Орби(ты)

Боль в висках тяжелая и настойчивая, как рев ракетного двигателя, как скрежет металлических пластин. Да, им говорили о том, что погружение в искусственный сон может дать некоторые побочные эффекты, но если бы Никс знал, что после всего этого у него будет так раскалываться голова, то он скорее согласился бы провести время полета бодрствующим. От Земли до Акрополь-7 каких-то сто часов лету — это ближайшая российская научно-исследовательская база за пределами Солнечной системы. Мечта всех земных студентов с высокими амбициями, распиаренная где только можно как храм знаний и оплот прогресса. На деле же — научный городок на поверхности очень пустынной и очень песчаной планеты: куполообразные корпуса, соединенные между собой сетью тоннелей составляют слаженную систему, где учатся и работают сотни людей, решивших посвятить свою жизнь науке. Если бы не головная боль, Никса бы сейчас распирало от гордости и восторга от того, что теперь и он принадлежит к этому обществу. Пускай всего на три месяца и в качестве студента, но мало кому удается даже такое. Вместе с ним в Акрополь-7 прибыли, конечно, и другие учащиеся с разных направлений — их чуть больше десятка, и сейчас все они выглядят также растерянно и, похоже, как и он страдают от последствий искусственного сна. Раздалось шипение сжатого воздуха, и трап, по которому они сошли с шаттла, поднялся. Багаж уже разгрузили и увезли в неизвестном направлении, а кучка студентов так и осталась стоять на месте и озираться по сторонам в поисках провожатого. Шли минуты. Кто-то инициативный уже успел сбегать до одного из работников и спросить, что им делать, но тот в ответ лишь пожал плечами. Все предлагали свои варианты: ждать на месте, искать выход, писать в администрацию, громко кричать, пока их не услышат… Но, прежде чем они успели хоть что-то предпринять, появился он. Вернее даже так: Появился он. Среднего роста, в белом халате, с лучезарной улыбкой и сажей на скуле, раскрасневшимися от бега щеками и мягкими карими глазами. Совсем не похож на тех профессоров, которых Никс видел на конференциях — их провожатый совсем молодой, едва старше него самого, и, если бы не униформа, его легко можно было бы принять за одного из новоприбывших студентов. — Окей, понимаю, это не совсем то, что вы собирались увидеть. Но, будьте готовы, это место ещё не раз порвет ваши шаблоны — как в лучшую, так и в худшую сторону. — он подмигнул слушающим его студентам, но не получил в ответ даже смешка. — Ладно, если серьёзно, то меня зовут Владислав Константинович Грабин, и сегодня я проведу вам небольшую экскурсию по этому замечательному комплексу. Понимаю, вы все наверняка смертельно устали после перелета и хотите просто поскорее заселиться в свои комнаты, но в Акрополе все работает немного через задницу, и поэтому ваши апартаменты ещё не готовы — но, если что, я вам этого не говорил. Кто-то из группы хмыкнул, и Владислав, похоже, посчитав это за положительный ответ, продолжил: — По дороге я расскажу вам о некоторых правилах поведения в Акрополе, а с остальными аспектами местной жизни вы познакомитесь завтра на приветственной лекции. Если будут какие-то вопросы, не стесняйтесь их задавать! И, на будущее, вы можете найти меня в пятьсот тридцать второй комнате четвертого корпуса, но прошу не взламываться ко мне после отбоя, если это не что-то очень важное и срочное, — провожатый махнул рукой и повел их к выходу с космодрома. Владислав говорил много и быстро. Никс думал, что из-за головной боли это будет казаться раздражающим, но потом выяснилось, что у него довольно приятный голос (особенно когда ему не нужно перекрикивать шум ракетных двигателей). Из основных правил были запрет на курение вне специально отведенных для этого мест, употребление и хранение алкоголя, а также нахождение где-либо помимо своих жилых корпусов после отбоя — ни одно из этих правил Никс нарушать не собирался даже без риска выговора или отчисления. — А это мое любимое место в Акрополе, — с нежностью произнёс Владислав, открывая перед студентами дверь в оранжерею и впуская их внутрь. В нос сразу ударил теплый запах земли, травы и цветов. Никс поднял голову — за кронами деревьев виднелся прозрачный купол, через который пробивались лучи местной звезды. Краев этого купола не было видно за буйством зелени, однако вглубь искусственно созданного парка вели аккуратно выстроенные дорожки и подвесные мосты. — Сейчас мы тут задерживаться не будем, однако эта зона открыта для всех в любое время, кроме часов отбоя. И, конечно, рвать и мять растения, а также мусорить строго запрещено, — добавил он после недолгой паузы, а потом вывел их группу обратно в коридор. Лаборатории, аудитории, еще раз лаборатории, конференц-залы, огромная столовая, снова лаборатории, бесконечные коридоры — под конец экскурсии все это слилось в одно сплошное пятно, и Никс совсем потерял уверенность в том, что даже к концу своей стажировки запомнит, где что находится. Наконец Владислав привел их в один из четырёх жилых корпусов и выдал всем ключ-карты. Никсу достался шестьсот шестой номер, и он, выслушав информацию о расписании на завтрашний день, поспешил в свою комнату в надежде поскорее переодеться в чистое и сходить в душ, чтобы смыть с себя всю грязь перелета. Но когда он открыл дверь своей комнаты, в ней не было ни его одежды, ни мыльных принадлежностей, так как своего чемодана он там так не нашёл. Поняв, что вещи могли ещё не доставить, Никс решил немного подождать, но… даже по истечении двух часов чемодан так и не появился, а время неумолимо приближалось к отбою. Пока что единственный человек, к которому он мог обратиться — это Владислав Константинович. Тянуть с вопросом было уже нельзя, поэтому Никс собрал свои социальные навыки в кулак и отправился на поиски нужной комнаты. Комната нашлась быстро — в том же корпусе, но на этаж ниже и дальше по коридору. Спустя несколько долгих секунд стояния у порога Никс все же решился постучать — автоматическая дверь открылась почти сразу же по голосовой команде владельца. — Что-то случилось? — Владислав сидел за компьютерным столом, и в воздухе над ним висела слабо подсвечивающаяся объемная голограмма какой-то детали. Он был не в униформе, а в обычной чёрной футболке и старомодных джинсах. На стене — плакаты рок-групп начала века, а в шкафу — настоящие бумажные книги, и… и, это что, манга? Больше похоже на комнату подростка десятых годов, чем на место проживания научного сотрудника. — Эмм… да. Тут такое дело: я с прилетел сюда сегодня группой, а чемодан в номер так и не пришел. Я прождал два часа, но скоро отбой, и я подумал, может какая ошибка вышла… — Вполне возможно, — Владислав движением пальцев свернул голограмму и крутанулся на кресле. — Скажи имя, фамилию и номер комнаты, сейчас разберемся, куда эти идиоты твои вещи утащили. — Потемкин Никита. Шестьсот шестая, четвертый корпус. Владислав отвернулся обратно к компьютеру и некоторое время молчал, набирая что-то на клавиатуре, а потом криво усмехнулся. — Они неправильно прочитали номер на бирке и отнесли его в девятьсот девятый. Век технологий, ха! Сейчас, подожди пару минут, мне отчет придет и я тебя отпущу, чтобы если что ты два раза не бегал. — Спасибо, — Никс опустился на стоящую у двери табуретку и стал тихо наблюдать за тем, как Владислав снова вывел голограмму в поле зрения и склонился над чертежами, а потом шумно вздохнул и выключил проектор. — Срань, — хмурясь, он откинулся на кресле и помассировал пальцами виски. Видимо, от того, чтобы пару раз приложиться головой о стол, его удерживало лишь присутствие в комнате постороннего человека. — Слушай, а ты с какого направления? — внезапно спросил Владислав, повернувшись лицом к Никсу. Он не выглядел слишком заинтересованным, скорее, пытался поддержать непринужденный разговор. — Прикладная экология. А вы… биоэлектроника, да? — Никс кивнул в сторону того места, где недавно располагалась голограмма. — Ага, верно, и, кстати, можно