Веселее, вы в футболе!

Сегодня все ангелы, упрямо сложив крылья за спиной, разом отвернулись от него. Так он решил утром, и так думал на протяжении всего дня, пока не понял, что сам является ангелом. Для кого-то. Опаздывать Никита не любил и знал, что глупое оправдание «по семейным обстоятельствам», серым дымом мгновенно растворится в воздухе над головами его друзей и коллег с хмурыми, как сентябрьское утро, лицами. И даже искренняя улыбка и виноватый взгляд не спасут. В Товариществе у всех давно уже иммунитет перед обаянием Татаренкова. Прошли времена, когда солнечный мальчик с чистыми хрустальными глазами и жёсткими пшеничными волосами мог кого-либо заставить перейти на его сторону при помощи одного лишь ясного взгляда из-под пушистых белёсых ресниц. Теперь и волосы короче и темнее, и сквозь кристальную чистоту души проглядывает каменистое дно прожитых лет. Именно сегодня, когда ветром срывая на своём пути жёлтые следы осени, хотелось мчаться через всю дождливо-серую столицу в Лужники на долгожданную игру, когда внутри снова зародилось это мимолётное чувство сладкого волнения, знакомое с первых выходов на сцену, он вынужден был сидеть у кровати с подхватившей простуду дочерью. Пока Оксана сквозь толщу московских пробок добиралась домой, заботливому отцу Татаренкову пришлось самому забрать Софью из школы, уложить в постель и дать лекарство. И Никита и вовсе бы отказался сегодня от беготни по мокрой и грязной после сыпучего неуёмного ливня траве, если бы не Меньшиков. Конечно, опять он. Снова первопричина всех его проблем и ярчайших мгновений радостей. Они не виделись больше трёх месяцев: наконец-то талантливый, но ленивый, по его же словам, народный артист поднял парус на своём непотопляемом фрегате и отплыл от берега Фрунзенской набережной по волнам хорошего кино. В том, что фильм снимут хороший, Никита даже не сомневался. Советские легенды пусть и не блестят глянцевыми скандалами и не переливаются слепящими яркими красками, но в них есть нечто другое, простое, но незаменимое – настоящая жизнь. И сценарий он видел, даже запомнил редкие фразы, которые душной московской ночью ему декларировал по телефону Меньшиков, мучающийся от бессонницы. Хорошие слова: правильные и нужные чувства внутри вызывают. Конечно, они созванивались, а первого сентября, когда Софья пошла в школу, в квартиру даже доставили огромный букет цветов с открыткой, где было много пожеланий успехов в учёбе от дяди Олега. Оксана, конечно, как всегда одарила тогда Татаренкова долгим пронзительным взглядом с укором, а Софья вспомнила, как ей было весело с дядей Олегом, дядей Маратом и Амели кататься по Москве-реке на большом белом кораблике. Только артист от природы, гений от рождения, мог влюблять в себя людей всех возрастов. И не имело значения, будет ли сегодня Меньшиков вместе со всеми бегать по полю, защищая ворота и выплёскивая эмоции так громко, словно желая содрогнуть силой голоса небеса, или же он будет летать, как важная птица, вдоль игрового поля в длинном чёрном пальто с развевающимся на шее шарфом, нервно приглаживая непослушные волосы, наблюдая за действом со стороны. А может, он придёт не один – и тогда его будет плохо видно на трибунах. И его громкие замечания будут долетать до поля, сливаясь с истеричным собачьим лаем. Главное, что он снова сможет заглянуть в таинственные и притягательные, как непроглядная ночь, глаза, пожать тёплую твёрдую ладонь и услышать родное и привычное «Никит, как же мне не хочется ничего делать». А потом тихо улыбнуться и наблюдать, как меняется настроение. Снова удивляться неиссякаемому источнику энергии этого человека. Как Никита и предполагал, в раздевалке, кроме гуляющего вдоль закрытых кабинок сырого сквозняка, уже никого не оказалось – все давно на поле, играют. Наверно, ругаются на серо-молочное небо, простынёй повисшее над городом, готовое в любую минуту разрыдаться от тоски и печали; на порывистый настырный ветер, ноющий свою грустную песню; на грязные матовые лужи в траве и на всех опоздавших и не пришедших, у которых нет совести, но которых все очень ждут. Но у Никиты совесть