся с ответом. И что за странный день это был! Ему пришлось дважды перечитать письмо отца, прежде чем до него дошёл смысл.       Сириус думал, что злиться на Вальбургу — это что-то естественное, данное ему с рождения. На отца же он злился только пару раз: когда тот отвесил ему затрещину за какую-то проказу над Регулусом и из-за того, что не вмешался, когда мать отправила сестру в Шармбатон.       Но сейчас он злился на отца и только на отца, буквально задыхался от ярости! Он не мог смотреть на письмо Ориона, не хотел хранить его и потому прямо в совятне на подоконнике на обратной стороне письма написал ответ:       "Тебе надо извиняться не передо мной, отец!"       Сириус бежал по Хогвартсу, не разбирая дороги. А когда оказался в собственной постели, пару раз ударил подушку — так много ярости в нём было. На взрослых, на отца, на мать… И, возможно, в первый раз жизни ему было жалко не только себя и Кассиопею.       Он жалел Вальбургу.       А к Рождеству произошло чудо. Когда родители забрали его с поезда, он почувствовал, что что-то изменилось. Он во все глаза рассматривал такие знакомые стены, но не видел ничего необычного: всё так же темно и уныло да и "трофеи" на своих местах… Но он чувствовал, чувствовал аромат чуда, витающий в воздухе! И только через день, когда отец собрался перенестись порт-ключом во Францию за Кассиопеей, Сириус понял.       Когда родители вместе спускались вниз, в конце лестницы отец подал матери руку. А она улыбнулась и приняла её.       Это была совсем другая Вальбурга. Вальбурга, которую Сириус помнил очень смутно. Когда-то она садилась на их с Кас кровать и пела им перед сном песни, читала сказки… На ней сейчас, как и тогда, было красивое светлое платье, а тёмные волосы великолепными волнами спускались по плечам. Теперь она смотрела на него теми же светящимися глазами, как и на Регулуса... И Сириус понял — именно эта Вальбурга написала ему то-самое-письмо, что так выручало его, когда он тосковал по Кассиопее и дому. Перечитывая его, он чувствовал себя важным и нужным.       Вальбурга ходила по гостиной кругами, волнуясь перед встречей с Кас. Регулус стоял с книгой у окна, то и дело выглядывая наружу. Сириус же застыл у камина, словно надеялся, что именно из него выйдет сестра.       Но Орион с Кассиопеей перенеслись в прихожую. Он услышал её звонкий голос, переглянулся с матерью и братом и стремглав бросился к лестнице! Он хватался за перила, перескакивал пролёты под незнакомый и такой приятный смех Вальбурги, а когда оказался внизу, застыл в нерешительности и задохнулся от нахлынувших чувств.       Какой же красивой она стала! Её алая мантия, пошитая на манер Шармбатонской, отливала золотой вышивкой — и как же шли ей эти цвета!       Он думал, что бросится к ней первый, задушит в объятиях, но Кас опередила его. И не было на свете никого счастливее Сириуса!       На Рождество они впервые за долгие годы отказались от празднования в Блэк-мэноре и остались дома: нарядили ёлку, накрыли праздничный стол и уселись у камина. Огонь весело стрекотал, Кассиопея и Сириус взахлёб рассказывали о своих успехах в школе и, конечно, о проделках! А Вальбурга, насмешливо приподняв бровь, с тысячей оттенков сарказма зачитала вслух письмо от Макгонагалл, и даже Орион, знакомый с его содержимым, не мог перестать смеяться… Чего уж говорить о Сириусе, Кассиопее и Регулусе?..       Сириус сидел в тёплом кресле с кружкой глинтвейна и не мог поверить, что это всё происходит с ним. Он пытался вспомнить письмо Ориона и свою ярость на него, но вспомнил лишь собственное нетерпение, холод каменного подоконника и уханье сов в те моменты, когда Сириус ждал писем от отца, Кас и матери. Он пытался заглянуть в прошлое, где Вальбурга грозила ему Дурмстрангом, но вместо этого слышал её нежный голос из далёких воспоминаний, читающий сказку, чувствовал ласковое прикосновение её пальцев к щеке…       Глубокой ночью, когда все разбрелись по своим комнатам, они с Кас впервые за два года лежали в обнимку на кровати Сириуса. Они разговаривали почти до утра о том, что рассказывать родителям совсем не хотели.       — Знаешь, — голос Кассиопеи прозвучал заговорщицки, — мне кажется, я уже никогда не смогу провернуть такую же гениальную шутку, какую провернула с родителями!       Сириус удивлённо отстранился и заглянул в задорно блестящие глаза сестры.       — Это какую?..       Кассиопея хмыкнула:       — А ты не заметил? Они помирились вообще-то, и больше совсем не ссорятся!       Сириус нахмурился.       — Конечно же, я заметил! Сегодня был самый лучший день моей жизни, но ты-то тут причём?..       