Они встречаются на крыше.
Он стоит на краю, устремив взгляд в небо на звезды. Волосы развивает влажный легкий ветерок, последождевой запах земли вздымается вверх, практически до небоскребов. Эдди никогда не любил шумные улицы, жить в городе давалось с трудом, но мать не давала выбора. «Только здесь ты получишь хорошее образование!» — кричал голос миссис Каспбрак за сотни метров от дома. Эдди здесь не нравилось. Вот прямо здесь, на крыше, когда ботинки скользят по невысохшим балкам, и стоит оступиться, потерять пачку сигарет, как вся жизнь рухнет. Не то что он боялся. Скорее, мысль о такой кончине ласкала изнутри, но разум сопротивлялся, показывая проходящими по рукам мурашками опасность. А там и до страха недалеко. Он откидывает полезшие на лоб пряди, вслушиваясь в гудение снизу. Кажется, у ребят неплохая вечеринка. Но, какая жалость, его не позвали. Да и смысл? Чтобы ходить на тусовки, нужны друзья, а их у Эдди нет. Уже как три года. В младших классах забавляли одинокие мальчишки в столовой. Он сидел с парой тогдашних красавчиков и смеялся, когда один из них толкал очередного заучку с кривыми зубами. «А сейчас..» — Эдди жалостно ухмыляется сам себе, чиркая спичкой о коробку. Огонь в вечерней мгле такой очаровательный, совсем не страшный. Единственное, жжется неприятно. Но он же не специально. Когда же его так пошатнуло? Начал курить, как все торчки под мостами. Пьёт по возможности, пряча бутылки под кроватью, а перед мамой прикрывается, что лимонаду хлебнул дешевого, вот и пахнет. Каждый вечер принимает горячий душ, корчится от взгляда на своё голое тело, особенно ниже торса. Сплошное отвращение. Шестнадцать лет мальчишке. Нет, парню. Шестнадцатилетний взрослый парень. Ответственный, как думают учителя, дающие ему план рассадки в начале учебного года. А потом ругают. Ну как же ты, Эдвард, мог позволить им сесть рядом? И никому нет дела, что его не слушают. Мгм. «Не слушают...» — он облокачивается на заборчик, разделяющий пустошь и поверхность крыши, закуривая стыренное у мамы из подкроватного комода. Уже давно не кашляет, наловчился. Пару дней таскался с футболистами, те и выбили все желание давиться с дымом, потому и не затягивается до посинения. Знала бы мама. Какой же он безответственный мальчик. Рушит все надежды. Даже свои. Быть зубрилой было бы выгоднее, чем изгоем. От него отвернулись даже те красивые мальчики. Боже, почему он вообще считает их красивыми? Не терпит себя, но на них.. на них бы посмотрел. Желательно на вечернем пикнике, на холме, под звёздами. Чтобы быть близко-близко. Рассмотреть каждую детальку, заприметить самые маленькие веснушки. Танцевать под дождем в разорванных после падения футболках. Делиться секретами, зарывшись в теплом одеяле с мерцающей лампой. До жути романтично, но так наверняка считает только Каспбрак. Остальные же ворочаться от его мыслей. Ну, ворочались бы, услышав, о чем думает праведный, ходящий по воскресеньям с мамой в церковь, мальчик. Ему не нравится здесь. Не нравится конкретно здесь. В себе. Он поднимается на крышу подышать свежим воздухом. В зале слишком душно, толпа прыгающих на танцполе людей, опьяневшие девушки, зажатые в туалете очередным торчком. Нет места спокойствию. От него веет алкоголем и сигаретами, аж самому неприятно. Хватать на себе презрительные взгляды — достаточно привычное занятие. Однажды какой-то работяга грохнулся в обморок, резко вдохнув рядом с ним. Пришлось отсидеть в участке несколько часов, объясняя, что никого он не отравил и не пырнул исподтишка. Просто покурил, мистер офицер! «Просто покурил? Так дела не делаются, мальчик..» — и он уже на улице, со штрафом в тридцать баксов. «Человеческая жизнь стоит тридцать баксов» — хмыкает он, отворяя железную дверцу на крышу. Пачка сигарет, как на зло, осталась в баре — какая-то блондинка позаимствовала. Он не сразу замечает стоящего на его месте кучерявого шатена, выкуривающего такую же сигарету, как в его.. уже не его пачке. Милый. Мысль ничуть не пугала. Он давно привык к однополому влечению. Что вообще такое влечение? Наверное, прекрасное чувство, особенно во взаимности. Можно написать в любой момент, даже по почте — вдруг партнёр разделяет твои средневековые вкусы! — написать и получить греющие душу строфы, как же ты любим, как нужен, как влиятелен. Договориться вместе просмотреть на звёзды. С другом вы бы смеялись, распивали спиртное, обзывались, а с симпатизирующим человеком лежали на пледе, тыча пальцами в разные созвездия, иногда, наверное