this feeling grows more and more

      В холле первого этажа его встретил Дайске. Прислонился к лестничным перилам, скрестив руки. И сделал это так непринужденно, будто просто проходил мимо в нужный момент. Ага, конечно, Хару определенно в это поверил. Он же не знает, что у Камбе тысяча и одна возможность достать кого угодно из-под земли. Мысли и эмоции читаются на его лице очень легко: я же тебе говорил. Хару раздражается и говорит прежде, чем Дайске успевает озвучить очевидное: — Следил за мной, чтобы теперь стоять тут и чувствовать свое превосходство? Камбе оценивающе скользнул взглядом от ботинок вверх, будто пытаясь осознать причину, по которой он вообще должен это превосходство чувствовать. Като хотелось огрызнуться. Как будто все и так не было очевидно. Хару и в лучшие дни не выглядел, как модель с обложки GQ, и его это вполне устраивало. Но сейчас он был совсем разбитым, помятым и покрытым слоем пыли. К сожалению, убираться на своих складах контрабандистов никто не учил. — Мне кажется, мы уже обсуждали это и выяснили, что я не слежу за тобой. У меня и без этого хватает дел. О, ну, естественно. Дела. Выбирать новые запонки и галстуки? Хару отмахивается от этой мысли. За свои предметы одежды Камбе запросто перегрызет ему горло. — Я шел в свой кабинет, если тебя это волнует. Кабинет. Какого черта Дайске вообще понадобился кабинет, когда он перебрался в Лондон, Хару не понимал. У него все еще была комната управления HEUSC, все эти огромные экраны и безграничные возможности. Зачем устраивать себе старомодный кабинет с кожаным креслом и книжными полками. Мысли богатых — загадка. Мысли Дайске Камбе светятся красным «не входи — убьет». Хару, как ответственный гражданин и работник полиции, на красный никогда не ходил. Даже если хотелось. — Может, назначишь себя на должность какого-нибудь министра, чтобы наличие у тебя кабинета хотя бы было оправданным? Камбе этот выпад игнорирует полностью. И ухмыляется. О нет. — Я же говорил, что не стоит залезать туда, где тебя не ждут. И нарываться на неприятности, не имея никакой подстраховки. — А что, однажды настанет момент, когда они будут ждать? Расстелят передо мной красную ковровую дорожку и скажут «добро пожаловать»? Это было глупо. Спорить и пререкаться совсем не хотелось. Хотелось горячую ванну, чистую одежду, бокал вина. Бокал вина? Хару Като, в кого ты превращаешься. Лгать Хару не любил и поэтому честно признавался: он привык. К огромному количеству дверей, дворецкому и кровати, на которой поместилось бы еще человека два, как минимум. Сначала было совсем странно и Като честно хотел снимать себе комнату где-нибудь отдельно, но Сузуэ прямо в первые минуты их пребывания в Англии заявила, что они все устроили просто замечательно. И Като очень понравится. Вряд ли такое вообще могло не понравиться. А потом она махнула на прощание рукой и улетела в отпуск. Хару бы тоже с удовольствием сбежал в отпуск, лишь бы не находиться столько времени бок о бок с Камбе. Потому что он… раздражал. Беспокоил. Волновал. Лгать Хару не любил, даже себе. — Расскажешь, что интересного узнал или так и будешь стоять на пороге? Като вздохнул. Ну, уж нет. — Завтра, Камбе. У тебя там, кажется, и так хватает дел, а я устал, мне срочно нужна горячая ванна и- — Совместишь приятное с полезным, я зайду, — перебивает Дайске и скрывается за дверью кабинета. Куда он зайдет Хару уточнить не успевает. Не очень-то и хотелось. Может, хотя бы полчаса свободы он получит, прежде чем Камбе устроит душевную беседу о работе. Вода действует расслабляюще и кажется спасением, но лишь до момента, когда Като наконец прикрывает глаза. Отдохнуть, забыть о работе, выкинуть все из головы. В комнате пахнет мятой, и Хару упускает момент, когда установка «выкинуть все из головы» рушится. Серый костюм он надевает нечасто. Это сразу въедается в мозг, крутится там, обрастая другими образами. Галстук был черный. Кто вообще ходит дома в костюме, зачем дома эти выглаженные рубашки, жилетки и брюки. В голове вспыхивает воспоминание, спрятанное и специально забытое: единственный раз за полтора месяца, когда Хару видел его без этой официальной брони. И он не знал, что хуже: костюмы-тройки или шелковый халат. Ответ лежит на