на «ты», я вряд ли сильно старше тебя. Экология… думаешь, у Земли есть шанс? — последняя фраза была произнесена горько-саркастичным тоном. — Я в этом уверен. Если человечество приложит достаточно усилий, то все возможно исправить. Владислав, кажется, хотел что-то ответить, но с динамика раздался звук уведомления, и ему пришлось снова отвернуться к экрану. — Все, багаж твой приехал. Я бы и рад был еще пообщаться, но придется тебя прогнать, скоро отбой, а у нас с этим строго. Если поймают, чуть ли не до выселения дойти может. — Все настолько серьезно? — Никс даже удивился. В ответ Владислав усмехнулся: — Говорю же, если поймают. Я тут почти каждую ночь в оранжерею захаживаю, и, как видишь, еще не выперли. Но это надо уметь. — Ты уверен, что это именно те слова, которые должен говорить куратор подопечному из своей группы? — ответил Никс, чувствуя, как губы сами собой складываются в улыбку. — Ауч, — Владислав нервно рассмеялся и потер затылок. — Мм… На самом деле я не ваш куратор, меня просто попросили заменить его на сегодня, потому что он не мог вас встретить. Завтра вы перейдете в более надежные руки. — О, мне кажется, я и так в надежных руках, — ляпнул Никс прежде, чем осознал смысл сказанных слов. Владислав посмотрел на него со сложным лицом и издал какой-то сдавленный звук, который, судя по всему, должен был быть смешком. — Эм… Ну… да, мне и правда пора идти. Спасибо за помощь! — он в спешке вскочил со стула и чуть ли не выбежал из комнаты своего не-куратора. Это было неловко. Это было просто отвратительно неловко. *** Никс, мужественно отстоявший очередь в столовой, теперь пялился на невнятную массу, которая лежала у него в тарелке. У нее почти не было запаха, и консистенция напоминала не то кашу, не то гуляш, и ее еще можно было бы принять за еду, если бы не вызывающе-рыжий цвет. Он уже собрался двигаться в сторону общего стола, как краем глаза заметил, что их вчерашний не-куратор Владислав активно машет ему рукой. Рядом с ним за столиком на троих сидела девушка в халате с нашивкой отделения генной инженерии — ее русые волосы собраны в пучок на затылке, и сама она, дружелюбно улыбаясь, подняла руку в знак приветствия. Никс, немного замявшись, подошёл к ним и поставил поднос на свободное место на их столе. — Это тот мальчик с чемоданом? — спросила девушка, указывая на Никса. — Ага, он самый. Никита, верно.? — Да. Приятели зовут меня Никс, так что это обращение для меня немного привычнее, — ответил он. У него не было близких друзей класса, наверное, с восьмого, однако как одноклассники, так и однокурсники называли его не иначе как по прозвищу. — Хорошо, Никс, — его имя Владислав произнёс медленно, словно пробуя на вкус, и от этого по телу почему-то прокатилась волна мурашек. Никс подернул плечами, чтобы отогнать наваждение, и уставился в тарелку. — Я Катя, приятно познакомиться, — представилась девушка, и, видимо, заметив тот недоверчивый взгляд, которым Никс смотрел на свой завтрак, сказала: — На самом деле на вкус оно намного лучше, чем на вид. Понимаю, после земной еды вряд ли потянет на кулинарный шедевр, но это съедобно. Травить нас тут никто не собирается. — Если это не запланировано в рамках эксперимента, конечно, — ехидно добавил Владислав. Катя в ответ цыкнула на него и продолжила: — В Акрополе заботятся о тех, кто тут работает и учится. Не знаю, показывали ли вам, но тут даже есть тренажерный зал и бассейн. — Но если захочешь сходить туда, чтобы попялиться на молодых практиканток в спортивной форме, то тебе там ничего не светит. Катя закатила глаза: — Ну да, ну да, для Славы единственный повод сходить в зал — это поглазеть на девчонок. Владислав, словно пропустив ее слова мимо ушей, продолжил: — По правде говоря, туда ходят одни бабульки профессорши, которые занимаются в бассейне аквааэробикой. А это, скажу тебе, зрелище не для слабонервных. Я все еще жалею, что увидел профессора Измайлову в купальнике. Ей восемьдесят шесть лет, и она ведёт вышмат, и, честно, я очень хочу это развидеть. Понимаете, она настолько древняя, что застала Кипелова молодым! — Кипелов… Это Ария, да? Их плакат у тебя в комнате висит? — неловко встрял в разговор Никс. Две пары глаз уставились на него: Катины — с ужасом, а Владислава — с восторгом. — Чел, зря ты это сказал. Он ведь повернутый на этом, — она кивнула в сторону Владислава. — Он самый настоящий нёрд. — А может быть мне нравятся нёрды? — пожал плечами Никс, и только при взгляде на стремительно краснеющего Владислава до него дошло осознание того, что он только что сказал. Катя кашлянула в кулак, чтобы разбить повисшую в воздухе тишину, но до конца завтрака Никс не произнес больше ни слова. *** Жизнь в Акрополе шла своим чередом. Не прошло и недели, как Никс полностью тут освоился и даже перестал теряться в бесконечных коридорах научного центра. Он ходил на лекции, работал в лабораториях, в столовой сидел с уже привычной ему компанией Кати и Владислава, а в свободное время сбегал с последним в оранжерею. Это место больше всего напоминало ему о Земле, а пряный, наполненный запахами растений воздух кружил голову. Искусственный водопад неподалеку создавал ненавязчивый фоновый шум, и Никс любил просто так сидеть на лавке вместе со своим новым приятелем и говорить о всяком. — Сколько ты уже не был на Земле? — спросил он Владислава в одну из таких встреч. Тогда над ними пышно цвела магнолия, а золотые полосы пробивающегося сквозь купол заката мягко ложились на зелень деревьев. — Четыре года, — вздохнул тот. И пройдёт ещё два, прежде чем истечет контракт. Тут здорово, правда, но иногда такая тоска берет, и, черт, я так по своей семье скучаю. Сам знаешь, связь такая дорогая, что на один видеозвонок копить нужно по полгода, поэтому мы не можем позволить себе видеться слишком часто, не говоря уж о полете на Землю и обратно. Придётся ждать. — Ох… извини. Мне тут нравится и все такое, но шесть лет это слишком много. Я бы на подобное не согласился, — ответил ему Никс. Владислав хмыкнул и, запрокинув голову, посмотрел вверх. — У меня был выбор — или контракт с Акрополем, или армия. Я выбрал первое и не жалею об этом. Не хочу быть связанным со всем этим, вернее… Не таким образом. Я и так, по сути, работаю на бывших военных, пытаюсь разрабатывать протезы, которые могут полностью заменить конечность или орган, и… Боюсь, если бы меня забрали в армию, я вскоре стал бы одним из тех людей, которым эти протезы как раз и нужны. А ты как? Собираешься служить, или есть другой вариант? — Мне в какой-то степени повезло, я по здоровью не прохожу, — сказал Никс, но, заметив обеспокоенный взгляд Владислава, поспешил добавить. — Ничего серьёзного, просто иммунитет слабый и зрение плохое, я в последнее время линзы ношу. Всё в порядке. Владислав, кажется, успокоился. Опустил расслабленно плечи и выдохнул с облегчением, а потом и вовсе, улыбнувшись, несильно сжал пальцами бицепс Никса. — Мда, солдат бы из тебя все равно неважный вышел, — выдал он в заключение, за что в ответ получил тычок под ребра и беззаботный смех. *** — Что это? — Крыса. Его зовут Гомер. — Я понимаю, что это крыса, но что она делает в моей комнате в гребаных шесть часов утра? И что ты делаешь в моей комнате? — В нашу первую встречу ты сказал, что в чрезвычайных случаях вне часов отбоя я могу обращаться за помощью к тебе. — И это ты называешь чрезвычайным случаем? Мать ее крысу? Где ты вообще ее достал? И, главное, нахрена? Окей, теперь Никс знает, что невыспавшийся Владислав — злой Владислав. Конечно, довольно трудно выглядеть злым, когда у тебя на щеке отпечаток подушки, лицо еще немного опухшее после сна, а голос сиплый и скачет тональностями. — Неделю назад у нас была практика в лаборатории, мы работали с животными, и… Ну ты посмотри, какие у него умные глаза. Я не мог оставить его там. — Постой-постой-постой, — Владислав резко сел на своей кровати и стал говорить, активно жестикулируя. — То есть ты. украл