not lonely anymore

Пятому в последнее время все чаще кажется, что он сходит с ума - а точнее, самым натуральным образом слетает с катушек. Наверное, он просто отвык быть подростком. Номер Пять хочет остановить апокалипсис - а у его нового тела свои желания, куда более приземленные и понятные. Его телу почему-то очень нравится, когда Диего - в порыве очередного спора хватает его за грудки и вжимает в стену. Пятый - словно на автомате - изрыгает проклятия, угрожает, и смотрит тем самым безумным взглядом, после которого нормальные люди сбавляют обороты. Нормальные - возможно, но только не Второй. Диего что-то яростно ему доказывает - кажется в очередной раз о том, что не нужно быть таким мелким манипулятивным мудаком, что нужно вместе решать, как справиться со сложившейся ситуацией... Герой, лидер, так его растак - посмеивается про себя Пятый. Ему это даже нравится - никто уже много лет не был с ним столь... эмоционален. Определенно, не будь апокалипсис на пороге, он бы все рационализировать, объяснить себе, ведь между ними что-то происходит, непонятно, стремительно растет напряжение. - Мог бы ты так не делать? - Пятый - сама вежливость, но его голос так и сочится ядом, а взгляд как бы намекает - если не уберешь от меня свои клешни, можешь остаться без них. - Я же не делаю тебе больно, - растеряно тянет Диего, намеки он понимать не приучен. В ответ Пятый закатывает глаза - лучше бы ему сейчас было больно. Куда сложнее будет объяснить брату почему ему сейчас так хорошо. Пятый проклинает себя, годы одиночества - это ведь из-за них он плавится от тепла чужого тела, как иначе... - Пусти, придурок, - Пятый дергается, но как-то слабо; в голосе скользят высокие истеричные нотки, а ноги становятся ватными. Стоит уже до боли, и Пятому остается лишь надеется, что Диего не заметит этого. Но такое объяснение Второго не удовлетворяет, он пристально смотрит брату в глаза, будто в надежде понять, что происходит у того в голове. Возможно ум и не был сильной стороной его брата, но инстинкты, какая-то хищная сообразительность... в голове Диего словно переключается тумблер. Гнев стихает, он чувствует, что с братом что-то не так. Никогда еще Пятый не был так близко к унизительному провалу. - Ты чего, малыш? - Мое тело реагирует на тебя... не правильно, - наконец отвечает Пятый. Просто сказать как есть - и Второй отпрыгнет в ужасе, или даст по лицу... Во рту вдруг становится до боли сухо, мысли путаются, и все, о чем он может думать - это губы брата, сухие, в мелких трещинках, и наверняка очень горячие. - Отпусти меня, пожалуйста, - последнее слово он произносит с усилием, что заставляет Диего улыбнуться. Только вот отпускать мальчишку он не собирается - нет, он не оставит своего Пятого в таком состоянии, поможет, позаботиться, как и подобает старшему. - Тише, тише, все хорошо, - Диего уже давно ослабил хватку, и теперь успокаивающе поглаживает брата по плечам, снова шепчет что-то успокаивающее, прижимается ближе - критически близко. Со стороны может показаться, что это просто невинные братские объятия - но только не для Пятого. Для Пятого это - пытка чистой воды. Затаив дыхание, он надеется лишь на то, что Диего действительно тупой чурбан, который видит не дальше своего носа, а наблюдать способен лишь за траекторией полета ножей. - Тупица, - сердце бешено колотится , - куриные мозги, идиотина, - повторяет Пятый когда Диего утыкается ему лицом в макушку. Похоже, он ничего не понимает в подростках - хотя сам так часто ведет себя как невоспитанная недоросль, думает Пятый. Находиться сейчас так близко... просто невыносимо, еще и этот взгляд Диего, задумчивый, почти мягкий. Он словно в первый раз увидел Пятого, и теперь хотел насмотреться, - прекрати уже на меня так пялиться, - о да, слова Пятого больше не звучат как приказ. - Я и не пялюсь, просто... не знаю, мы не виделись столько лет, и сейчас. Все так странно, - он усмехается так тепло, треплет Пятого по волосам так нежно, что мальчишка реагирует очень предсказуемо. По щекам все сильнее расползается предательская краска, а внизу живота все горит. - Я рад, что ты вернулся, малыш. Хотел сказать тебе это с того самого дня. Знаю, глупо говорить это сейчас, но мне тебя не хватало, и... Внутри Пятого что-то ломается, он отчаянно подается