Перевал

Они собираются все вместе почти каждую осень, когда за окном начинает неприятно стучать легкий дождь, а северную столицу затягивает неприятной дымкой, оседающего на город на долгие месяцы тумана. Они садятся в поезд, едущий далеко на Кавказ, и когда ледяной Петербург остается далеко позади, Паша всегда достает из чехла уже давно потертую гитару, которую знает каждый участник похода. "Просто нечего нам больше терять Все нам вспомнится на страшном суде Эта ночь легла как тот перевал За которым исполнение надежд". Они доезжают до предверья гор с улыбкой, каждый раз мягко вываливаясь шумной толпой, чтобы на секунду замолчать и втянуть воздух в легкие. Не такой, как в ледяном любимом городе - за несколько десятков километров от финальной точки маршрута уже пахнет совсем другим - легким морозом, чистотой, свежестью и пробирающим до костей ощущением, за которым каждый из них снова и снова бросает все дела, чтобы хотя бы раз в год собраться всем вместе и оставить за спиной давно ушедшую вдаль гладкую земную тишь. Последняя остановка и привал перед подьемом - почти всегда пустующий небольшой домик у подножья гор, где они остаются на последнюю ночь - ее почти никто не спит - последние сборы заканчиваются еще вечером, а вся ночь проходит около разведенного костра - Паша всегда последний раз перед походом расчехляет гитару и каждый из них собирается вокруг - кто-то отползает подальше от огня в полутьму, любуясь звездами, кто-то только сильнее жмется под чужой бок, мягко и незаметно стараясь переплести пальцы под укрываемой тело кофтой. Паша смеется про себя, вместе с остальными делая вид, что не видит чужих мягких поцелуев, нежных взглядов и еле заметных касаний. Паша играет, когда Сережа под каким-то глупым поводом уводит Мишу от костра, и где-то вдалеке от них Бестужев так и засыпает, уронив голову на плечо Апостола, слушая его рассказы про звезды. На утро они покидают временный приют, чтобы стать извечными путниками гор, оставить до скорой встречи старую гитару Паши, связать друг друга одной веревкой, зная, что на чужое плечо всегда можно опереться. - Никаких проблем, останемся здесь на ночь!,- они поднимаются уже несколько дней, надолго оставляя за собой вымораживающие своей красотой пустоты, разбивая небольшие лагеря на ночь, уходя, словно их и не было здесь на каждое утро, оставляя позади новые и новые пройденные сотни метров, все сильнее поднимающие их выше над привычным миром. - Уверен? В этом году тут ни разу еще не вставали, Сереж. Может дальше? Конечно под вечер далеко не уйдем, но за соседним склоном неделю назад ребята уже были, проверено. - Да я проверил, с земли еще все посмотрел. Никаких проблем,- в горы никогда не ходят с теми , кому хоть немного не доверяют и Паша даже не спорит - если Трубецкой проверил, значит так и есть, значит сейчас надо кивнуть головой идущим сзади и разбирать лагерь на ночь. Паша дожидается, когда идущий замыкающим Апостол окажется рядом и только тогда рискует дать знак расцепить веревки и готовиться к ночлегу. В всех них - палатки на двоих, потому что каждый будет греть товарища теплом - Паша привычно пропускает к себе Рылеева и только усмехается, когда тот пытается избавиться от ненавистных и ставших уже привычными очков, спасающих от извечного снега,напоминая сейчас скорее растрепанного воробушка. Внутри оседает какой-то неприятный осадок, зародившийся еще тогда, когда они только размещают палатки, но стоит его соседу мягко улыбнуться - вся тревога уходит вместе с рассыпашимися по чужим плечам кудрям, которые поэт-романтик, написавший множество стихов о горах, отращивает кажется только ради того,чтобы ощутить как ладонь Паши зарывается в них. Миша ложится головой на колени к Сереже и тот только чуть улыбается, глядя на золото чужих прядей, что кажется таким странным среди бесконечных льдов гор. - Завтра уже на вершине будем.,- зачем-то тихо пропускает Апостол. Ночь в горах невероятно ясная и чистая, словно кристальный воздух предупреждает о задрожавшей наверху горы ледяной шапке. Нарастающий гул первым слышит Паша, привыкший к чуткому сну и кажется сразу понимающему, что значит этот дребезг льющегося водопадом снега, зная..