***
— Скучный такой… — говорит Варвара про Бориса, и Антон еле удерживается чтобы не встать и не закричать: «Это ты здесь скучная», и не потому, что ему нравится персонаж как человек, нет. Потому что здесь — самый яркий, самый живой — это именно он. Он бы и Катерину сыграл так, что зал в зале бы не было слышно дыхания — все бы его затаили. — Тиша, не уезжай! Ради бога, не уезжай! Голубчик, прошу я тебя! — кричит Катерина, и Антон морщится — так фальшиво, так глупо и неестественно это звучит. Оно, может и не должно быть до конца искренне, но актриса не то, что переигрывает — она как будто просто не понимает, что ей нужно делать. И героиню свою она тоже не понимает. Варвара намного лучше справляется со своей ролью. И Тихон тоже, но почему-то у Антона есть слабое подозрение, что он почти не играет. — Будь что будет, а я Бориса увижу! Ах, кабы ночь поскорее!.. — театрально (хотя как еще, это ведь и есть театр) шепчет Катерина и Антон мысленно кивает. Он тоже очень, очень хочет увидеть Бориса поскорее. Разговор Кабанихи с Феклушой Антон терпит, как ему кажется, изо всех сил. Кабаниха повторяет одну реплику дважды, и Антон готов поклясться, что слышал шепот из-за сцены, подсказывающий ей нужные слова. Феклуша мямлит и запинается, и Антон устало вздыхает, когда она наконец уходит. А потом Антон понимает, что он ошибался — Дикой еще хуже. Он говорит как школьник, который плохо выучил заданное стихотворение, почти без эмоций, просто проговаривает свои слова. Антон наконец понимает, почему на спектакль было так мало желающих — те, кто был в этом заинтересован сразу же поняли, что бесплатные билеты бесплатны не просто так. А потом наконец-то появляется Борис, и вся сцена как будто пропитывается искренностью, чем-то настоящим. Он живет и оживляет все рядом с собой. — Уж совсем бы мне ее не видать: легче бы было! А то видишь урывками, да еще при людях; во сто глаз на тебя смотрят. Только сердце надрывается. Да и с собой-то не сладишь никак. Пойдешь гулять, а очутишься всегда здесь у ворот. И зачем я хожу сюда? Видеть ее никогда нельзя, а еще, пожалуй, разговор какой выдет, ее-то в беду введешь. Ну, попал я в городок! — говорит он и Антон думает — попал ты не только в городок, ты, парень, попал в этот театр. И лучше бы тебе поскорее отсюда сбежать, пойти завоевывать сцены получше и искать труппу попрофессиональнее. Антон смотрит и не может насмотреться. Как глоток свежего воздуха в душном и жарком помещении. «Как луч света в темном царстве», — думает Антон и чуть не смеется в голос. Когда он уходит, Антон почти готов вскочить и закричать: «не уходи, сыграй все роли в этой чертовой пьесе, у тебя все равно выйдет в сотню раз лучше, чем у них всех вместе взятых», но он конечно остается сидеть. Сидеть и ждать следующего появления Бориса. Происходит это быстро. — Ах, Кудряш, как она молится, кабы ты посмотрел! Какая у ней на лице улыбка ангельская, а от лица-то как будто светится, — говорит Борис и Антон верит. Верит, что та самая картонная Катерина может молиться так, чтобы вся церковь озарялась не от свечей и окон. — Нет, ты шутишь! Этого быть не может, — говорит он и хватается за голову. Антон видит искренне счастье, радость и знает, что Борис сейчас поверить не может в свою удачу. Нельзя сказать, что Катерина своим появлением все портит (чтобы испортить такую игру нужно очень постараться, а она этого совсем не делает), но их диалог становится похож на игру в мяч со стеной. — Не гоните меня! — просит он с неподдельной обидой и мольбой. — Вы сами велели мне прийти… — с настоящим непониманием. — Лучше б мне не видать вас! —с горечью и болью. — Зачем ты моей погибели хочешь? — говорит Катерина так безжизненно, что, если бы на сцене были бы цветы, они бы завяли. Что-то в этой мысли цепляет Антона, почти заставляет вздрогнуть. Цветы бы завяли, да, но не тот фонтан эмоций, чувств и жизни, который бьет из Бориса. — Жизнь моя! — говорит он, обнимая Катерину и Антон думает, что он мог бы прижаться к статуе — чувств было бы примерно столько же. Кулисы закрываются под заунывную песню. Антон моргает, смотрит на часы — сколько там длится антракт? Ему в спину доносятся слова