Темными ночами

      С того памятного вечера в тристрамской бане прошло, пожалуй, полтора года. Тираэль уже и сам не знает, чего ждет. Наверное, ничего.       Поначалу Империй возвращался к нему часто. Не реже раза в неделю бывший архангел Справедливости слышал в сумерках тихий условный стук, отдававшийся грохотом в грудной клетке. Сердце так и норовило радостно вырваться на волю, когда он бросался к двери, чтобы встретить давнего друга, главного идейного противника и любовника в одном лице. Длинные пшеничные волосы Империя, всегда принимавшего один и тот же облик, искрились золотом в мягком свете лампы, а пронзительные серые глаза смотрели удивительно тепло. Пожалуй, ни на кого из смертных он никогда так не смотрел. Спасибо и на том, что хотя бы перестал отзываться о них с нескрываемым презрением. Они вдвоем сидели у камина, не спеша пили сладкое красное вино (сухое Империй на дух не переносил), а после проводили в объятиях друг друга всю ночь. Эти моменты были настоящими проблесками света Небес в жизни отступника, посвятившего себя защите Санктуария и — что скрывать — иногда тоскующего по величественной музыке Палат Правосудия.       Жаль только, проблески становились все более редкими. В первые их встречи Тираэль каждый раз с призрачной надеждой задавал один и тот же вопрос. «Ты останешься?». И каждый раз стискивал зубы, молча принимая в ответ туманное: «Еще не время». Когда настанет то самое время, они не говорили. Главе Ангирского совета, ярому ненавистнику Санктуария, было непросто втайне от всех покидать Серебряный город. Если бы их братья и сестры узнали, что архангел Доблести то и дело спускается в «юдоль греха» к смертному, которого во всеуслышание объявил своим врагом... И без того пошатывающееся доверие к их пламенному предводителю рухнуло бы словно карточный домик. Тираэль все понимал. Поэтому Империй не услышал от него ни слова упрека, когда периодичность их свиданий увеличилась до одного раза в две недели, а дальше и в месяц. Вопросы тоже прекратились. Сам Империй этой темы избегал, а Тираэль больше не видел смысла спрашивать.       Им тепло и легко рядом друг с другом, хотя давние ссоры так и не были разрешены. Оба предпочли притвориться, что незачем ворошить прошлое. Но иногда Тираэлю кажется, что теперь Империй появляется у него на пороге лишь по одной причине. Только в его постели он забывает о Вечном Противостоянии и о том, что он вообще-то еще и полководец. По крайней мере, его прерывистые стоны и вздохи совсем не похожи на приказы. А когда он позволяет связать себя... Если бы Тираэль лично не знал совсем другого Империя — гордого и властного, — то никогда бы не поверил, что мечущийся под его неторопливыми, жаркими ласками обнаженный красавец способен не только хрипло умолять суровую Справедливость о пощаде. И все же, позволяя воину сбросить вместе с одеждой бремя правления Советом, Справедливость отдает ему весь свой нерастраченный пыл. В огне яростного напора тает с громким вскриком даже Империй.       А затем Тираэль молча лежит рядом, слушая глубокое ровное дыхание под боком. Идиллию омрачает только знание того, что утром они снова расстанутся. И никто не скажет ему, на какой срок. Сам Империй на осторожную попытку выяснить чуть помрачнеет и всеми силами попытается уйти от ответа. Если проявить настойчивость (четыре месяца назад Тираэль рискнул), откровенно нахмурится и заявит, что с уходом из Совета кое-кто лишился привилегии требовать у него отчета о ситуации на Небесах. И будет совершенно прав. Но смотреть на угрюмого брата по утрам было выше сил бывшего аспекта Справедливости, поэтому у него появилась новая привычка.       Убедившись, что Империй спит крепко, Тираэль тихо встает и одевается. Прогулка по дремлющему Тристраму помогает освежиться и ненадолго стряхнуть хандру. Он долго бродит по городу, время от времени прислушиваясь к беседам таких же неспящих людей и полной грудью вдыхая ночной воздух. Где-то выводит трели одинокая птица, вдалеке слышен стрекот кузнечиков и сверчков. Ближе к рассвету Тираэль останавливается на окраине, поднимает глаза вверх и пристально смотрит в сероватое небо, словно надеясь прочитать там ответы на мучающие его вопросы. Когда он вернется в дом, на постели будет свежее белье, и никаких следов пребывания там Империя не останется. Это тоже стало своеобразным ритуалом прощания.       