Кексы

      Приборная панель остаётся, как и в первый день полёта, неизведанным и непонятным монстром, в котором Кенджи не разбирается. Он наблюдает за Ацуши, который явно сильнее старался походить на человека и уже научился притворяться, что что-то с ней делает. Иногда Кенджи думал, что Ацуши — человек. Иногда верил, на миллисекунду, что это так, и расстраивался, понимая — голод не приходит. Людей Кенджи чует и чувствует непомерный голод по ним. Кенджи так давно не ел…       Его все подозревают. Ведь Кенджи с начала знакомства обронил, что дружит со скотом с удовольствием, а потом с удовольствием его же и ест. Это правда было… опрометчиво. Из-за этого Миядзава так никого и не убил пока. Подумают на него, и тогда всё. А в открытом космосе холодно и страшно.       — Не стой тут так долго со мной наедине, знаешь… Это напрягает. Т-то есть, ты понимаешь, вдруг ты хочешь меня убить? — Ацуши отрывается от панели, на которой не изменилось ровным счётом ни-че-го. Накаджима так хорошо притворяется человеком! Кенджи есть, чему поучиться.       Все разговоры записываются, но их всё равно никто не слушает.       Миядзава кивнул и побежал в другие отсеки корабля, пока остальные его стабилизировали. Никто не ходит по одиночке, но даже если бы ходили, Кенджи не может убить. Его подозревают.       Пробегая мимо зеркала, Миядзава остановился. Его костюм — жёлтый, на корабле они предпочитают ходить без шлемов. Собственный вид, который Кенджи принял под влиянием маскировки, немного даже нравился. Он похож на себя настоящего и не смог бы изменить разрез глаз, их цвет, солому волос или россыпь веснушек на румяных щеках. Иногда даже кажется, если подойти совсем близко к зеркалу, что вот он — настоящий вид. Такой живой и особенный. В зеркале Кенджи замечает движение — к нему подходят сзади.       Мальчишка обернулся с улыбкой. Его любимый претендент на ужин подошёл сам. Куникида остановился со списком задач в руках и прошёл мимо, как бы не замечая. Кенджи похихикал и направился следом за мужчиной в оранжевом костюме.       Особенный он — этот Куникида. Кенджи постоянно трётся рядом с ним, если не делает вид, что помогает стабилизации корабля. Миядзава бы помог и по-настоящему, да только ничего в человеческих технологиях не смыслил.       — Кушать хочется, — по привычке расстроенно тянет Кенджи, надув щёки. То ли в шутку, то ли нет. Температура раздражения Куникиды моментально повысилась.       И температура тела Кенджи — вместе с ней.       — Кенджи, ты вечно хочешь есть, имей совесть! Я не могу всё время готовить! Кто тогда выполнит этот чёртов план?! — Куникида тычет пальцем в планшет, недовольно кривясь. Миядзава разразился тихим смехом, ведь Куникида снова его не понял, как и каждый день. Щёки от этого предательски краснеют, а во рту скапливается слюна.       Бурча, мужчина идёт на кухню, а из кухни в столовую и, точно по звонку таймера, достаёт из духовки горячие кексы. Что-то там возится, украшает машинально шоколадом, а потом протягивает Кенджи один. Самый лучший, на взгляд Куникиды, и уже чуть подостывший.       Кенджи, как всегда, сначала в руках вертел-вертел, осматривая и тихо восхищаясь, а потом куснул с ещё больше покрасневшими щеками.       — Очень вкусно, — поднял горящие глаза. Куникида поправил очки с ухмылкой, и вернулся к своему списку заданий. Он любил кормить Кенджи. Да что там говорить, он просто любил, когда кто-то ел приготовленные им блюда и восхищался.       У Кенджи нет вкусовых рецепторов там, где находится человеческий рот, и из него не идёт пищеварительный тракт. Этот рот дан Кенджи лишь для речи, а то, что поглощает еду, у него пересекает человеческую грудную клетку. Косой и рваной линией.       Все говорят, что кексы Куникиды божественны: мягкие, в меру сладкие и рассыпчатые, и послевкусие от них терпкое какое-то. Миядзава очень хочет есть и Куникиду пока не хочет расстраивать. Потому смолотил кекс с удовольствием, собираясь выплюнуть позже, к сожалению.       Даже если Миядзава сможет съесть кекс настоящим ртом, то не воспримет его и не переварит. А от этого уже до жути грустно.       