крысу из лаборатории. и неделю держал ее у себя? Словно в подтверждение его слов Гомер издал тихий писк и вскарабкался на плечо Никса. Тот придержал животное рукой и ответил: — Конечно, когда ты говоришь это таким тоном, все это звучит неправильно, но ты взгляни, он же классный! И почти не кусается. Не бойся, я взял его из «чистой» группы, так что никаких экспериментов над ним не ставили. — Это все замечательно, но вот только зачем ты принёс его мне, да ещё и в такую рань?! — Просто я слышал, что на нашем этаже сегодня будет уборка, а у меня сегодня много занятий и, сам понимаешь, я не могу взять его с собой, — Никс вздохнул. — И если его найдут, ничем хорошим это не кончится. — Это в принципе ничем хорошим не кончится… То есть ты хочешь, чтобы сегодня эта крыса осталась в моей комнате? — Именно так. — Да ни за что, — Владислав выразительно скрестил руки на груди, однозначно высказывая свою позицию, и недоверчивым взглядом уставился на примостившуюся уже в руках Никса белую крысу. — Она мне тут все погрызет и сломает, и влетит потом за испорченную технику мне, а не тебе. — Ну пожалуйста, Слав, всего один день. У меня уже просто нет другого варианта, что с этим делать, иначе нас просто выпрут отсюда. И я твой должник, взамен можешь просить что угодно. — Прям совсем «что угодно»? — уже более заинтересованно спросил Владислав. — Мм… В рамках возможностей и приличия. И закона, конечно. — Хорошо. Ладно. Оставляй своего Геродота, а над своим условием я ещё подумаю. И! Если он мне тут что-то загадит, убирать это будешь ты. — Слав, я тебя обожаю, — просиял Никс. Он опустил животное на простыни, а сам подошёл к Владиславу и, прежде чем тот успел хоть что-то осознать, крепко обнял друга. *** На следующий день во время завтрака в столовой было шумно. Пока Никс стоял в очереди, из обрывков фраз он сумел понять, что скоро в Акрополе намечается какой-то праздник, причём отмечать его собирается достаточно много людей. — Слушай, Слав, о чем все болтают? — спросил Никс, привычно сев за стол к Владиславу и Катюхе. К вкусу местной еды он уже приноровился, и даже ее необычный цвет больше не казался проблемой. — А, ты ещё не в курсе? Тут, в общем, на следующей неделе будет что-то вроде нашего Нового Года — полный оборот вокруг Илекса. И вчера администрация объявила, что в этот день устроят некоторое подобие бала и будут ослаблены кое-какие запреты и правила — в общем, Акрополь всю ночь гуляет и танцует. — Вы тоже собираетесь.? Ну, на танцы. Владислав в ответ как-то хищно усмехнулся и понизил голос: — Праздновать я собираюсь, но не в главном корпусе. С музыкой у них тут обычно все плохо, а алкоголь не достанешь без связей… поэтому в узких кругах известно местечко получше. Кстати, могу и тебя туда протащить. — Только не говори, что поведешь его в «Трапецию», — совсем уже шепотом произнесла Катюха, склонившись над столом. — Что за «Трапеция»? Так же тихо, ей в тон, переспросил Никс. Владислав состроил странное лицо и, с заговорщическим видом подмигнув ему, ответил, что об этом он расскажет позже. *** — «Трапеция» — это бар. Можно даже сказать, что клуб. Он не соединен с остальными корпусами Акрополя переходами, так что добраться до него возможно только в том случае, если у тебя есть какой-то личный транспорт в пределах научного центра. О нем знают не все, да и открыт он не постоянно, а сессиями — большую часть времени тут идут сильные песчаные бури, и проехать невозможно. А вот в рабочий сезон местные ребята гребут неплохие деньги за то, что продают нашим разные коктейли и вообще организовывают свойскую атмосферу. Они снова сидели в комнате Владислава, на сей раз скрытые от посторонних глаз и ушей. Слава развалился на своей койке, а Никс примостил на коленях планшет и даже открыл файл с конспектами, но пока не приступал к зубрежке, вместо этого слушая объяснения друга. — Не знал, что у тебя тут есть авто или типа того. — Эм… На самом деле, у меня его нет. Просто недавно так вышло, что один из наших механиков оказался у меня в долгу, и мне не стоит большого труда попросить его одолжить на один вечер трак. Хочешь тоже поехать? — Даже не знаю, — пожал плечами Никс. — Я не тусовщик, да и с алкоголем отношения сложные. Вряд ли в этом есть смысл. — Так в Акрополе то же самое будет, только народу еще больше, и диджей душой застрял в две тысячи пятидесятом. А ещё оранжерею на всю ночь закроют, чтобы не изгадили по-пьяне. Никс поморщился. Он понимал, о чем говорил Владислав: музыка того времени была, возможно, худшим, что случалось с человечеством. Она достигла дна, чтобы потом снова набрать высоту и стать нормальной для восприятия, а потом и вовсе хорошей. — Нет-нет-нет, только не пятидесятые. Я лучше буду сто часов слушать, как Гомер скребет когтями по стеклу, чем останусь с этим на ночь. Знаешь? Я в деле. Если, конечно, в этом вашем «закрытом обществе» не будут против, что ты привел нового человека. Владислав улыбнулся и вскинул кулак в победном жесте: — По рукам. *** Был один из тех вечеров: тихих, спокойных, наполненных редкими разговорами и едва заметным монотонным гудением гаджетов. В своей комнате Никс, кажется, появлялся только для того, чтобы принять душ и лечь спать, а все свободное от лекций и практики время проводил вот так, лежа на кровати Владислава и занимаясь учебой под создаваемый другом фоновый шум. В последнее время тот выглядел неважно — дедлайн близко, и проект нужно сдать до конца недели, то есть до того самого ожидаемого всеми праздника. И Слава работал. Иногда злясь, сквозь зубы или вслух ругаясь на собственную невнимательность и ошибки в расчётах, но все равно раз за разом чертил и переписывал схемы, составлял объемные модели и проклинал тот день, когда подписал контракт с Акрополем. Все шло в привычном порядке, пока… из динамика компьютера не раздался звонок. Мелодия была иная, чем при получении сообщений из общей сети Акрополя, и Никс, оторвав взгляд от планшета, сел и посмотрел на Владислава. Тот замер, неверяще уставившись на экран. Он словно оцепенел: Никсу пришлось встать и, осторожно дотронувшись до его плеча, спросить: --… Слав? — Это… Это родители. Да быть не может, ты ведь видел цены на звонки, это же как крыло от истребителя стоит, они не могут- — Бери уже трубку, идиот! И Владислав нажал на кнопку. На экране тут же высветилось видео в хорошем качестве — семейство Грабиных улыбалось в камеру. Мать, отчим и две молодые девушки, его сестры — Слава про них рассказывал и даже показывал фото. У старшей, Яны, на руках был маленький ребёнок. — Славушка… — прошептала мать и закрыла руками подрагивающие губы. Прошла всего пара секунд с начала видеозвонка, а на глазах у женщины уже стояли слезы, которые та тщетно пыталась скрыть. — Мам. Мам, пап. Вероника. Яна… Яна. Это.? — Да, Слав. Твой племянник. Сашей назвали, в честь деда, — улыбнулась девушка с ребёнком на руках. — Только вчера из роддома выписали. На тебя очень уж похож. — И правда, — Владислав всем корпусом наклонился к компьютеру, словно пытаясь туда залезть, забраться и обнять всю свою родню через экран и световые километры, разделяющие их. — Сколько времени у нас есть? — Семь минут, — ответила Вероника, младшая из сестер. — А это твой друг, да? Только теперь Никс понял, что все это время он, стоя за спиной Владислава, тоже был в кадре. Сразу же захотелось исчезнуть, испариться, чтобы не нарушать чужого радостного момента, позволить другу побыть наедине с семьей, которую он видит так редко. — Ага, это Никс, то есть Никита, он тут от института на два месяца. Никс коротко поздоровался, кивнул и поспешил отойти в дальний угол комнаты, чтобы не мешаться. Он никогда не видел Владислава таким. Несмотря на то, что человеком он был эмоциональным и не стеснялся ярко высказывать и радость, и негодование, сейчас на его лице была написана такая огромная палитра чувств, что, кажется, ещё немного, сломается от перегруза. В семь минут разговора он пытался вместить все те