О некромантии, любви и ордене Илин Вэй

Когда Вэй Усянь поднимал Вэнь Нина лютым мертвецом, когда возвращал ему разум — он не думал о последствиях. Признаться честно, он тогда вообще не думал, поглощённый самобичеванием, ненавистью к Ланьлин Цзинь, ещё раз самобичеванием и, наконец, попытками обустроиться на Погребальных Холмах. Прямо так — не думая; у Вэй Усяня был к этому врождённый талант. Когда в этих попытках обустроиться впервые прозвучало сочетание «Илин Вэй» и кем оно было произнесено, Усянь не отследил — просто однажды женщина, у которой он собирался закупиться бумагой и чернилами, произнесла с улыбкой: — Для главы Вэй всё самое лучшее. И сложно сказать, что удивляло больше — обращение или то, с каким неподдельным уважением оно было произнесено. Уважением без малейшей примеси страха. — Вы обращаетесь ко мне, будто к главе ордена, — вежливо улыбнувшись, уточнил Усянь. — Конечно! — воскликнула женщина. — Вы же к нам перебрались, чтобы основать свой орден, мы все уже знаем. И столько неприкрытой надежды звучало в её голосе, что Вэй Усянь просто не смог сказать ей правду. Отмахался тем, что до ордена ему пока что-то ещё очень далеко, и сбежал. Как выяснилось в итоге, распускаемые недоброжелателями Вэй Усяня слухи, что Юньмэнский Демон засел в Илине, чтобы собрать там свой тёмный орден и пойти войной на Великие Ордена, сыграл с ними злую шутку — жители Илина старательно проигнорировали слова «тёмный» и «война», зато с удовольствием вцепились в словосочетание «орден в Илине». А, может быть, уставшим от близости к Погребальным Холмам жителям было уже и вовсе всё равно, кто их будет защищать — лишь бы защищали. Хорошо задумавшись, Вэй Усянь пришел к выводу, что, как минимум, пока самостоятельно погонять илинскую нечисть не помешает, раз уж за это местные жители благодарят вполне материально. И это стало началом конца — конца тихой и спокойной жизни. Уже через несколько месяцев у Илин Вэй появилась символика, несколько адептов из числа бывших бродячих заклинателей, парочка уличных сирот в качестве учеников, разработки планов резиденции на Погребальных Холмах — и противоречивая репутация на пару ближайших уездов. Где-то между сиротами и символикой Вэй Усянь понял, что один он за всем этим уследить не способен, а с претендентами на роль доверенного лица всё плохо: у Вэнь Цин и так дел по горло как у целителя, новоприбывшим он особо не доверял пока, среди оставшихся живых Вэней не было сколько-нибудь сильных заклинателей, а Вэнь Нин... На самом деле в том, чтобы его правой рукой был разумный покойник, Вэй Усянь не видел никакой проблемы — даже если не брать в расчёт, что это же Вэнь Нин, то есть априори лучший вариант, картина очень хорошо вписывалась в общий антураж тёмного ордена. Зато проблему видел сам покойник. Впрочем, нет, некоторую проблему видел и Усянь — тело лютого мертвеца было идеальным оружием, но мало подходило, к примеру, для ведения дипломатической переписки. Не то чтобы она у главы Вэй уже была, но какое-то смутное чувство, сконцентрированное по обратную сторону нижнего даньтяня, подсказывало — скоро будет. Так что Вэй Усянь принял решение заняться телом Призрачного Генерала. *** — Глава Вэй, правда, всё прекрасно, — уверял Вэнь Нин после очередной серии ритуалов, в которых он уже отчаялся разобраться. — По сравнению с тем, что было два месяца назад — несомненно, — подтвердил Вэй Усянь, прощупывая пальцы своего друга. За прошедшее время он смог вернуть им достаточную подвижность и чувствительность, чтобы Вэнь Нин впервые после смерти смог взять в руки лук. — Но по сравнению с тем, что было при жизни... — Я мёртв, глава Вэй, — мягко, но отчётливо перебил его Вэнь Нин. За время бытия вторым лицом