поверхности: для Като оба варианта — сущий кошмар. Думать о Камбе не хочется, но не получается. Смотреть на него уже просто нет сил, но взгляд все равно каждый раз скользит по фигуре, задерживаясь дольше, чем нужно на руках в перчатках, сжимающих руль. Он ненавидит эту машину. Как же сильно он, черт возьми, ненавидит эту машину, скрип кожаных сидений и совершенно расслабленную позу Дайске в водительском кресле. Хару шумно выдыхает. Да, он хорошо выглядит. Возможно, даже больше, чем просто хорошо. Возможно, настолько хорошо, что каждый раз бьет желанием стиснуть зубы и приложиться затылком к ближайшей стене, лишь бы выбить образ из головы. Хару не слепой. Хару многих в своей жизни считал привлекательными. И женщин, и мужчин. Это не так важно. Но Камбе. Камбе буквально сводит его с ума. Като хочется со всей силы сжать бортик ванной, лишь бы успокоиться, забыть, но рука скользит, и он намеренно царапает ногтями бедро. Действует отрезвляюще, Хару открывает глаза. И встречается взглядом с Дайске. Они почти не смотрели друг другу в глаза… вот так. Камбе касания и практически любое вторжение в личное пространство воспринимал всегда в штыки. Смахивал руку с плеча, отворачивался, не принимал помощь, даже если был ранен. Рассматривать его лицо сейчас, возможно, было не лучшей идеей, но упускать шанс отчаянно не хотелось. — Я уж было подумал, что ты умер. Он сидит на бортике, совсем рядом, уже без пиджака, зато со стаканом виски в руке. Лед ударяется о стекло, когда он делает глоток. — Так, что ты узнал? Хару рассказывает все как-то на автомате, лишь бы не думать о сложившейся ситуации и о том, как Камбе скользит пальцами по воде в опасной близости от его колена. — Я думал, раскопаешь что-то поинтереснее, раз так рвался туда, — заключает Дайске и ставит стакан на пол. Звук кажется слишком резким и громким. Он бьет в голову, и Като чувствует какое-то странное предвкушение. Сейчас приложиться затылком было бы очень удачным вариантом. Но он не двигается. — Обязательно было приходить? Звучит совсем не так раздраженно, как хотелось бы. Звучит, если честно, обвиняюще. Зачем. Зачем ты пришел, пожалуйста, не смотри. Не говори. Дайске как будто мысли читает, и его взгляд сверху вниз цепкий и внимательный. Назло. Смотреть на него вот так снизу непривычно, странно и совсем немного волнующе. Немного? Внутри все замирает, Хару кажется, что вода нагревается, что нагревается вся комната вокруг него. Сделай хоть что-нибудь. Лед в стакане, наверное, уже растаял. — Не обязательно, — все же отвечает Камбе. — Приходить было не обязательно, но мне просто… захотелось. Они молчат, и это все совсем уж странно и неправильно. Като невольно скользит взглядом и замирает, останавливаясь на бедре, обтянутом брючной тканью. Хочется разгладить все маленькие складки мокрыми пальцами. Желание глупое, совсем хаотичное жжется и бьется внутри, в грудной клетке. И Хару предпринимает отчаянную попытку от него избавиться: — Может, оставишь меня, раз уж все рабочие вопросы мы решили? — Хочешь, чтобы я ушел? Да, конечно, он хочет. Как вообще может быть иначе. Ответить «да». Посмотреть, как Дайске выходит за дверь. Утопиться в ванной, чтобы никогда больше не видеть эти едва приподнятые уголки губ и пальцы, как бы случайно задевающие его колено. Като игнорирует вопрос, потому что ему срочно нужен глоток свежего воздуха. Потому что соврать он не может, а ответить честно страшнее, чем стоять перед направленным на тебя дулом пистолета. — Как же ты меня бесишь, Камбе. Движения плавные и медленные, сжимает руками бортики и наклоняется ближе, застывая в нескольких сантиметрах от лица Хару. — Бросьте, инспектор Като, мы оба знаем, что это не так. Хару выдыхает резко, шумно. Возводить стены и преграды в своей голове, бежать и прятаться все эти дни, чтобы вот так просто все превратилось в руины. Тут не помогут даже все миллионы на кредитных картах. Особенно, когда Дайске задерживает взгляд на его губах. — Можно? Спрашивает. Спрашивает и ждет ответа. Не так Като себе это представлял. Он скорее думал, что в порыве очередного желания перегрызть друг другу горло из-за дурацких рабочих споров и пререканий, Дайске просто прижмет его к столу в своем кабинете. К стеллажам где-нибудь