четыре года, причем ему нужно было не только рассказать о себе, но и узнать все то, что происходило на Земле в его отсутствие. Больше всех говорила Вероника. Меньше — Яна и мать Владислава. Отчим подал голос всего пару раз за весь сеанс связи. Никс понимал — это трудно. Это больно. Знать, что когда звонок закончится, пройдёт ещё очень, очень много времени, прежде чем они увидятся снова. Таймер истек, связь оборвалась на половине слезных прощаний, и в комнате повисла звенящая тишина, не нарушаемая даже дыханием. Когда Владислав, наконец, повернулся к Никсу, было видно оставшиеся на его щеках дорожки слёз, которые тот пытался стереть тыльной стороной ладони. — Извини. Извини, я совсем что-то расклеился, — Владислав шмыгнул носом и запрокинул голову, вдыхая ровно, чтобы успокоиться. — Все в порядке, Слав. Это нормально, — ответил Никс, поднявшись со своего места и подойдя к Владиславу. Он, на самом деле, не был большим любителем физического контакта, но тут особый случай. Объятия Славы мягкие и крепкие. От него пахнет теплым металлом, а ещё, когда они стоят вот так близко, чувствуется, как бьется чужое сердце и от дыхания вздымается грудь. — Ещё немного осталось. Если хочешь, можешь через меня передать им письма, когда я вернусь на Землю. Мне не трудно. Считай, отдам свой долг за те неудобства, которые причинил Гомер. — Правда? Спасибо, спасибо тебе огромное, — Владислав ещё раз сильнее стиснул Никса в объятиях, прежде чем похлопать его по плечу и наконец отпустить. *** — Я так вижу, вы неплохо поладили, — хмыкнул Никс, глядя на сидящего за рабочим столом Владислава. Пока тот возился с графиками, Гомер, устроившись у него на плече, сосредоточенно жевал кончик его косички. — Ага, твой этот Гефест оказался неплохим парнем, — Владислав протянул руку и погладил мягкую шерсть зверька — в ответ тот издал тихий писк и выпустил из зубов волосы. — Его зовут Гомер. — Да хоть Гиппократ, какая вообще разница? Никс фыркнул и, достав из сумки планшет, уселся на чужую кровать. Он не может точно вспомнить, когда для него стало привычным состояние полного комфорта рядом с другим человеком — это чувство пришло постепенно, вылилось из их ежедневных встреч и разговоров, вечерних посиделок в оранжерее и просто того времени, когда они, как сейчас, молча сидели в одной комнате, занимаясь каждый своим делом. С Владиславом было хорошо. Спокойно. Он иногда мог поворчать для виду, но Никс ни разу не слышал от него слов осуждения или нежелания понять чью-то точку зрения, и в целом, посреди всего этого космического центра, Слава был таким… земным. Как старая песня, услышанная когда-то в детстве, как найденная на чердаке гитара, как запах нагретого дерева и чуть горчащий вкус травяного чая. Как вечернее солнце сквозь оконные ставни. — Мне не хочется, чтобы это заканчивалось, — тихо произнес Владислав. — Что? — Ты. Всего три недели, и ты улетишь домой. И мы, наверное, никогда больше не увидимся. Через два года ты меня и не вспомнишь, а вряд ли я смогу найти тебя, когда вернусь на Землю. Все может так резко поменяться. Может, ты не останешься на Земле, может, я вообще не сдам этот чертов проект, и меня загребут в армию. Никто не знает, что случится в будущем. Никс напрягся. Он не до конца понимал, что творится в чужой голове, но ему очень не хотелось, чтобы все эти сомнения продолжали мучить Владислава. — Дай мне листок и ручку. — Зачем? — Сейчас узнаешь. Владислав выдвинул ящик из тумбочки (особого смысла держать канцелярию на столе не было, так как удобнее использовать электронные носители), достал чуть потрепанную тетрадь и ручку и протянул их Никсу. Тот положил тетрадь на колени, и, написав кое-что, отдал все это обратно Владиславу. — Это мой адрес, — пояснил он. — И мой контактный номер. Когда ты вернёшься на Землю, я буду рад снова с тобой встретиться. Что бы ни случилось. — Спасибо. Я… я очень ценю это, — Владислав посмотрел на запись и с какой-то излишней осторожностью убрал тетрадь обратно в ящик. На его лице снова появилась улыбка, может, чуть более слабая, чем обычно, но все же искренняя. — Надеюсь, все получится. *** — Послушай это, — Владислав протянул ему наушник. В каждой комнате для комфорта жителей была поставлена объемная стереосистема, позволяющая по выбору выставлять ненавязчивый фоновый шум — звукоизоляция в Акрополе была слишком сильной, и тишина иногда казалась давящей. Впрочем, в последнее время Владислав не пользовался этой функцией, потому что присутствие Никса, его дыхание, нервная привычка простукивать пальцем ритм по задней панели планшета, когда он слишком сосредоточенно пытается запомнить информацию, его едкие комментарии над теми местами текста, с которыми он не согласен, да и просто ленивые разговоры, которые прерываются лишь временем отбоя — все это создает особую атмосферу, словно они находятся в их собственном маленьком мирке. Никс послушно взял наушники, повертел в руках, прежде чем надеть. Дернулся от резкого, нестройного звука. Привычная ему музыка была другой: выглаженная до стального блеска, отполированная идеально ровно, без лишнего шороха, без единой лишней ноты, обработанная алгоритмами для того, чтобы помогать чувствовать именно те эмоции, для которых создана. Совершенная. Песня, которую дал ему послушать Владислав… Дикая. Закроешь глаза — и видишь, как гитарист поправляет ремень на плече, как струна, дребезжа, колеблется под его пальцами, как он вдыхает, прежде чем снова запеть после проигрыша. У расплывчатого образа в его голове почему-то появляются очертания Владислава. Не его лицо, нет, но манера держаться, напряженные скулы, хрипотца в голосе и глаза горят, как костры инквизиции — страшно, но пробирает до священной дрожи. Солист пел о любви. О жажде, которую мог почувствовать лишь тот, кто любил от всего сердца, о боли расставания, о надежде — чтобы понять это, не нужно было вслушиваться в слова — всё есть в мелодии, в голосе, в том, как в его руках надрывно плачет гитара. Когда песня кончилась, Никс ещё секунд десять пустым взглядом смотрел в пространство перед ним, не моргая. — Ну как? — Это… было сильно. Мне понравилось. Кто поет? — Скорпы. То есть Скорпионс. Хорошая группа, старая, сейчас такого уже не делают. Вернее делают, но все камерно, и большой аудитории они не собирают. В моем городе была группа ребят деятельных, не знаю, работают ли сейчас, но раньше они прямо живую музыку творили — техники минимум, все руками и голосом. — А ты? Умеешь? — поинтересовался Никс. Слава любил музыку — это было видно и по его комнате, и по одежде, и воодушевленном тону, с которым он говорил о любимых исполнителях. Правда, он часто осекался на недосказанной мысли, извинясь, мол, что навязывается, и что эта тема никому кроме него не интересна — тогда Катюха по-доброму на него ворчала, а Никс пытался заверить его в том, что на самом деле все не так. — Немного. У меня тут, если честно, гитара в шкафу пылится (пыли, конечно, неоткуда взяться, так как все ящики абсолютно герметичны). Перед поездкой с Земли разрешали брать что угодно, хоть весь дом перетащи, понимали, что это надолго и без родных вещей с собой будет совсем тяжко. Вот я и взял. Хочешь, сыграю что-нибудь? — А давай. Владислав поднялся со своего места, приложил палец к панели на стене, и с выдвижным ящиком выехала гитара в массивном чехле. Он вытащил ее и сел на кровать, немного потеснив Никса в сторону изголовья. Провел по струнам на пробу, щипнул верхнюю и нижнюю, поморщился от неправильного резонанса, а потом потянулся к столу за планшетом и открыл программу. — Сейчас, подожди секунду, настрою только. Давно на ней не играл. Никс кивнул. Наблюдал с вниманием, как Владислав крутит колки и трогает жесткие железные струны, извлекая звук. Когда с настройкой было закончено, он зажал подряд несколько аккордов, и комната тут же наполнилась мелодией. — У этой звук не такой, как в той песне, — сказал Никс. Владислав тихо рассмеялся: — Конечно. Там