в Илин Вэй некогда робкий юноша успел на собственной шкуре прочувствовать, что если наглость и бесцеремонность Усяня где-то в бесконечности и имеют границы, то инициативность — нет. А значит, пресекать её следовало вручную — хотя бы для блага самого главы новоявленного ордена. — Ну и что? — в своей обычной беспечной манере ответил тот. — Ты уже во многом превосходишь людей, а нет предела совершенству. Вэй Усянь провел ладонью вверх по мертвой руке до плеча, огладил грудные мышцы — конечно же, показывая это самое «совершенство», но ощущалось это прикосновение почти как чувственная ласка. Если бы Вэнь Нин мог покраснеть — он был бы красный, как нижний слой его нового ханьфу. — Глава Вэй, пожалуйста, не делайте так, — отводить чужую теплую руку очень не хочется — но надо. Он вообще не должен испытывать подобного, не должен мертвец чувствовать такие эмоции к живому. — Я сделал что-то не так? Тебе неприятно? — тут же всполошился Вэй Усянь, но потом пригляделся к мимике Вэнь Нина — восстановленной в первую очередь. — Или тебе, наоборот, слишком нравится? — сказано это было таким тоном, что будь Вэнь Нин жив — у него бы потяжелело в паху. Впрочем, его и так проняло как для лютого мертвеца. А Усянь уже вновь оседлал своего любимого исследовательского коня: — Скажи, тебе нравятся в принципе тактильные ощущения? Или что к тебе прикасается живой человек? Или — что к тебе прикасаюсь конкретно я? — последний вопрос был задан так, что будь это кто другой — Вэнь Нин бы подумал, что с ним откровенно флиртуют. Впрочем, Вэй Усянь флиртовал со всеми, почему бы и не с ним... — Глава Вэй, это неправильно, — попытался было возразить Вэнь Нин, но был неожиданно жестко перебит: — Именно — глава! И в моём ордене я решаю, что правильно, — рука Вэй Усяня вернулась на грудь и скользнула выше, поглаживая шею. — И всё же, ответь на мой вопрос. Вэнь Нин медлил с ответом. Конечно, можно было бы сказать, что он не знает — мол, его никто другой не касался и ему не с чем сравнивать. Но это было бы ложью — сравнения тут и не требовались. А лгать Вэй Усяню не хотелось. — Мне нравятся именно ваши прикосновения, глава Вэй, — тихо-тихо прошептал Вэнь Нин, внутренне уже полностью красный. Рука спустилась с шеи на плечо и осталась там, недвижная. Вэй Усянь смотрел прямо в глаза и молчал, будто не зная, что сказать — весьма нехарактерное для него состояние. — Мне тоже нравится тебя касаться, — всё же заговорил он, одновременно твёрдо и неуверенно. — Мне нравится видеть тебя — таким. Нравится любоваться сочетанием твоей сильной яркой души и этого мощного мертвого тела, к созданию которого я приложил руку. И я не уверен, насколько тебе может быть неприятна такая моя позиция. Вэнь Нин замер. Это не было признанием в любви ни в коей мере, но сам факт, что отношение главы Вэй к своей правой руке было не вполне подходящим под определение «просто дружеского», удивлял. Вэнь Нин в своей обреченной любви не рассчитывал даже на это. (Он это говорил себе раз за разом с той встречи на соревнованиях лучников — и раз за разом получал больше, чем мог рассчитывать) Несколько мяо он собирался с силами — и всё же решился: — Глава, можно вас поцеловать? *** На этот раз замер в удивлении уже Вэй Усянь. Он ждал в ответ смущения, отвращения, быть может, непонимания — но не такого. Сил хватает только на то, чтобы кивнуть — и Усянь тут же чувствует на своих губах другие, сухие и прохладные. Поцелуй отличается ото всех его прошлых — четче, жестче, суше, проникновеннее. Раньше он вообще не понимал особо, что люди в этом находят, а сейчас уже после нескольких мяо подгибались ноги так, что пришлось вцепиться в плечи Вэнь Нина обеими руками. Это было больше, чем просто хорошо — поцелуй