***
Всё тело ломит после прошедшей ночи и Чиаки понимает, что сегодня ей будет немного больно ходить. Сачико, скорее всего, уже уехала. Об этом говорит холодная пустая половина кровати и полная тишина в квартире, нарушаемая только тихим дыханием самой Чиаки. Полежав ещё чуть-чуть, прислушиваясь к собственным ощущениям, девушка понимает, что из одежды на ней только... ничего, кажется. По спине бегут мурашки и Нанами, игнорируя ноющую боль внизу живота и искусанных ляшках, кутается в одеяло, которым её заботливо укрыла Сачико. Уставившись в потолок, Чиаки размышляет о том, как она вообще пойдет на уроки. Голова трещит по швам, невероятно сильно болят укусы (не нежные и приятные, а жёсткие и до крови), и ещё нужно как-то спрятать синяки на шее и следы от плётки на ногах. Девушка совершает попытку встать с кровати, но резкая колющая боль пронзает виски и она валится обратно, резко втягивая воздух сквозь стисинутые зубы. Ай. Боль долго не отпускает, но спустя минут пятнадцать сдаётся и Чиаки, с горем пополам, поднимается и садится в кровати. Вчерашний удар плёткой вдоль хребта тут же даёт о себе знать и Нанами чувствует, как по спине бежит тонкая струйка крови. Ай. Синяки на запястьях, оставленный крепкими кожаными, наручниками, на удивление не болят. А, нет, уже болят. Ай. На левом колене следы от ногтей. Три бледно-розовые тонкие полосочки. Нанами уже чувствует, как будет щипать, когда она пойдет в душ. Как бы она не убеждала себя в обратном, принимать на себя удары Сачико приятно. Неприятно просыпаться на следующее утро, как после похмелья. А что вообще вчера произошло? Они пообедали, потом приехали в квартиру Чиаки, которую снимала для неё Сачико, посмотрели какой-то там фильм, пострадали херней, потом поехали ужинать в ресторан, а потом... А что потом? Все, на этом всё закончилось? А, точно... Сачико позвонил её муж. Вроде бы, они ругались. Так вот почему в этот раз в постели брюнетка была так жестока. Она расстроилась. Чиаки медленно спускает ноги с кровати на пол. Ступни обдает холодом и Нанами пытается как можно скорее найти тапочки. И, даже не удосужившись накинуть на голое тело хотя бы халат или одну из того огромного количества приобретенных ею гигантских оверсайз-футболок, идёт на кухню. Едва успев войти в комнату, девушка замечает на столе записку. "Я приготовила тебе пасту с моллюсками на завтрак, посмотри в холодильнике. Не ешь её холодной, у неё будет ужасный вкус, обязательно разогрей( ◜‿◝ )♡ Там в контейнере у микроволновки тосты с креветками и авокадо, а ещё тамагояки, покушаешь в школе. Я на работе, из школы тебя не заберу, извини (个_个) Приеду поздно, много работы и нужно разобраться с Рюити, поэтому не жди меня. Будь прилежной девочкой и хорошо поработай сегодня в школе, лапочка (灬º‿º灬)♡ Когда поеду домой, возьму тебе чего-нибудь сладенького. Хорошего дня. Люблю тебя, котёночек (っ˘з(˘⌣˘ )" Чиаки передёрнуло. Опять "котёночек". У микроволновки и правда стоял пластмассовый контейнер с тостами, в холодильнике она нашла тарелку с пастой. Иногда у Сачико случались заскоки заботливой мамочки. И Чиаки, по правде, была только рада этому. Правда, случались они раз в сто лет.***
Чёрная водолазка давила на шею и дыхание неприятно сбивалось постоянно. В плотных чёрных колготках было жарко и очень неудобно, но за неимением других вариантов, Чиаки терпела. Пиджак от школьной формы был немного большеват и сползал с плеч, но его длинные рукава закрывали синяки на запястьях, поэтому снять его не представлялось возможным. Шагая по лестнице на крышу, Чиаки чувствует, как с хрустом дробятся её кости. Конечно, ей только кажется, но даже так... Это слишком больно. Дверь со скрипом открывается и Нанами резко вздыхает. Свежий воздух чуть смягчает головную боль и даёт возможность трезво оценить ситуацию и собственное состояние. Где-то семь из десяти по уровню херовости. Бывало и хуже. Чиаки ёжится. Дует лёгкий ветерок и, даже не смотря на теплую одежду, ей холодно. В неудобных лакированных лоферах, которые выдает школа вместе с формой, можно ноги переломать. Нанами привыкла ходить в спортивной обуви, так ведь удобнее. Но вчера она закинула свои излюбленные белые кеды хер пойми куда, а искать было лень. Когда-нибудь эта лень её в могилу сведёт. На крыше сейчас пусто. Потому что ни один здравомыслящий человек не попрется сюда во время обеда. Только Чиаки. Но её вряд-ли можно отнести к категории здравомыслящих людей. Или вообще мыслящих. От резкого порыва ветра по коже бегут мурашки и бледные тонкие пальцы сильнее сжимают коробочку с едой. Холодно. Опять же, любой здравомыслящий человек в такой ситуации просто ушёл бы с крыши. Чего мёрзнуть, если можно пообедать в здании школы, в тепле и комфорте? Но, как уже упоминалось, Чиаки мыслит немного по-другому, склад ума у неё немного другой, а ещё в рот она ебала эту вашу логику. Она прошла лестницу в семь этажей и чуть не сдохла. И что, теперь телепать назад просто потому что ей тут "холодно"? Нет уж, спасибо, и так всё болит. В попытке найти что-то, хотя бы отдаленно напоминающее скамейку, Чиаки проходит дальше. Осколки стекла, помятые банки из-под энергетиков, окурки, пустые пачки из-под чипсов и разбросанные по всей территории фантики. Нанами не любит находится на крыше. Здесь... серо. И тускло. Краем уха она улавливает тихие всхлипы. У неё очень чуткий слух, потому что она смогла расслышать едва заметный плач человека, стоявшего очень далеко, у края крыши. Всхлипы затихают. Выходит, это был не плач. Наваждение, минутная слабость. Это иногда случается с людьми, и Чиаки, как никому другому, знакомо