электрогитара, а это акустическая. Сам думал раньше, что сначала на этой выучусь, а потом электро куплю, но что-то не сложилось. Хочешь, чтобы какую-то конкретную сыграл, или на мой выбор? — Я старых почти не знаю, а новые вряд ли лягут на инструмент нормально. Да и не стоят они того. Владислав согласился. Сказал: — Вспомнил одну, она древняя, ещё советская, но душевная. Не уверен, что тебе понравится, но вдруг? Получив в ответ ободрительный кивок, он перехватил гитару поудобнее и заиграл. А потом запел. И Никс, кажется — Никс, кажется, пропал. Окончательно и бесповоротно, оступился с края и полетел — неясно, вниз или вверх, вмазался, с разбегу врезался в этот голос, руки, пальцы, шею, глаза. Осознанием окатило, как теплой морской волной, резко и стремительно смыло грань между «он хороший человек, и мне нравится с ним общаться» и «если я его сейчас не поцелую, то, наверное, умру». Он вцепился в простыни пальцами, лишь бы не натворить глупостей. Это пройдёт. Сейчас песня кончится, и его отпустит, просто слова там такие грустные и чувственные, и мелодия трогательная, вот он и выдумал себе любовь через километры-годы. Глубокий вдох, и этот флер спадет, это ведь не точка невозврата, а так, секундное помутнение. Затих голос. Прозвучал последний аккорд. Владислав смущенно почесал затылок и отложил гитару в сторону. — Здорово. Ты красиво играешь. И поешь, — чуть сдавленно произнёс Никс после недолгой паузы. Его не отпускало. И, вроде, песня уже кончилась, и слова ее почти из головы вылетели… а Владислав остался. Красивый. Близкий. Протяни руку, и дотронешься до тёплой кожи. Или можно наклонился вперед и зарыться лицом в плечо, долго-долго вдыхая успевший стать родным запах. — Хочешь попробовать? — Что? — вскинулся Никс. Он ведь не говорил ничего, верно? Не успел ляпнуть чего-то необдуманного? — На гитаре поиграть, говорю, не хочешь попробовать? — повторил Владислав, внимательнее рассматривая Никса. Щеки и уши пекло, словно к ним приложили что-то раскаленное. — Так я же не умею. — А я научу, — Владислав ловко водрузил гитару на его колени, придвинулся ближе и помог поставить руки в правильное положение, при этом как-то странно заведя свою руку Никсу, за спину, в полуобъятии, чтобы поправить локоть. Никс подумал, что ещё немного, и он свихнется. Бабочки в животе, ага, конечно — скорее, в груди сто ядерных взрывов в секунду, и сердце как ненормальное колотится. Влюбленность, или все же тахикардия? — И что дальше? — Дальше — зажимаешь аккорд и бьешь. Или можно перебором, — Владислав на секунду отвел руку Никса в сторону, чтобы самому пережать струны в аккорде. Сидели тесно, плечом к плечу и столкнувшись коленями, и если раньше Никс думал, что ему больше некуда краснеть, то он очень сильно ошибался. Владислав убрал пальцы, и Никс попробовал сам: зажал два лада и провел правой рукой по струнам. Звук вышел нестройным, частично глухим. — Все правильно, ты только посильнее дави, не бойся. Никс послушался. Цыкнул — железные струны до боли врезались в мягкие подушечки пальцев, но зато аккорд зазвучал звонко и чисто. — Ну вот, другое дело, — улыбнулся Слава. — Ага, здорово, вот только больно немного. Есть же ведь альтернативы попроще? Я, кажется, видел где-то голографическую арфу, так что, наверное, и гитар полно. Говорят, звук не отличить, касание тоже чувствительное, хорошо реагирует. — Это… Это немного другое. Когда программа делает, или когда ты сам. Может, конечно, это у меня уже мозги с моей стариной набекрень съехали, но мне правда так кажется. Что если больно, то это по-настоящему, — Владислав вздохнул. — На самом деле, со временем кожа на подушечках грубеет, и играть становится намного легче. — словно в доказательство он раскрыл перед Никсом ладонь. — Можно? — Да, конечно. Можешь потрогать. Никс едва сдержался, чтобы не хихикнуть. Безумный вечер, просто безумный. Ещё полчаса назад все было как обычно, а теперь он, придерживая локтем гитару, внимательно изучает ладонь Владислава — широкую и горячую. Жаль, конечно, что он не владеет искусством хиромантии, но кое-что по этим рукам Никс узнать может. Что Владислав работать руками любит и умеет, и что ими не раз был приготовлен вкусный семейный ужин. Что спортом когда-то занимался, борьбой или боксом — костяшки немного сбиты, не раз травмировались и снова заживали. О том, что с металлом работать опасно, говорил маленький шрам от ожога ближе к запястью — надо будет спросить, как и когда тот его получил. Ногти ровные и подстриженные под корень, а подушечки на самом деле жестче и так не слишком мягкой кожи ладони. Когда Никс поднимает взгляд, Владислав сидит перед ним, сверкая глазами — его щеки и шея густо покраснели, и дышит он глубоко, иначе, чем обычно. Никс выпускает его ладонь из своей, и Владислав тут же убирает руки и кладет их в карман. Неловко кашляет. Никс решает прекратить это первым — он прощается с Владиславом и уходит, ссылаясь на скорое время отбоя и неоконченные дела. Когда автоматическая дверь с шипением закрывается, Никс приваливается спиной к стене, прижимает к горящим щекам ладони и переживает мощнейший внутренний крик. Он влип. Боже, как же он влип. *** — Он тебе нравится, — заявила однажды Катюха. В тот момент они находились в химической лаборатории, прямо напротив стола с очень едкими реагентами, облаченные в маску, перчатки и защитные очки. Идеальнее места для разговоров по душам просто не придумаешь — Прости, что? — Владислав. Он тебе нравится. — И с чего такие выводы? — спросил Никс. Это было странно. Со Славой ему хорошо и интересно, но он никогда всерьез не задумывался о нем в этом ключе. Ну, может, пару раз. Ладно, пару десятков раз. — Он рассказал мне о письмах и о том, что ты оставил свой адрес. К тому же, ты очень коряво, но очевидно флиртуешь и носа не высовываешь из его комнаты. — И, по-твоему, этого достаточно, чтобы решить, что он мне нравится? Катя хмыкнула. — Ну, ещё ты покраснел, когда я тебя об этом спросила. — Серьёзно? На мне, черт возьми, маска и очки, это-то ты каким образом заметила? — Никс фыркнул. Конечно же она шутит. У нее нет настоящих поводов приписывать ему влюбленность в Владислава, вот она и выдумывает всякое, чтобы он сам раскололся и признался в этом. — Уши, Никсюш, уши. Они всегда у тебя краснеют, когда ты с ним разговариваешь. Или когда рассказываешь о нем. Просто «бах» и вспыхивают, — она изобразила руками подобие взрыва. — И, трудно объяснить, но когда вы друг на дружку смотрите, у вас такой взгляд… как будто еще чуть-чуть, и сердечки из глаз полетят. — Окей. Допустим. И что, это проблема? Или может… ты ревнуешь? — Никс вопросительно поднял бровь. — Так-то у меня парень есть, если ты не в курсе. Хотя откуда тебе знать, ты ж ни с кем, кроме меня и Славы, тут не общаешься. — Да? Даже удивительно, что за все это время он ни разу за завтраком ни сел и даже не поздоровался. Ты уверена, что не выдумала его от скуки? — Нет, просто Кир жаворонок, а я сова, и на завтрак он приходит сильно раньше, да и с Владиславом у них не лучшие отношения. Он не очень любит публичные проявления чувств, но у нас, вроде как, все серьезно, — за защитной маской не было видно ее лица, но голос Кати звучал не слишком уверенно. К словам девушки Никс отнесся с некоторым подозрением — да, действительно, со Славой он проводит гораздо больше времени, чем с ней, но разве это не должно было быть очевидно с первых дней знакомства, что у Кати кто-то есть? Возможно, Никс сам совсем не разбирается в отношениях и всяком таком, но подобное не кажется ему нормальным. Но, как бы то ни было, в чужие дела ему лезть не стоит. — Думаю, тебе нужно ему признаться, — как бы невзначай бросила Катя. — Шутишь? Да он же меня нахрен пошлет, и все тут, — тут Никс, конечно, немного слукавил. Он не считал, что после такой новости Владислав действительно пошлёт его куда подальше, это было бы совершенно не в его стиле. Он, скорее, предложил бы остаться друзьями и забыть об этой ситуации, или