преподавательницы, которая просит обязательно вернуться. Антон почти бежит по улице, едва не налетая на прохожих, кладет на стойку крупную купюру, показывает пальцем, кивает на вопрос, дожидается сдачи и выбегает обратно. Времени у него очень мало. Приятные кремовые розы колют руку. Антон возвращается, когда Дикой опять начинает с кем-то ссориться (просто громко читать свои слова). Он садится и пытается отдышаться. К тому моменту, когда Борис появляется на сцене, Антон уже дышит ровно и спокойно. — Может ли это быть! — восклицает он. И уходит он до обидного быстро. Катерина картинно падает. Антон проводит рукой по прохладным цветам. Насколько он помнил, осталось еще совсем немного. — Далеко, Катя, в Сибирь, — отвечает Борис рыдающей Катерине с совершенно сухим лицом. У него самого глаза мерцают, будто он сейчас сам заплачет. — Ну, бог с тобой! — говорит он, и Антон с восхищением видит на его щеках настоящие блестящие дорожки слез. — Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться! — кричит Тихон в потолок (если бы это говорил Борис, то он бы кричал в небо) и люди встают со своих мест. Кто-то сразу уходит, кто-то аплодируют. Хлопки упорядочиваются, сливаясь в ровный ритм. Кто-то кричит «Браво!». Кулисы закрывается. Зал скандирует «мо-лод-цы». Он выходит на поклон один из первых, сразу после Дикого. Антон вскакивает, радуясь, что сидит он на проходе, почти бежит. Парень удивленно распахивает глаза, наклоняется, и на лице его сияет такая улыбка, что ей можно осветить весь зал. Неверяще протягивает руки к букету, говорит спасибо и уходит (почти убегает). В центре сцены уже стоит Варвара. Он выходит потом еще, на общий поклон, и Антон видит, как крепко он сжимает в руке его цветы. Перед сном Антон прочесывает сайт театра и наконец находит: «Олегсей Душнов». Антон хмурится — имя уж очень необычное, но потом думает, что это даже лучше — его будет проще найти. Он и правда находится быстро. Последнее фото в инстаграме — букет кремовых роз. Антон улыбается, потом думает немного, возвращается на сайт театра и покупает билет на следующую неделю, на второй ряд. Первый весь раскуплен.***
В этот раз он приходит в цветочный заранее, выбирает долго и вдумчиво. Продавщица наконец сжаливается над ним. — Что бы вы хотели сказать этим букетом? — спрашивает она и Антон задумывается, долго подбирает слова. Вспоминает, что у всех цветов есть какое-то значение. Подбирает слова еще тщательнее. — Я восхищаюсь. Я впечатлен. То, что ты делаешь — просто прекрасно. И, барышня, это не букет для возлюбленной. Я хочу подарить его очень хорошему актеру, — наконец отвечает он. Она задумывается. — Да, я поняла. Минутку. Ваш бюджет? Она собирает какие-то длинные голубые цветы, потом добавляет к ним белые, сложные. Они нежные и красивые. — У нас, к сожалению, нет белых нарциссов. И они бы не очень хорошо здесь смотрелись. Могу предложить лиловую глоксинию. Да, она будет даже лучше, — она упаковывает букет, повязывает синюю и фиолетовую ленточку. Выходит очень красиво. — Здесь камелия, дельфиниум и глоксиния. Они вполне выразят то, что вы хотите сказать. Антон расплачивается, благодарит и идет к театру. Он внезапно понимает, что ему опять почти два часа придется смотреть спектакль. Он вздыхает, а потом думает, что Олегсей этого определенно стоит.***
— Жаль его разочаровывать-то! Какой хороший человек! Мечтает себе и счастлив. А мне, видно, так и загубить свою молодость в этой трущобе, — говорит Олегсей и Антон уже совершенно точно знает — он слишком хорош для этого места. И оно на корню режет его потенциал, не дает раскрыться таланту. Со второго ряда видно его лицо, каждая эмоция, каждое движение. У Олегсея меняется взгляд, брови двигаются, дополняя его жестикуляцию, и Антон готов встать и аплодировать прямо сейчас — но это будет некультурно. «Он очень красивый», — ловит себя на мысли Антон и вздыхает. На сцене появляется средненькая Варвара, обыкновенный Тихон, картонная Катерина и выпадающая из характера Кабаниха. Олегсей живет, он заставляет слова чувствоваться настоящими, он показывает, что картонная Катерина может быть желанна и сводить с ума, а больше сосредоточенный