это чувство. Когда хочется разрыдаться, заорать, разбить что-нибудь, но вместо этого ты проводишь по лицу рукой и пару раз вздрагиваешь, а после продолжаешь жить как ни в чём не бывало. Это помогает успокоиться, но ненадолго. Если слишком долго сдерживать себя, то случится истерика. Поэтому лучше поплакать, чем вот так всхлипывать. Это гораздо эффективнее. Холодный ветер дует в лицо и Чиаки медленно идёт туда, откуда слышала всхлипы. Высокий... кто это? Судя по форме, парень. Да и фигура довольно мужественная. Скорее всего, парень. — Э-эй? Загадочный человек оборачивается. В память впечатываются мятные глаза. Пустые, как у мертвой рыбы. Как у самой Чиаки. — Ты собрался прыгать? Парень молчит. Безэмоциональный взгляд пробирает до костей и Нанами невольно вздрагивает. Русые волосы незнакомца шевелит ветер и Чиаки про себя отмечает, что парень довольно симпатичный. Даже красивый. — Да. Голос у него высокий и совсем не подходит ему, будто бы голос другого человека отобрали и отдали этому парню. На лице не дрогнул ни один мускул, когда он говорил. Полное отсутствие каких-либо эмоций. — А раньше прыгал? Чиаки сама не понимает, на кой ей сдался этот паренёк. Ну собрался прыгать – ей-то что с этого? Пусть прыгает на здоровье. Но сердце почему-то кричит об обратном. — Ага. Нанами ожидала, что он так ответит. Она слышала, что около недели назад какой-то парень из 1-А слег в больницу с травмой. Поговаривали, что он пытался совершить суицид. Видимо, это и есть тот парень... — А когда прыгнешь, что будешь делать? Парень молчит в замешательстве, очевидно, не понимая вопроса. — Ну... Если тебе не хватило высоты в первый раз, то с чего ты решил, что со второго получится? Под мятными глазами Нанами видит внушительные синяки. У неё тоже были такие когда-то, но теперь она наладила режим сна. Ну, почти. — Не знаю. Но я попробую. А, теперь ясно. Он даже не думает о том, что с ним будет. Он уже отчаялся, судорожно ищет хоть какой-то выход. — У тебя не выйдет. — Тогда я попробую снова. Нанами нервно закусила губу, панически метаясь от одной мысли к другой. Прямо сейчас она может спасти жизнь человеку, отговорив его от самоубийства. А может и ляпнуть что-то не то, заставив его шагнуть в открытую пропасть. Можно сказать, жизнь этого парня в её руках. Сложно. Но гораздо сложнее пытаться подобрать верные слова и действия. — Хочешь тост с авокадо? "Отлично, блять. Молодец, Чиаки, прекрасный ход. Надёжный, сука, как швейцарские часы." Похуизм на лице незнакомца сменивается на почти нечитаемое удивление, в перемешку с насмешкой. Справедливо. Но это единственное, что смогла выдавить из себя Чиаки. — Не смотри так. Там есть ещё и жареные креветки. "Нахуя ты продолжаешь говорить об этом, тупой кусок человека?" Чиаки водит пальцем по краям контейнера, иногда задевая пластик ноготком, отчего тот издавает тихий и неприятный скрежет. Зелёные глаза смотрят на неё аля "ты издеваешься?". Нанами не обижается, она бы и сама так отреагировала. — Будешь? — Нет, спасибо. — Как хочешь. Чиаки оттягивает высокий воротник-гольф, впивающийся в шею, и тихо вздыхает. Эта ситуация слишком тупая и... немного милая. По крайней мере, этот парень теперь думает о тупости Нанами, а не о смерти... — Знаешь, тебе следует воспринимать всё немного проще. Парень вопросительно поднимет бровь. Дуновение развивает оливковый галстук с каким-то странным изображением, колючие волосы колышатся, будто бы ветер нежно перебирает их пальцами. Сачико любит делать так с волосами Чиаки. Это приятно, хоть омерзение к самой себе душит и заставляет ненавидеть эту жизнь ещё больше. Однако Нанами привыкла к этим мыслям и успешно игнорирует их, когда Сачико заплетает ей косу или просто гладит по голове. — Так... Ты всё таки прыгнешь? — Ага. Вихрь поднимает края и без того короткой юбки и Чиаки радуется, что сегодня она одела колготки. Вообще, носить колготки с юбкой школьным уставом запрещено, но кому не похуй на этот сраный устав? Директор Киригири ничего ей не сделает, слишком мягкотелый. Максимум ей грозит выговор от классного руководителя, который и сам-то этими дурацкими правилами недоволен. Курить в школе тоже нельзя. Но все курят, в том числе учителя. Бухать в школе нельзя. Но все бухают, потому что почему бы и нет? Издеваться над теми, кто ниже тебя по статусу или слабее физически и духовно нельзя. Но все это делают, потому что люди жестокие существа. Облить водой, избить за школой после уроков, окунуть головой в унитаз, изрезать всю одежду в душевой, подкинуть ответы на контрольную и нажаловаться, морально уничтожить – школьники не брезгуют пользоваться всеми методами. — Когда? — Не знаю. Сейчас. Тонкие губы подрагивают, будто вот-вот парень сорвётся и закатит истерику. Но на самом деле они дрожали с самого начала. Либо ему холодно, либо это его обычное состояние. — Может, подумаешь? Глаза парня по-прежнему пустые и равнодушные, и если бы не дрожащие губы, то его вполне можно было принять за восковую куклу, которых обычно ставят во всяких развлекательных центрах. — Я уже подумал. И очень долго. — Хорошо, — Нанами, вопреки громким возмущениям живота, быстро засовывает контейнер с едой в сумку, — Тогда... Может, ты ЕЩЁ подумаешь? — А в чём смысл? Чиаки щёлкает застёжками на сумке и смотрит прямо в его безэмоциональные глаза: — Не понимаю. — Наверное, это прозвучит как наигранное депрессивное унылое дерьмо, но... — парень стоит как столб, даже не используя мимику или жесты, просто прямо говорит с выражением полного похуизма на лице, слово каменное изваяние, — Я бесполезен. Буквально. Действительно, это звучит как