извинился и посочувствовал, но отказал. — Тем более, что мне меньше месяца тут жить осталось. — Вот именно. У вас не так много времени, так зачем тратить его на то, чтобы бродить вокруг да около? Вы подходите друг другу. Поверь мне, есть очень высокий шанс, что он ответит взаимностью. Рискнешь — и эти три недели будут лучшими в твоей жизни. Никс пожал плечами и вернулся к своим пробиркам. Ему нужно было серьезно это обдумать. *** Это никогда не было частью плана. Честно говоря, после того диалога с Катей Никс ещё раз решил для себя, что оставит все как есть и к Владиславу лезть не будет. Да, он влюбился — и что с того? Не в первый раз и, скорее всего, не в последний. Отболит и пройдёт. А жертвовать хорошей компанией и уважением Славы, можно даже сказать, своей с ним дружбой, ради каких-то порывов он не собирался. Что он, животное какое, что не сможет контролировать свое поведение рядом с Владиславом? Оказалось, что животное. Причем ещё какое. Виной всему был алкоголь и дерзкая, кружащая голову музыка, которая проникала не в уши, а сразу во все тело, заставляя его непроизвольно двигаться в такт. В спиртном Никс не разбирался от слова совсем, но коктейли в «Трапеции» были прикольные — в меру сладкие, в меру шипучие и совершенно не в меру алкогольные После третьей у него отказала совесть, а после четвертой — чувство собственного достоинства. Владиславу хоть бы хны: сидит за барной стойкой, отбивает ногой ритм, потягивает из трубочки замысловатый коктейль, переливающийся разными цветами, и иногда здоровается с проходящими мимо «своими» ребятами. Он при параде: выбрит как всегда гладко, верхние две пуговицы рубашки расстегнуты, обнажая шею и разлет ключиц — Никс впервые видит его не в униформе Акрополя и не в одной из его домашних старомодных футболок. И не может оторвать взгляда даже после того, как осознал, что пялится. Все началось с игры. Никс хотел расслабиться, Владислав хотел узнать его получше, и они решили сыграть. Правила очень простые: нужно назвать что-то, чего ты в жизни ни разу не делал, но зато эта вещь происходила с другим человеком. В случае совпадения проигравший пьёт. — Я никогда не летал на самолёте, — сказал Владислав. Полет Никса в десять лет на Черное море стоил ему маленького фиолетового коктейльчика. — Я никогда не был на рыбалке, — парировал он. Владислав послушно опустил в себя стопку. — Ну, тогда… Я никогда не крал из научного центра лабораторную крысу. — Эй, это нечестно! — Ничего не знаю, все по правилам, — рассмеялся Слава. Никс, зажмурившись, расправился с еще одним напитком — на вкус он был как жидкая и шипучая сладкая вата, но в голову ударил похлеще вина. — Тогда… Тогда я никогда не покупал себе гитару! — Никс самодовольно усмехнулся, но Владислав покачал головой. — Я тоже. Мне подарил ее мой дядя на пятнадцатилетие. Ты ошибся, пей. Никс фыркнул и потянулся за следующим бокалом — они все были маленькие, буквально на один-два глотка, и даже по земным меркам стоили недорого. Ярко-красный коктейль оказался вязким и противным, и был похож скорее на одеколон, чем на напиток. — Ладно, хорошо, — решил повторить попытку Никс. Его явно заносило не в ту степь, но поделать с этим он ничего не мог — нем уже говорил не голос разума, а алкоголь и по-дурацки шальное настроение. — Я никогда не целовался с девчонками. Слава удивленно приподнял бровь и выпил из бокала, в котором пушистой пены было чуть ли не больше, чем самого напитка. Хитрюга. — Так, значит? А я ни разу не целовался с парнем, — и смотрит внимательно своими темными глазами, в которых бешено пляшет свет дискотечных ламп. Внутри Никса что-то ухнуло вниз. Владислав шутит? Или и правда догадывается, что он мог заниматься чем-то таким? Он может соврать, сказать, что никогда подобного не случалось, и на сей раз Слава ошибся. Но Никс, не чувствуя собственных пальцев, залпом выпил иссиня-черный коктейль в высоком бокале. На вкус как ночь и горечь. Прочитать выражение лица Владислава было невозможно. — Воу. Так ты… Эм. Кто это был? — нарочито бодро спросил Слава, зябко поведя плечами. Никс имеет право не отвечать. Он ведь не спрашивал Владислава о его девушке. Или девушках, кто знает, сколько у него их было? Слава открытый, красивый и общительный, такие всегда популярны у противоположного пола. — Парень из средней школы. Нам тогда было по пятнадцать или шестнадцать, и он мне очень сильно нравился. Но ничего серьезного не вышло, и, я думаю, это даже к лучшему. Мы тогда были мелкими и тупыми. Боже, боже, зачем он вообще об этом говорит? Владислав, кажется, немного расслабился. Никс разглядывал его лицо в страхе обнаружить брезгливость и отвращение, но на нем было написано лишь любопытство. — А, понимаю, — ответил Слава и кивнул в сторону алкогольных напитков. — Думаю, нам уже хватит. Пойдем танцевать? Никс равнодушно пожал плечами и поднялся со своего места. Играл сначала какой-то клубняк, потом латина. Конечно, это не те песни которые ставил ему Владислав (под такие не потанцуешь, их, скорее, нужно было слушать в одиночестве и тихо переживать), но и не музыка пятидесятых, на том спасибо. Они вышли на импровизированный танцпол — площадка, огороженная по периметру столами для посетителей. Народ был: и девушки, и парни, все непривычно-пестрые в своей обычной одежде, а не в форме Акрополя. Никс заметил несколько успевших примелькаться лиц и осторожно махнул им рукой, получив в ответ такое же радостное приветствие и улыбку. На танцполе, как видно, Владислав чувствовал себя комфортно. В нем не было грации и пластики танцора, но зато он умел отдыхать и выпускать эмоции через движения — смотреть на него было приятно. Никс же ощущал себя полнейшим деревом. Собственные конечности казались ему нелепыми и чересчур длинными, одежда — неподходящей, а сам он вообще не создан для подобных развлечений. — Ты как будто плитку укладываешь, — рассмеялся Владислав, наклонившись совсем близко к его уху, чтобы за громкой музыкой было слышно хоть что-то. — Одной ногой топчешься, а остальное тело не движется. Встряхнись, не стесняйся, тут никто танцевать не умеет! Никс попытался. Он, наверное, выглядит сейчас, как совершенный идиот. Но чувство собственного идиотизма немного скрашивалось гордой улыбкой Владислава и его руками на собственных плечах, когда он пытался хоть немного его встормошить. Трек замедлился, плавно перетек в спокойную мелодию с нежными гитарными переливами. Народ на танцполе загудел, часть людей ушла за столики и к бару, а оставшиеся разделились по парочкам и остались на своих местах. Кто-то даже подходил к столикам и возвращался на танцпол уже со своими новыми партнерами. — О, медляк. Владислав уходить не торопился — так и стоял со своей рукой на его плече и чуть покачивался в такт музыке. Лицо у него было растерянное и немного взволнованное. — Хочешь пойти обратно к бару? — предложил он, нерешительно опуская руки. В ответ Никс мотнул головой: — Нет. Хорошая песня, я её знаю. Давай останемся? Если ты не против, конечно. Это ведь просто танец. — Просто танец, — эхом отозвался Владислав и вернул руку обратно на плечо. Вторую, недолго думая, уложил на талию — прикосновение обожгло даже сквозь ткань, и Никс в этот миг невольно задержал дыхание. Как хорошо-то. Как тепло и безопасно. Пропала вся та неловкость и корявость, как тогда, когда он в одиночку топтался на танцполе. Все стало таким неизменно правильным и удобным: и музыка, и плавные движения, и чужие руки на теле, и легкая затуманенность разума. Единственное, чего действительно хотелось — это быть ближе, прижаться, зарыться, вплавиться, поцеловать, в конце-концов. — Да, последние коктейли явно были лишние, — посмеялся Владислав, гладя его по спине. Никс уже успел обнять его тесно, обхватив руками за шею и спрятавшись лицом в вороте рубашки. Голова кружилась, щеки и уши горели, как самые яркие факелы, а все мысли зациклились, схлопнулись на одном единственном желании. Оно настойчиво, навязчиво