***
Утро началось в полной тишине, и только изредка иногда раздавалось то утробное карканье воронов, то свист ветра в деревьях, то отдаленный звон колоколов. Алюминиевый лениво поднялся с кровати и схватился за свою голову. Зудящая боль в ушах не проходила, но была уже чуть менее резкой. Подхватив свою одежду с пола, он вышел на балкон и долго глядел на двор. Яркий свет раннего утра казался особенно пронзительно-ярким на фоне убогих однотипных серых панелек. Тончик зажег сигарету и глубоко затянулся. Облако сизого дыма вырвалось из его рта и медленно поползло вверх. Аромат табака словно успокоил его мысли и привел в гармонию с миром. У Тончика был сложный день и очень много дел. Двор был пуст, и это было лучшее время, чтобы покинуть его. Набросив олимпийку и прихватив с собой рюкзак, Тончик вышел из квартиры. На улице ветер приятно холодил лицо. "Да уж, назначил он день, конечно, — злобно подумал Тончик, — не знал как будто, какое сегодня число и дата." -- и тоненько засвистел. Дорога предстояла ему неблизкая, а машину он решил оставить в гараже. Он перекинул рюкзак через плечо, поправил одежду и пошагал вдоль проезжей части навстречу дикому лесу с торчащими из земли стволами сосен и березами, которые были так близко, что Тончик чувствовал на себе их живые взгляды. Это странное чувство испытывал каждый, кто проходил по этой дороге. Лес казался таким диким, не похожим ни на один другой в мире. Он был полон звуков: шорохов, шелестов, музыки и жужжания. Временами чудилось, что за ветками деревьев что-то есть. Пахло хвоей и озоном, и всё вокруг было пропитано каким-то запахом, который ощущался как полнейшая тайна и неопределенность. Чем дальше он уходил, тем сильнее становилось это ощущение. Надо было идти прямо на запах таинственности и неизвестности — невидимый маяк, который обязательно должен был указать ему дорогу. Нужно было идти вперёд, глядя себе под ноги и ни в коем случае не оглядываясь, потому что внезапно рядом могло появиться Нечто. Загадочный дух леса и герой местных легенд, который мог появиться из-за любого тёмного куста. Идти только вперёд и не оборачиваться. Это был единственный правильный путь. Найти нужную тропинку было несложно — стоило лишь сориентироваться. Она привела его к опушке леса и вышла на небольшую поляну. На поляне горел костер. И тогда Тончик уже понял, что встретит тут того, кого ожидал. Сбоку от Алюминиевого кто-то свистнул. Тончик сделал еще несколько шагов в сторону костра, потом остановился и опустил глаза. Перед ним на расписанном ковре сидел цыган в красном балахоне и с золотым ожерельем на шее. Его глаза сверкали зеленым светом, а рот был сложен в хитроватую улыбку, которая подчёркивалась у него мохнатыми усами и губами цвета спелого ревеня. Он сидел на корточках и легко проводил пальцами по семиструнной гитаре. Увидев Тончика, цыган поднял руку в приветствии и встал. Протянув тонкую, смуглую руку, он пригласил Алюминиевого к огню. — Лало, блять, — Тончик в своей манере сразу же разрушил всю идиллию тишины, — Почему именно сегодня ты решил встретиться со мной? Знал ведь, что вчера стычка была. А сам ушел в нейтралитет. Повыёбываться решил? Тончик уже завёл руку, чтобы постучать его по лбу, но цыган оказался проворнее. Он схватил его за плечо и стукнул его по затылку, чтобы усмирить разбушевавшуюся душу. Алюминиевый сразу всё понял и скинув рюкзак с плеч небрежно уселся на коврик рядом с Лошало. Он вынул из кармана полупустую пачку дешёвых сигарет и приблизив сижку к костру, стал медленно прикуривать. Но цыган даже не дал взять сигару в рот и резко выхватив её из рук, бросив в огонь. — Гаджо, опять ты всякую гадость куришь, — пробормотал Лошало, неодобрительно глядя на Алюминиевого, и вручил ему свои молдавские сигареты, до этого лежащие рядом с гитарой. Тончик небрежно сунул их в рот и наклонился к костру, чтобы прикурить. Не отрывая взгляда от догорающего окурка, Лало чуть наклонил голову к плечу Алюминиевого и стал молча наблюдать за огнем костра. Алые языки пламени то высоко взлетали к небу, то падали вниз, разрезали воздух своими слепящими искрами и причудливо вспыхивали на глазах во все стороны, создавая удивительное впечатление того, что весь мир вокруг и в самом деле заключён в одной точке огромного костра. Этот