Фаворитка

— Джессика, замри, — в сотый раз за последние два часа произнес Леонард, переводя взгляд с холста, где неспешными мазками появлялось изображение, на девушку, прикрытую полупрозрачной тканью, поблескивавшей в свете солнца и оттого придававшей стройному телу большую соблазнительность. Оттянув душившую горловину футболки, художник судорожно сглотнул, набирая в легкие как можно больше прохладного воздуха, пропитавшегося резким запахом масляных красок. Пригладив ладонью непослушные кудри, прилипшие к влажному от пота лбу, Леонард вернулся к полотну, искоса глянув на Джессику, которая спустя полчаса пожалела, что согласилась позировать принцу. Во время уговоров она представляла себе все куда эротичнее и интереснее, но вместо этого лежала в неудобной позе, от которой уже затекла спина, и в абсолютной тишине, прислушиваясь к тихим шорохам мастихина по холсту, поскольку Лео любит работать, не отвлекаясь на посторонние звуки. — И долго мне еще так лежать? — хныкала девушка, снова поправляя скользкую ткань, норовившую сползти и открыть все прелести молодого тела раньше времени. От постоянного трения шершавого фатина соски ее давно затвердели, выделяясь аккуратными бугорками, отчего Джессика заерзала, сильнее сжимая бедра. Девушка усмехнулась собственным мыслям, предполагая, что даже если она оголится прямо сейчас, Леонард вряд ли сдвинется с места, лишь снова потянет вниз горловину майки и сотрет со лба выступившие капли, пачкаясь в краске. Он был так близко — протяни Джессика руку, и достанет до него кончиками пальцев — и так далеко одновременно, сводя с ума серьезным видом, запахом хвои и неприступностью. — Пока я не закончу, — буркнул Леонард, разглядывая ее волшебно-зеленые глаза, напоминавшие ему то ли молодую зеленую траву, то ли колючие иголки сосен, растущих на окраине королевского сада. Он все пытался подобрать подходящий оттенок, смешивая краски, но стоило Джессике повернуть голову в сторону, как ее глаза из теплого малахитового переходили в свежий темно-мятный и даже ласково-оливковый. Забавно, наверняка только он подмечал удивительную игру света, тогда как остальные сходились на одном зеленом. — Осталось еще немного. Не шевелись, — мягко сказал художник, и Джессика замерла от удивления, на что Леонард одобрительно кивнул. Он всегда хотел нарисовать ее, запечатлеть не только в собственном сознании, но и на полотне, отразить всю любовь и передать ту красоту, которую видели все, но не понимал никто. И вот теперь, когда она так близко, Лео не находит в себе сил, чтобы оторваться от нее и перестать подбирать идеальные оттенки — ее безграничное множество оттенков, будоражащее буйством красок глаз художника и доводящее до творческого экстаза. Леонард снова взялся за карандаш, вычерчивая на бумаге очередной набросок, вырисовывая показавшийся на мгновение образ, который мог заметить лишь опытный взор. Джессика прикрыла глаза, вслушиваясь в шорох резких штрихов, а уголки губ дрогнули, застывая в едва различимой улыбке. — Леонард, надеюсь, ты помнишь, что через два ча… — ураганом ворвавшийся в комнату Ричард замер на полуслове, распахивая в изумлении глаза и сжимая от злости кулаки. — Что вы здесь устроили? Джессика испуганно подскочила с дивана, чувствуя, как стопы пронзил холод камня, и подхватила с пола ткань, надеясь прикрыться. Сердце лихорадочно забилось, больно колотя ребра, когда оба мужчины — оба одинаково желанных ею мужчины — стоя на расстоянии пары метров, точно разъяренные быки, яростно метали молнии и надеялись уничтожить друг друга тяжелым молчанием. Ричард нахмурился, глядя на рассыпавшиеся по плечам волнами теплого моря каштановые волосы, и шумно выдохнул, признавая явное поражение. Он желал Джессику, но так и не решился перейти дорогу брату. Она была счастлива с Лео, а он был счастлив видеть ее такой. Леонард выпрямился, властно опуская ладонь на талию любимой женщины и резким движением привлекая ее к себе. Прижавшись спиной к художнику, Джессика удивленно