Сестра раскинулась на кровати. А её улыбка, казалось, растянулась до ушей.       — Помнишь, как я отправила родителям три бочки вина?       Сириус кивнул. Ещё бы он не помнил! И с обидой протянул:       — Ты так и не рассказала, как их добыла… Знатное, наверное, приключение вышло...       Но сестра фыркнула и тихонько захихикала:       — А вот и не угадал! Не было никакого секрета, я их просто купила, пусть и по огромной скидке — вино делает дядя одной из моих французских подружек.       Сириус воззрился на Кас, словно увидел единорога.       — А в чём тогда шутка?       Сестра прикусила губу, а её глаза сверкнули.       — В том, чтобы заставить всех поверить, что я их добыла незаконным путём, конечно же! И, как видишь, у меня получилось… — она многозначительно двинула бровями. — Родители должны были выпить вино, не заподозрив меня в том, что кроме вина в бутылках было кое-что ещё…       Сириус с ужасом посмотрел на Кассиопею:       — Ты что, опоила их амортенцией?       Кас снова рассмеялась, хотя Сириус не видел в этом ничего смешного. Получается, всё это счастье — лживое, построенное на недолгом действии любовного зелья?..       — Нет, не амортенцией, — Кассиопея приподнялась на локтях и склонилась к его уху. Глаза Сириуса расширились от удивления.        — Я не думала, что они помирятся, — продолжила она, откинувшись обратно на кровать. — Я надеялась, что они просто поговорят друг с другом, что им станет легче. Ты же знаешь?..       Она не спросила, что именно, но Сириус понял и кивнул. Кассиопея тяжко вздохнула:       — Знаешь, мне ведь мама рассказала прямо перед Шармбатоном. Но я подумала, может быть, не всё так плохо? Папа всегда был таким хорошим, и я подумала… Подумала…       Она запнулась. А Сириус продолжил за неё:       — Что это была ошибка, из-за которой он раскаивается?       Она кивнула, и Сириус вздрогнул. Ему казалось, что он навсегда стёр письмо отца из своей памяти, но теперь оно встало перед глазами, словно он прочёл его вчера. И поэтому он, помявшись, прочитал его вслух. Иначе Кассиопея задушила бы его ночью, если бы он не поделился с ней!       Отец писал:       "Дорогой Сириус,       Я рад, что ваши с мамой отношения стали улучшаться. Поверь мне, она всегда любила тебя, просто не всегда знала, как это показать. И я тоже люблю тебя очень сильно… Но как бы не была сильна любовь, мы все иногда делаем ошибки.       Помнишь, однажды я ударил тебя из-за Регулуса? Я жалею об этом. Возможно, мне не хватило слов, чтобы объяснить тебе, что ссориться с ним нельзя. Может, я был слишком испуган из-за твоего брата… Но ты простил меня, хотя я даже не просил прощения. И твоя мама, я верю в это, тоже хочет прощения, просто не знает, как об этом сказать.       Я рад, что она смогла показать, как на самом деле сильно беспокоится о тебе. Вальбурга наделала много ошибок, многие из которых сильно ранили вас с Кассиопеей. И если часть из них была продиктована исключительно заботой о вас, то другая… Пожалуй, сейчас самое время, чтобы сказать об этом.       Ты уже совсем взрослый, Сириус, поэтому я хочу попросить прощения хотя бы у тебя: в том, что твоя мама закрылась в себе, есть и моя вина. Она была совершенно идеальной, когда мы поженились, я очень любил её, но мне всегда было мало. Я совсем не ценил то, что она подарила мне, и никак не мог распрощаться с прошлым — никакая любовь, как я и говорил, не спасает от ошибок, а порой и толкает на них.       Когда мне было четырнадцать, я полюбил одну девушку в Хогвартсе, мы долго встречались. Мне казалось, что твой прадед Сириус позволит мне быть с ней, но он не позволил. Я думал, что брак с Вальбургой может стать ошибкой, но это оказалось не так. Она подарила мне вас, свою любовь, а я продолжал мечтать о несбыточном. И когда спустя много лет снова встретил ту девушку — прошлое догнало меня, и я всё испортил.       Мы никогда не говорили об этом с твоей мамой, но в какой-то момент я понял, что она всё знает. Но ни я, ни она так и не нашли в себе храбрости поговорить друг с другом. С каждым днём всё становилось только хуже, и, кажется, для нас с ней пути назад уже нет. Но я рад, что Вальбурга переступила через свою боль, и продолжила любить хотя бы вас троих, своих детей.       Прости меня, Сириус. Не знаю, зачем пишу это тебе. Чтобы ты, гриффиндорец, всегда слушал свою храбрость и, если совершал ошибки, старался их исправить? Чтобы ты дал своей маме второй шанс и попытался отпустить прошлое? Или чтобы ценил тех, кто тебе дорог? Я не знаю. Но очень надеюсь, что Гриффиндор сделает тебя по-настоящему счастливым.       С любовью,       Орион А. Блэк"