«Нравится мне, что можем максимум пять минут ругаться, и только две обижаться» Градусы, Голая
Шрам на носу мокрый глаз уголок рта шея ключица клякса ожога. Хьюго закрывает глаза и по памяти повторяет портрет человека в зеркале. Светлые ресницы губы шея ключица сосок. Хьюго открывает глаза и цепляется взглядом за левую грудь. На месте соска ничего нет. Хьюго хочется пожалеть человека в зеркале, лишившегося не только грёбаного соска в аварии на Дайтона-Спидвей в декабре две тысячи семнадцатого, но он вовремя вспоминает, кто этот человек. Он сам.«МакКуин сдаёт! Он отступает! МакКуин отстал!»
Воспоминания отдаются в голове напористым гулом. Хьюго зажмуривается. По спине скользят холодные и мокрые руки. Большими пальцами они пересчитывают позвонки. Тридцать четыре, сколько и должно быть. Хьюго не знает и не хочет знать, сколько стоят эти позвонки. Плеча едва касается подбородок, а затем губы. На лопатке остаётся смазанный поцелуй. Хьюго зажмуривается ещё крепче. Руки превращаются в целое тело, которое льнёт, обволакивает, скользит, притирается, вылизывает сразу везде, стремится раствориться. Хьюго широко распахивает глаза, когда тело уже на коленях. — Франческо, встань, пожалуйста. Франческо игнорирует — сильнее впивается пальцами в бёдра, лицом прижимается к ширинке и смотрит бешено, глаза в глаза, словно он дикое животное, нагнавшее жертву. МакКуину вовсе не нравится такой взгляд. — Франческо, ты меня слышишь? Прекрати. Франческо не слышит, но, будто бы он змея, обвивая любимое тело, поднимается на ноги и впивается в искусанные губы. Франческо только что из душа. Он пахнет сексом и свежестью. Он никогда не использует ароматизированные шампуни. Он слегка влажный потому, что любит, когда тело высыхает само. Он гладко выбрит, и он, мать его, в одних трениках. Ни одна живая душа не способна перед ним устоять. Жаль только Хьюго давно ни жив ни мёртв. Он разрывает поцелуй и одними лишь глазами говорит: «Не сегодня». Франческо надувает губы и отклеивается. «Не сегодня» длится уже две недели, так что итальянцу начинает надоедать дёргать себя за хуй самому. Он хочет отдачи, хочет ласки, хочет ответа. Хочет, чтобы МакКуин засадил ему по самые яйца и целую ночь имел так, как умеет только он — просто и честно, всегда как в первый раз. Франческо крышу сносит от того, как и где МакКуин целует его, как и где трогает, как и где, не стесняясь, стонет и смотрит всегда трепетно, обеспокоенно и смущённо. Франческо без ума от такого Хьюго, которого, кажется, может видеть только он. Поэтому он никогда не закрывает глаза, когда они вместе. Он хочет смотреть и видеть. Всегда. Но, очевидно, «не сегодня». Франческо издаёт болезненный стон, на секунду оголяя зубы, и удаляется в сторону спальни. Хьюго виновато смотрит ему вслед. Франческо додрачивает, параллельно подбирая нужные брюки, машинально, не получая абсолютно никакого удовольствия, просто избавляется от стояка. Кажется, матерится. Спустя пару минут замирает и выдыхает с облегчением. Когда надо, он умеет делать это быстро, тихо и чисто и порой считает это своей суперспособностью. Ему даже не требуется закрывать за собой дверь потому, что он знает — он не вызовет подозрений. Сегодня Франческо не закрывает дверь потому, что в глубине души надеется — Хьюго придёт. И он приходит через десять минут, когда Франческо уже в светлых льняных брюках и лёгком поло. Этому образу не хватает только широкополой соломенной шляпы, думает МакКуин, но вслух произносит другое: — Ты не говорил, что куда-то собираешься. — Планы поменялись. Франческо врёт напропалую. Просто сейчас, как ему кажется, МакКуину нужно побыть одному. И Франческо может дать ему уединение. В ущерб себе, своим желаниям, но — может. Хьюго облокачивается на стену, прячется в тёмном углу. Наблюдает за итальянцем