огонь, эти искры, эта тишина, какая бывает только в моментах, когда Тончик не спеша докуривает сигарету, а Лошало медленно проводит рукой по струнам своей гитары и наигрывает какую-то тихую мелодию, старательно и со вкусом, словно пытаясь выразить со всей очевидностью то, что он собирается сказать дальше. — Сильно досталось, Тонь? — спросил вдруг Лошало, обернувшись к Алюминиевому. Тот вздрогнул и поглядел на Лало. — А сам как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Тончик и тут же отвел глаза в сторону, поняв, что выдает себя с головой. — Малина предупредил, что в следующий раз нас просто расстреляют за такие выебоны. А Лампасы опять промолчали. Наверняка задумали как-нибудь хуйню в своем стиле. А ты что, решил в нейтрал уйти? Обычно же самый шустрый на забиве, удар в спину всегда готов оказать. — Карты так нашептали мне, — Лошало пожал плечами и закурил сам. — А что именно после стрелки мы собираемся тоже карты решили? — подозрительно прокряхтел Тончик. — Не мог после похорон Железного устроить? Там бы и напились и всё остальное. — После похорон не сможем, — загадочно вздохнул цыган и потянулся за сумкой с алкоголем. — Выпьем?***
Пили они много и долго. Начали сразу с водки, а закусывали мясной похлёбкой с картошкой, которую заблаговременно Лало приготовил на огне. Это было вкусно и несло очень острым перцем, от которого во рту разливалась приятная истома. Лошало пил небольшими глотками, время от времени отвлекаясь на пьяный галдёж и рассказы, которые ему начал рассказывать Тончик. Алюминиевый пил со старанием и жадностью, иногда забывая о пище, и, запинаясь, рассказывал что-то не до конца понятное. — Вот после похорон я устрою им нехуёвый пиздец. Все получат по заслугам, — Тончик совсем уже пьяно сплюнул в сторону и погрозил кулаком небу. — Глобальный пиздец всем ублюдкам! Они точно этого не ждут! Назначу им стрелку в поле, и чтоб лес был рядом, чтобы закопать их трупы так, чтоб никто не нашёл. Тогда все запляшут, запоют. А Алюминиевые штаны будут главным ОПГ в нашем чёртовом городе. На этой торжественной ноте Тончик запрокинув голову опустошил очередную стопку. Алюминиевый уставился в небо и тихо прошептал: — Лало, я обещаю, что они получат по заслугам. Тончик громко вздохнул и отхлебнул ещё водки. Некоторое время он молча глядел на небо, размышляя, а потом стукнул кулаком по колену и рассмеялся, правда, не так весело, как хотел бы. Словно бы он в какой-то момент осознал, насколько молод и глуп. Лошало, до этого молча взиравший на пламя, обернулся к Тончику. Их глаза встретились. Несколько секунд длилась звенящая тишина. — Тонь, ту хохавэса, мэ джином. Тончик лишь сморщился в ответ. Знает ведь, что обозначают эти загадочные слова -- цыган старается в душу лезть. Алюминиевый раздражённо махнул рукой и поднял стакан за новую порцию. — Опять на своём стал базарить, — Тончик слегка усмехнулся, рассматривая угли в костре, — Да вот знаешь, сейчас вою как волчара, а они опять ни во что не поставят. Видите ли, мол, старше и понимают эту «кухню» изнутри, имеют хорошие связи и набиты ресурсами. А Алюминиевые штаны только на ноги встали, а эти идиоты уже душат нас. Вроде и похуй на них, но боюсь, что сдадут нас в металлолом, как и Железного. Алюминиевый на секунду прикрыл глаза, а когда снова их открыл, вид у него был задумчивый. Наклонив голову, он внимательно уставился на клубы дыма, поднимающиеся к небу, затем неспешно провёл ладонью по волосам, словно стряхивая с них несуществующую пыль. Лошало, поняв, что ситуация вышла из-под контроля, взял в руки гитару и заиграл. Мелодия была странной. Пел он слегка хрипло и прерывисто, и пальцы у него нервно постукивали по струнам. Все его движения были медленными и внимательными, и казалось, что он не поет, а мурлычет под нос какую-то старую грусть. В ней присутствовали какие-то удивительные и необычные ноты, которые завораживали, придавали песне, звучащей всё тише и тише, особую глубину, пока она, наконец, не смолкла совсем. — Анатоль, — Лало редко говорил ему этот вариант имени, и поэтому это всегда вызывало дрожь, — Что ты знаешь об алюминии? — Его используют для пивных банок, — ответил Тончик и потер шею. Лошало засмеялся, ведь именно такого ответа от Алюминиевого он и ожидал и, смахнув выступившие на глазах слёзы