была: он ещё возле дома отправил Меньшикову сообщение, что вынужден был сидеть с дочкой и потому к назначенному времени никак не успеет. И зачем-то приписал «прости», хотя извиняться ему точно было не за что. Но Олег часто вызывал в нём непреодолимое желание совершать странные поступки: почти против воли, хотя и не без удовольствия. Молниеносно переодевшись и захватив с собой пару гетр, Татаренков поспешил на поле. Друзья и коллеги, к его удивлению, ещё не играли. Кто-то бегал трусцой, кто-то разминался, приседая и выполняя наклоны, кто-то притащил на поле скакалку и теперь демонстрировал свою прыгучесть. Не футбол, а чемпионат по лёгкой атлетике какой-то. Но греет душу, что не опоздал на игру. Или терпеливо ждут, сочувствуя. Олег тоже был здесь. Его ярко-красные бутсы Никита заприметил ещё издалека и внутренне улыбнулся, увидев того полностью готовым к игре. За три месяца съёмок Меньшиков явно похудел: заметно не только по синему свитеру, скрывающему живот, но даже и по икрам, обтянутым чёрными гетрами. Наверно, поэтому и решил снова побегать по полю – чувствует лёгкость во всём теле, готов парить и петь песни, восхваляющие радости этой жизни. Рядом с ним, как всегда, Марат, открывающий самые последние интриги экстрасенсов и разоблачающий фокусы братьев Сафроновых. Говорил, что начали новый сезон снимать «Битвы» – не участники, а персонажи мольеровских комедий. И весело с ними, и мурашки по спине иногда бегут. Тут же и Саша с Колей, «Квартет И» в лице Виторгана и одной четвёртой квартета – Камиля Ларина. И ещё кто-то стоит. Высоченный и большой, тёмный и мрачный, как скала. И глаз с Олега не сводит. Что ещё за новый театрал? Никита уверенным шагом пересекал половину поля, приближаясь к воротам, где друзья вели неспешные интересные беседы, и старался рассмотреть «новенького». Почему-то ещё издали он показался знакомым, как однажды увиденный хороший фильм, но название которого потом напрочь вылетело из памяти. И только белоснежная цифра семнадцать на красной майке поверх чёрной водолазки, обтягивающей широкую спину, невидимой рукой толкнула мысли в верном направлении. - А вот и наш заботливый папаша! Первым хотелось обнять Олега, но Марат оказался ближе. - Не переживай, Никит. Девочки не умеют болеть. Вот увидишь, завтра она уже будет поглощать сладости и названивать подружкам. Иногда я просто поражаюсь силе иммунитета Амели. - Ага. И это при том, что она не играет в футбол, да, Марат? - Ну конечно. - Спасибо. Да я тоже думаю, что к вечеру температура спадёт. Никита со всеми поздоровался за руку, и когда очередь дошла до широкоплечего незнакомца, наконец-то заговорил и Олег. - Сегодня играем с легендой, Никит. Видишь, ребята Даниле и майку подобрали. - Они уже успели с Башаровым найти общую неиссякаемую тему – коньки. Хрипловатый голос Виторгана раздался где-то над самым ухом, а затем и его тяжёлая рука мягко опустилась на плечо Татаренкову. - Я позвал Данилу с нами поиграть. Футбол – такая же великая игра, как и хоккей. Только погода сегодня нам не благоволит. - Дождь может пойти в любую минуту. - Молодец, Марат, уже и погоду научился предсказывать. Глядишь, скоро и будущее наше увидишь. Общий товарищеский смех Данила поддержал лишь несмелой улыбкой. - А что у нас с количеством сегодня? Вы чего без меня играть не начали? - Потому что нас мало сегодня. Без тебя, Никит, никак. - Да, Олег правду говорит. Снова разные причины, неотложные дела, сверкающие ярче обещаний. Совесть люди теряют вместе с мозгами, и что самое обидное, даже не замечают. Или некоторые просто не знают, что это такое. Зачем им совесть, если есть бабки и крутой телефон. Так что сегодня за нас бегаешь. Фигурист и хоккеист хотят быть в одной команде. Будешь в ворота Товарищества играть. Суровая реальность. И Максим дружески похлопал Никиту по плечу. Игра предстоит не простая, но явно интересная. Впервые за последние лет пять Татаренков с Башаровым и Меньшиковым в разных командах. Интересно, это всё-таки была идея Марата или Олега так с ним поступить? Актёры - жестокие люди, готовые отомстить за опоздание самыми тонкими и изощрёнными