через отражение. Франческо на секунду встречается взглядом с МакКуином. Тот спешит отвести взгляд. Франческо беззвучно смеётся. Ждёт, пока американец вернёт ему своё внимание и будто бы в последний момент перед выходом подводит губы блеском. Не слишком заметно, но значительно, думает Франческо. Как вспыхивают глаза Хьюго, Франческо уже не видит, но видит прикованный к себе взгляд. Не к губам — к нему. Видит чуть прикушенную губу и прищуренные уголки глаз. — Прости меня. Стараясь не выдать волнение, бросает американец. — Простишь? — Прощаю. Франческо соглашается легко потому, что и не обижался. Ну, разве что чуть-чуть. Хьюго улыбается. — Не уходи. Говорит, когда итальянец проходит мимо. Наклоняется и целует. Не закрывая глаз. Франческо безумно нравится и это. Он тоже не закрывает глаз. — Не уходи, ладно? — Не уйду. Хью не любит торопиться. Он снимает руку итальянца с ручки двери и переносит её себе на плечо. Целует на этот раз мокро, посасывая клубничного вкуса губы. Крепко держит тонкое лицо в своих «почти-лапищах». Он действительно не торопится, наслаждается моментом, дышит им. У того даже не встаёт, отмечает про себя Франческо. У него-то всё давно на взводе. Итальянец хочет сравнять счёт, поэтому, не мешкая, запускает руки за резинку домашних штанов и боксёров. Пальцы у него всё ещё холодные, что только добавляет чувствительности. Они скользят от бёдер вверх, задерживаются на тазовых косточках — живот непроизвольно поджимается — текут вверх к груди, собирают ткань и бережно вынимают Хью из футболки. Франческо снова одни руки — гладкие, длинные, изящные, похожие на двух змей. Франческо снова льнёт, жмётся, растворяется. Это его способ отдохнуть. — Я скучал. Выдыхает он в тонкую полуулыбку, пока Хью бережно же расстёгивает пуговки поло. Франческо спокойно, когда он так делает. Весь его напал, вся торопливость разом улетучивается и остаётся желание прижаться, очутиться в крепких объятиях и стоять так бесконечно долго, медленно покачиваясь туда-сюда. В душе Франческо маленький пугливый котёнок. Хью оставляет поло итальянцу — пусть снимет его так, как умеет — томно, как в кино — сам ведёт руками от груди к щекам, притягивает ближе. Снова целует. Кажется, он не чувствует слезинок в уголках глаз Франческо — и слава богу. Хью наконец отлепляется от стены и подталкивает к кровати. А Франческо только рад потому, что ноги уже не держат. — Как ты хочешь? Хью всегда учитывает чужое мнение. — Хочу видеть твои шрамы. Выпаливает итальянец прежде, чем успевает прикусить язык. У них это запретная тема. Хью уже успел стянуть льняные брюки, когда услышал пожелание. Он на секунду замирает и смотрит исподлобья, и, боже, Франческо готов кончить только от одного этого взгляда. Американец сидит прямо у него между ног, в опасной близости от промежности, и смотрит очень внимательно, даже строго. За несколько секунд в голове Франческо сменяются тысячи образов, которые они обязательно попробуют. Франческо целых десять секунд думает о том, как Хью накажет его завтра или послезавтра, а может быть даже этой ночью. Франческо хочется сразу всего Хьюго, в разных позициях и ролях и просто так, при свете ламп или солнца, утром за завтраком, на море или в городе. И речь не только о сексе. Франческо нравится быть с ним. — Почему? Вопрос выдёргивает из влажных мечт. Вопрос застигает врасплох. У Франческо нет вразумительного ответа на этот вопрос. Не признаться же, что они его безумно заводят? — Ты очень красивый. Хью ещё секунду смотрит прямо в глаза, потом почему-то слишком быстро целует в колено и разве что не с разбегу запрыгивает на кровать. Франческо даже подбрасывает — правда, не столько от волны, прошедшей по матрацу, сколько от вновь накатившего Желания. — Тогда сегодня ты сверху. Франческо потряхивает от этих