***
Сев на скамью при входе и облокотившись на ее спинку, он запрокинул голову и прикрыл глаза. Нудящая боль в висках постепенно сходила на нет, а солнце наконец-то начинало печь по-летнему. Ему не приходилось до этого планировать свои каникулы, и потому он безумно рад, что смог вырваться на десяток дней подальше от города. Пусть и слабо представлял, как сможет по несколько часов подряд рисовать и в дождь, и в пекло. — Хватай краски, — похлопал его по плечу Нурлан, — мы идем творить. — Откуда в тебе все это? Господи, говори проще. — Руст, куда проще? Действительно, ничего сложного. Парень лишь слишком утомлен новыми событиями в его жизни: художка, переезд, очередная подработка. Этот бешеный ритм преследует его до сих пор. Сбивает с колеи, не дает дышать спокойно. Он не может, как выразился его друг, творить. Пачкать, штамповать, оставлять карандашом линии на бумаге, кидаться кистями в холсты, но не рисовать. Ему сложно принимать свои работы, считать их чем-то достойным, отдавать на рассмотрение другим. После каждого занятия забирает тубу с уже «испачканным» ватманом и заваливается в трамвай, подальше от любопытных глаз. А дома складывает его куда-то за шкаф, где все этюды, пейзажи, натюрморты и прочее ждут своего времени — просмотра полугодовых работ. Руст жаждал того самого воодушевлённого «творить», что было у всех в его группе. У всех, кроме него. Будто проиграл самую глупую лотерею, где победителями становятся девяноста девять человек из ста, и он как раз тот сотый неудачник. И было бы гораздо проще, если бы не знать, что люди видят в нем творца, а он попросту не чувствует себя им. Кинув в сумки несколько банок с красками, пару кистей и планшеты с закрепленными на них листами, парни быстро спустились к педагогам. Многие из группы стояли в предвкушении, ожидая двухчасовой пленэр на свежем воздухе. Почти для всех это был первый опыт работы в естественных условиях. Никто не мог догадаться, сорвутся ли их планы ливнем или, быть может, солнце напечет им головы. Да и должно ли это волновать художников, горящих общей идей — создавать прекрасное. Преподаватели пересчитали всех, и группа двинулась в сторону каньона. Большинство было уверено, что увидит красивые отвесные скалы, окружающие речную долину. Однако разочарование постигло учеников раньше, чем они спустились вглубь леса. С каждым шагом их покидал энтузиазм, а желание вернуться в закрытое помещение увеличивалось в геометрической прогрессии. Остановившись прямо у сыплющегося подножья, каждый выбрал место и принялся набрасывать крупными пятнами композицию, прежде заполнив фон тоном. Нурик пододвинулся ближе. — Я тут что подумал... Тебе не кажется скучной идея дневного сна? «Боже, да я о нем только и мечтаю» — К чему я это говорю. Здесь вряд ли за нами будут смотреть, тем более, мы старшаки в группе. Предлагаю походить, разведать обстановку на этой базе. Слышал, есть даже место, чтобы поплавать. — Неудачное ты время выбрал. Попробуй уйти, когда взрослые не спят. За нами сталкерить, может, и не будут, но если свалим — заметят. — А когда ещё, ночью предлагаешь? — вздохнул Нурлан, уже предвкушая положительный ответ. — Ночью, — легко отвечает Руст, с чем Сабуров поспорить уже не может.***
Они выдвинулись из корпуса, когда время на часах давно перевалило за полночь. Дома сливались с окружающим их лесом — сюда лунный свет почти не заглядывал, ветви деревьев хорошо скрывали территорию. У них было смутное представление о том, что там на самом деле расположено — футбольное поле или какой-то заброшенный дом, хотя, по сути, плевать — они не планировали задерживаться больше, чем на час, поэтому, ускорив шаг, свернули с тропинки и пошли через открытую местность. Все было окутано густым туманом. И такой тайный побег напомнил им обычную игру в прятки. Рустам брел вслед за другом, оглядываясь назад. Не потому, что боялся попасться с поличным, а потому, что хотел вернуться обратно. Он понятия не имел, что двигало Нурланом. Ни сейчас, ни вообще по жизни. Быть может, он просто другой. Руст часто замечал, насколько Нурлан удивительный человек. Его невозможно от себя оттолкнуть, им сложно не восхищаться. Он привязывает к себе очень быстро, возможно даже неосознанно, и не планирует отпускать. С ним Рустам чувствует себя нужным, поэтому каждый раз соглашается на любую, даже самую опасную авантюру, пусть и человек он не азартный. — Ты часто думаешь о завтрашнем дне? — Рустам пнул камушек, и тот отскочил к ногам Нурлана. — Живу моментом. Время не будет ждать, пока ты думаешь, как его использовать. — Мне не жаль время. Безусловно, каждому хочется урвать что-то свое от жизни. Всё успеть, что-то посмотреть, съездить куда-то, выжать из этой жизни максимум. А меня просто заколебала эта погоня. Я устал от всего, правда устал. — Ты сгорел и потух, — Нурлан окинул друга тяжёлым сочувствующим взглядом. — Тебе человек нужен, Руст. — В плане? — Тут только один план есть. Соображай. — Слушай, брат, прошу, мне только не затирай это, — цокает и закатывает глаза Рустам. Он уже наслушался и настрадался. — Да погоди. Я сам все прекрасно помню. Её, тебя и твоё пиздец какое состояние. Я правда помню. Такое сложно забыть. Но не мог же ты не отойти от него до сих пор? — С чего ты так уверен? Может, теперь это мой образ жизни? — как-то невесело ухмыльнулся. — Руст… — Всё, хватит, а? Пойдем уже. Дальше шли молча. Обойдя все дальние корпуса, старые, абсолютно пустые дома, огромные металлические ангары с хранящимся внутри зерном и разбросанными вокруг запчастями для сельхоз техники и мелкие временные постройки, где, по всей видимости, ночевали люди, а именно рабочий персонал базы, они решили вернуться обратно. Рустам заметил лишь одно окно, в котором горел свет и можно даже было рассмотреть человека. Силуэт никак не двигался — он сидел на месте. В такое время не спят только те, кто не ложился. Ему стало как-то не по себе. Он вспомнил, что такое бессонница. Точнее, ему ли не знать, что это такое. Он страдал ею, лечился от нее, боролся изо всех сил. Русту страшно вернуться к тому режиму, когда он терялся во времени и завтракал ужином, а спокойной ночи вовсе не говорил. Бесконечные кружки с кофе «3 в 1» и дешевые энергетики, купленные в магазине за углом, перепады давления и каждодневные обмороки, переходящие в недели лежания в больнице под капельницей, — как же ему хочется забыть все это. Написать на бумаге простым карандашом, смять, порвать и выкинуть в окно, а лучше сжечь и довольствоваться только пеплом, который уже не имеет смысла. Но каждый раз что-то будоражит его память, заставляя вновь почувствовать ту слабость и упасть. И вновь не оказаться кем-то пойманным. Силуэт встал и выключил свет. «Спасибо»