распахнула глаза, запрокидывая голову и встречаясь с недоуменным взглядом мужчины. Он едва различимо кивнул, соглашаясь с ее авантюрой, и опустил ладонь, позволяя девушке шагнуть вперед. — Рисуем, — игриво прощебетала Джессика, подхватывая со столика палитру и шагая к молодому королю, — нашу любовь, — собирая на палец темно-зеленую краску, произнесла Джессика, вычерчивая острый контур подбородка на лице застывшего Ричарда, и повела ниже, пачкая ворот кителя. Леонард снова оказался рядом, укладывая ладони на ее бедра, легонько поглаживая, и, не стесняясь, прижал к телу, пока Ричард силился осознать происходящее. Видеть, как Леонард припадает к нежной коже на шее желанной женщины, оставляя фиолетовую кляксу, было неправильно, но до ужаса возбуждающе, и король потянулся пальцами к ее лицу, касаясь щеки, осознавая, что это реальность, а не разбушевавшаяся под парой стаканов бочкового виски фантазия. Джессика победно улыбнулась и сама потерлась о его руку, приоткрывая рот, когда губ коснулся большой палец, стирая алую помаду и встречаясь с горячим языком. Ричард потянул ткань, со свистом скользнувшую вверх и обдавшую кожу жарким дыханием неистового желания, плескавшегося внизу живота, точно рубиновое вино на дне бокала, бьющееся о стекло и оставляющее на стенках полупрозрачный след — опьяняющий налет страсти. — Скажи, чего ты хочешь, — перехватывая ее запястья, потянувшиеся к пуговицам кителя, произнес Ричард, еще не до конца веря в происходящее. — Тебя. Вас. Обоих, — растерянно бормотала Джессика, поддаваясь умелым ласкам Леонарда. Больше не было слов, лишь только кипящее возбуждение, заполнившее комнату и осевшее невесомой пылью на трех любовников, неистово ласкавших друг друга. Джессика торопливо раздела обоих, едва удерживаясь на ногах от разгоряченных тел, прижимавшихся к ее коже и оставлявших следы губ и разноцветных красок на теле, прокладывая путь своего вожделения. Она желала каждого, но вместе они сводили ее с ума, запуская сладкую дрожь предвкушения, вибрирующую во всех клеточках. Девушка сама толкнула Ричарда на диван, нависая над ним и призывно выставляя бедра, на которых уже в следующую секунду заалел след ладони художника. Леонарду нравились эти перемены в девушке и дымная поволока, затянувшая изумрудный взгляд бессознательным влечением, гипнотизируя ее и толкая в объятия страсти, сжигающей весь воздух в легких, стоило Джессике почувствовать их обоих в себе. Сухие пальцы художника пробежали по позвоночнику, посылая колючие искры сладкой неги, и Джессика выгнулась ему навстречу, утопив стон в губах Ричарда, отвечавшего на ее ласки и неспешно двигавшегося внутри, унося сознание на вершины сагарских гор, к безмятежности и ласковому ветру, путавшемуся в волосах, как сейчас путаются пальцы Лео, нежно накручивая локоны и разнося по комнате их цветочный аромат. Доведенные друг другом до исступления, они не могли произнести и слова, лишь влажные шлепки тел и тяжелое дыхание продолжали тихий разговор, когда стоны Джессики, рвущиеся из груди, затихли и она содрогнулась, вцепившись пальцами в плечи мужчин, чувствуя, как под кожей взрываются сотни крохотных фейерверков, приятной щекоткой бегущих по спине, точно брызги разведенной акварели, небрежно брошенные щеткой на холст. Одолеваемые единым чувством, они позабыли обо всех своих различиях, отдаваясь теплой неге, покачивавшей волнах невесомости. Надменно-синее спокойствие Леонарда оттенялось жизнерадостно-желтой легкостью Джессики, разбавленной яркой-красной смелостью Ричарда. Как три основных цвета они смешивались на палитре томной страсти, неровными мазками и дерзкими штрихами создавая шедевр, какого прежде не было во всем мире, вырисовывая любовь, объединившую три сердца, три части раздробленной когда-то души, сглаживая трещины тягучими следами масляной краски, что складывались в картину, которую кто-то назовет высшим проявлением чувств, а другие именуют похотливым развратом, так и не поняв, что значит для них троих любовь.