методами. Ну ладно, в другой команде, так в другой, важно не это. Зацепило, что Олег постоянно о чём-то с Данилой переговаривались между собой, улыбались. Неужели так сдружились за время съёмок? Или Олег, не выходя из роли, продолжал давать наставления, как великий тренер? Но нет, уж кто-кто, а Никита Меньшикова очень хорошо знал. Тот никогда всерьёз не относился к ролям, которые играл – он просто мастерски делал свою работу, и тут же о ней забывал. Он проживал персонажа только на сцене или перед камерой, но никак вне их. Даже когда слова повторял, то произносил их машинально, просто стараясь воспроизвести, а не сыграть. И это поначалу казалось чудом, вызывало внутри трепет и необъятное восхищение, а потом Никита привык. И вот теперь он снова видит этот восторженный, почти влюблённый взгляд. Неловкое смущение, когда Олег смотрит, не мигая в глаза, рассказывая историю, жестикулируя, приглаживая волосы. Козловский почти на голову выше Меньшикова, но смотрит так преданно, так внимательно. И глаза безумно горят азартом из-под длинной чёлки. А говорит неуверенно, мягко, тихо. Даже и не скажешь, что подающий надежды актёр. Но из образа точно не вышел – благоговеет перед Олегом, как ученик перед наставником. Или правда, как начинающий актёр перед народным прославленным артистом. Не он первый, и не он последний, это точно. Знакомый блеск в глазах, знакомое чувство. Наверняка, и Олег видит. Не может не замечать столь очевидных вещей. А между тем, игра началась. И вскоре заморосил, набирая силу, противный холодный дождь. - Это Данила нам питерскую дождливую осень привёз! - Да я дома уже давно не был. - А не надо там быть. Хватит твоего внутреннего состояния. Меланхолии питерской, так сказать. Ну ё маё, Никита, ну куда ты бежишь? Вне игры же было! - Да вижу, вижу! - Да он без паса фигуриста не может! - Татаренков просто побегать вышел! - Если хочешь, Никит, то можно и без мяча по дорожкам. Полезно для здоровья. И ноги будут красивые, как у модели. - Какой модели, вы чего? - Мужского пола модели, Никит! Они, знаешь, какие! Нам актёрам и не снилось! - Мне в актёрах хорошо, спасибо не надо! - Примерно такие, как Данила! - Да увлёкся я, хватит уже! - Так, всё, играем-играем! И все тут же прекратили перепалки, повинуясь приказному, но доброжелательному тону Меньшикова. Бегать под дождём становилось всё сложнее и сложнее. На мокрой траве падали так часто, словно по льду ходили, да и скользкий мяч постоянно норовил вылететь за пределы поля. Но разве могла непогода остановить стихию дружеского спортивного азарта? Никиту смущал не дождь, а новый игрок. Они с Маратом так ловко всех обыгрывали и делали передачи, что вскоре открыли счёт товарищеского матча. И забил Козловский И вот они, первые объятья и поцелуи радости и триумфа. Олег подошёл к Даниле и, улыбаясь, пожал руку. Татаренков поджал губы и нахмурился. - Никитка, не спи. Смотри, что эти конькобежцы творят! Бей по воротам, не бойся, Меньшиков подвинется! - Меньшиков не подвинется. И в эту секунду Никита как раз поймал довольный взгляд Олега, пригладившего раскрытой ладонью мокрые волосы. И от этого жеста, и от вспышек адреналина в блестящих глазах, от вздымающейся груди после бега, от игриво изогнутых тонких губ - ото всего сразу проснулось забытое чувство нежности - он успел соскучиться. Или же во всём виноват новый талантливый игрок, завладевший вниманием, предназначенным не ему. - Не надо никуда двигаться. Я и так забью. Камиль, играй сейчас на меня! После третьего гола, мастерски исполненного Козловским, к Никите снова подошёл Виторган и потрепал по макушке. - Крепись. Этот мальчик силён и упрям во всём. - Да я нормально. Видишь, бегаю, как спринтер. - Ты бы лучше, как футболист бегал, Никит. - Парни, не расслабляемся, до конца тайма ещё двадцать минут. Играем, играем! - А вы ворота защищайте, а то Ефремов там уже охрип от вашей сегодняшней игры. И Никита сменил тактику. Раз не могут сегодня ворота защитить, значит, надо забивать. Обыгрывать и Башарова и Козловского практически одному. Камиль что-то не сильно стремится к воротам соперников – у «Квартета» весь сентябрь спектакли были, неужели сил не осталось совсем? Или перерыв так подействовал? От кого же пас теперь ловить? - Сашка, играй на меня! Квартет сегодня тает под дождём, как сахар! - Как квадратный рафинад. - Сливки на поверхности кофе! - Никита, мы в тебя верим! Верой игре в футбол не поможешь, поэтому Татаренкову пришлось пойти на крайние меры. Опасно, конечно, пытаться отобрать мяч у Козловского, да и почти невозможно, когда рядом оказывается Марат, и они вдвоём ловко разыгрывают передачу. Но можно ведь попробовать и по-другому. Подкат. И Данила падает и жмурится от боли. Пытается встать, держится за ногу. Меньшиков хмурится, но зато мяч улетает с поля, и вбрасывают угловой. Татаренков встаёт весь грязный и прихрамывает. - Обалдел, Никит? - Татаренков, какого хера ты творишь, светлая ты наша голова?! - Да всё нормально, не кричите! Он в мяч играл! - Ага. И слегка промахнулся! Я видел, жёстко было! - Да в ногу же! Смотри, как Козловского скрутило! А ведь он в полтора раза больше Никитки. - Всё нормально, я в порядке. Данила встаёт, прыгает сначала на одной ноге, потом на двух. Пару раз приседает. Олег смотрит молча, затем, прихлопывая в ладоши, громко кричит. - Играем, играем! Время! И снова, стараясь отобрать мяч, Никита действует грубо. - Да будь у нас судья, Татаренкова уже бы с поля удалили! - Молчать! Играем! Не было нарушений! - Да как не было, если игра рукой? - Я так играть не намерен! У меня жена и двое детей дома. И спектакль через неделю. Идите вы к чёрту с такой игрой! - Тише, Лёш. Никто не собирается играть без правил. - Ещё одна подобная выходка – и я сваливаю нахер! - Слышал, Никит? Можем потерять полузащитника? Включай не только мышцы, но и мозги. И первые два гола в ворота Товарищества. - Олег, ну ёшкин кот! Ну где тебя носит? Ворота открыты совсем. - Так Марат рванул, но упустил! Я при чём? - Не знаю. Татаренков сегодня даже Виторгана бегать заставил! - Никитка – молодец! - Это Данила пропустил. - Я на другой стороне поля был. - Всё-равно упустил. В штрафную же прорвался. - Да я и не заметил. - Ладно. Играем. Что теперь скулить? - Перерыв пятнадцать минут! И Башаров, и Ларин, и Татаренков разлеглись на траве и вытянули ноги. - Что за игра, Никит? Ты хочешь, чтобы Данила не смог съёмки продолжить? - Да он сам виноват. Я обычно играю. - Сегодня все играют не обычно. Поле не позволяет. - Да ладно, дождь-то не такой уж и сильный. Я привык уже. - А Олег-то сегодня как резво бегает. Съёмки ему явно пошли на пользу. - Ты, прав, Камиль. Он там, наверно, командным спортивным духом зарядился. Советский хоккей – это глыба была. Махина такая, что ого-го! - Да, было чем гордиться. - А теперь что? Хоккей, футбол? - Фигурное катание и художественная гимнастика. - А теперь нам только Меньшиковым гордиться. И дружный смех тут же разрядил обстановку. Второй тайм начался уже без дождя, но все игроки уже были мокрыми до нитки и потому никто не обращал внимания на неудобства. Главное – удовольствие. Бегали, кричали, матерились, смеялись. Ловили кайф. Во втором тайме и Данила стал чувствовать себя увереннее. Команда за забитые голы прониклась симпатией – теперь ждали ещё. Меньшиков, как явный лидер, подбадривал громче всех. И от его слов играть хотелось не только его команде, но и команде соперников. - Веселее, веселее! Вы в футболе! - А это ещё что за кричалка? - Это Олег Евгеньевич у Тарасова позаимствовал! – тут же весело выкрикнул Данила, и Никите захотелось, чтобы парень снова растянулся на траве. - Хорошая кричалка! Правильная! Веселее, парни! – тут же подхватили остальные. Счёт удалось сравнять быстро, так как Данила почему-то явно расслабился, и Никита смог его обыграть даже без нарушения правил. Мяч красиво влетел точно в левый верхний угол, и Никита ликовал. Но дальше игра пошла жёстче. Нарушали все, грубили все, падали все. Театральный футбол стал похож на поле боя. И силы уходили в два раза быстрее. Белоснежный номер семнадцать на майке Данилы полностью скрылся под слоем грязи, а Никита стал внешне похожим на своего недавнего персонажа из советской классики: когда тот