в архиве прямо в участке. Руками заберется под рубашку, и все, что ему останется — зарыться пальцами в уложенные волосы. А может, все-таки в машине. Рука в перчатке на его бедре, и Хару теряется окончательно, и воздух в машине плавится, обжигая. Или… — Пожалуйста, — хрипит Като, запрокидывает голову, открывая шею. Дайске застывает на мгновение. О, так тебя тоже есть, чем удивить. Хару бы воспользовался этим, точно бы попытался поддеть его словами, если бы не почувствовал чужие губы и зубы, едва царапающие кожу. Он не выдерживает: резко поднимает руку, цепляется за предплечье, сминая рубашку. Вода на полу, влажная ладонь скользит по плечу, и Камбе чувствует, как ткань прилипает к телу. — Скажи мне, — шепчет, целует в уголок губ, — что тебе нравится? Хару поворачивает голову, тянется за поцелуем, за настоящим. Дайске улыбается и отстраняется, руку опускает в воду, и Като видит, как намокает рукав его рубашки. Пальцы скользят по ноге, и тут он не выдерживает, шепчет, задыхаясь: — Когда ты говоришь. Что угодно, неважно. Как ты водишь машину и поправляешь запонки. Куришь. Смотришь на меня, когда мы спорим. Твои руки в перчатках. Твои руки- — Я не совсем это имел в виду, но, — перебивает Камбе, вытаскивая пробку из ванной. И целует. Хару зарывается пальцами в волосы, ослабляет галстук, цепляется за верхнюю пуговицу. Кто, черт возьми, застегивает рубашки под самое горло. Дайске выглядит совсем растрепанным, и Като хочется этот образ выжечь в своей голове.       Он думал, что проживет совсем обычную жизнь, что в свои тридцать лет он уже не станет влюбляться так. Ему, кажется, хватило студенчества и влюбленностей, которые кружили ему голову и выбивали почву из-под ног. Его максимум — классическое свидание с милой девушкой. Он спасет ее кота: снимет с дерева и отдаст прямо в руки. Она оставит номер на его ладони. Цветы, кот, спокойные, окутанные чем-то мягким вечера. Тихая свадьба только для друзей. Маленькое долго и счастливо. Никаких сжигающих изнутри искр и кожаных перчаток. Теперь это трудно представить. Особенно, когда Камбе раздвигает его ноги, держа за колено. — Ты такой красивый. Хару хочет ответить что-нибудь. Спросить: почему ты говоришь это мне? Сказать: это должны говорить тебе. — Зачем ты… Не договаривает, обрывается в стон, чувствуя, как пальцы сжимаются на члене. Движения совсем медленные, и Като отчаянно хочется толкнуться в руку, вскинуть бедра, быть ближе, чувствовать больше. — Нужно было обсуждать рабочие вопросы в моем кабинете, — шепотом у самого уха. В кабинете. Хару думает про кожаное кресло и массивный дубовый стол. — В следующий раз, — выдыхает он. Дайске целует его снова, и способность думать пропадает совсем. Остаются только рваные движения ладони и пальцы, чуть сжимающие волосы. Като руками пытается дотянуться везде, сминает рубашку на спине, выдергивая ее из брюк. Он близко, совсем у края, царапает ногтями спину. Ему бы контакт с телом, почувствовать чужой жар и возбуждение, неважно, как. Даже если через ткань брюк. Сжать коленями бедра, прижаться, почувствовать руки на спине. — Хару… — губами скользит по мочке уха, подбородку, шее. — Хару. Внутри все замирает, и в голове только бьется голос Дайске, трепетный, восхищенный. Весь мир сжимается до крохотного момента, до этой дурацкой ванной комнаты, до хриплого голоса, собственного низкого стона и чужого сбившегося дыхания. Ноги подрагивают, и Камбе гладит пальцами его бедро. Улыбается. О нет. — Рубашка в отвратительном состоянии, даже не представляю, чья это вина. — У тебя таких целая гардеробная, — устало фыркает Като. — И не надо делать вид, что тебе это не нравится. Он не отвечает, тянется рукой, включает воду. — Не присоединишься? — Не сегодня, — Дайске заправляет рубашку в брюки и поднимает с пола забытый стакан. Хару окликает его уже на пороге: — А ты…? Звучит сдавленно, едва слышно. — Справлюсь сам, — отвечает, хватает пальцами дверную ручку и оборачивается на мгновение, прежде чем выйти из комнаты. — Но если так хочется предложить свою помощь, у вас есть шесть минут, чтобы оказаться в моей спальне, инспектор Като. Маленькое долго и счастливо? Спасение котов с деревьев? Нет, спасибо, придется этому всему обойтись без Хару Като.