от скуки, поворачивались друг к другу и чмокались, легко, непринуждённо. И всё же этот парень напрягал, чем-то незначительным, той же сигаретой в его руках. От одного вида шли мурашки. Они никогда не виделись ранее. Тогда почему здесь? Сейчас? Внизу самый разгар вечеринки, почему же они видятся на крыше, оба с мыслями о “покурить и забросить проблемы в следующий день“. — Почему здесь? — вслух озвучивает он, прислоняясь спиной к трубной вывеске. Эдди вздрагивает, посильнее сжимая окурок меж пальцев. — Внизу вечеринка- — Меня не позвали. — Оу. «Оу» — повторяет за юношей Каспбрак. Он.. незнаком. Удивительно спокоен и вежлив. Обращается, словно знает Эдди хотя бы несколько недель. Ну, как в общем кружке, борцовском клубе? Наверное. Эдди там не был, не знает. — Ты странный. Он ухмыляется, поблескивая клыками. — Знаю. Воздух уже чище, чем пару минут назад. Или часов. Эдди не считал, сколько он торчит на этой крыше, не считал, сколько выкурил и сбросил с высоты практически птичьего полета, на головы людей, проходящих в мрачной глубине. Он концентрировался только на внутренних ощущениях: ударах сердца, вздрагиваниях, белых точках на закрытых веках, головокружениях, другой чепухе, не влияющей на реальность. Можно сказать — считал ворон. Которых здесь и нет. Мысленных. Не обязательно все визуализировать. — Дашь закурить? Эдди недоверчиво оглядывает юношу. Мелкие детали не сразу бросаются в глаза. Цепи на шее, золотой браслет на вытянутой левой руке, рубец на щеке, куда не спадают золотисто-персиковые пряди доходящей до скул причёски. В полосатых штанах, в переднем, непримечательном карманчике, покоится что-то мешковатое, возможно травка. Ладно, не все здесь чисты. Да кого он обманывает, не бывает прилежных светловолосых мальчишек с набитыми наркотой карманами, так ещё и подтверждающими свою странность, если выражаться мягко. И Эдди соглашается. Протягивает ему одну сигарету, давая черкануть спичкой о коробку. Их пальцы не соприкасаются — Каспбрак досадно выдыхает, возвращая пачку под рубашку. Не очень то и хотелось. — Ты милый, — блондин поворачивается к балкам, опирается на одну и выпускает клубок дыма. Столь спокоен, выкуривает медленно, надежно полагаясь, что Эдди его не сдаст, как только услышит вой сирен неприглашенных полицейских. А Эдди даже не смотрит на него. Тычется взглядом в землю. Ему сделали комплимент впервые за несколько.. лет? Конечно он не засчитывает мамины “ути мой медвежонок“ и учительские похвалы за проделанную работу, по типу расставленных стульев по окончании восьми уроков. Этот комплимент более живой, принимается ценнее остальных. Всё внутри трепещет. И улыбка, детская, настоящая, расплывается на губах. Каспбрак смущённо прячет морду в воротник рубашки, через прищур поглядывая на усмехающегося собеседника. — Я Стэнли, — протянутая ладонь пробуждает парня. Он выныривает из воротника, не раздумывая пожимает бледную ладонь, даже не прочувствовав приятность прикосновения мужской руки. — Я Эдди. «Эдди» — Стэн довольно кивает, закусывая сигарету. Табачные крошки попадают на язык и неприятно щиплют. Они молчат. Молчат, пока тучи медленно передвигаются по небу, а ветер колышет флажок на трубе. Стэн докуривает и кидает окурок вниз, Эдди хихикает, повторяя движение за ним. Они переглядываются, ловя сосредоточенные взгляды друг друга. Никакого напряжения. Обычно Каспбрак сразу закрывается, стоит ему заметить, что его разглядывают, но здесь только выравнивается, потягиваясь плечами назад. Ему хочется улыбнуться. Глупо, по-детски. Стэн не выглядет опасно, чтобы не позволять себе иногда ребячиться. Он вытягивает свободную руку вперёд, наматывает выпавший локон волос на указательный палец, с полно равнодушным лицом. Эдди краснеет, но не прерывает действие. Стэн убирает эту прядь за его ухо и возвращается в прежнее положение, хрустит пальцами в обратном замочке, а Эдди смущённо переминается с ноги на ногу. — Пойдём на вечеринку. За эти несколько секунд он успел прочувствовать слишком много. Его так давно не касались. Так нежно и лично. Невозможно найти точных слов, чтобы дать определения этим ощущениям. — Меня не звали. — Эдди улыбается. — А я тебя проведу, — подмигивает ему парень, протягивая ладонь. — Прикинемся пьяной парочкой. Только мне чмокнуть тебя придётся. ... Не здесь, у охранника. — Ладно, — он взволнованно вдыхает несколько раз подряд, прежде чем взяться за руки.С чего мы начали? Они встретились на крыше. И в корни изменили свою реальность.