Карамель с корицей

      — Дорогой! Где ты?       Её по-детски наивная мордашка светилась неподдельным беспокойством. Теса всегда начинала нервничать, когда где-то чего-то не знала или не могла кого-то или что-то найти.       Порой одолевавшие навязчивые мысли доводили до нервного срыва. Но она снова и снова с бараньим упорством всё также продолжала накручивать себя по тем же пустякам, о которых, казалось бы, вообще забыла. Но это было глубоко не так. Просто девушка забивала этим свою розовую головушку гораздо реже, всё также разрывая слабенькое сердечко от пустых переживаний. За что так часто получала нагоняй от мужа. Теса, как и многие другие, вообще порой не понимала смысла в его действиях. Что, впрочем, было взаимно с его стороны.       Первый сын семьи Шарлотта был той ещё язвой, в чьих силах довести до слёз одним только ехидным взглядом, сверкающим из-под полуопущенных иссиня чёрных ресниц. Но Тес ни разу не отреагировала на его издёвки, ни разу не высказала своё неудовольствие. Только скромно улыбалась, потупив взгляд разномастных глаз, продолжала разглядывать носочки чёрных туфелек.       И всё равно выслушивала, какая она никчёмная и никудышная.       Голос. Не важно, о чём говорил Перосперо, Тес обожала его голос, какие бы обидные слова порой он не говорил. Можно было просто не обращать внимание на его частое недовольство. Хотя бы потому, что этот человек, по всем увещеваниям её мнимо «покойного» батюшки, должен был стать и миром, и жизнью и вообще, вне всяких сомнений, всем-всем, что только есть на свете.       Но то, как она готовила, было выше всяких похвал. Леденцы с корицей. Пожалуй только ради них можно было закрыть глаза на ходячую катастрофу, которой достаточно было преступить порог кухни, чтобы кухонный инвентарь так и норовил дружно её прирезать. Это было ещё одной причиной, почему он трясся за Тес. Что не мешало ему язвительно комментировать любые неудачи. Живая жена, лучше чем мёртвая.       Она стоит, держа в руке небольшую кастрюльку, и заливает в разные формочки тягучую и сладкую карамель, что должна стать твёрдой и прозрачной, но очень вкусной при застывании. По мнению Перосперо, ни у кого в То-то Лэнде не получались такие вкусности, как у этой неуклюжей гарпии.       Толстая пузатенькая тетрадка непрерывно пополнялась разными рецептами и способами их приготовления. Множество вкладышей, закладок, вырезок аккуратно выглядывали из-под листов. И не скажешь, что эта хромоножка за каких-то десять лет стала таким хорошим кондитером, бесконечно притягивая к себе столько неудач. То идёт-идёт —потерялась, то ноги по-выворачивает, то растяжение, то в колодец свалится, то с нервным срывом или же обморок. Не жена, а катастрофа…       На удивление Мамочка либо пожалела девчушку, либо понадеялась на то, что та сама откинется, со своей-то «везучестью». А может и вовсе забыла, что вполне объясняло её вполне живое состояние.       Перосперо порой даже не знал, как к ней относиться. Сёстры это одно, а вот своя женщина — это другое. Хотя, он не разу не видел, чтобы Теса таскалась за ним хвостиком. За десять лет, что они вроде как общались, один бог знает, сколько раз он ловил её на «внеплановом» самоубийстве. Не более. Не смотря на выше перечисленное, чего-то эдакого не происходило. Хотя бы потому, что у них никогда не может быть всё как у людей. А, ведь он сам дверь захлопнул перед носом новоявленной супруги. Отправив ту в выделенную комнату. Да и навряд ли она бы хотела той ночи. Она ведь совсем маленькой была. А сейчас… Поздно.       Вроде бы, и доволен их редкими встречами, но и они спустя года приносят разочарование.       Хотя, она до сих провожает до двери, ведя с ним умопомрачительные разговоры. Вернее, она обстреливает словами, как из пулемёта, а он молчит.       И всё же… ему пятьдесят, ей — двадцать. Младше даже больше, чем в половину.       — Дорогой, ты…       — Т-ш-ш. Уже поздно.       Перосперо тот ещё язва. Но и у этой дурочки, видимо, было своё на это мнение. Многие обижались, даже сёстры или младшие братья. Незнакомцы убегали в слезах. А эта… Улыбалась и тянулась, как подсолнух к солнцу. Мрак.       Затащив жену одним движением руки в свои покои, прижав ту к себе, старший Шарлотта непростительно низко наклонился к даме своего сердца. Что ж, глупая девчонка с самого первого дня их свадьбы запала в душу грозного пирата, не желая его покидать.       — Что ты хотела…       — Вы меня избегаете. Непростительно часто заняты или не желаете видеть «глупую надоедливую женщину».       Не сказать, что удивился, а вполне себе был шокирован, было бы равносильно, что сказать не правду. Перосперо никогда так не говорил, хотя… было. Один раз, когда в какой-то интересный день тройняшки и Крекер завалились к нему поздно ночью с несколькими бочками рома. И то, тот вечер он слишком плохо помнит. Душки, наверное, проболтались. Перебить бы их всех. Мухобойкой. Только мать будет не довольна. Душки выступали и как охранная, и как система оповещения и связи во всём То-то Лэнде.       Обиженная дама не выглядела таковой совершенно. Но взгляд, всё же, потерял былой энтузиазм. И какое-либо желание налаживать «контакт». Огромная пропасть недопонимания играла роль эгоистичной разлучницы.       Теса была обижена и в то же время будто связана по рукам и ногам. У неё нет дальнейших указаний. Она привыкла исполнять приказы. Смиренное послушание и покорность, впитанные с молоком матери, нисколько не помогали. Девушка мялась, не решаясь что-либо делать, потерявшая тепло единственного, для кого она имела в этом гадюшнике хоть какое-то значение.       Супруг без своей излюбленной шляпы, посоха леденца и странного пальто был идеальным воплощением идеала. Её идеала. Влюблённая дурочка…       — Повтори…       — Зачем…       —…       Перосперо в два шага добрался до постели и, ухмыляясь своим наполеоновским планам, просто завернул в пуховое одеяло свою гостью. Развернув «гусеницу» к себе максимально ближе, Шарлотта будто змей искуситель произнес, сделав акцент на предпоследнем слове:       — А теперь, глупая женщина… У нас достаточно времени, чтобы максимально с последующим надоеданием наверстать упущенное…