распиливал гирю и встретился на вокзале с покровителем в чёрном элегантном пальто. Только волосы короткие. И нет той беззаботной лучезарной улыбки и радости в глазах. Башаров успел много раз пожалеть, что сегодня надел светлую форму. - Грязная игра во всех отношениях! Нападающих в душ холодный, чтобы подостыли! – доносились комментарии от редких коллег-зрителей. - И Меньшикова к ним, чтобы веселее! - Не, если с Меньшиковым, то тогда в баню. Веничком по округлым частям тела! Глядишь, и в футбол играть начнут по правилам. - Забивать надо, Никит, забивать! - Камиль, играем через Сашку тогда. - Веселее, веселее, десять минут осталось. Марат! - Что? - Веселее! И Башаров, схватившись за трусы, как за юбочку, начал пританцовывать. Кто-то последовал его примеру, и по полю разнёсся гулкий смех. Откуда-то с трибун донеслось многозначительное : - Актёры! - Эй, фигурист, играем! Никита воспользовался моментом и ловко перехватил мяч у команды соперников. Вести, вести, не терять, никому не отдавать. Вот слева Камиль решил присоединиться. Дать пас ему и затем бежать вперёд, в штрафную. Не получается, справа уже мелькает когда-то белоснежная майка Башарова. Резвый сивый мерин тут как тут, но нападать не спешит. Олег. Олег присоединяется к защите. Что же делать-то? Пас на Камиля, и мяч мгновенно перехватывает ниоткуда взявшийся Козловский. Сразу длинная передача на Марата. Эх, успеть бы добежать, никто ж ворота не прикрывает. Виторган еле ноги передвигает. А ведь такой высокий, мог бы вмиг мяч у Козловского отобрать. Татаренков, не раздумывая, подлетел к Даниле сбоку и снова сделал подкат, но не рассчитал, что поскользнется на мокрой траве. Сыграл Никита в мяч, но тут же растянулся на земле, и, кувырнувшись через голову, рядом с ним рухнул подкошенный Данила и задел бутсой по коленке. От мгновенного укола боли у Никиты даже дыхание перехватило на мгновение. Зажмурившись, он прижал руки к ушибленному колену и перекатился на спину, а потом и на живот. Что-то твёрдое впилось в лоб, и новая вспышка боли заставила вновь беспомощно хватать ртом воздух. Данила первым пришёл в сознание, и тронул Никиту рукой. - Ты как? - Не встану, - сквозь зубы шикнул Татаренков, продолжая жмуриться и стискивать зубы. - Да у тебя кровь на лице… В мгновение сбежались и остальные игроки. Меньшиков присел на корточки и внимательно посмотрел на лоб Никиты. - Да какого хера здесь стекло на поле? Совсем обалдели? – от по-настоящему львиного рыка народного артиста все даже немного стушевались. - Стекло? - Ух ничего себе! - Вот это новости! А мы тут в футбол, понимаешь ли, играем. - Ты как, Никит? Рана не глубокая, вроде. - Я ему коленку бутсой зашиб, - виновато ероша мокрые волосы, тихо сказал Данила, наблюдая, как Меньшиков уверенно и заботливо держит ладонь около окровавленного лба. - Сам виноват. Оклемается. Никиту отправили в раздевалку залечивать ушибы и внезапные раны, и игру заканчивали уже без главного нападающего. Но поскольку Данила тоже потянул ногу, то последние десять минут игры больше походили на тренировку по передачам. Никаких атак, никаких голов. Хватит, травмы больше сегодня не нужны. Татаренков лежал на кушетке и смотрел в потолок. Он уже было собрался встать, взять куртку и выйти из врачебного кабинета, где несколько минут назад ему обработали раны и ссадины, забинтовали колено и заботливо предоставили душевую, но помедлил. Ногой лишний раз шевелить не хотелось, хотя и обошлось без разрывов связок и растяжений. Но ушиб чувствительный, Данила хороший след оставил на его теле. Да ещё и когда падал, ухватился за плечо – теперь там, под футболкой две лиловые отметины от его пальцев. Чёртов хоккеист, вцепился мёртвой хваткой, как за родную реквизиторскую клюшку. Силы недюжинные, как у богатыря. Да и внешне сходство заметное – невинный взгляд из-под чёлки, улыбка школьницы, а фигура чемпиона по плаванию. А ведь хорошо играл, для новичка. Сразу влился в команду, сразу нашёл своё место, партнёров по передачам. С Маратом они слаженно комбинации строили, словно играли уже не первый год. Данила – молодец. И Никита даже почувствовал