Мои глаза в тебя не влюблены Твои пороки они видят ясно Но сердце ни одной твоей вины Не видит. И с глазами не согласно.
Грустно все это… Все это заставило задуматься о глазах Кроули. И о событиях предыдущего месяца. Между этими двоими всегда искра была самая настоящая, но вот только в какой-то момент демон выглядел подавленным и разбитым. После несостоявшегося Армагеддона он стал бодрее, но затем что-то случилось. Нельзя сказать конкретно что, да и случилось ли оно сейчас или многими годами или веками ранее. Просто до этого момента Кроули никогда не снимал очки, и, увидев в ту ночь его глаза, ангел почуял неладное. Тогда они впервые поговорили по душам. Сначала молчали, им было слишком больно говорить о своих мыслях. Им обоим. Во время Армагеддона столько всего произошло и душу разрывали холодные полосы боли. Потом Кроули решился. Он говорил сначала тихо и медленно, затем втянулся в разговор и в итоге выдал все мысли, что когда либо его посещали. И о падении, и о том как гнусны и лицемерны ангелы ( «— Кроме тебя, разумеется» ), и о том как он боялся потерять Азирафаэля. И наконец после этого всего, уже чуть не плача, признался, что влюблен. И от этого ему тоже, оказывается, было больно, ведь как может такой, как он, любить ангела, как смеет. «— Особенно после твоих слов… Ангел, демон, стороны. Ты не виноват, извини, я не хотел, Азирафаэль, почему ты плачешь? Эй, все хорошо, слышишь, сейчас все в порядке». И что после всего, что произошло выше, после всех рассказов, после всех тех случаев, когда даже в Аду его видеть не желают, он чувствовал себя осколком и мусором, как разбитое зеркало. Это тоже было в порядке? Конечно же нет. После этого говорил уже эфирный. Он как сумел успокоил Кроули, накрыл крылом, ведь августовские ночи уже не такие теплые, как июльские. И все же после этого он долго рыдал, прижимаясь носом к шелковой рубашке. На этот раз уже Кроули успокаивал его. И лишь после слез и понимания как сильно он ранил, чрезмерно волнуясь, Азирафаэль все же признался, что чувства взаимны. Демон верил, но казалось не до конца. («—Ты так говоришь, чтобы меня не расстроить, да?») А потом все пошло своим чередом. Они гуляли вместе, ходили в гости, в кафе, в общем делали вид, что не было слез и страхов, а они всегда были любящей парой. Несколько недель назад Азирафаэль согласился заменить старого приятеля в издательстве и теперь исписывал листы мыслями, чтобы хоть как-то успокоиться. Писал он в основном колонку о прошлом, истории литературы, авторах, поэзии. И все через призму себя. Но сейчас все же было не время для воспоминаний, статья в газете должна появиться уже через пару дней, а в ней ещё конь не валялся. Почему он вообще об этом всем вспомнил? Точно… глаза… Глаза — это зеркало души и, кажется, спустя пару разговоров с чашечкой какао демон наконец поверил во взаимность полностью. Сквозь очки блестели золотистые искорки, но очки он больше не снимал. И странным образом ангел понял, что тоже был несчастен, будто***
— Я нашел его, когда был разбит. Он? Или ты? Кто был разбит и кто кого нашел? — Но как бы то ни было это случилось как нельзя кстати, ведь я смог ему помочь. А ты заметил, что и себе кстати тоже? —…Неожиданно, но это факт, признаю. Наши души были растоптаны, разорваны в клочья и разбиты. Его так точно, а я… я никогда не чувствовал себя дома среди наших. И даже когда мы собирали осколки, все равно оказывалось, что они не подходят к друг другу так же как раньше. В сердце все равно оставалась дыра. И мы случайно отдали друг другу пару своих частиц, перепутав их под нашими ногами в общей куче боли. Дай угадаю. И, о чудо, они подошли, верно? Ангел готов был поспорить на что угодно, хоть на крылья, что голос улыбался. Улыбался, хотя всем известно, что голоса этого не умеют. Улыбалось сизое свечение