Mortem Domini

Джизас гладит вздрагивающие узкие плечи, чувствуя, как слезы мир размывают, смягчают острые углы и резкие линии. Чужое тело в его руках тоже острое, резкое, нескладное, словно целиком сделанное из шероховатостей и несовершенств. Джизас стискивает зубы так, что они, кажется крошатся и трескаются. Умирать на кресте казалось страшным, казалось худшим, что с ним может произойти. Умирать сейчас от Его божественной длани, отдавая себя Его воле, кажется ещё страшнее. Джизас не видит, что с ним станет. Джизас не знает. Джизасу божьего замысла увидеть не дано, и от этого в горле замирает крик. Он вновь думает о том, что крест был милосердием. Только, бросая взгляд на Джудаса, не жалеет ни о чем. Джудас родной, маленький и хрупкий, Джудас, сумевший обмануть предназначение хоть ненадолго и разрушить Его план, Джудас, так отчаянно льнущий к нему в попытке не то защитить, не то защититься, становится единственным, за кого Джизас готов пережить любые муки. Самое страшное, что придёт в божественную голову. Сил в Его справедливость верить не остаётся. Остаются силы вяло сердиться и вяло отрицать хоть какое-то существование этой справедливости. Бог жесток. Джизас это знает. Джизас себя ему отдавать как агнца на заклание не хочет и не может — в Джизасе ч-е-л-о-в-е-к сына божьего оказывается сильнее. Джудас сжимает руки крепче, сжимая его талию и утыкаясь носом в плечо. Джизас ежится, поглаживая. Неужели это обязательно должен быть он? Всегда он — наблюдать, предавать, б-ы-т-ь с Джизасом в самый страшный момент. Неужели обоим им мало страданий? Джудас вдруг отстраняется. Джудас суматошно сверкает синими болезненными глазами — покрасневшими от слез и долгих бессонных ночей, сумасшедшими, безумными. Джудас руки раскидывает в стороны — Джизас вздрагивает, Джизас так ярко и яростно помнит крест, тот самый крест, на котором его должны были распять, на котором фантомная кровь сына божьего наверняка не отмоется никогда. — Н е т, — выдыхает он по буковкам; по белым щекам стекают солёной влагой слезы, но в глазах решимость и дерзость, в глазах у него обреченное, но такое яркое пламя. — Ты не должен умирать, ты не должен за них, они же... Ты же лучший из всех, ты добрый, ты светлый, ты... Они не заслужили! Джизас мягко касается его щеки, стирая горячие капли. Джизас хотел бы его от этого всего уберечь больше всего на свете — защитить, спрятать хрупкого недолюбленного мальчишку у себя за спиной. Джизас там прячет весь мир. Джудаса, единственного, кто дорог, кто ценен, кто важнее всех, ему спрятать не позволяют. Джудас смотрит в глаза. Джизасу от этого взгляда больно и хорошо — столько в нем упрямой, больной, лихорадочной любви. — Не заслужили, — шепотом, наконец, соглашается он, признавая очевидную истину, — только я все равно их люблю. А не любил бы — кто пойдёт против божьей воли. Джудас вскидывается ревнивым и жадным птенчиком. Джудасу его любви всегда мало, он словно боится отчаянно, что ему не хватит, что на него любви недостаточно. В Джизасе любви хватает на весь мир и ещё немножко с избытком — он этот избыток отдаёт Джудасу, обнимая за плечи и касаясь губами чёрных волос. Джудас улыбается вдруг полубезумно; усмешка, странная, кривая, расчертившая лицо ложится тенью на тонкие губы. — Я, — хрипло каркает он. Сверкает пламенем огромных глазищ. — Я кому угодно вызов брошу, слышишь, хоть людям, хоть архангелам, если будет хотя бы шанс... Если они все они тебя оставят. Джизас знает, что должен ему возразить. Джизас один-единственный должен умереть, искупая грехи человечества, Джизас для этого был рождён, и пусть он не готов, Джудасу до этого дела быть не должно. Это не его война. Джудасу здесь умирать не нужно. Джудас вдруг жмурится отчаянно, обречённо — и подаётся вперёд, неловко и целомудренно впечатываясь губами в его щеку, прощаясь и признаваясь в несказанном. Джизаса пронзает мыслью насквозь. Джудас его должен был предать поцелуем. Джудас на него должен был указать, прижимаясь дрожащим ртом к щеке; Джизас видел и знал; Джизас во сне это зрил как наяву: горячие губы и холодные руки, улыбки стражников и собственное "ты поцелуем предаёшь". Джудас в реальности его поцелуем защищать обещает. Джудас разворачивается, все так же раскинув руки живым крестом, Джудас запрокидывает голову. Джизас знает: он плачет. Джизас знает: у него в лице только решимость и пламенный вызов. Небо нависает над ними серыми давящими тяжёлыми тучами. Небо так низко, так _близко_ к ним, что кажется: оно сейчас рухнет. Небу, пожалуй, хочется упасть. Джизас готов держать его, если нужно. Джудас бледнеет даже тонкой точеной шеей, когда небо надвое рассекает молния. Джизас не позволяет себе закрыть глаза. Джизас смотрит в небо в упор, почти не моргая, ожидая. Джудасу наверняка рисуется войско архангелов и огненные стены, о которых вещают пророки. Джизас видел ангела в своих снах. Джизас догадывается, как это будет. Когда небеса разверзаются, гром гремит оглушительно, и жар опаляет лицо. Джудас кричит в небо, смотрящее на него немым укором: — Я умру вместо него. Джизас только в этот момент ощущает, что Бог везде. Вокруг них. Хочется поежиться и стиснуть Джудаса в объятьях. Ангелы все же появляются незримыми крылатыми жуткими тенями. Ангелы стоят словно статуи, словно судьи, словно немые свидетели страшной картины. Джизас чувствует, как его начинает трясти. Джудаса давно колотит рядом — Джудас ни на миг не опускает раскинутых рук, Джудас смотрит зло и сердито... а потом вдруг падает на колени, оглушительно всхлипнув и прижимая к груди ломкие запястья. Джизаса обваривает осознанием: ему больно из-за него. Он боль Джизаса на себя попытался забрать, он... Джизас его обходит и точно так же раскидывает руки. Страшно. Страшно и правильно. Джизас стискивает зубы — и все равно кричит, когда в запястья вбиваются невидимые гвозди. Боль выворачивает сосуды, боль убивает, боль плавит мозг... ...а потом все заканчивается. Боль остаётся отголосками где-то внутри, едва живыми ростками фантомных ощущений. Небеса сходятся вновь, нависая набрякшими облаками. Джизас Джудаса ловит в свои объятия и прижимается коротко губами к губам. Не защитой и не прощанием. Обещанием. Клятвой. Дождь смывает слезы с щёк у обоих.