навстречу, обхватывает старшего за шею, целует. Как-то по-детски, получается лишь короткое касание губ. Пятый наконец признает: он не просто хочет Диего, ему действительно важно то, что происходит. И это так сложно. Но только не для Диего. Долю секунды он ошалело пялится на брата - так он не смотрел, даже когда Пятый вылетел из пространственно-временного тоннеля. Пятый тяжело выдыхает; ему - великому и ужасному киллеру Комиссии - по-детски стыдно. Щеки уже пылают, и внизу тоже очень горячо, и становится еще горячее, когда руки Диего соскальзывают ему на талию и притягивают ближе. Непозволительно близко. - Маленький ты извращенец, - смеется Диего, чувствуя, что мальчишка подается ему навстречу - еще ближе, еще теснее, и целует его также легко - в щеку, потом в скулу, словно боясь спугнуть. - Да что ты? Здоровый мужик, лапающий подростка, это верх морали, по твоему? - язвит Пятый, уже не всерьез, просто по привычке оставлять за собой последнее слово. Из жалости - исключительно к своей нервной системе - Второй наконец целует своего несносного мальчишку по-настоящему. Пятый теряется - он не знает, куда деть руки, как дышать. - У тебя стояк, это вообще нормально?- выдыхает Пятый почти возмущенно - о своем собственном состоянии он почему-то не думает. Просто тот факт, что Диего тоже эта ситуация возбуждает до такой степени... - Представь себе, очень сложно сохранять невозмутимость, когда ты так жмешься. - Тебе правда нравится? - еле слышно спрашивает он, глядя на Второго. И Диего смотрит - смотрит так, что пропадают все вопросы. С мучительной нежностью он вглядывается в раскрасневшееся мальчишеское лицо - влажные губы, брови, сведенные так, словно Пятый вот-вот расплачется. А если и так, то только от удовольствия. Слишком хорошо, слишком много... всего. Чувствовать прикосновения горячих рук, тесные до боли объятия - кажется, даже этого Пятому, никогда не знавшему простых ласк, достаточно, чтобы таять и плавиться. Никогда, никогда никто его еще так не обнимал. Пятый и под пытками бы не признался, но это было самое лучшее прикосновение в его жизни. и он просто не хотел, чтобы это все кончалось. - Пятый, - шепчет Диего ему в ухо, прихватывая губами кожу под ухом, - ты хочешь... - Да, господи боже чтоб тебя, не заставляй меня говорить это в слух. И Диего понимает. Пятый не верит своему счастью, что его горячему - хоть и не самому умному братцу - хватает ума не задавать вопросов, не говорить, а действовать. От очередного поцелуя, еще более глубокого, жестко Пятого так ведет, что он подчиняется. Поначалу еще пытается отвечать, и получается неловко, очень влажно и горячо. Во рту чувствуется вкус крови, у мальчишки саднит нижняя губа, и он просто принимает ласки брата. Про подобное Пятый читал только в книжках - да, а апокалипсисе у него было несколько сомнительных книжек в стилю эротика - но тогда ему казалось, что поцелуи - очень переоцененный обмен биологическими жидкостями. Сейчас же...Это было чем-то большим. чувствовать на своих губах тяжелое дыхание другого человека - мужчины, голодного, жаждущего. с замиранием сердца ощущать, как чужие руки ласкают его шею - а потом сжимают сильнее, чем следует. В глазах пляшут цветные искры, Пятый сдавлено всхлипывает; воздух стремительно кончается, легкие горят. Запоздало он понимает, что жадно трется, толкается бедрами навстречу в надежде облегчить напряжение, и это кажется сейчас чертовски правильным. - Прости, прости, маленький, - тут же отзывается Диего, ослабляя хватку. Но дело уже сделано - Пятый кончил, кончил блядь в свои форменные шорты. Если Диего что-то и замечает - все равно не думает останавливаться. Ослабляет форменный галстук, и приникает к шее брата губами - ему просто не дает покоя эта нежная кожа. - Ты такой красивый. И мне нравится твой голос, не сдерживайся, хорошо? - Пятый даже не пытается сопротивляться, или спорить; он не понимает, почему от таких простых банальный слов в груди разливается тепло, и ему почти уже не стыдно. Позволяет посадить себя... кажется, на стол, пропускает момент, когда в сторону летят пиджак и жилетка, Диего раздевает его сам. С каким-то очаровательным трепетом мужчина расстегивает пуговицу за пуговицей; трется колючей щекой, не может сдержаться - прихватывает губами аккуратный розовый сосок, чем