слов. Ему не нужно повторять дважды — секунда, и он действительно сверху. Выводит круги на бёдрах МакКуина, наконец снимает с себя поло — томно, как в кино. Взглядом бессовестно лапает каждый сантиметр тела под собой. Шрам на носу мокрый глаз уголок рта шея ключица клякса ожога. Он обожает это тело, обожает каждую отметину ожога, каждый изгиб, каждый шрам. Вот, что ему действительно нравится. Франческо не может объяснить эту иррациональную тягу даже себе, не то что оформить в слова, но каждый раз смотрит заворожённо, хочет изучать, трогать, словно Хью — интерактивная игрушка для детей. Франческо не уверен, так ли было бы с другими мужчинами или только в отношении американца. Франческо вообще ни в чём не уверен, ему просто нравится. МакКуин видит, как реагирует итальянец — и притягивает его ближе к себе, укладывает на грудь. Целует, целует, целует. Франческо ведёт, он медленно плавится, он снова везде, обвивает, трётся. В животе затягивается тугой узел, который заставляет издать первый полустон-полувздох. Франческо утыкается носом в изгиб шеи, жмурится, чуть не хнычет, когда ощущает ладони на талии. Теперь они скользят дальше, большими пальцами поддевают резинку семейников и стягивают их. Франческо действительно дрожит от прикосновений потому, что они тёплые и нежные, и он теперь тёплый и нежный, и хочет ластиться, дразнить, играться. Поэтому он выпрямляется и усаживается обратно. Продолжает двигаться. Закусывает губу. Смотрит прямо в глаза, не разрешает отвести взгляд. МакКуин практически бесконечно терпелив, границей его терпения является лишь абсолютно голый Франческо, восседающий верхом и смотрящийся так сумасшедше сексуально. Хью видит — и чувствует — как Франческо сползает ниже и тянет на себя штанины. И какое же счастье, что вместе с трусами потому, что Хью не выдержит ещё одной медленной пытки. Франческо оттопыривает задницу, головой жмётся к бедру, руками ощупывает рёбра. И улыбается так, будто сейчас сожрёт. Франческо вылизывает везде, намеренно игнорируя только паховую область. И не нарушает зрительного контакта, удерживает взгляд на себе. Хью будто пришит нитками за глаза к глазам Франческо, и это начинает его смущать. Он тянется к выключателю, но Франческо останавливает его: — Я хочу, чтобы мы видели друг друга. Хорошо, думает МакКуин. Будь по сему. — Хорошо. Прерывисто выдыхает он и через силу закатывает глаза. Это было действительно тяжело, но просто необходимо, иначе Хью не выдержит. Кажется, Франческо поставил себе цель довести МакКуина потому, что тут же говорит: — Ты не понял. Смотри на меня. Глаз не своди. Хью требуется несколько секунд, чтобы вернуть самообладание и посмотреть. И, боже, ему хочется отвернуться снова потому, что Франческо вернулся ему на бёдра, опять выводит круги, опять хищно смотрит, опять изгибается, словно змея. В который уже раз за сегодняшний день. И лампы потрясающе подсвечивают его со всех сторон, подчёркивая преимущества. Хьюго проводит пальцами от коленей к тазовым косточкам и слегка надавливает. Вполне недвусмысленно намекает. Франческо в последний раз особенно сильно проезжается бёдрами по промежности и Очень. Медленно. Стонет. МакКуину срывает тормоза. Он не показывает виду, он изо всех сил держится, чтобы не опрокинуть Франческо и не вытрахать из него всю душу. Ведь они же договорились. Его нетерпение проявляется только в сбитом дыхании и непроизвольно сжавшихся на упругой заднице пальцах — сжавшихся так сильно, что Франческо приходится перенести их себе на грудь и ещё разок двинуться вперёд-назад. Просто на пробу. — Fu-u-uck¹. — Mi²? Ответа не требуется. Требуется поцелуй, чтобы немного разрядить обстановку. Чтобы, в конце концов, дать Франческо возможность приподняться, оторвать его от насиженного места. Чтобы вдохнуть поглубже и медленно