наигранное депрессивное унылое дерьмо. Красивая цитата из подросткового паблика для всех прогрессивных подростков с шизофренией, депрессией и биполярным расстройством. — Поэтому мне и жить-то больше незачем. Да и неохота... Я слишком слаб, чтобы самостоятельно распутать этот клубок проблем. Лучше просто исчезнуть. Чиаки поправляет съехавший с плечь пиджак и, не раздумывая, отвечает: — Так, может смысл жизни и вовсе не в том, чтобы приносить пользу кому-то? — она сглатывает пересохшую слюну, — Может быть, смысл жизни в том, чтобы быть счастливым? Зелёные глаза смотрят в одну точку – куда-то сквозь Чиаки, но в один миг взгляд приобретает осмысленность: — Может быть. — Теперь прыгнешь? — Наверное. Но потом. Нанами недоуменно чешет нос и решает не думать о смысле его слов. — Я собираюсь поесть. Ты хочешь? Несколько минут парень молчит, потом тихо произносит: — Нет. — и уходит с крыши. "Это было... интересно."***
Нанами зевает и переворачивается на живот. Брелок в виде Сакуры Мику бьётся о крышку телефона, издавая тихий, но звонкий стук. В комнате полумрак, как Чиаки и любит. К её удивлению, по запросу "человек не проявляет эмоции" нашлась куча сайтов, от блогов врачей до обычных форумов, где родители жаловались на равнодушие своих детей. Сачико до сих пор не приехала, но оставила на столе деньги на продукты, которые Нанами благополучно припрятала в карман школьного жакета, а сама купила себе лапшу быстрого приготовления на деньги, оставшиеся с суммы, которую она потратила на сигареты. Почему Чиаки вообще решила помочь тому парню – непонятно ей самой. Но чувство ответственности за его жизнь почему-то ебало её мозг с того самого разговора на крыше. Нанами не знает, как это работает, да и знать не хочет. Зачем ей быть в курсе процесса, если результат она прекрасно видит, осознаёт и чувствует? «Алекситимией называют психологическое состояние личности, при котором человек, потеряв способность к определению и проявлению собственных эмоций, вынужден стараться выглядеть нормальным в глазах других.» — Ну не, — тихо шепчет Чиаки себе под нос, — Тот чел точно не старался выглядеть нормальным... А если б и старался, то у него бы не получилось. — она потягивается и слышит хруст в плече, — А ещё я разговариваю с собой... Дожили...***
— А я знаю, почему ты такой. "Отличный, мать его, способ начать разговор. Молодец, Чиаки." Русоволосый замирает на секунду, после чего оборачивается, но не уходит, лишь крепче сжимает тканевую ручку школьной сумки и смотрит в глаза девушки. Кажется, на секунду Нанами замечает среди властвующего на его лице моря похуизма каплю заинтересованности, но быстро прогоняет эту мысль, чтобы не зацикливаться на чём-то бесполезном и бессмысленном. Зачем? — Неужели? — его голос звучит ещё безразличнее и равнодушнее, чем вчера, на крыше, взгляд абсолютно пустой, не выражает ни эмоций, ни каких либо признаков жизни вообще, — И почему же? Чиаки волнуется, сама не понимает, из-за чего. Это лишь незнакомый ей парень, которого, кажется, раздражают её попытки помочь. Тогда почему она думает, что если этот парень покончит с собой, то она будет чувствовать себя виноватой? Это странно даже для неё, хоть она уже давно перестала ассоциировать себя нормальными людьми. — Ты пережил что-то очень травмирующее, наверное. И твой мозг в целях защиты отключил некоторые эмоции, чтобы тебе больше не было больно. — она старается не вдумываться, просто говорит то, что прочитала на каком-то сайте, — Это состояние называют эмоциональным выгоранием. Порыв ветра красиво развивает тёмные волосы незнакомца и Чиаки снова думает, что этот парень, на самом деле, и вправду очень хорошенький. — Наверное. Мятные глаза тщательно изучают её с головы до ног и Нанами чувствует себя какой-то неведомой зверушкой в зоопарке, на которую глазеет любопытный ребёнок. — Знаешь, я думал над твоими словами насчёт смысла жизни, — вдруг начинает парень, спускаясь со школьного крыльца, — И пришёл к выводу, что ты, пожалуй, была права. — он садится на ступеньку, бросая сумку куда-то к мусоркам, чтобы не мешала. — Да? — Чиаки чувствует, как волнение проходит и на его место приходит чувство комфорта. Она не знает, почему так происходит. Этот парень вообще кажется одной большой ходячей загадкой, овеянной ореолом таинственности. — Да. Нанами садится рядом с ним, заглядывая в безэмоциональные глаза, которые уже не кажутся такими пустыми и жуткими. Обычные глаза. — Хаджиме Хината. Нанами несколько секунд пялится на протянутую ей руку, трясет головой и пожимает её: — Чиаки Нанами. — Я... Я хотел попросить тебя... — привычный холодный и ровный тон Хинаты вдруг куда-то попадает, сменяясь неуверенным смущёнными лепетанием, и Чиаки даже не думает над ответом, а сразу уверенно выдаёт: — Проси. Хаджиме нерешительно опускает взгляд на плитку, которой выложено крыльцо, после чего боязливо и тихо выдыхает: — Научи меня жить так же, как ты. — Как я? — Нанами задумчиво поднимает взгляд в небо, — Научить тебя жить в своё удовольствие? Парень молчит аж минуту, собираясь с мыслями, а потом очень тихо, почти шёпотом говорит: — Я всю жизнь пытался сделать так, чтобы у людей, окружающих меня, было все хорошо. Пытался решать их проблемы, помогать чем мог. Я прогибался под общество, потому что так было удобно всем – и обществу, и мне. Но... Я так больше не хочу. Я хочу... Хочу быть как ты. У Чиаки буквально сердце кровью обливается, когда она чувствует на себе всю боль, просачивающуюся сквозь слова Хаджиме. Ей невероятно знакомо всё, о чём он толкует. Она ведь сама была такой же – прогибалась под отца, под мать, под