Он так хочет прямо сейчас на Куникиду броситься и вгрызться в него, утоляя настоящий голод потрясающей едой. Куникида Доппо для Кенджи по-настоящему особенный — Миядзава только его и преследует, ходит хвостиком и всё норовит в доверие втереться, действительно умирая от восхищения этим человеком. Держать в порядке такую команду и даже не допустить ни одной смерти! При том, что на корабле два предателя! Куникида заставляет сердце Кенджи биться быстрее, а слюну почти капать. Даже сложно, изредка, контролировать собственный голод.       Только Куникида вот совсем не доверяет ему. Стоит только любому существу приблизиться больше, чем на метр, Куникида указывает на нарушителя спокойствия пушкой. Его реакции потрясающи — Кенджи ни один раз пытался запрыгнуть со спины, тихонько подойти, приземлиться сверху, и каждый раз сопровождался лёгким электрическим ударом из пушки Куникиды. Кенджи от такого ненадолго отключается, ещё больше краснея от ощущения «после». Он не перестанет охотиться на этого человека, слишком уж хорош.       Как ни странно, подходить к себе Куникида разрешал лишь Дазаю — самому подозрительному человеку на всём корабле. Дазай был так хитёр, что прямо-таки зазывал обвинить. И так умён, что смог бы, наверное, обставить обоих предателей и каким-то образом этих внеземных существ убить. Доппо его к себе без пререканий подпускал — это нанесло сердцу Кенджи огромную рану. Пусть он был тем, кто собирался съесть Куникиду — это не важно!       Дазай же подпускал к себе всех без разбора. Его сто раз могли убить и Ацуши, и Кенджи, даже Куникида как-то раз порывался (очень уж Дазай его достал). Но Миядзава охотится лишь на идеалиста, который приводит в дрожь одним своим видом. А Ацуши…       Он не такой, как Кенджи. Ацуши противится своему желанию есть. С детства, как он сказал, и потому отрицает свою сущность. Рано или поздно Ацуши из-за этого потеряет контроль, но пока были люди, ради которых Накаджима сдерживался. Дазай и Кёка, с которыми он постоянно находился       Но Кенджи редко думал об Ацуши. Доппо всё не отпускал его мыслей. Во время снов Кенджи пачкал кровать слюной из настоящего рта — мысль съесть Куникиду стала одержимостью. Один он так…       «Подай отвёртку», «Не становись так близко к дверям, может утянуть в космос!», «Кенджи-кун, ты меня тут один не бесишь», — обычными просьбами, глупыми нравоучениями, усталыми вздохами и почти ласковыми взглядами Доппо забрал всю душу Кенджи. Если та, конечно, была. Но при этом, Доппо не верил, совсем не верил! Никогда.       Кенджи почти сдерживаться не может. Закрывает двери в Электричество, и, порвав какие-то проводки, вырубает свет. Руки дрожали, да и в коленках была дрожь. Такого даже во время первого убийства не случалось.       — Я хочу есть, Куникида-сан.       Мужчина впервые за всё время понял его. Куникида оборачивается медленно и строго, а Кенджи с места не двигается. Делает маленький шажок, а потом, просто не в состоянии мыслить, бросается на Куникиду, на пол его валит, не скрывая свой рот со страшными клыками. Язык тянется к костюму Доппо, а сам Кенджи смотрит ласково.       — Все знают, что ты ходишь за мной. Тебя сразу выкинут, — мужчина погладил его по щеке, а Кенджи потёрся и проурчал что-то. Больше касаться — правильно. Вести человеческими губами по шее добычи — правильно, так сейчас подсказывают инстинкты.       — Я должен сделать это, — Кенджи бормочет-бормочет, оправдывается. Он не сразу понимает, почему Куникида сжимает его и прислоняет к себе близко. Почему сердце всё ещё колотилось, щёки краснели, а рот замаскировался под костюм снова. Зато Кенджи сразу понимает, что для него всё вдруг стало неважно, ведь Куникида поцеловал его.       Тонкие руки обхватывают чужую шею. Куникиде слышно тихое мычание в его губы. Чудится дрожь Кенджи, чёртового предателя, подставляющегося под поцелуи и ласку. Его язык слегка кисловат, слюна тоже, а тело идеально вплавляется в чужое. Даже когда дверь открывается, Кенджи не даёт Куникиде встать, целует-целует-целует, совсем не умея этого делать. Мальчишка впадал в жар.       Он не хотел съесть Куникиду. Это был совсем другой инстинкт.