на том, чтобы просто правильно произнести текст, чем на том, как этот текст произнести, Дикой, грозный и грубый. Во время антракта женщина с соседнего кресла доверительно наклоняется к нему, кивает на цветы. — Для Катерины? Девочка — просто картинка. Антон неопределенно мотает головой. Картинка-то картинка, но здесь не галерея. Здесь чувства, слова и игра. Антон чувствует, что он влюбляется в театр. — Актер, который играет Бориса, очень хорош. Я уже второй раз на этом спектакле, — вежливо отвечает он. Женщина согласно кивает головой: — Да, мальчик просто умничка! Без запинки, громко, прямо не наглядишься! Антон соглашается. В этот раз он знает, когда надо вставать и дарить цветы. Олегсей улыбается еще шире, еще сиятельнее, и, если судить по голубым глазам, узнает его. — Спасибо! — говорит он и смотрит на Антона чуть дольше, чем это нужно делать в подобных обстоятельствах. Антон возвращается на место. Во время финального поклона ему кажется, что Олегсей ищет в зале его глаза, а когда находит, смущенно отводит взгляд. Вечером он видит в его инстаграме фотографию букета.***
Через неделю Антон уходит с последней пары. Он опять заходит в цветочный, девушка за стойкой его узнает и улыбается. — Добро пожаловать. В прошлый раз ваш букет понравился получателю? — спрашивает она, и Антон заверяет ее что да, потому что он на это очень надеется. — Я могу повторить или сделать что-нибудь другое. Может вы хотите сказать что-нибудь еще. Антон почти не задумывается — у него на раздумья была целая неделя. — Я восхищен, я очень хочу узнать больше. Что-то вроде того. Девушка кивает. — Нам как раз привезли белые нарциссы. Это будет лучше всего. В этот раз букет выходит скромнее, менее пышным, но как будто изящнее и нежнее. — Здесь лаванда и нарциссы. Ну и зелень по минимуму. Антон расплачивается, смотрит на цветы и улыбается. До начала спектакля еще почти полтора часа. Он подходит к зданию театра. На его крыльце курит девушка и Антон узнает в ней Варвару. Подходит и спрашивает: — Прошу прощения, вы не подскажите, Олегсей уже пришел? Она удивленно поднимает брови, спрашивает: — Олежа? Вы его друг? — потом замечает букет в его руке. Хитро улыбается. — Поклонник? — делает вид, что задумывается, говорить ему или нет. Опять же, делает вид, что сдается. — На втором этаже сразу направо, там служебный вход. Вторая дверь налево. Антон благодарит и проходит сквозь открытый турникет. Перед гримеркой замирает, нерешительно стучит. Из-за двери доносится торопливое «Одну секунду, я иду» и Олегсей открывает дверь. Один глаз у него выглядит куда ярче другого, потом Антон понимает — второй просто еще не подведен. На сцене почти все носят грим. Олегсей — Олежа — удивленно замирает. — Здравствуйте. Вы кого-то ищите? Антон прекрасно видит, что тот его узнал. — Вас. Я хотел сказать вам, что вы чудесный актер и просто потрясающе играете. И поблагодарить. Олегсей нерешительно принимает букет. — Спасибо, — говорит он, не глядя на Антона. — Вы ведь… на прошлой неделе… — И на позапрошлой, — кивает Антон. Олежа краснеет. — Спасибо, это… Это очень приятно. Очень красивые. Антон вдруг понимает, как это все глупо выглядит. Он приходит за полтора часа до спектакля, врывается в гримерку и дарит третий букет за месяц. Становится неловко. — Я пойду. Удачи на спектакле. — Вы останетесь? — спрашивает он быстро, как будто боится не успеть. Дышит он часто и неровно. Антон качает головой. — Сегодня, к сожалению, не выйдет. И я уже видел это дважды, — третий раз Антон бы вряд ли бы выдержал. — Жаль, но спасибо. За то, что пришли и за цветы. И за прошлые тоже. Антон улыбается, кивает и разворачивается. — Олежа. В смысле, я Олежа, меня так называют, — он краснеет так сильно, что Антон уверен — прикоснись к щеке и обожжешь палец. — Я буду в субботу на тверской. Там вроде представления. Если хотите — приходите. Я буду очень рад вас видеть. Антон улыбается. — Антон. Я обязательно приду. А во сколько? — В двенадцать. Буду рад. Спасибо. Антон не хочет уходить, но чем дольше он здесь стоит, тем страннее все это становится. И тем быстрее бьется сердце. Он успевает сделать несколько шагов по коридору, когда Олежа говорит: — Желать удачи — плохая примета. Антон разворачивается, спрашивает: — А как надо? — Что б ты под помост провалился или что-то вроде. Антон опять улыбается. — Тогда я желаю тебе провалиться под помост и переломать все ноги. Олежа улыбается так ярко, что кажется, лампы в коридоре, не выдержав такой конкуренции, потухли.***