выбивает из Пятого уже настоящий стон. У него снова стоит, и мальчишка почти рад этой неиссякаемой энергии, потому что он сегодня хочет трахаться до потери сознания - в прямом понимании этой фразы. Пятый не просто возбужден - в глазах Диего он сам и есть воплощенное вожделение. Сидящий на столе в одних шортах да сползающих гольфах, мучительно пытающийся сдерживаться - из последних сил, не без гордости отмечает Диего. Одним движением он стягивает шорты вместе с бельем. Пятому неловко, но он даже не пытается прикрыться, лишь инстинктивно чуть сводит бедра - но Диего и этого ему не позволяет, вклинивается, бесстыдно заставляя развести колени в стороны. Обычно его не хватает на столько предварительных ласк, так что Второй уже едва сдерживается. Целует подрагивающий от напряжения живот, обводит языком пупок, с мстительным удовольствием слышит, как Пятый вскрикивает, пытается прижать Диего ближе, запускает пальцы в короткие волосы. - Подрочи уже мне нормально, - но принести ему блаженное облегчение Диего не торопится. Дразнит, проводя от основания до головки кончиками пальцев - так, что у Пятый тяжело дышит, и пытается толкаться навстречу. Потом поглаживает - чуть более ощутимо, но все же этого мало. Отвлекается, чтобы чмокнуть Пятого в острую коленку, проводит языком по едва заметной ссадинке. - Боже, как хотел сделать это. - Идиот, - выходит не осуждающе, а жалобно, - сделай уже это. Где-то на периферии сознания вертится мысль о том, как, наверное, классно было бы отсосать Диего. Неосознанно он обводит пересохшие губы языком, и у Диего разве что искры из глаз не летят от возбуждения; а ему еще казалось что Пятого нельзя хотеть еще сильнее... - Еще, давай, мать твою, - скулит мальчишка, забыв о гордости. Но в последний момент Диего выпускает член из рук, и тот с оттяжкой шлепается о живот Пятого; в ответ Второй слышит разочарованный стон, но не дает брату опомнится, переворачивает его на живот, кусает за загривок. - Эй, подожди, что ты... - Пятый вздрагивает всем телом, пытается обернуться, чтобы понять ,что Диего собирается делать дальше, но брат держит его крепко. - Я обещаю, что в следующий раз трахну тебя так, что ты блядь имени своего не вспомнишь, то есть номера, но сейчас, умоляю, будь хорошим мальчиком. Больно не будет. Сожми. Пятый задушено смеется, ему плевать, он уже готов быть кем угодно; не совсем понимая, чего хочет брат, все же послушно сдвигает ноги. В следующий раз - это звучит обнадеживающе. Наконец чувствует, как Диего кладет ладони ему на талию, до боли сжимает, тянет на себя. Член скользит между бедер; жадные, торопливые толчки заставляют Пятого сходить с ума. И как же хорошо - просто чертовски хорошо чувствовать, как тебя ласкает чужая рука, умелая и твердая, и можно ни о чем не думать, только чувствовать... Забыв о гордости, Пятый вертит задом, пытается прижаться ближе, кожа к коже, и тянется за поцелуем. Когда Диего впивается в его рот, скользит языком внутрь, вылизывает у Пятого не хватает сил, чтобы отвечать, он задыхается. кажется, что он сейчас сойдет с ума, внизу живота зарождается обжигающая волна, прокатывается по позвоночнику, и срывается с губ Пятого протяжным стоном. До боли прогибается в спине, отчаянно толкаясь в руку брата, который продолжает торопливо его ласкать, Пятый слышит, как тяжело сзади дышит Диего, кажется, он тоже на грани... Когда все кончается, они какое-то время еще лежат неподвижно, Второй прижимает Пятого всем весом к столешнице - и, несмотря на тяжесть, на то, что между ног было липко, Пятый не торопится разрывать этот контакт. Голодные укусы на его шее начинают наливаться багрянцем, и Диего не может сдержать улыбки - да, перестарался. Но теперь каждому - каждому, черт возьми, будет видно, что у мальчишки есть хозяин. Касается пальцами, потом скользит языком - Пятый в ответ лишь тихонько фыркает. - Не хочу, чтобы ты считал меня старым сентиментальным придурком, но... - вдруг тихо произносит Пятый, и останавливается - слов почему-то не хватает, чтобы выразить все, о что сейчас хочется сказать брату. - Пятый. Спасибо, что вернулся. - Я тоже рад, что вернулся. Но в следующий раз ты так легко от меня не отделаешься. - Надо же, хотел сказать тебе то же самое, - отвечает Второй ему в тон, и оба брата не могут сдержать смех.