учителей, под знакомых. А потом появилась Сачико. Красивая, влиятельная, и с деньгами. Живущая только ради себя. Она полностью снесла те хрупкие стены, которые Нанами год за годом, неумело и старательно выстраивала вокруг себя. Снесла и все представления о жизни, уничтожила все навыки серой мышки. Выстроила Нанами заново. Так и появилась настоящая Чиаки – алчная и жадная сука, наживающаяся за чужой счёт. Мелкий ничтожный паразит, высасывающий из хозяина всё до капли. И эта новая Чиаки была прекрасна. Её не мучали угрызения совести, не причиняли боль воспоминания. Она научилась игнорировать внешние раздражители. И пусть она не вела себя как те же сёстры Басу (школьные королевы, близняшки) или Кокоро и Мусуме (местные стервятники, питающиеся слухами и избивающие за школой одноклассников с низкой репутацией), она всё ещё оставалась тварью. Тихой, воспитанной тварью. Потому что лишние проблемы ей не нужны, а известность и популярность как раз таки обычно служили источниками этих самых проблем. — Научу. С губ Хаджиме слетает смешок и он благодарно улыбается краешком губ: — Спасибо. Чиаки улыбается в ответ и пожимает плечами, мол, не за что. — Что... Что я могу сделать для тебя в ответ? Нанами поднимается на ноги и потягивается. Не очень хорошей идеей было сидеть на холодной твёрдой плитке, особенно с её слабым здоровьем. Теперь будет болеть поясница. — Пошли. Купишь мне сигареты.***
В круглосуточном было шумно. В послеобеденное время здесь обычно и случался наплыв покупателей. — Значит, ты спишь с замужней женщиной, которая взамен оплачивает все твои расходы и снимает квартиру, я правильно понял? Нанами кивает. К её удивлению, она не слышит в голосе русоволосого осуждения или критики. — Ага. — И... тебе комфортно? Не возникало мыслей, что это неправильно? — Пусть даже неправильно, — она зевает, оперевшись на его руку и уклоняясь от несущихся к кассе людей, — Мне-то какое дело? Я живу для себя. Хината задумчиво смотрит в пол, в глазах проскальзывает понимание: — Да... Да, действительно. — Теперь ты понял? — Кажется, да. Подходит их очередь и Чиаки на рандоме тыкает в первую попавшуюся марку сигарет на экранчике. Хаджиме кивает и поворачивается к молоденькой девушке-студентке, которая, по видимому, подрабатывает здесь: — Вот эти, леди. Девушка на секунду замирает, видимо, не ожидая подобного. Наверное, к ней так до этого никто не обращался. Она достаёт нужную пачку и кладёт на кассу: — Шестьдесят восемь иен. Голосок у неё тоненький и чуть писклявый. Нанами переводит выжидательный взгляд на Хаджиме. Тот вдруг наклоняется вперёд, опирается рукой на кассу и неотразимо улыбается: — Может, скидочку? Продавщица, явно ошеломлённая таким напором, краснеет и пару секунд стоит в замешательстве, после чего тихо пищит: — С-сорок три... Хината усмехается, достаёт из кармана нужную сумму и кладёт на столешницу не глядя. — Спасибо, леди. Окончательно растаявшая кассирша слабо кивает и провожает Хаджиме зачарованным взглядом, пока дверь не хлопает и тот не оказывается вне поля её зрения. Хината отдает Чиаки, всё это время следующей за ним, её сигареты и расслабленно зевает. — Как ты это сделал?! — Это единственное, что я умею...***
— Алло, котёночек? Ты дома? Чиаки кривится. Тёплый мерцающий свет фонаря слепит глаза, но она всё равно не отворачивается. Сегодня она так устала, что ей лень даже повернуть голову или в конце концов прикрыть глаза. — Нет. — А где? Поздно уже. В голосе Сачико проскальзывают нотки волнения, которые Нанами благополучно игнорирует, принимая из за гениальную актёрскую игру. — В парке. С другом. — Мне забрать тебя? Чиаки с горечью смотрит на свой недоеденный чизбургер и ещё почти полную пачку картошки фри с большим красным логотипом в форме буквы "М". Хаджиме кусает свой фишбургер и недоумённо косится на неё. На улице уже темно и немного прохладно, даже пальто Хинаты, которое тот благородно отдал ей, не спасало. — Не надо. Я сама дойду. — Хорошо, котёночек. Буду жд-... — Т-только... — Чиаки на миг замолкает, пытаясь собрать витающие в голове буквы в слова, а их в предложения, — Можно мне ещё погулять? Совсем чуть-чуть. — Ох, ну... — Сачико, должно быть, удивлена этой неожиданной робостью и умоляющему тону, ведь обычно Чиаки так себя не ведёт, — Только если этот твой друг пообещает мне тебя проводить. — Я обещаю, что её провожу, — нарочито громко говорит Хаджиме и тут же делает глоток апельсинового сока. — А, ну... Хорошо. Тогда пока, котёночек. — Да. Пока. Слышатся гудки и Нанами выключает телефон. Судя по успевшему голосу, Сачико сегодня опять разругалась с мужем. Такой тембр у неё только в таких случаях. — Ты меня правда проводишь? Хината кивает с набитым ртом и продолжает увлеченно жевать. Чиаки тихо смеётся, ерзая на твёрдой холодной парковой скамейке. Не от отвращения, не от ненависти. Просто потому что ей смешно. Как давно она так не делала? С девяти лет? Восьми? — Кфтати, вде ты вживёф? Пвофто я помну, ты вовоыла, фто не даэко. Она смеётся ещё громче, а Хаджиме недовольно хмурится и грозно, всё ещё с надутыми щеками, восклицает: — Да фто?! — Ты прям как Акане... Хината вдруг становится серьезным. — Фто жа Акане? От резкой перемены настроения Чиаки становится неуютно. — Моя одноклассница... Хаджиме проглатывает кусок своего фишбургера и с нечитаемым выражением лица смотрит на серый асфальт. Он мокрый, потому что утром дождь и вода ещё не успела испариться до конца. — Просто... Я знал одну Акане раньше. — он ухмыляется, поднимая взгляд на небо, — Будет забавно, если моя Акане и твоя Акане окажутся одной и той же Акане. Хаджиме