Людей в Новопушкинском сквере много, очень много. И это за час до представления. Дети бегают и верещат. На сцене проводят какой-то интерактив. Антон протискивается сквозь толпу, подходит к ограждению. Вряд ли его туда пустят, хмурый охранник уже отвадил человек трех. Антон смотрит на цветы — веселые пестренькие тюльпаны, и надеется, что они не замерзнут — на улице довольно холодно. На выходных уже выпал первый снег. Олежу нигде не видно. Антон встает позади основной массы детей и ждет. Когда минут через двадцать после начала спектакля на сцену выкатывают бутафорский пенек с огромной шишкой, Антон не может сдержать смешок. Шишка разворачивается. Старичок-лесовичок поучает главного героя, указывает ему путь, и только тут Антон понимает — это и есть Олежа. Он поднимает руку с цветами, обращая на себя внимание. Понять, увидел ли его Олежа оказывается невозможно, из роли он не выходит ни на секунду. Спектакль заканчивается еще через двадцать холодных минут, и дети вместе с родителями лезут на сцену, чтобы сфотографироваться. Антон терпеливо ждет. Олежа находит его еще минут через пятнадцать. — Ты пришел. Спасибо. — Это тебе, — протягивает Антон цветы. — Боюсь, они окоченели. Если честно, я тоже. Олежа опять краснеет, но сейчас не понятно — от прохлады или от смущения. — Извини. Может мы зайдем куда-нибудь? Я очень голодный. Он нервно теребит прозрачную упаковку. Антон кивает и идет к машине. Олежа нерешительно идет за ним. — Может где-нибудь здесь… тут Мак есть рядом. — Здесь нигде нет мест, посмотри на эту толпу. И она вся голодная. Олежа кивает и очень аккуратно, как будто кресло может оказаться под напряжением, садится в машину. Антон забивает в навигаторе адрес. Олежа теребит ленточку на букете. Они молчат. Олежа несколько раз приоткрывает рот, но не произносит ни звука. — Это представление было к чему-то приурочено? Олежа расслабляется. — Если честно, не знаю. Нам просто в университете часто предлагают такие вот подработки. Ну я и согласился. Антон понимает, почему Олежа загнивает в том театре — в другие места его пока просто не берут. — Даже эта роль у тебя вышла хорошо. Олежа краснеет — теперь дело точно не в холоде.***
Разговор потек как-то почти сразу, не было неловких молчаний или нехватки тем. Олежа был начитанным, забавным и просто милым. Антон смотрел на него без масок, вне сцены, и чувствовал, что хочет остановить эту субботу хотя бы на пару дней, чтобы просто сидеть напротив друг друга, но Олежа все чаще поглядывает на темнеющее окно. Он не выглядит как человек, который хочет уходить — он выглядит, как человек, который понимает, что надо. Антон просит счет. Олежа пытается достать кошелек, но Антон останавливает его. — Давай будем считать, что это не потраченные деньги за входной билет. Олежа улыбается, смущается, но соглашается и забирает из вазочки, которую ему принес официант, тюльпаны. Он явно не идет к машине — ноги несут его в сторону большой красной букве «М». — Я могу тебя подбросить. Олежа явно теряется. — Если тебе не очень сложно, — наконец говорит он. Антон улыбается. Ему не сложно. Вечером Олежа выставляет несколько фотографий с представления, и в конце фото подвявших, подмерзших, но все еще красивых тюльпанов. Антону кажется, что что-то начинается.***
