Три Солнца, одна Луна.

Головы у Золотых королей и королев вскинуты гордо. В глазах недетская осмысленность, руки держат оружие со знанием бывалых воинов, отнявших далеко не одну жизнь. Слова о свободе, о будущем, власти, войне и героизме. Они не были рождены, чтобы править, как выяснилось, они стали такими, и Каспиан, пришедший в этот мир, с самого своего первого вдоха бывший принцем, чувствует себя совершенно не ровней им. Он знал, что кровь в нем королевская. Его отец был государем, он тоже должен был. Умер он. Умерла королева, и Каспиан, маленький мальчик, конечно, не мог взойти на трон. Регентом стал его дядя. Мираз знал, как распорядиться властью, каждую ее ниточку. Первым таким стало «Позволит ли юный принц своему дяде подписать один документ, чтобы дядя Мираз мог править как следует?». Каспиан, конечно, согласился, потому что звучал Мираз очень убедительно для ушей пятилетнего, ничего не смыслившего в политике ребенка. Регент стал королем. И с тем, как вырастал Каспиан, тем больше было снисходительных взглядов и слов свысока: «Не забивай себе этим голову, юный принц», «Ты еще слишком юн», «Это дело короля, лучше займись своими делами». При таком отношении легко забыть, чья кровь в твоих жилах, для чего ты рожден. Каспиан опускал взгляд, смирялся. Ему пришлось вспомнить о том, кто он такой, когда из щели в своем шкафу он наблюдал, как арбалетчики королевской армии обошли полукругом его пустую постель и без малейшего сомнения расстреляли ее. Когда он был вынужден скрываться от погони. У Каспиана в голове что-то щелкнуло, какое-то давнее понимание, когда Корнелиус сказал ему, что трон Тельмара по праву принадлежит ему. — Я не солдат, — вырвалось у него в норе Боровика, когда гном назвал его так. В нем поднялось… что-то. Что-то, что заставил выпрямиться в полный рост в тесном помещении. В глазах его появилась твердая осмысленность. Он мог чувствовать, как что-то, что есть в нем от природы, задавленное давно начинает подниматься, когда произнес, — я принц Каспиан. Десятый. Эти слова звучали так натурально. Естественно. Так они должны были звучать всегда. Каспиан так долго преклонял свои колени перед тем, кто этого не заслужил ни по праву рождения, ни поступками, что его восстающая гордость кричала о том, что хватит с него. Он начал великое дело по незнанию, воле случая, как и затрубил в волшебный рог, когда еще секунда — и он мог бы быть мертв. Теперь, когда выяснилось, что нарнийцев больше, чем он мог представить, и они возлагают на него, Каспиана, надежды, верят в его слова, тому, кто позвал на помощь древнейшую силу. И с самого начала он знал, что что бы это за сила ни была, она куда выше, чем он. Каспиан стал важен для нарнийцев, они вверили ему свои клинки и жизни, но тот, кто придет на зов, будет куда важнее, чем он. И когда они пришли, Каспиан без сомнения скрестил мечи с мальчиком его лет. Он почти победил, и когда узнал, что он и его спутники Золотые короли и королевы, правившие Нарнией более тысячи лет назад, в Каспиане боролись разочарование и благоговение. Он обводил взглядом их лица, и его поражало, как они могут быть такими юными, почти детскими, но притом заостренными и отточенными неведомой осмысленностью, выдержкой, каких не должно быть у детей его возраста. Они были совершенно не такими, как он, это принц понял с самого начала. Он видел их на миллиард ступеней выше себя. Солнцами в вышине неба, блистательными и ясными, светилами. Тремя дневными: отважного, великолепного Питера, прекраснейшую, гордую Сьюзен и яркую, добрейшую, с непоколебимой верой Люси. И одним ночным. Король Эдмунд словно стоял за спиной у каждого из них, отражая слепящий свет. Он всегда был рядом, следил, и если был согласен с решениями своих брата и сестер, то подчинялся, если нет, вставлял свое слово деликатно, так, чтобы пламенный, упрямый нрав Питера, гордость Сьюзен подчинились ему, а вера Люси была просто направлена так, чтобы она поняла, что это нисколько не навредит ей. Каспиан все же жил при дворе, хоть и не был вовлечен в политику, и знал, что у королей есть советники. Эдмунд казался эталонным человеком на таком посту, но притом все же был королем. И перед ним Каспиан тоже был преклонить свои колени, потому что и Луна все же выше, чем любая звезда на небосводе, значимее. И он замолчал, подчинился решению древних королей, пусть и не был с ним согласен. Он подчинился, принял их волю. И наблюдая за тем, как их план рушился, за тем, как у них оставался путь к отступлению, но Верховный Король отчаянно не хотел отступать, он усомнился, а стоило ли. Когда они сбегали с теми остатками отряда, которым повезло выжить, слыша крики за спиной, в голову Каспиана забрались новые сомнения, которые переросли затем в осознание, к которому принц должен был прийти раньше. Короли и Королевы такие же люди, как и он. Просто другие. Не лучше, не хуже, а полностью, совершенно другие. И именно ему, принцу Каспиану Десятому, нарнийцы присягнули, выбрали своим предводителем. Древняя помощь должна оставаться помощью, а не силой, которая полностью берет на себя правление. И первое решение Каспиана после этого осознание было опрометчивейшим, взращенное на разочаровании и злости на Питера, и, как ему казалось, остальных Певенси. Ему обещали в помощь силу куда большую, чем Золотые короли и королевы. Он бездумно согласился. И опомнился слишком поздно, уже когда ледяные глаза Белой Колдуньи впились в его лицо, а снежно-белая рука тянулась к теплой крови на ладони принца. На него накатила растерянность, когда Питер оттолкнул его из круга, но заметив, как он сам попал под чары Колдуньи понял, что это сила, которой не могли противостоять даже Золотые короли и королевы. Кроме одного. Король Эдмунд смотрел на него хмуро, с холодной, мрачной решимостью. Тогда Каспиан понял, что Певенси разные даже друг между другом. Он выпрямился. И не мог оторвать взгляда от Эдмунда, когда он упрекнул без прямых слов, но интонацией Верховного Короля, предоставив принцу только взгляд, который он как ни силился, все не мог прочитать. Но в нем не было упрека. Скорее понимание. Как Луна может понимать Звезду, так же отражающую свет трех Солнц. И теперь Каспиан, глядя на растерянного Питера, удивленных Люси и Сьюзен был полон решимости стать для Нарнии светилом не хуже, чем были они, когда Короли и Королевы снова уйдут. Он горит решимостью. Он горит пониманием. Кровью королей, которая делает его тем, кто он есть.