сносил голову напрочь. Хочется терзать эти губы, обнимать это тело, прижимаясь как можно ближе. Хочется толкнуть Вэнь Нина на свою кровать и оседлать его колени — что Вэй Усянь тут же и делает. Янский корень наливается тяжестью, а потому через некоторое время приходится всё же оторваться, чтобы обозначить свои намерения: — А-Нин, ты ведь понимаешь, что ещё немного — и я тебя просто не отпущу, — он лжёт. Он бы никогда не сделал ничего против воли Вэнь Нина — он уже вернул того в мир живых против его воли, и одного этого слишком много. — И если ты не хочешь того, что дальше последует... — Хочу, — сильная рука обнимает поперёк талии, прижимая ближе, и хриплый голос шепчет прямо в ухо. — Давно хочу. И от этого голоса, от крепких рук, от потоков иньской ци — просто сносит голову. Вэй Усянь будто выпадает из реальности, не замечая, как сильные руки лютого мертвеца предельно аккуратно раздевают его самого, как он сам скользит ладонями по обнаженным плечам Вэнь Нина, как к его янскому корню прижимается другой — холодный и твёрдый как камень. Приходит он в себя от резкой боли в шее. Вэнь Нин не сдержался, сжав зубы сильнее, чем следовало — и тут же отпрянул, услышав болезненный вскрик. — Простите, я не... — но его тут же обрывает Усянь: — Плевать. Мне не больно, — и это правда, ощущения от укуса были резкими, но сейчас только подстёгивают возбуждение. — Мне хорошо. Хорошо с тобой. Лаская губами холодную кожу, он ни на секунду не забывает, что на самом деле Вэнь Нин — мертв. Что тот вернулся в этот мир лишь его силами, что лишь благодаря бессонным ночам Вэй Усяня может чувствовать, как горячие губы скользят вниз по шее, проходятся по груди, как горячий янский корень прижимается к холодному. А Вэнь Нин чувствует — это видно по запрокинутой голове, по сжавшимся на бедрах пальцам. У него не сбивается дыхание, не учащается пульс, но потоки его иньской ци становятся ещё более хаотичными — и это как нельзя лучше показывает, что тот тоже возбуждён. Ласки губами и руками хороши — но очень скоро их становится мало, и Вэнь Нин замечает: — Масло, — а когда Вэй Усянь не реагирует, уточняет: — Вы же знаете, как происходит соитие у двух мужчин? Нужно почти полфэня, чтобы осознать вопрос. — Знаю, — говорить в столь возбуждённом состоянии тяжело. — Я сейчас. Требуется невероятное усилие воли, чтобы подняться с бёдер Вэнь Нина и подойти к столу, где среди бумаг должна быть мазь от порезов. — Масла нет, но она заживляющая, так что самое то, — но на протянутую плошку с мазью Вэнь Нин только качает головой и демонстрирует длинные острые когти. Осознание проходится по позвоночнику горячей волной, отдаваясь в янский корень: — Действительно, мне придётся подготовить себя самостоятельно, — Усянь наклоняется к чужим губам, поставив колено рядом с холодным бедром. — Хочешь посмотреть на это? — Хочу, — так же в губы выдыхает Вэнь Нин, слегка улыбаясь. Вэй Усянь ложится на кровать спиной, буквально перетекая в новую позу — ноги широко расставлены, демонстрируя налитый янский корень и пока ещё сомкнутую хризантему. Он не первый раз себя так ласкает — в знаменитой коллекции Не Хуайсана встречались и сборники про обрезанных рукавов, а любопытство Усяня родилось, кажется, раньше него самого. Но никогда раньше это не было подготовкой под полноценное проникновение — и уж тем более, он никогда не забавлялся со своим телом под чьим-то взглядом. Когда Вэнь Нин, уже снявший с себя штаны, опускается между его разведённых бёдер, закидывая левую лодыжку себе на плечо, хочется закрыть лицо руками и отвернуться, настолько смущающей кажется эта поза — но он всё же заставляет себя продолжить, скользя уже двумя пальцами меж раскрывающихся задних врат. Конечно