себя виноватым, что позволял себе такие вольности на поле, движимый какой-то необъяснимой злостью. А ведь грубая игра в футболе – это непростительно. Тем более, против коллег-актёров. Взгляд упал на сумку с вещами у двери. Хватит разлёживаться, пора и домой. Игра, наверно, уже давно закончилась. Интересно, с каким счётом сегодня его команда проиграла Товариществу. Никита осторожно привстал, стараясь не потревожить ноющую коленку. Но тут же услышал шаги в коридоре и по инерции снова откинулся на кушетку. Меньшиков, сверкая браслетами, модными часами на обоих запястьях и перстнями с дорогими камнями уверенно зашёл в комнату и закрыл за собой дверь. Остановился у кушетки, засовывая руки в карманы стильных широких брюк и молча оглядел «больного» с ног до головы. Никите даже неловко стало под напором столь пристального, почти обжигающего взгляда. К этому взгляду, наверно, он никогда не привыкнет. И всегда будет ловить с замиранием сердца. - Ну что, Никит, расскажешь, что это был за спектакль сегодня на поле? - Да какой спектакль? – вышло не так уверенно, как хотелось. - То есть, ты хочешь сказать, что играл по правилам? Во взгляде закралось то самое подозрение, когда Меньшиков уже знал ответ заранее, но специально переспрашивал, стараясь смутить собеседника. Вопросом на вопрос, удивлённо изгибая брови и едва сдерживая ухмылку. - Да все нарушали. Но вот расплачиваюсь я один. - Да, расплачиваешься. Меньшиков задумался, снова бросая взгляд на коленки «пострадавшего», а затем подошёл ближе и, поправляя полы пальто, присел на край кушетки, заглянул в глаза и теперь уже мягко улыбнулся. - Расплачиваешься, Никит, но за другое. Не за грубую игру. - А за что же? Хотелось встать, чтобы не чувствовать себя беспомощным рядом с Олегом. Ведь всё в порядке, боль в коленке отдавалась, как далеко грохочущий гром в небе: ещё слышно, но уже почти всё равно. Приподняться, быть на равных, не изображать слабую жертву. Но Меньшиков уверенно положил ладонь точно на больное колено, не давая возможности теперь даже пошевелиться. Рука жгла, и тепло успокаивало. - Что тебе Данила сделал? - Ничего. - Вот видишь. Ничего. А ты так грубо против него играл. В чём причина? - Да я… - А я тебе скажу, Никит. Истина проста, даже примитивна, я бы сказал. - Олег, да так получилось просто. - Нет, Никита. Не просто. Ты не справился с эмоциями, ты поддался глупому порыву. И знаешь, что это было, Никит? Это ревность. Да. Обычная человеческая ревность. Меньшиков слегка подался вперёд, сдвигая ладонь выше колена и продолжая очаровывать взглядом. Но теперь, кажется, его глаза тронула тихая внутренняя улыбка. - Ты хочешь сказать, что я ревную? Тебя ревную к Козловскому? Да бред это, - Никита усмехнулся, чувствуя, что начинает сомневаться в собственных словах и мыслях. Меньшиков, вместе с болью, забирал у него и разум. - И я, честно, не ожидал. Думал, что как обычно поиграем в футбол, покричим, выпустим пар. А ты вдруг решил такое театральное действо на поле разыграть. Никит, я думал, что прошло между нами это время открытости чувств. Ан нет, видимо, не прошло. И Олег так искренне улыбнулся, что Никита не смог ничего ответить, а просто продолжал смотреть в родные, ласкающие глаза напротив. - И знаешь, Никит, это трогает. Меньшиков ещё подался вперёд и остановился, когда его губы едва не коснулись скулы Татаренкова. - И не передать словами, как это приятно. Шёпотом, проникающим под кожу, рождающим новое тёплое чувство, рвущееся из груди на волю, словно птица. И пропустить удар сердца, успеть глотнуть воздуха, чтобы произнести слова, жгущие губы. - Нам приятна ревность лишь тех, кого мы сами, - ещё немного воздуха и мгновение на раздумье, - могли бы ревновать. Меньшиков, не отстраняясь, приподнимает бровь. - Никита Татаренков? - Стендаль, вообще-то. И вместо ответа – тёплый поцелуй в лоб, по-отечески, рядом с пластырем, скрывающим порез. И вовремя успеть прикрыть глаза с дрожащими ресницами, впитывая тающую нежность от мимолётного прикосновения. И тронуть рукой запястье, скованное холодным серебром. - А ты чего тут разлёгся, Никит? Домой не