от смеха, отрицательно покачал головой. — Верно, — подметил цыганский меломан и важно кивнул с серьёзным видом. — Но ещё как только люди стали добывать его, он был дороже серебра и золота. А теперь он везде нужен: от фейерверков до ёлочных игрушек. Но даже сейчас чистый алюминий можно встретить только при очень высокой температуре. Например, в жерлах вулканов. — Охуеть теперь, а ты не слишком ли умным стал? — Тончик даже немного протрезвел от внезапного научного экскурса, — Вы там библиотеку не крышанули случайно? — Тонь, мэ тут мангав, — Лошало стал серьезным и приложил ладонь к сердцу, — Не выёбывайся понапрасну. Сыр на накхарпэ, манушэса ячпэ. Знаешь ведь, что дорог мне. Тончик возмущенно скривился и махнул рукой в сторону цыгана. Он не любил крепких слов в свой адрес, но Лошало был прав. Тончик прекрасно понял смысл сказанного. Переборов себя, Алюминиевый мысленно согласился, но пытался не подавать вида. Так бы они и сидели, повернувшись друг к другу и погруженные каждый в свои мысли и не видя ничего вокруг себя, и только догорающие дрова изредка издавали характерный треск, да тонкие струи дыма вились в воздухе. Где-то неподалеку квакали лягушки, и ещё где-то цикады отсчитывали секунды. Между тем, утро стало плавно переходить в день, а затем и в вечер. Муравейник, стоявший неподалеку от костра, постепенно заполнялся движущейся публикой. Муравьи деловито сновали между листвой и камнями, брали пищу и снова исчезали в чаще. Некоторые смельчаки подбирались к костру, чтобы познакомиться с неожиданными гостями леса и послушать, что говорят о жизни люди. Один из бравых муравьёв был настолько отважен, что даже начал атаку на лидера ОПГ Алюминиевые штаны. — Вот гадина, — Тончик уже пытался прибить беззащитное насекомое, но цыган мёртвой хваткой вцепился в руку Алюминиевого. — А ну не смей, он тебе ничего не сделает. Убьёшь его -- только хуже будет. Примета такая. Лошало стал довольно серьёзным, а его густые брови сошлись на переносице. Он неодобрительно покосился на Тончика и всё не разжимал его руку. Тончик понял, что сейчас произойдёт что-то очень серьёзное и поэтому был готов ко всему. И действительно, скоро хватка Лало стала слабей, и он поднёс его руку к своему лицу. На его лице появилась лёгкая улыбка, настолько искренняя и тёплая, что Тончик улыбнулся ему в ответ. Холодные руки Алюминиевого всегда были ярким контрастом для постоянно разгорячённого Лошало. И сейчас, когда он держал руку Тончика, ему вдруг показалось, что весь накопленный внутри жар просто вышел наружу, и эта лёгкая теплота разольётся на весь мир, вскипит и смешается с догорающими угольками костра. Когда Тончик прикасается своими пальцами к губам Лало и смотрит ему в глаза, он видит странный танец огня внутри его зрачков. Яркие зелёные глаза цыгана словно притягивают его в свою глубину, и чем дольше так продолжается, тем сильнее разгорается у него в груди пламя желания, становясь всё жарче и сильнее. И, как только Лошало начинает целовать его пальцы, в его сердце происходят быстрые и сильные взрывы эмоций, заставляющие его тело трепетать и дрожать, как лист на ветру. Язык Лало был шершавым и тёплым, как у любого дворового кота. Он прикасался им нежно и плавно, словно позволяя Тончику сделать с собой всё, что тот пожелает. Пальцы у Тончика были длинные и тонкие, но уже покрытые грубыми мозолями и следами от заросших шрамов. Лало отступил от пальцев и прижался к шее Тончика. Тот почувствовал, как волна нежности и доверия нахлынула на него. Цыган целовал его страстно и осторожно, и, когда его губы стали медленно спускаться к ключице, он легким движением расстегнул олимпийку Алюминиевого и отбросил её в сторону. Старая футболка полетела за ней следом, чтобы, наконец, открыть взор на россыпь ярких синяков на его теле. Цыган стал не спеша ласкать языком упругие соски, покрытые редкими волосками. От его прикосновений они становились твёрже и красней, а с губ срывались тихие стоны. Рука Лало опустилась ниже и постепенно надавливая на грудь Тончика, опуская его на ковер. Цыган продолжал целовать его, не стесняясь спускаться всё ниже, пока не коснулся пряжки ремня. Он ловко зацепил ремень на поясе и потянул штаны вниз, пока они не оказались сняты вместе с нижним бельём и трусами. Лошало пытался действовать