выдохнуть. Остыть. Потому, что уже просто невозможно. Кажется, в паховой области двоих мужчин сейчас сосредоточено всё электричество планеты, и это не может не напрягать. — Я не хочу быть по уши в дерьме. Хью не умеет держать романтические моменты. — Я подготовился. А то ты думаешь, я в душе так долго зубы чистил? Франческо смеётся, запускает пальцы в короткие светлые волосы и легко целует в лоб. — О-о-о. То есть, ты знал, что всё так обернётся? Франческо на это только хитро молчит, выпрямляется, несколько секунд хищно смотрит на первый алеющий засос на шее Хьюго. Жмурится. Хью не хочет ни смущать, ни смущаться, поэтому тоже жмурится. Франческо медленно и очень тихо насаживается до конца. Лубрикант морозит кожу не хуже кое-чьих пальчиков. На выдохе итальянец цокает языком и спустя минуту — целую минуту — треплет по макушке: — Просыпайся, красавица! Хью распахивает глаза и откровенно любуется представшей передним картиной, забыв о граничащем с болью возбуждением. Франческо коленями зажимает талию МакКуина, упирается ими в матрац, сидит плотно. Руками он держится за изголовье кровати, спину выгибает и смотрит, смотрит, смотрит победителем. Улыбается. Хью практически не смотрит на подрагивающий член партнёра потому, что есть места куда красивее. Например, озорные, прищуренные глаза. Он тянется руками к щекам, снова притягивает к себе и снова целует, не закрывая глаз. Франческо приподнимается и делает первый толчок. Член двигается в нём свободно — итальянец очень хорошо подготовился — лубрикант всё так же холодит, добавляет остроты ощущений. Франческо смотрит очень внимательно, улавливает каждое мельчайшее движение. Франческо изучает. Теперь он в такой позиции, когда отчётливо видна чуть ли не каждая волосинка на теле, и Франческо хватается за эту возможность разглядеть, пощупать взглядом очень личные кусочки тела. Он перемещает руки ровно на отметину ожога и, начиная с шеи, невероятно медленно, каждым пальцем впитывая рельеф, проводит вниз к животу. И ещё раз, и ещё. Запоминает. Хью ведёт от этих прикосновений так, что он несильно подмахивает бёдрами вверх, напоминает Франческо о его положении. Франческо словно нужна была только отмашка, выкинутый зелёный флаг, чтобы с первой секунды набрать нужную скорость. Он опирается ладонями в подушку по сторонам от головы и стонет, стонет, стонет. Кажется, что-то шепчет — среди вдруг таких непривычно громких звенящих звуков и не разобрать. — Потрогай меня, cagna³, потрогай, cazzo⁴, потрогай! Кричит почти в самое ухо, облизывает капельку пота над губой и смотрит исподлобья своими огромными, бешеными глазами. Хьюго тонет в них, теперь весь его мир — эти бездонные глазища. Он заводит ладони на ягодицы и крепко сжимает их, разводит, заставляет снизить темп. Коротко целует. Одними губами шепчет: «Кончи мне на лицо» — и касается головки смазанными пальцами. Сначала мучительно медленно, практически издеваясь, обводит по всей длине, постепенно ускоряясь. Теперь его очередь хищно смотреть и мучать, мучать, мучать . Франческо не хватает на долго и он действительно кончает на лицо МакКуину. Громко, взвинчиваясь сначала вверх, а потом со шлепком насаживаясь обратно до самого конца, почти до боли, до облегчённого стона. До крошечных слезинок в уголках глаз, которым так и не суждено скатиться по щекам. Хью заканчивает следом за ним, медленно подмахивая бёдрами и придерживая партнёра за талию. — Sei un cazzo di uomo⁵. — Я тебя очень люблю. Франческо до сих пор сидит на самых яйцах американца, не двигаясь, снова мокрый, уставший и абсолютно счастливый. Он любовно касается щеки Хьюго и медленно целует его. — И всё таки, почему? — Что — почему? — Почему тебе нравятся мои шрамы? — Ognuno di loro è la tua storia⁶. — Что? Франческо молча улыбается и прикрывает веки.