всё ещё гложет его прошлое. Чиаки ясно видит это в полных боли мятных глазах и умоляющем взгляде. И Нанами понимает: для того, чтобы жить в своё удовольствие, Хаджиме должен всё забыть. Но забыть абсолютно каждую секунду своей жизни невозможно, поэтому... Поэтому нужно постараться вычеркнуть из памяти хотя бы тот период жизни, который ранит больше всего. — Та Акане была хорошей? Хината пожимает плечами: — В мой первый день она сожрала мою порцию супа. Чиаки мягко смеётся, кладя руку на плечо парня: — Бедный. — Ну, я не много потерял на самом деле, — беспечно продолжает он, — Тот суп был отвратителен, девочка из соседней комнаты рассказала мне, что его варят из детей, которые пытались сбежать. Не знаю, как это мерзкое варево могло кому-то нравится... Чиаки успешно пропускает мимо ушей слова о побеге и первом дне, даже не задумываясь о месте, о котором говорил Хаджиме. Он бы назвал его сразу, если бы хотел. — Это похоже на мою Акане. Она тоже ест всё подряд. — Хах... Ясно... — Хаджиме моргает, и Чиаки успевает заметить несколько слезинок, слетевших с его ресниц, — Видимо, это всё-таки одна и та же Акане. "Это он от воспоминаний о том месте? Что ж это за кунсткамера, что он аж плачет, вспоминая о ней? Бедный." — А ты... Ты расскажешь мне побольше о том месте? Хаджиме наклоняет голову на бок и прикрывает глаза: — Если хочешь. Чиаки пододвигается ближе, позволяя ему положить голову на её плечо и расслабиться: — Хочу. Хината вздыхает, но все равно начинает: — Родители привезли меня туда, когда мне было лет тринадцать-четырнадцать, точно не помню... Помню только то, что мама без остановки бормотала себе под нос: "Теперь все будет хорошо. Теперь мы с папой будем спокойны"...***
Чиаки зажимает рот рукой, стараясь не расхохотаться в голос. Сачико обнимает её за талию и тихо сопит во сне, уперевшись лбом где-то между лопаток Нанами, а та в свою очередь мысленно проклинает Хаджиме. Дёрнул же его чёрт скидывать мемчики ночью. Вы, 02:25 Ты мразь Хаджимем, 02:25 Ты тож Вы, 02:25 Я изобью тебя завтра в школе Хаджимем, 02:26 Не терпится увидеть это Вы, 02:26 Я очень страшная, вообще-то Вы, 02:27 Меня все боятся Хаджимем, 02:27 Охотно верю На удивление, переписываться с Хаджиме было одно удовольствие. Да и говорить с ним. Пусть он постоянно хмурился, да и вообще по жизни выбрал себе лозунг "мрачнее мрачного", но сам по себе-то он очень хороший парень. Ну, хороший не в моральном плане. Он просто... интересный. Сачико сзади вздрагивает и сильнее вжимается в спину Чиаки. Становится слишком жарко и Нанами скидывает одеяло на пол. Сачико дышит неровно и быстро. Кажется, приснилось что-то плохое. У неё всегда были проблемы со сном. Пошло ли это с рождения, или напряжённые жизненные обстоятельства так повлияли, Чиаки не знала, но зато прекрасно знала, что когда Сачико вот так дрожит во сне – ей нужна защита. Поэтому она и жмётся к ней. Сачико очень сильная и волевая женщина, но у неё тоже есть слабости. Она ведь тоже человек. — ...разведёмся... От невнятного сонного бормотания Чиаки вздрагивает. Такое резкое и грубое слово больно режет слух. Сачико что, собралась разводиться с мужем? Из-за... Из-за Чиаки? Чтож, это... неожиданно. — ... ненавижу... Да, отношениям Сачико с её мужем не позавидуешь. Точнее, не позавидуешь мужу. Сачико-то плевать на него в принципе. А он Сачико любит.***
— Я устроился на работу. Чиаки замирает с ножом в руке, щурясь от разъедающего глаза лука. Вторая рука, придерживающая овощ расслабяется и безвольно повисает. — Что?! Хаджиме?! — тонкие пальцы добела сжимают айфон, который ранее она прижимала к уху плечом, — Ты меня променял на какую-то работу?! Хината по ту сторону телефона смеётся и пытается что-то сказать, но Нанами на даёт ему этого сделать: — Это прям ну вообще не смешно, знаешь ли! А с кем я теперь, по-твоему, буду херней страдать? Ты ж, мать вашу, теперь человек занятой. Некогда тебе будет со мной хуи пинать. Да чё ты ржешь, а?! Ты просто продал все, что между нами было! — Ну ведь на работе жизнь не заканчивается, — сквозь смех лепечет он, — У меня всегда найдется время попинать с тобой хуи. — Нет, не найдётся! — Я, вообще-то, совсем по другому поводу звоню, — вдруг говорит он, резко посерьёзнев. Чиаки замолкает, отбрасывая все шутки в сторону. Потому что она знает: если Хаджиме вдруг начал говорить серьёзным голосом – лучше послушать его внимательно и не перебивая. Ведь обычно этот парень не относится серьезно почти ни к чему. — Ты что-то хотел? — Да. Я понадеялся, что ты окажешь мне услугу. Нанами ничего не понимает, но ей уже интересно. Хотя, так и проходит вся ее жизнь, но не суть важно. — Какую? Пару секунд в трубке царит молчание, после чего Хаджиме тихо и неуверенно, совсем как тогда, на школьном крыльце, спрашивает: — Не организуешь мне встречу с Акане? Нанами давится воздухом: — Т-ты уверен? Всё-таки, вспоминать всё, что было... — Я уверен, — по дрожащему голосу ясно, что нихрена не уверен, — Я хочу поговорить с ней обо всем. Чиаки кивает, совсем забыв про то, что через звонок Хаджиме не увидит этого жеста, и отвечает: — Хорошо. Я попрошу её встретиться с тобой. Хината облегчённо выдыхает и Нанами чувствует себя врачом, который только что спас чью-то жизнь. — Спасибо... Спасибо, Чиаки. Большое. — Д-да не за что... — Ты напишешь мне потом, да? — А... Ага... Хаджиме отключается и Нанами слышит отвратительно долгие гудки, вызывающие звон в ушах. Она выключает телефон и бросает его на стол, рядом с доской, продолжая резать несчастную забытую всеми луковицу. Вся эта ситуация с Акане и их с Хаджиме прошлым была невероятно странной. Настолько странной, что запросто сошла бы за сюжет какого-нибудь хоррор-фильма или стрёмной игры. А по Акане и не скажешь, что она пережила подобное. Веселая, бодрая, отличается своей способностью доставать еду неведомо откуда. Ну прям лапочка-девочка, только материт всех направо и налево и пиздится со всеми подряд. А может, именно такое прошлое сделало её такой. Или она сама по себе шибанутая? Кто знает... Но заставить её пойти на встречу с Хинатой будет несложно, наверное. Просто пообещать сводить куда-нибудь пожрать. Хотя... Возможно, она не захочет видеть Хаджиме настолько сильно, что откажется даже от еды. Да нет, не может быть... Чтобы настолько... Ай, ладно. Будь, что будет.***