«Что-то» начинается почти два месяца. Они гуляют на выходных по Москве, ходят в музеи, очень редко — в кафе, потому что Олежа говорит, что если он поест здесь, то до конца недели будет ходить голодным. Отказывается от денег и от предложения угостить. Антон знает — его отец порвал все связи с сыном, когда тот плюнул на все и поступил в театральное, и теперь Олежа выживает на свою повышенную стипендию отличника и подрабатывает на детских утренниках, когда ему предлагают. По будням Антон иногда забирает Олежу после пар или после спектаклей, и они катаются по вечерним дорогам, хотя, по правде сказать, чаще стоят в вечерних пробках. Антону все равно нравится. Они разговаривают, смеются, пишут друг другу во время учебы, а если не могут встретиться, то подолгу говорят по телефону. В холодный и снежный вторник Олежа садится в машину, принося с собой мороз и колкие снежинки на куртке. — Мне предложили роль, — говорит он почти сразу. — Где? — На светофоре Антон смотрит на Олежу. Тот не выглядит счастливым — скорее запутавшимся и растерянным. — «Отцы и дети», в театре, где мой препод режиссирует спектакли. Роль Кирсанова, — Олежа молчит, потом добавляет, как будто можно было подумать, что ему предложили играть отца. — Аркадия. Антон радуется — Олежу заметили. Олежу разглядели, Олежину игру наконец-то оценили. — Я надеюсь, ты согласился? Олежа смотрит через лобовое стекло на летящие на них снежинки. — Я сказал, что подумаю. Антон почти бьет по тормозам. Олежа всеми силами пытается упустить свой шанс. — Прямо сейчас пиши, что ты согласен. Олежа смотрит на него с испугом, со страхом. Не из-за Антона, конечно, но он просто боится сложных решений и крупных перемен. — Но это очень серьезная роль, я… — С ней справишься идеально. — А мой театр, им придется искать нового Бориса, а это не самая популярная… — Они как-нибудь справятся. Тем более ты говорил, что они собираются ставить Бесприданницу. Пиши. Олежа берет в руки телефон, и Антон замечает, как подрагивают его пальцы. — Это надо отметить. Пицца? Я плачу и не спорь. Олежа робко, нерешительно кивает.***
Потом Олежу захватывает водоворот репетиций, подготовки, он читает Антону сценарий, читает ему свои реплики, нервничает, начинает сбиваться. Говорит, что думает отказаться, пока еще не поздно, пока он никого не подвел. В один из таких дней Антон просто кладет ему ладонь на руку и говорит: — Успокойся. Олежа замолкает и краснеет. Антон убирает руку. Олежа опускает взгляд на исписанный пометками сценарий. До премьеры еще месяц. Антон думает, что этот месяц будет очень сложным для них обоих.***
Антон заходит в Олежину гримерку за четыре часа до начала. Олежа вскакивает. Антон улыбается. — Я пришел тебе пожелать поломать все декорации и упасть в оркестровую яму. Олежа улыбается нервно и как-то косовато. В коридоре кричат о финальном прогоне через десять минут. — Антон, я… — он вздыхает, облизывает губы. Делает несколько глубоких вдохов-выдохов. — Я хотел сказать… Короче, — он начинает говорить цитату, входя в роль как по щелчку пальцев. Антон каждый раз этому поражается. — Точно я сон какой вижу! Эта ночь, песни, свидания! Ходят обнявшись. Это так ново для меня, так хорошо, так весело! Вот и я жду чего-то! А чего жду — и не знаю, и вообразить не могу; только бьется сердце, да дрожит каждая жилка. Не могу даже и придумать теперь, что сказать-то, — делает крошечную запинку, скорее потому это приходит в голову только сейчас. — Ему, дух захватывает, подгибаются колени! Вот какое у меня сердце глупое, раскипится вдруг, ничем не унять. Опускает смотрит в пол и краснеет. Антон берет его за руку, чувствуя, как под тонкой кожей быстро-быстро течет кровь, гонимая бешено бьющимся сердцем. — Я совершенно точно уверен, что это не цитата из «Отцов и детей». Олежа поднимает на него глаза. — А я было испугался, я думал, ты меня прогонишь, — говорит Олежа (или скорее Борис, но сейчас сложно понять). Антон хмурится, вспоминая. — Прогнать! Где уж! С моим ли сердцем! Если бы ты не пришел, то я, кажется, сам бы к тебе пришел. Олежа фыркает. — Ты слова напутал. А потом делает шаг к Антону, прижимается губами к губам. Антон обнимает его за талию, прижимает ближе. Олежа — теплый, жилистый, гибкий Олежа, целуется так, как будто готовится прыгнуть в пропасть и это последнее, что он хочет сделать. Обхватывает его руками за шею, выдыхает, обдавая жаром. Антон прижимается лбом ко лбу. — Там орут про финальный прогон. Олежа вздыхает, улыбается и говорит: — Мне пора. Антон отпускает его, говорит в спину: — Провалиться тебе под помост! Олежа смеется, не оборачиваясь.***
Когда Олежа выходит на поклон на этой просторной, светлой сцене, Антон протягивает ему большой букет бархатисто-алых роз.