крутились по кругу, заглушая и музыку, и слова, которые, кажется, говорил Владислав. Никс пытался прогнать его, как стаю мух, отмахивался, сопротивлялся, пока сам не стал одним этим желанием. Этой жаждой. Пожалуйста. Пожалуйста. «Можно тебя поцеловать?» Он промахнулся. Факир был пьяный, фокус не удался. Губы смазанно коснулись гладко выбритой щеки, дрогнули в последнее мгновение, и Никс отстранился. Навязчивая мысль исчезла, но на смену ей пришла ледяная волна ужаса и стыда. — Кажется, нам пора возвращаться. Эти слова были последним, что он услышал, прежде чем танцпол и Владислав перед его глазами звакрутились, опрокинулись, и все погрузилось в вязкую темноту. *** Похмелье было просто жутким. Никс пытался разомкнуть глаза, но раз за разом не мог выполнить эту задачу — они захлопывались, словно свинцовый занавес. Во рту — суше, чем в пустыне вокруг Акрополя, а голова раскалывается так, что отходняк после искусственного сна показался ему детской игрушкой. Лежал он, по всей видимости, на животе, и мог бы проспать еще дольше, если бы не желание пить. Сейчас. Сейчас он поднимется, дойдет до ванной и будет просто хлестать воду из-под крана, благо, в Акрополе она очищенная. Он со стоном перевернулся на бок, и в ладонь сразу же легло что-то холодное, на ощупь похожее на запотевшее стекло. Стакан, наверное. — Пей, скоро полегчает, — знакомый голос подтвердил его догадку. Владислав был тут — Никс его не видел, но голос, доносившийся будто сквозь вату, принадлежал именно ему. Чужая рука накрыла тыльную сторону дрожащей ладони, помогая донести стакан, не расплескав воду (или что там вообще было? Он не успел понять вкуса, больше занятый попытками хоть как-то избавиться от невыносимой сухости во рту). Через несколько секунд ему все же удалось открыть глаза. Слава сидел на стуле рядом с кроватью, и выглядел он непозволительно бодро по сравнению с самим Никсом, который ощущал себя так, словно по нему проехались катком. И не один раз. Никс поднял взгляд наверх и уткнулся взглядом в висящие на стене плакаты. Владислав ответил на еще не заданный вопрос: — Я не смог найти твоего ключа, а ты был не в состоянии, чтобы показать, где он находится. Спали валетиком, — он вздохнул. — В любой другой раз я бы над тобой постебался, но тут моя вина. Извини. Ты предупреждал, что не в ладах с алкоголем, а я все равно вывел тебя на эту дурацкую игру с коктейлями. — Все в порядке, — ответил Никс, прикладывая прохладный бок стакана к виску. Собственный голос звучал немного по-другому из-за осипшего горла. — Вчера было здорово. По крайней мере, насколько я это помню. И насчёт алкоголя… Ты ведь не заставлял меня, верно? Я мог прекратить это в любой момент, но немного не рассчитал. Все не так уж и плохо, ну, разве что похмелье, оно и правда отвратительно. Владислав хмыкнул и, кажется, немного расслабился. — Потерпи еще чуть-чуть, сейчас та штука подействует, и станет лучше. Кстати, я из столовой булочку принёс, хочешь? Должна немного вкус перебить. Он кивнул. Владислав взял со стола сверток в бумажной упаковке и протянул его Никсу: тот осторожно взял его, развернул, стараясь не накрошить на кровать — встать сил не было, а избавиться от мерзкого ощущения во рту очень уж хотелось (что, черт возьми, добавляют в эти коктейли?). Под зорким взглядом Владислава он откусил от булки и поморщился: — Если честно, то сейчас оно на вкус как собачий корм. — Да ладно, нормальная булка, это у тебя просто рецепторы после вчерашнего отбило. И как будто ты знаешь, какая на самом деле на вкус собачья еда… — Слава тихо рассмеялся. Никс загадочно ответил, подняв брови: — О, поверь, я и не такое знаю. — Да ладно, как это так? — Повторюсь, когда-то я был мелким и тупым. Очень тупым. И любил ввязываться в споры, которые очень не хотел проигрывать. Как думаешь, что сделает восьмилетка, если за съеденную ложку собачьего корма ему пообещают двести рублей? — Целых двести рублей? Ну, тут и я бы не устоял. Возможно, даже сейчас. Никс усмехнулся и довольно прищурился. Все хорошо. Между ними все по-прежнему, и Слава не оттолкнул его, не испугался. Все могло бы быть намного хуже. Например: — Кстати, насчет вчерашнего. Как много ты помнишь? Сердце Никса пропустило удар. А ещё он чуть не подавился булкой и, прежде чем ответить, потянулся за стаканом воды и отпил глоток --это дало ему несколько лишних секунд на то, чтобы сделать выбор. Сделать выбор и не сказать всей правды. — Помню, как мы приехали в «Трапецию». Пили, играли в ту игру с вопросами, я тогда наговорил лишнего. А дальше… как отрубило. Кажется, помню ещё, как через гараж в Акрополь заходили, но это не точно, по ощущениям — как будто приснилось. Как бы ему ни хотелось забыть тот позор, который произошёл с ним в баре, Никс не мог выкинуть из своей головы ни кадра до того момента, как по-настоящему отключился. Он до ужаса четко помнил, как сам вешался Владиславу на шею, говорил глупости и как почти что в порыве сумасшествия лез целоваться. Стыдом накрыло жарко и удушающе. — Понятно. Ну ты это, отлеживайся тут пока, а я попробую Катюху найти. Сегодня ее на завтраке не видел, но мало ли, может, она тоже ночью перегуляла, проспала. — Давай я с тобой? Мне уже лучше, правда. Сейчас, только к себе зайду, умоюсь и переоденусь. — Никс не горел желанием оставаться в комнате Владислава наедине со своими мыслями. Лучше уж сразу занять себя чем-нибудь, чтобы отвлечься и перестать накручиваться. — К тому же, рано или поздно мне придётся встать с этой кровати. — Хорошо. Встретимся в холле. *** Катю не смогли найти ни в холле, ни в ее собственной комнате, ни в буфете. Когда они обошли уже, кажется, вдоль и поперек весь Акрополь, Никс осторожно дернул Владислава за рукав. — Слушай, я тут подумал. У Катюхи ж парень есть, может, она у него осталась после праздника. Владислав поморщился так, словно съел что-то кислое, и ответил: — Вполне вероятно. И к Киру мы в таком случае, конечно, не пойдем. Но давай напоследок в обсерваторию заглянем? Она должна быть открыта. Никс согласился. В обсерватории он был лишь пару раз, в рамках общей программы — это никак не относилось к его специальности, да и Владислав его туда не таскал. Однажды тот сам признался, что в космос его скорее пугает, чем манит, и летать, но боится не только на шаттлах, но и даже на обычных самолетах, потому что если в космических кораблях сразу же идет погружение в искусственный сон, то на самолете ты ощущаешь каждую секунду, проведенную вдали от земной поверхности. На первый взгляд обсерватория была пуста, и освещалась она одними лишь экранами, транслировавшими состояние звездного неба. Они со Славой уже собирались уходить, как откуда-то со стороны дальней стены, почти полностью погруженной в темноту, раздался голос. — Так и знала, от вас двоих нигде не спрячешься, — сказала Катюха, под конец фразы отчетливо шмыгнув носом. — Ни минуты покоя. Никс и Владислав тут же поспешили к ней — девушка сидела в кресле с ногами, подтянув колени к груди и, насколько позволял свет, можно было заметить чуть опухшее от плача лицо и мокрые дорожки от слез на щеках. В руках она комкала носовой платок. — Блять, боже, я такая дура. Владислав нахмурился и стиснул зубы. Он, кажется, хотел сказать много чего, но вместо этого лишь коротко спросил: — Ты это так из-за Кира? Катя кивнула и уткнулась лбом в колени. Она была не в униформе, а в ярких брюках и блузке — в тех же самых, в которых провожала их с Владиславом в праздничную ночь. Получается, все это время она провела тут? — Угу. Из-за кого же ещё. И мне ещё кто б мозгов вставил, чтобы я с ним не связывалась. Да и ты ведь сам сразу сказал, что он мудила конченый, а я… Владислав сел прямо на пол перед креслом, а Никс облокотился на спинку соседнего. Сдаётся ему, разговор будет долгим и не слишком приятным. — Кать, так что он натворил-то? — Что-что, лапши мне на уши навесил и пошёл с другими девушками обжиматься. Я случайно заметила: вышлп из главного