Царский цветок

Басманова сравнивают с цветком. Ярким и живописным. Поговаривают цветы расцветают с первыми лучами солнца, да вот лепестки данного опричника цветут дни и ночи напролёт. -Распустился, Сволочь. Говорит его отец, горемычно вздыхая под смех других бояр, для которых фраза: «не иначе как царская Федора идёт.» — стала уже более чем обыденной. Натуру Фёдора пытаются изменить. Право слова пытаются, да тщетно. Вот только начнут свою песню боярскую о долге славном, о батюшке, да службе родной, как Басманов уже глазками стрельнул своими да исчез за поворотом в царские покои. Ещё и усмешкой своей приправит всё, как бы невзначай поправляя поясок на тонкой талии. Аж противно. Прекрасный лицом, да гнусный душою. Не так ли про него говорят? Возможно будут правы. Да только те, кто это пытались подтвердить, долго не жили. -Ох, как же жаль, право же жаль! Нараспев говорит Фёдор, когда узнаёт о казни Дмитрия Оболенского-Овчинина. И видно, что в глазах и капли сожаления никто бы не сыскал, коль попытались бы. Говорит, да смотрится в зеркальце царское, поправляя серьги свои расписные, позолоченные. Басманов слишком быстро поднимается по карьерной лестнице. Слишком быстро для столь заурядного рода. Поговаривают все, точа на юношу зубы. А Басманов только усмехается, поправляя свои смольные локоны. Да нарываясь специально, выводя всех из себя. Как кошка, жаждет внимания и получает его. Как свежее масло плавится под взглядами бояр и получает от этого удовольствие. Всё Федя прекрасно знает и понимает. Всё слышит и обдумывает, да видит как их ненависть смешивается со страхом после его удачного похода на монгол в Рязани. Никто не скажет ему что либо в лицо, а коль скажут, то опричник ловко поворачивает всё против них. -Постригся бы, вид принял бы человеческий, Фёдор! Так хорошо Татар бил, а по итогу опять как шавка на цепях царских. Служишь гнусной содомией. В один момент говорит Генрих Штаден, что являлся царским опричником на более низкой позиции от государя. Да задевают Федю слова эти в скользь упомянутые. Ох как задевают. Но вот не позволит он себе опускаться, коль поднялся так высоко. -А ты, как я вижу, лучше меня знаешь где и как Государю-батюшке служить? Я знаю, что вы все про меня думаете! Да мне, вот видишь ли, на всех вас наплевать! Отвечает Басманов, опуская руки на бока свои, да покачивая ими в разные стороны, что на лице опричника исказилось отвращением. -Иль ты не знаешь царя? Да и что мне, в святые себя прочить, что ли? Уж я и так в Слободе пощусь ему в угождение. Ты мне скажи, коль пришлось бы тебе на моё место встать, так бы ты себя вёл? -я б пошёл на плаху! -ой ли? Басманов игриво надул губы, хлопая своими ресницами. И На душе чуть отпустило от такой реакции. И тягостно так уже не было в тот момент. Басманова сравнивают с царским цветком. Государю принадлежавшим. А тот и не думает отказываться от этих слов. И в очередной момент царского решения. Вновь раздастся сладостный голосок над ухом правителя. -На кол таких надо, месяц мой ясный. Перечить тебе вздумали, а что же будет если помилуешь? Предадут? -Прав ты, Феденька. Право слова прав. Прикажете на кол троих посадить. А в покои не заходите, отдохнуть мне надо. И с криками уводят предателей княжеского трона. И на всех троих направлен лисий взгляд «царской Федоры»