собираешься? И вот уже Олег снова возвышается мрачным холмом, прохаживается по комнате, смотрит на часы. - У меня дел много сегодня. - Да я как раз домой собирался, а тут ты пришёл. - Домой-то звонил? Как дочка? - Не звонил ещё. - Хреновый ты папаша, Никит. Детям надо внимание уделять. Дети – это ответственность ежесекундно. - Я ответственный. Приучил её книжку читать перед сном. Хотя, сегодня, наверно, сам ей почитаю. - И что читаете? - Так Пушкина. Сказку о мёртвой царевне. - Это хорошо. Это правильно. Меньшиков поправил шарф, и взгляд тут же наполнился творческим азартом. - И о гроб невесты милой Он ударился всей силой. Гроб разбился. Дева вдруг Ожила. Глядит вокруг Изумлёнными глазами, И, качаясь над цепями, Привздохнув, произнесла: «Как же долго я спала!» И встаёт она из гроба А! и зарыдали оба… И так далее. - А у Александра Сергеевича никаких поцелуев. А мне Софья сразу сказала, что царевну разбудит принц поцелуем. - Для описания настоящей любви поцелуи не нужны. - Только девочки считают иначе. - Может, девочкам и виднее. Ладно, Никит, я пойду. А ты пока сказку до конца не дочитаешь дочери, даже не думай ко мне приезжать сегодня. И Меньшиков подмигнул, приближаясь к дверям. - Или ты что думаешь, я попросил у Коли Лебедева увольнительную только ради футбола? И снова встрепенулось это знакомое и желанное чувство, рождающее улыбку и наполняющее светом и без того прозрачные глаза. - Нафаня? - Ха! – и Олег запрокинул голову, широко улыбаясь, и привычно приглаживая волосы. – Этот дьявол меня сегодня утром чуть не покусал. Забыл за три месяца, кто хозяин. Настя его совсем избаловала. - Я приеду, - вырвалось непроизвольно, на одном выдохе. - Только не опаздывай, Никит. Ровно в двенадцать включаю легендарный советский матч с канадцами семьдесят второго года. Данила мне на диск записал, чтобы я посмотрел ещё и дома в спокойной обстановке. - Значит, будем хоккей смотреть? - Конечно. Но другие варианты так же принимаются. Отчеканил скороговоркой, снова подмигнул на прощание, и тронув за плечо, исчез в дверях. Неизвестно, что за дела были у Меньшикова в столице, но он успел в течении оставшегося дня завалить Никиту вопросами в сообщениях. И это при его-то нелюбви к новинкам технического прогресса. Последнее смс весьма интимного характера пришло аккурат во время чтения того самого отрывка из Пушкина, что был продекларирован в Лужниках. Никита тут же залился краской и, прекратив читать, взглянул на дочь. Софья уже засыпала, но заметила перемены в лице папы, судорожно пытающегося спрятать телефон обратно в недра кармана джинсов – как можно подальше от глаз ребёнка. - Тебе большой привет от дяди Олега. Он сейчас занят на съёмках. поэтому не может с тобой повидаться. - И ему привет. Большой-пребольшой! Ты ведь видел его сегодня, пап. Я точно знаю. - Видел? Ну да, видел. А почему ты так уверена? - А у тебя, пап, сразу глаза светятся. И ты радостный. Ты вот разбил лоб на поле, а всё равно радостный. - Да мне не больно было. Так, всё, сказку заканчиваем, и спать. - Да всё там понятно. Елисей и царевна поженились и жили долго и счастливо. Добро победило зло. Во всех сказках такие финалы, - тихо бормотала Софья, устраиваясь поудобнее, пока папа заботливо поправлял ей одеяло и гладил по голове. – Но в жизни так не бывает. - А как бывает? - Мама говорит, что все люди имеют недостатки и эти… - Достоинства? - Ага. Но я сказала маме, что у тебя и дяди Олега нет недостатков, потому что вы добрые. Софья зевнула и посмотрела на папу уже осовелыми глазками цвета наступающей ночи. - Приятных снов, папочка. - Засыпай. Ласковый поцелуй в лоб – и в памяти тут же возник Меньшиков с такой же тихой нежностью, льющейся из чёрных бархатных глаз. Когда Никита обувался в прихожей, Оксана ничего не сказала. Только подошла и поправила наспех повязанный шарф, бегло и прохладно поцеловала в скулу на прощание. Она давно приняла и смирилась, но никогда не сможет привыкнуть. Дверь в квартиру оказалась не запертой на ключ, так что Никите даже не пришлось стучаться, рискуя потревожить соседей. Татаренков привычно повесил куртку на вешалку в