зала во время танцев в туалет, а они прямо в коридоре милуются. С Алисой, может, помните ее, светленькая такая. С биофака. Никс попытался вспомнить — и правда, он с ней виделся на паре смежных занятий, и, насколько ему не изменяет память, Алиса была довольно симпатичной девушкой. — Слушай, может, ты не так все поняла? Бывают же ситуации, где на самом деле все не так, как кажется. — озвучил свою мысль Никс. Он сам был любителем загнаться с нихрена, и не хотел бы, чтобы и его подруга наступала на эти грабли. — Ммм, дайте-ка подумать… Она сидела у него на коленях, и они вполне себе откровенно сосались. Хотя да, наверное, мне просто показалось, соринка в глаз попала, вот и привидилось, — Катя зло и горько рассмеялась. — И правда, какое-то недоразумение вышло. — Кать. Кать. Успокойся, — подал голос Владислав. — Этот гад не стоит твоих нервов. И слёз. Он не достоин даже того, чтобы ты думала о нем. — Я знаю, просто… обидно. Что так просто повелась, дала себя обмануть. Думала, что действительно нравлюсь ему. Напридумывала уже нам светлое будущее, а ему, оказывается, все равно, лишь бы с кем. Гадство. — Он хоть извинился? Девушка фыркнула: — Куда уж там, рот другим был занят. Слава грязно выругался. В темноте его лицо выглядело ещё более угрожающе, а крепко сжатые кулаки не сулили добра. В груди зародилось нехорошее предчувствие, но Никс не дал ему разрастись — Владислав ведь умный и взрослый человек, и он не станет делать ничего, что поставило бы под риск его положение. (он никогда еще так не ошибался) *** Владислав ввалился в его комнату весь красный, с кровоподтеком на щеке и наливающимся синяком под глазом. — Да чего ты так смотришь, я упал просто. — Упал? Куда? Может, на кулак Кира? Споткнулся и прямо туда полетел? — Никс скрестил руки на груди и недоверчиво посмотрел на Владислава. Он был зол, расстроен и, возможно, немного напуган: вечером того же дня, когда у них состоялся тот разговор с Катей, Слава пропал неизвестно куда на несколько часов. Причем все время до своего исчезновения он был, мягко сказать, не в лучшем настроении, и поносил Кира такими словами, которые Никс до этого в жизни и не слышал. — Окей, а ты что предлагаешь? Спустить ему все с рук, чтобы он дальше продолжал чувствами девчонок вертеть, как хочет? Это не первый такой случай. Может, хоть разбитый нос его чему-нибудь научит, — раздраженно произнес Владислав и, поморщившись, сел на кровать. Никс мельком взглянул на костяшки его пальцев — разбиты. Слава, будто почувствовав его взгляд, убрал руки в карман и зашипел сквозь зубы. — Ну вот и стоило оно того? Разве нельзя было просто по-человечески поговорить? — Никс вздохнул. Где-то в клетке завозился и пискнул Гомер, и ему пришлось встать, чтобы проверить, достаточно ли у того воды в поилке. За время проживания тут при пособничестве Катюхи Никс успел разжиться всем необходимым для содержания животного. — Я пытался. Серьёзно. Пришёл к нему с мирными намерениями, хотел, чтобы он извинился перед Катей и все объяснил. Поставил точку. А то, ты видел, она же считает, что сама ошиблась, решив довериться, себя во всем винит. Кир бы покаялся, признал себя мудаком, и дело с концом. Но, короче, что-то пошло не так. — Да уж… Ты-то как? Только лицо, или.? — Бок ещё задел немного. Кир, засранец эдакий, в хорошей форме, не сдал позиций с времен старшей школы. Наверное, один из немногих, кто, кроме бабулек, местным спортзалом пользуется, удар держит, — Владислав усмехнулся. — Так что не думай, что это было какое-то избиение, я знал, на что он способен. И он знал, на что способен я. — Вы что, со школы знакомы? — Вроде того. Вместе в математическом лицее учились, потом разошлись, и вот, в Акрополе снова встретились. Глупо называть его своим «старым врагом», но некоторое соперничество между нами и правда было, он однажды у меня даже девушку увел. Я, как бы, поэтому Катю и предупреждал, чтобы она с ним не связывалась, но чувства — такая непредсказуемая штука… О, в этом Никс даже не сомневается. — Не знал, что у вас все там так сложно. Что ж, будем надеяться, что более серьезных последствий у этой драки не будет. Как думаешь, он может кому-то нажаловаться? — обеспокоенно спросил Никс. Это было явное нарушение дисциплины, и подобное грозило чуть ли не отчислением из Акрополя. А зная, что в случае расторжения контракта у Владислава есть лишь один путь — в армию, становились действительно страшно. — Нет, об этом даже не волнуйся. Он проиграл, и ни за что не расскажет о своем поражении, это слишком сильный удар по его гордости. Но стоит быть начеку. Кир никогда не гнушался грязными способами мести, и вполне может выкинуть какую-нибудь подлянку. Никс принял это к сведению и кивнул. Неприятная история, ничего не скажешь, но нужно продолжать двигаться дальше. — Ты уверен, что с боком все в порядке? Не случится внутреннего кровотечения или еще чего? Понимаю, у медиков могут возникнуть вопросы, но лучше так, чем если ты тут внезапно скоропостижнешься. Всегда можно что-нибудь придумать и соврать, а фингал тональником замазать. — Нет, все нормально, такое уже случалось, просто синяк останется. Больно немного, конечно, но ничего страшного, — отмахнулся Владислав. Никс поднялся, нажал кнопку на панели, и из стены выехал маленький ящичек. Он покопался в аптечке, нашел нужный тюбик. — У меня мазь есть хорошая, заживляет и как обезбол нормально действует. Тебя помазать? — сказал он и тут же осекся. Добавил скороговоркой. — Или лучше с собой возьми, завтра вернешь. Но когда он обернулся, чтобы отдать Владиславу лекарство, тот уже расстегивал свой костюм (и вот побрал же его черт прийти в этот раз не в одной из своих футболок, а в слитной и плотно сидящей униформе Акрополя) — А? Да нет, давай сейчас, тебе все равно виднее будет, — Слава уже вытянул руки из рукавов и сидел на кровати Никса без верха, а справа на его боку расцветал грязно-лиловым синяк. Я видел один порнофильм, который начинался точно также — не вовремя всплыла, а голове фраза. Никс нервно сглотнул и сел рядом. — Кир левша, вот и попало мне по правой стороне, — пояснил он как ни в чем не бывало, пока Никс внезапно похолодевшими пальцами пытался отвинтить крышечку. — Хорошо, что мы оба умеем останавливаться, иначе совсем печально могло бы получиться. А меня кто-нибудь остановит? Прошу. Это первый раз, когда он видит Владислава без одежды. Он красивый — Никс повторяет эту мысль, наверное, уже в тысячный раз, и это похоже на самое страшное в его жизни искушение. — Все в порядке? Ты подзавис чутка, — Владислав рассмеялся, и Никс увидел, как напрягся его пресс — скорее всего, это зрелище он не забудет до конца жизни. (Хотя жизнь его продлится недолго, потому что ещё одна такая выходка, и у него откажет сердце) — Да, да, все нормально. Грею просто, — он потряс перед лицом Владислава зажатым в руке тюбиком. — Если будет больно — говори. — Хорошо. Никс набрал на пальцы мазь и принялся осторожно втирать ее в кожу, стараясь смотреть исключительно на синяк и думать о чем-то мерзком, чтобы не словить стояк и не краснеть так уж отчаянно. Иногда мысли удавалось сфокусировать на таких вещах, как то месиво, которое иногда подают в столовой, или о дряблых телесах профессора Измайловой — это в какой-то степени отвлекало и помогало не сойти с ума. В комнате было жарко и пахло советской звёздочкой — прапрабабушкой той мази, которую использовал Никс. Некоторые вещи в этом мире остаются неизменными. — Все, вроде закончил. Лицо не нужно? — Не, само пройдёт. Спасибо тебе большое, — Владислав потянулся за верхом костюма и, стиснув зубы, надел и застегнул его. Потом поднялся и подошёл к двери. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи. И береги себя, пожалуйста, — тихо попросил Никс. Слава неопределённо пожал плечами — мол, постараюсь, но ничего не обещаю — и вышел из комнаты. Никс остался наедине с собой, запахом «звездочки» и осознанием того, что дальше так продолжаться не может.