же, мазь подходит для проникновения куда хуже масла — она впитывается, и прежде чем добавить третий палец, приходится вновь скользнуть рукой в плошку. Но Вэй Усяню уже плевать. Он буквально кожей чувствует, каким голодным взглядом смотрит Вэнь Нин на его полураскрытую хризантему, и понимает, что впервые в жизни хочет — кого-то, а не просто «странного». Когда к трём пальцам присоединяется четвёртый, Вэй Усянь уже перестаёт целенаправленно касаться своей потайной жемчужины — боясь, что иначе он достигнет сияющего пика слишком быстро. Нет, он хочет как следует прочувствовать прохладную мертвую плоть в себе. После четырёх пальцев хризантема уже не смыкается полностью — но смущение ушло, оставив место лишь горячему желанию. А Вэнь Нин почему-то медлит. — Ну же... — Вэй Усянь не знает, что хочет сказать дальше, но его понимают и так: — Лучше перевернитесь и встаньте на колени — так вам будет легче. Поначалу хочется возразить, что он хочет видеть лицо Вэнь Нина в этот момент. Но потом Усянь поводит плечами, ощущая под лопатками не особо мягкую поверхность каменной кровати, прикрытой тонким соломенным матрасом — и решает всё же не издеваться над собственной спиной. Янский корень мертвеца входит туго, несмотря на всю подготовку и мазь — но Вэй Усяню не больно; ему хорошо, ему мало, ему хочется больше. Но Вэнь Нин движется размеренно, боясь причинить вред, а сильные руки на плече и бедре не дают насадиться глубже самому. Холодная плоть проходится по потайной жемчужине лишь слегка — и в какой-то момент до Усяня доходит, что его отнюдь не берегут. Его дразнят. — Пожалуйста, сильнее, — выходит каким-то отвратительно-умоляюще, но просьба тут же удовлетворяется глубоким и сильным толчком в самый центр удовольствия. — Так? — хриплый выдох в ухо. — Да-а, — голос срывается на протяжный стон. — Ещё! От дальнейших толчков — сильных, глубоких, почти грубых, — подгибаются колени так, что Усяню приходится опуститься грудью на матрас — и от этого мертвая плоть входит в его задние врата ещё глубже. Руку, тянущуюся к изнывающему без внимания янскому корню, перехватывают, и на горячую плоть ложится прохладная ладонь, сжимая так идеально-хорошо, двигаясь в том же ритме, что и нефритовый жезл сзади. И этого Вэй Усяню хватает, чтобы прийти к самому яркому сияющему пику во всей его жизни. Потом он лежит, уткнувшись в плечо Вэнь Нина, и медленно приходит в себя — потому что в нём, кажется, не осталось ни одной твёрдой кости, всё тело превратилось в аморфную массу. Но неожиданные слова резко выбивают из состояния полузабытья: — Я люблю тебя, Вэй Ин. Аморфная масса тут же застывает твержайшим камнем, а Вэй Усянь пытается избавиться от охватившей его паники — это уж точно не то, что было бы хоть кому-то приятно почувствовать в ответ на признание. Помогает, как ни странно, собственное имя — Вэнь Нин никогда раньше не звал его так. — А-Нин, послушай, — слова даются тяжело, но произнести их надо. — Я, наверное, никогда не смогу в полной мере ответить на твои чувства — кажется, я и вовсе не умею любить. Ты дорог мне и я хотел бы быть с тобой — так. Близко-близко. Всегда. Но, наверное, это совсем не то, чего ты хочешь. — Всё в порядке, — голос его неожиданно понимающий и успокаивающий. — Ты и так дал мне — и продолжаешь давать, — куда больше, чем я мог мечтать. И эти слова и правда немного успокаивают. Как приятно, что от него не ждут того, что он дать не в состоянии. — Хорошо, — Вэй Усянь улыбается — слегка надломненно, но искренне. — И — я верю тебе, но прошу, никогда больше не произноси это слово. Я не понимаю его и боюсь. Мне будет вполне достаточно, если ты будешь звать меня по имени — теперь я понимаю, что это значит для тебя. — Хорошо. Вэй Ин.