прихожей и пошёл в гостиную. Но там, кроме мирно посапывающего на диване йоркширского терьера, никого не оказалось. Никита поспешил покинуть комнату, пока маленький избалованный дьявол не проснулся и не перебудил своим надрывным лаем весь дом. Нафаня не любил Никиту, как и Олега. Видимо, маленькие собачки уважали только хрупких красивых девушек. Меньшиков ждал гостя в спальне. Он лежал на кровати, вытянув ноги, и смотрел вперёд, казалось, что сквозь стену и плазму, с застывшей на ней картинкой хоккейного стадиона. На нём из одежды был только длинный чёрно-белый халат, простой и элегантный, как и сам хозяин. В памяти невольно всплыли картинки периода Бендера и Шуры. И всё-таки, Меньшиков много привнёс личного в своего персонажа. Соблазнительное щегольство в стильном халате уж точно. Позвал в гости, а сам разлёгся, точно Обломов. Даже встретить поленился. - Ну чего стоишь, Никит? Уже двенадцать, время великого советского хоккея. И Олег едва заметно улыбнулся и похлопал по кровати , а потом медленно поднял руку, приглашая гостя лечь рядом. Никита резко стянул футболку, оставшись в одних лишь джинсах, и устроился под боком, вдыхая запах ароматного геля и мокрых волос, которые были так аккуратно зачёсаны назад, что тут же захотелось их взъерошить, хоть чем-то нарушив идеальность хозяина квартиры. - Включаю, - одной рукой Олег нажал на кнопку пульта, а другой обнял желанного гостя, которого он ещё даже не одарил приветливым взглядом. Никита же, наоборот, смотрел на сосредоточённое и упрямо-неживое лицо Меньшикова, устраивался поудобнее, прижимаясь щекой к мягкой ткани халата, обнимая покрепче, прислушиваясь к биению сердца. Меньшиков отложил пульт и нежно погладил второй рукой по голому плечу, но словно машина – увлечённый исключительно спортивным действием на экране. Никита не стал говорить, что уже видел эту легендарную игру. Не хотелось нарушать вмиг сложившуюся гармонию между ними, спокойствие, уют: расслабленный и неразговорчивый Олег, видно, что немного уставший, но блаженно-довольный после горячего душа, как сытый хищник. И родной, и очаровательный, и желанный. Никита тронул губами изгиб шеи, поцеловал выступающие ключицы – «ну точно похудел за три месяца», - одной рукой забрался под халат на груди, а другой потянулся к и без того слабо завязанному поясу. - Я очень хорошо запомнил твоё последнее сообщение, - и снова прижаться губами к чувствительной коже на шее, наблюдать, как сильнее начинает вздыматься жаркая грудь, едва прикрытая халатом, как размыкаются тёмные губы. - Никит…Никит, - и голос становится очаровательно хрипловатым, выдаёт без стеснения. – Двадцать минут подожди. И наконец-то они смотрят друг на друга. - Это зачем? - Период длится двадцать минут в хоккее. Потом перерыв. С мгновение они молчали, а потом Татаренков прыснул от смеха, пряча лицо на груди у Меньшикова. Тот тоже не удержался и искренне засмеялся. - Ну я ж правда обещал Коле Лебедеву, что посмотрю матч. Да ты и сам глянь, что Валера вытворяет. - Ага. Что ни говори, легенда. Никита, вздохнув, получил от Меньшикова утешительный поцелуй в висок и снова прилёг рядом. И слушал он не комментатора матча, а мерное тёплое дыхание над ухом, и гулкое сердцебиение под щекой. Но не долго. После первой же шайбы в ворота канадцев спортивный азарт взял верх – и смотреть продолжили уже сидя, нервно сжимая кулаки и радуясь каждой победной шайбе Харламова. Запись была, конечно, сделана без перерывов, но во время просмотра Никита о них даже не вспомнил. Только, когда по завершении матча плазма вдруг резко потухла, окунув с головой во мрак, а Меньшиков, уже без халата, оказался сверху, опаляя горячим желанием, Татаренков захотел напомнить, но тут же услышал долгожданные слова: - Я так скучал, Никит. И снова почувствовал терпкий и пьянящий вкус запретного плода. И снова, даже спустя столько лет, один будет виновато улыбаться и прятать глаза за завтраком, доставленном из соседнего шикарного ресторана, а второй делать вид, что ничего не произошло, а потом, провожая в дверях, неистово целовать, как в последний раз. Но это будет не последний раз.