— Устала, котёночек? Чиаки сжимает зубы, а губами легко и беззаботно улыбается, чувствуя, как мурашки отвращения пробегают по её ногам. Голос Сачико сейчас звучит настолько приторно-блевотно, что аж скулы сводит. Кажется, таким темпом у Нанами начнутся судороги от омерзения. Всего одно слово. Просто убрать из предложения одно слово, и она готова даже сама полезть к Сачико обниматься. Её даже уже не бесит слащавый тон, от которого раньше её буквально трясло. Это уже часть Сачико, она к этому привыкла. Единственное, к чему не привыкла – противно-сахарное прозвище. Ужасное, максимально дурацкое прозвище. Чиаки уже согласилась бы и на "крольчонка", как раньше, или на "сучка", как по ночам, только бы никогда не слышать этого елейного "котёночек". Как будто жидкую сладкую смолу заливают в уши. Она обвалакивает все внутри, органы слипаются между собой. Примерно такие ощущения вызывает эта кличка. — Нет. Нужно было остаться с Хаджиме и Овари. Да, она бы помешала им, но не насрать ли? Терпеть Сачико весь остаток дня намного хуже, чем чувствовать себя третьим лишним. — Хорошо, — Сачико обнимает её со спины, сжимая так, что вот-вот кишки из ушей полезут, — Люблю тебя. Женские руки грубо сдавливают талию и Чиаки едва сдерживается, чтобы не зашипеть. Хочется сбросить эти руки с себя, уйти, наорать, высказать всё. — Я люблю тебя тоже.***
Горячий молочный шоколад обжигает пальцы через тонкую стенку пластикового стаканчика и Чиаки ставит его прямо на плитку, которой был выложен пол торгового центра. Хаджиме поступает так же. Нанами улыбается, предвкушая ещё один вечер, проведенный в компании парня. За год знакомства она уже успела полюбить его как родного брата. Приносящее радость чувство теплилось в её груди и заставляло каждый день дожидаться окончания уроков, чтобы потом вместе пойти в местный маленький ТЦ тратить деньги у игровых автоматов. Здесь обычно было не особо много людей, а к этим самым автоматам и вовсе никто никогда не подходил. Автоматы были старые и потрёпанные, кнопки при нажатии издавали тихий и неприятный скрежет, а звуки в простеньких играх из девяностых больше походили на крики из преисподней. Но им хватало. Не главное – как и где, главное – с кем. Поэтому они приходили сюда не столько поиграть, сколько просто поговорить обо всём на свете и поржать с абсолютно тупой херни. Потому что Хаджиме классный. Сам по себе, от природы. А ещё у него есть очень необычная способность – полностью снимать любое напряжение простым разговором. Невероятный навык, да и очень сложный. Нужно быть очень внимательным человеком, чтобы замечать даже самые маленькие изменения в поведении, интонации, мимике и понимать их причину. Возможно, Хаджиме мог бы стать психологом в будущем, если бы захотел. Но он не хочет. По крайней мере, пока. — Сачико обидела тебя? Он даже не отрывается от экрана автомата, продолжая сосредоточенно клацать по кнопкам, когда спрашивает это. — Нет. Чиаки похожа на него. Даже не повернула головы, продолжая заваливать босса комбинированными атаками, успевая ещё при этом поглядывать на стаканчик с шоколадом, чтобы не пролить. Хотя кофемашина рядом и можно в любой момент просто пойти и взять ещё. — Ты обидела её? Звук нажатия кнопок давит на виски, но Чиаки уже привыкла к этому. Всё-таки, почти год слышит это ежедневно. — Нет. Побежденный босс исчезает с экрана, загорается надпись "level passed" и Нанами довольно потягивается. Это движение сопровождается хрустом во всём теле. — Тогда в чём дело? Чиаки хмурится, вспоминая крики Сачико, адресованые в трубку. — Муж Сачико отказывается разводиться.***
— С днем рождения. На парту, прямо перед лицом Нанами, приземляется небольшая коробка, обёрнутая бледно-оранжевой подарочной бумагой. На её верхушке красуется маленький, кривой, наскоро завязанный бантик. — Как ты узнал? Хаджиме самодовольно ухмыляется, опираясь рукой на столешницу: — Секрет. Чиаки пожимает плечами, мол, не хочешь говорить – не говори, крутит коробочку в руках и недоверчиво косится на чрезвычайно счастливого Хинату, буквально виляющего хвостом (несмотря на его отсутствие). Тонкие пальцы сжимают край банта и тянут в сторону. Белая ленточка падает на парту и Нанами разрывает обёртку пальцами, освобождая какую-то яркую коробку. Она не сразу понимает, что это, но когда взгляд цепляется за огромный привет на лицевой стороне голова буквально взрывается, отказываясь верить в реальность происходящего. Чиаки быстро вертит упаковку в руках в попытке найти ценник, но Хаджиме его, естественно, уже сорвал задолго до этого. Девушка даже боится представить примерную цену подарка. Она поднимает неверящие глаза на парня, тот легко улыбается в ответ: — Нравится? Взгляд мечется с коробки на Хаджиме и обратно и Нанами находится в ступоре несколько секунд, после чего тихо спрашивает: — Ты идиот? Улыбка пропадает с лица Хинаты и он разочарованно