просто зная. Легкий толчок в чужое плечо, заспанное испуганное лицо рядом, которое Пестель только успевает обхватить вдруг затрясшимися руками, бросая слова, что не говорит раньше никогда, зная, что по расположению они окажутся под ударом первыми - хруст падающего снега сминает и сбивает палатку, хороня под своим пластом еще живых людей, их мечты, тепло, так и не раскрывшееся чувство. Последнее, что успевает ощутить перед моментальной смертью Паша - отчаянно вжавшееся в него тело. Каждый, кто идет в горы - никогда не прощается. Он всегда говорит "до свидания", надеясь снова и снова вернуться. - Сереж...Сережа...!,- в ледяном обрушевшемся на них коконе Миша ощущает только холод и совсем немного воздух а. -СЕРЕЖА!,- пальцы с где то пропашими перчатками бьются о белоснежный снег, рвут пальцы о ледяной покров в мясо. - Сережа! Сережа...Сережа...,- Миша хрипит испуганно, сдавленно, зная, понимая, что у него почти нету времени - хрустящая корка сверху надсадно хрустит, готовая обрушить на них весь свой вес, но пальцы бессмысленно пытаются отыскать в полной темноте чужое тело, ускользающую от него жизнь. -Сережа..,- Миша не чувствует, как последнее тепло из тела уходит вместе с горячими слезами, текущими по уже замерзающим щекам. -Миш...,- Муравьев кажется говорит сквозь пленку -Сережа! Сереж!!,- пару рывков, Миша вжимается в чужое тело. -Ты...не.не..б..бойся...с..коро..найдут..нас...,- Миша знает, что все это глупости, Миша знает, что Сережа знает это, но почему-то больше всего на свете хочет сказать именно это. - Х..холодно..?, с..сейчас...ч...сейчас..,- Сережа трясется и Миша, сам не зная как, тянет с себя кофту, пытаясь чужое тело закрыть. - Сейчас...м..согре...ещь..ся..,- в ответ его лишь тянут в кольцо чужих рук. Спустя полчаса Бестужев уже не чувствует замерзающих на щеках слез и не может двинуть тонкими заледенелыми ногами. Он уже давно не открывает глаза и Муравьев почему-то не находит в себе сил разбудить его. -М..миша..,- собственный голос даже не слышен, но Сережа снова и снова пытается позвать его по имени. Миша. Его Миша. Его Миша, что смеется над глупыми шутками и всегда рядом. Его Миша, что всегда оказывается где нужно со своим треклятым шампанским и глупыми песнями. Его Миша, с которым они должны вернуться вместе, с которым они так и не успевают сбежать в Париж, где тот хочет это смешное фото их двоих на фоне Эйфелевой башни. Его Миша. Его Миша делает последние вздохи и все, чего хочет закрывающий глаза Сережа - чтобы последнее, что он ощутил - были его любовь и спокойствие. Он не хочет, чтобы Миша умирал в страхе. Снег погребает под собой не только жизни, но и мечты - не дописанный сборник стихов, не сказанное признание в любви, не доделанное, недолюбленное. Снег погребает под собой всех - так и не увидевшего море Арбузова, что в последнюю секунду своей жизни кажется беззвучно плачет, слушая, как замерщающий Николай сквозь боль пытается рассказать ему о его синеве. Погребает поэта, лишь за секунду до смерти услышевшего то, о чем мечтал всю свою жизнь. Погребает любимого, друга, брата. Из гор не возвращается еще одна группа. Лишь на следующий год маленький домик у подножия вновь посещают люди - тонкая рука впервые выходящего в горы Ипполита мягко касается оставленной в углу старой гитары, чтобы в эту октябрьскую ночь в память о его брате в горах прозвучала одна песня.