осторожно, чтобы не задеть следы от вчерашних побоев на теле Тончика, но эти последние усилия оказались ненужными. Лало на мгновение оторвался от своего занятия и посмотрел на Алюминиевого, в его глазах была нежность и мольба. Затем он снова приник к его телу и начал медленно, на несколько секунд замирая, ласкать его член, прислушиваясь к хриплому дыханию Тончика. Скоро это дыхание стало прерывистым от удовольствия, а член под рукой Лало налился и начал подрагивать в такт движениям цыгана. Его горячее дыхание и жадный стон, который Лошало издавал, делая короткие паузы между тем как медленно вытащить член из своего рта, стали музыкой для Тончика. Алюминиевый с трудом удерживался от стонов. А Лало всё не останавливался, в его рту было предательски горячо. Тончик кусал губы и начинал терять контроль над собой. Он смог пересилить себя и схватившись рукой за рубашку Лало, рванул её вниз, а затем сменил их положение, попытавшись перевернуться, а цыгана уложить под собой. — Мэ тут камам, — это была одна из немногих фраз, которую Тончик знал наизусть. — Мэ джином, со ту ман камэса, — ответил Лало, ухватившись за спину Тончика обеими руками. В ответ Алюминиевый коротко и мощно вжал его в землю, одновременно больно укусив его за ухо. Лало коротко вскрикнул и выгнулся дугой, в то время как Тончик принялся покрывать поцелуями его тело, упираясь своим пахом ему в ягодицы. От Лало шёл жар, как от раскалённой печки, и Алюминиевому совсем не хотелось выпускать его из рук. Цыган испытывал такое возбуждение, что даже не заметил, что его ногти уже расцарапали спину Тончика. Но Алюминиевый не спешил. Ему хотелось насладиться этим странным чувством единения с другим телом. Он коснулся губами голого живота Тончика, осторожно провёл языком по его бедру. Алюминиевый, не отрываясь от мускатно пахнущей кожи Лало, раздвинул его ноги шире. — Мэ тут мангав, — жарко выдохнул Лошало, и Тончик, подчиняясь его словам, принялся осторожно входить в него, медленно и робко. Лало застонал, и его руки крепче вцепились в тело Алюминиевого. Цыган, словно пытаясь удержать партнёра, с силой прижал его к себе, и почти сразу же их движения стали быстрее. Лошало стонал и вскрикивал, на лбу у него блестели капли пота. Тончик раскачивался, уткнувшись лбом в его шею. Алюминиевый, чувствуя, как под его руками содрогается красивое мужское тело, был слишком опьянён тем, что происходит, чтобы думать о чём-либо ещё. Постепенно ритм стал слаженным, а потом они и вовсе слились в одно целое, и их движения стали резкими, пронзительными, напористыми. Они целовали друг друга, крепко сжимая в объятиях, в то время как их сердца, наполняясь смесью стонов, всё быстрее колотились о грудную клетку. Тончик был немного неуклюжим, но Лало это нравилось. Ему нравилась исходившая от Алюминивого отчаянная сексуальная агрессия, которую он не умел нормально контролировать. Движения Тончика были размашистыми и какими- то рваными, а каждый его вдох и выдох отдавал похожим на кислоту перегаром, от которого, казалось, сейчас просто взорвётся голова. Но Лало и сам не был образцом сдержанности и был способен на дикие, необузданные и грязные поступки. Он рычал, кусался и царапался, впиваясь пальцами в нагую кожу Тончика. Лало старался сделать всё, чтобы тот как можно крепче вцепился в него и подольше не отпускал. Они оба были пьяны. Обоим было жарко и хотелось безраздельно обладать друг другом. Эти желания толкали их друг к другу, а руки не знали ни страха, ни стеснения, когда они скользили по телу одного, чтобы очутиться в руках другого. Как только Тончик почувствовал, что скоро кончит, он изо всех сил прижал к себе Лало, вцепился в него и дёрнулся всем телом. Лошало отреагировал мгновенно, и его пульсирующий член, прижатый их телами, тоже скоро достиг своего пика. Алюминиевый обмяк и повалился на цыгана, вызвав у того довольную улыбку. Сейчас они могли насладиться друг другом, и вслушиваться в громкий стук сердца и прерывистого дыхания, вылетающего из уст друг друга. Костёр давно уже догорел и в темноте на его месте остались лишь угли и редкие полосы дыма. Но жар ещё долго чувствовался вокруг. Муравьи смущенно забились в свой муравейник, а дух леса ушёл искать своего мента. Интересно, что подумал он, когда увидел, что здесь произошло?