вздыхает, опуская голову: — Не нравится. Чиаки снова смотрит на рисунок, всё ещё думая, что вот-вот проснётся. — Просто я подумал, что раз тебе нравятся игровые автоматы в ТЦ, то и... Договорить он не успевает. Нанами налетает на него с объятиями, едва не сваливая на пол. Хаджиме тихо посмеивается, обнимая её в ответ: — Видимо, всё-таки нравится. Чиаки на пустое высказывание не отвечает, продолжая греться в тёплых объятиях. Таких вот мягких и милых обнимашек у неё не было вот уже несколько лет, с того самого момента, когда отец начал пить. А ведь она уже и забыла, насколько это приятно. Прямо сейчас она понимает, что у неё нехватка обнимашек в крови. И как она раньше жила без этого? Теперь точно не сможет. Интересно, а как отреагирует Сачико, если Нанами обнимет её? Она будет в шоке. Они, конечно, обнимались, но... не так. Их объятия были... Будто обязательными. Что-то, что нужно сделать, а не что-то, чего тебе хочется. А если и вправду попробовать сделать так? В любом случае, будет интересно понаблюдать за эмоциями Сачико в этот момент. — Чиаки, я, конечно, тебя люблю, но мы уже минуты три так стоим. Нанами нехотя отлипает от парня и возвращается к парте, на которой оставила подарок. Яркий рисунок на упаковке всё ещё привлекает внимание, пусть и немного раздражает своей вырвиглазностью и сочностью. Она бережно, почти с любовью, проводит по покрашенному картону рукой, находя краешек. Картон с треском рвётся и Чиаки вытаскивает наружу новенький белый геймпад. — И сколько он стоил? — А какая разница? — Действительно... Она вертит подарок в руках, разглядывая со всех сторон. Гладкая поверхность, малюсенький сенсорный экранчик сзади, крупные упругие кнопки. Всё точно так же, как она видела в фильмах про геймеров. — Я ни разу не играла в такой. — Ни разу? — он, кажется, не особо удивлён, — Значит, и пользоваться им ты не умеешь? Чиаки проводит пальцем по краю корпуса: — Нет. — белая поверхность блестит, отражая свет заходящего солнца из окна, — Научишь?***
— С днём рождения, котёночек. Чиаки застыла в дверном проёме, округлившимися глазами смотря на Сачико с громадным букетом в руке. Циннии – её любимые. Нежные бледно-розовые бутоны со смешно торчащей серединкой. От них всегда так сильно и вкусно пахнет. У Сачико даже есть парфюм с ароматом цинний и Чиаки обожает, когда она им пользуется. — Ну, как насчёт того, чтобы зайти, наконец, в квартиру? Нанами молча проходит в помещение, не оглядываясь, закрывает за собой дверь. Та захлопывается с тихим стуком, перекрывая шумы в подъезде и оставляя девушку наедине с Сачико и мёртвой тишиной. Рассматривая изящные цветы, Чиаки невольно вспоминает свои мысли насчёт реакции Сачико на объятия. — М-может хоть как-то отреагируешь? А то мне кажется, что тебе вообще пле-... — она прерывается, когда тонкие руки обвивают её шею, — Мх? Ты чего это? — Реагирую. Сачико улыбается, укладывая руки на чужую талию и нежно (!) поглаживая Чиаки по спине. Нанами боится пошевелиться, прислушивается к ощущениям и охреневает. Сачико никогда не вела себя так... по-настоящему? Да, это слово определенно подходит. Всё, что Чиаки получала от неё – деньги и отвратительная наигранная слащавость. Но подобная нежность... никогда. — Спасибо за цветы. Сачико тихо смеётся. "Совсем как Хаджиме" – думает Чиаки. — Собирайся, котёночек. Нанами отлипает от неё и удивлённо наклоняет голову на бок: — Куда? — Я заказала столик.***
— Слушай, а ты любишь Сачико? Нанами отрывается от геймпада, непонимающе поднимая глаза на Хаджиме. — Что? Хината хмурится. Удивительно. Чиаки уже заметила, что он уже давно не хмурился, где-то с месяц или даже больше. Зато лыбился наоборот – постоянно. — Ты не понимаешь? — он выдыхает и опирается спиной о стену, паралельно затягиваясь, — Ладно, тогда так... От сигареты исходит тонкая полоска дыма, поднимается в небо, рассеивается и совсем исчезает. Чиаки смотрит вверх, туда, где дым пропадает. — Ты любишь Сачико или её деньги? Чиаки знала, что когда-нибудь кто-нибудь задаст ей этот вопрос. Будет ли это кто-то другой или она сама – глубоко в душе она даже ждала этого. Этот вопрос помог бы ей расставить всё точки над i. Думать над ответом было бессмысленно, она уже давно знала его. — Её деньги. Почему-то слова дались с трудом. Не с тяжестью, просто она немного замешкалась, прежде чем ответить. Это странно. Так не должно быть. — Знаешь, когда ты попросил помочь с переездом я не знала, что на самом деле ты собрался поиграть в психолога. Новая квартира Хаджиме пустая и неуютная, совсем не напоминает о её владельце. Если сам Хината прямо источал домашний уют и тепло, то его место жительства казалось слишком холодным и жутковатым. Для этого Хаджиме и позвал её сюда – перевезти некоторые вещи и мебель. — Я и не пытался быть твоим психологом, — усмехается Хината, — Просто интересно. — Интересно ему... — фыркает Чиаки, расставляя на комоде общие фотографии. Хаджиме смеётся и треплет её волосы.***