Впрочем, в этот раз кое-какой след он все же находит. На пустом столе лежит хрустальный цветок. Весточка из садов Ауриэль, символ примирения. Тираэль бережно берет его и подносит к лицу, любуясь игрой света. Лепестки сияют в лучах восходящего солнца, и павшая на землю Справедливость улыбается. В следующий раз он непременно спросит Империя, значит ли это, что он все же переменил мнение о Санктуарии и просто не решился попросить прощения прямо. В ответ, разумеется, получит очередную порцию громких пафосных нотаций, но в конце концов Империй все же буркнет нечто утвердительное. От этих мыслей у Тираэля настолько поднимается настроение, что, прикалывая цветок к своему плащу, он даже чувствует себя моложе.       Спустя несколько дней выясняется, что это не просто внутреннее ощущение. Все в окружении Тираэля успевают отметить, что он выглядит необыкновенно воодушевленно и энергично. А однажды вечером, разглядывая себя в зеркале, бывший архангел с удивлением отмечает, что глубокие морщины на лбу и в уголках глаз разгладились. Цветок безмятежно излучает теплый свет, и в этот раз Тираэль чувствует в нем знакомую ангельскую силу. Частичка энергии Доблести. Определенно, Империю придется ответить ему на несколько вопросов.       Спустя месяц ничего не происходит. Тираэль ждет каждый вечер, вслушиваясь в уличный шум за окнами. Масляная лампа на его столе не гаснет глубоко за полночь, пока он сидит над книгами и свитками, устало вглядываясь в старинные тексты. Время от времени он молча смотрит на цветок Надежды, который и не думает терять своей красоты. Но из Серебряного города нет никаких новостей.       Проходит еще месяц. И еще. В Тристраме вступает в свои права сырая осень с затяжными дождями. Заглядывая в местные лавки за провизией, чернилами и разными мелочами, Тираэль часто ловит на себе кокетливые взгляды молодых горожанок. Ангельская энергия делает свое дело — за лето его человеческое тело стало крепче, здоровее и зрительно моложе. Он всегда улыбается в ответ, обмениваясь с девушками парой шуток, но любые попытки перейти невидимую черту между легким заигрыванием и чем-то большим аккуратно пресекает. Он почти привык к своему одиночеству. К тому же он вечно по уши в работе — Санктуарий сам себя не спасет.       В очередной раз задремав под утро над каракулями кого-то из хорадримов прошлого, Тираэль не слышит осторожного постукивания по стеклу. Из сна его вырывает только лязгающий грохот у задней двери. Он подскакивает из-за стола, случайно снеся локтем чернильницу, ругается сквозь зубы и бредет к выходу, где накануне подпер обветшавший козырек металлическим штырем. Распахнув дверь и зябко ежась, он с удивлением наблюдает навес на земле, а в предрассветной мгле рядом — огненное копье, около которого почти сразу же материализуется его владелец.       — Три месяца ни слуху ни духу, и вот великий Империй является сюда, чтобы сразиться с моей дверью, — даже сарказм не позволяет скрыть радость пополам с обидой.       — Что ты себе... - по привычке начинает Империй и осекается. Пару секунд висит тишина. Потом он вздыхает и пробует еще раз. — Можно мне войти?       — Входи, — Тираэль отступает внутрь, неожиданно слегка смущаясь от царящего в комнате бардака и чернильных пятен на полу. — В Серебряном городе снова неспокойно? На повестке дня важные вопросы о запрете... что вы планируете запретить или уничтожить на этот раз?       — Не могу сказать, — Империй пожимает плечами и снимает мокрый плащ.       — Да. Разумеется, — Тираэль смотрит с горечью. — Ты, как всегда, прав, зачем это знать павшему ангелу...       Империй поворачивается к нему, и серые глаза встречаются с темными. Некоторое время он молчит, потом неожиданно спокойно говорит:       — Я не могу сказать, потому что не знаю. Ангирский совет теперь возглавляет Ауриэль. Мне понадобился год, чтобы подготовить нашу сестру к этой должности. И еще три месяца, чтобы завершить все требующие моего внимания дела на Небесах. После того, как я сбросил крылья...       Тираэль его уже не слушает. Он и сам видит, что за спиной Империя больше не светится призрачный огонь, а на накидке под плащом сияет такой же цветок, как у него самого.       — Цветок и Соларион, — Империй перехватывает его взгляд. — По законам Небес...       — Отступник не может претендовать на что-то большее, — договаривает за него Тираэль и несмело улыбается. — Ты... ведь останешься?       — А для чего я, по-твоему... — Империй снова вздыхает. — Да. Если ты позволишь.