вокруг него, искрилось и двигалось быстрее. В этом и был мой план… Так почему же вы встретились? — И верно… Почему я его заметил, тогда, на стене, ведь он был демоном…? Потому что ты видел в нем себя? Ангел кивнул. И видеть голоса тоже не могут, но этот... этот мог все. — Мы стали целыми… не как целый организм, но целыми для самих себя. С ним я стал собой, да? Ответа не последовало. Но тишина не была зловещей. Вместо серебряных отблесков появились золотистые. Как если бы лучи солнца вдруг из эфемерной субстанции света вдруг стали осязаемыми и обнимали, обнимали.***
— Кроули… Я люблю тебя… — прошептал он в пустоту, — очень-очень сильно. — Да. Я помню, дорогой, верю. Мы ведь говорили, и я тоже тебя люблю. Этот голос был другим, более определенным. Но звучал ли он в голове или…? Ангелу стоило поднять голову, чтобы увидеть над собой нависающую фигуру. Со времен стены Эдема демон впервые был перед ним так близко без очков. О эти глаза… полные огня, янтарных отблесков и переливом. Кажется, если засмотреться слишком долго, то можешь утонуть. — Когда ты пришел? Ты... слышал... только что? — дрожащим от волнения голосом спросил ангел, роняя перо из руки, которая будто окоченела. Кроули прикрыл глаза и кивнул. —Каждое слово и твое и…— опущенный взгляд упал на работу Азирафаэля. — Что это тут у тебя? — А… да так, ерунда. — Правда? А больше похоже на стихотворение. Это твое или снова Шекспир? — демон был рад поменять тему от своеобразного признания в чувствах. Зира взглянул на лист… О, Всевышняя… Пока он думал, рука сама собой успела написать небольшой набросок прямо сразу после статьи… Он даже не заметил как складывались слова. Он ли писал или его сердце…? — Можно я прочту? — тихо поинтересовался Энтони. Азирафаэль не успел ничего сказать, прежде чем демон поднес листочек к лицу и начал читать. Ангелу почему-то вспомнилась фраза «В твоих глазах я вижу боль». Но ведь боли в них больше больше не было… Но что же тогда было в этих янтарных очах?Я в глазах твоих вижу себя. Почему…? Я и сам едва знаю. Но осколки души полюбя, Я тебя по частям собираю. Я собрал и смотрю в тишине. Раньше в зеркале видел сиянье. Что с ним стало, скажи-ка ты мне? И я слышу твой возглас сознания. Поднесу я крыло, обогрею И послушаю рядом с тобою Тишину, как поет соловей, Под какао совет дам с любовью И в душе твоей чистой как лед Разгорается яркое пламя. От цепей, от оков и забот Вновь свободна она и сверкает. Сердце бьется, играя вальс, Раньше было оно разбито, Но прошла боль, нет больше вас «Эх вы, сволочи, будьте вы квиты!» Я кричу им, встаю на колени, Собирая тебя как мозаику. Раз осколок, другой, вот и все, Я поднялся… И вот я расплавился. Заглянул я в глаза и увидел Нет в них тьмы, только чистое пламя, Нет там больше тумана вины, Лишь любовь одна, процветание. Твои чувства прекрасны, родной, Их так много…и каждый как камень, Драгоценный, сверкающий, мой. Ты прекрасен им всем в наказание! Перепутал осколки чуть-чуть, Где мои, где твои …Искаженье ли? Ведь в итоге нам всем помогло Видеть в ком-то свое отражение.
Кроули читал, на его глаза наворачивались слезы и стекали по лицу. Они не были грустными… И в этот раз Азирафаэль не видел в них боли. Лишь много благодарности и любви. И его собственное сердце стучало в унисон.***
Статью пришлось переписать, а этот листочек демон бережно хранил в своей квартире в выдвижном ящике. А спустя несколько лет он уже висел в небольшой рамочке в их доме. По полу бегали детские ножки, а кухне ангел, навевая что-то беззаботное и милое, пек яблочный пирог. А сам Кроули вспоминал прошлое. Прошлое, где он чувствовал себя героем песни «Каждому дьяволу положен свой ангел» и настоящее, где спустя один летний диалог под звездами, под звуки соловьев, и одно признание под звуки осеннего дождя вся его жизнь перевернулась.