Ночную тишину нарушает стук высоких каблуков по битому асфальту и тихий ласковый голос: — Уже поздно, котёночек. Чиаки думает, что если вырезать последнее слово, то вся эта ситуация довольно милая. Сачико волнуется за неё и даже приехала сюда её забрать, потому что ходить в одиночку по такой темноте небезопасно. Даже в голове не укладывается. Неужели эта женщина способна волноваться за кого-то, кроме себя? Ранее наигранная заботливость теперь казалась такой искренней и приятной, что даже на душе становилось теплее. — Засиделись. Сачико недоверчиво смотрит на Хаджиме, который вышел проводить Чиаки. — Ты была с ним? Хината растерянно моргает и, кажется, не понимает, в чём он виноват и чем заслужил такое обращение. Нанами, вообще-то, тоже не понимает. — Н-ну да... Сачико подходит поближе, прожигая Хаджиме взглядом и Чиаки вдруг осознаёт, что происходит: — Боже, серьёзно? Ты ведь знаешь, что мне не нравятся парни. Сачико поджимает губы и несколько секунд молчит, после чего шипит: — А у него, кажется, на тебя другие планы. Вечная улыбка на миг исчезает с лица Хинаты, но почти сразу же возвращается. Он хитро прищуривается и подаётся вперёд: — Прошу прощения, девушки меня не интересуют, — он аккуратно берёт руку Сачико в свою и едва касается губами тыльной стороны её ладони, — Дико извиняюсь за это недопонимание, леди. Сачико впадает в ступор. Чиаки еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. — Ого-го, — вмиг расцветает женщина, выпрямляя спину и ухмыляясь, — Ничего себе! А ты умеешь выбирать себе друзей, котёночек. Нанами усмехается и берёт Сачико за руку, спеша увести её подальше от Хаджиме: — Ещё бы, — она оборачивается к парню, — Увидимся, Хаджимем. Он кивает и уходит обратно в дом, перед этим улыбнувшись Сачико. Та в свою очередь игриво подмигивает ему и тут же тянет Чиаки к машине. Девушка послушно идёт за ней. Как только дверца захлопывается, Сачико с максимально радостным выражением лица целует Нанами в лоб и быстро, на выдохе, произносит: — Я развелась с Рюити.***
"Я люблю Сачико или её деньги?" Чиаки зевает, наблюдая за уверенными движениями женщины, параллельно что-то рассказывающей про то, как её мать когда-то учила её готовить киш. Волосы, наскоро собранные в небрежный пучок, выбиваются из прически и Сачико трясёт головой, чтобы хоть как-то открыть себе обзор, поскольку руки заняты. Нанами находит это довольно милым. "Я люблю деньги Сачико?" Чиаки думает, что ситуация, происходящая сейчас, может быть похожа на разговор между матерью и дочерью. Она не уверена, потому что доверительные отношения между детьми и родителями она видела только в фильмах, но ей кажется, что так всё и происходит в нормальных семьях. Разве мамы не учат дочек готовить? И вся эта тёплая семейная атмосфера, которой не было в доме семьи Нанами... Всё прямо как в кино, обычная клишированная сцена. Правда ведь? "Или же, всё-таки, её саму?" Сачико быстро замешивает тесто, попутно продолжая тараторить что-то про свою семью и их любимую еду. Чиаки сейчас видит совсем другую Сачико. Не эгоцентричную и хладнокровную бизнес-леди, а любящую простую женщину. Сейчас она понимает, что Сачико – домашняя и уютная Сачико – действительно заменила ей мать. "Наверное, оба варианта." Говоря что-то про друзей, Сачико вскользь упоминает Хаджиме. Чиаки улыбается при мысли о нём. Хорошо, что их знакомство прошло удачно. В частности, благодаря самому Хаджиме и его приобретенному таланту нравится абсолютно всем, помимо молоденьких продавщиц. "И это значит, что я, всё же, люблю Сачико." Женщина тихо смеётся над собственной шуточкой-самосмейкой, которую Чиаки, как обычно, пропустила мимо ушей. "Я... люблю?" Чиаки никогда не любила никого. Даже родного отца не любила, ей было попросту не знакомо это. Единственным человеком, к которому она испытывала что-то, очень похожее на любовь, был Хаджиме. Но она и подумать не могла, что когда-то полюбит кого-то ещё. А это, оказывается, так приятно... "Я люблю Сачико." — Я тебя люблю! — Чиаки, не контролируя себя, продлевает расстояние в несколько шагов и бросается к женщине, обвивая её шею руками и утыкаясь носом в ямочку между ключицами. Сачико покачивается, едва не теряя равновесия, и тянется к кухонному полотенцу, вытирает руки и нежно кладёт их на талию Нанами: — Зайчонок, я тебя тоже люблю, однако... Что это за приступ особой любвеобильности? Чиаки не отвечает, потому что она слишком сосредоточена на своих ощущениях. Сейчас она чувствует этих самых пресловутых бабочек в животе, совсем как героини дешёвых романчиков для девочек-подростков. Но ведь Чиаки и есть девочка-подросток, да? — Извини, мне нужно срочно уйти, — она отлипает от Сачико и несётся в спальню за одеждой. — Э-эм... Ладно...***
Дверь ей открывает не Хаджиме, как она ожидала, а сонный и ничего непонимающий Нагито: — Н-нанами-тян..? В футболке Хинаты он выглядит ещё более худым и хрупким, но Чиаки это не останавливает. Она кидается ему на шею, едва не сбивая с ног: — Я люблю! Люблю Сачико, правда! Комаэда ничего не говорит, лишь молча охеревает и продолжает не понимать, что происходит. Из спальни выползает заспанный Хаджиме: — Чего у вас тут творится? Не теряя времени и не давая шанса на побег, Нанами бросается к русоволосому, обнимая и его тоже: — Я люблю Сачико, Хаджиме! Действительно люблю! Прям по-настоящему! В отличии от Нагито, Хината сразу понимает, о чём идёт речь и ненавязчиво обнимает в ответ: — Это даже заставило тебя проснуться раньше трёх часов дня... Как, оказывается, эффективна любовь, правда? Чиаки смеётся. Просто так, потому что можно. Но тут же отпускает парня и в долю секунды оказывается у выхода из квартиры: — Я вас тоже люблю обоих, но мне надо бежать. Пока. Дверь за ней закрывается и Нагито ерошит собственные волосы: — Ч-что это сейчас было? Хаджиме улыбается и качает головой, притягивая парня к себе: — Не забивай этим голову. Просто она наконец-то почувствовала счастье.***
По дороге домой Чиаки с разбегу прыгает в каждую попадающуюся на пути лужу. Грязные брызги пачкают края её бежевого пальто ботинки, но ей абсолютно плевать. Всё это время она думала, что это она учила Хаджиме быть счастливым. Но на самом деле всё было наоборот. Сейчас Чиаки чувствует себя самой счастливой на свете.