История одного аппокалипсиса

В которой герой возвращается домой, размышляет о несправедливости в жизни и думает о том, что коллега, возможно, был прав. Любой город вечером невероятно красив, будь то огромная Столица или маленький задрипанный город N. Я жил как раз в последнем, и в свете загорающихся местами фонарей был не так заметен побитый асфальт, группки бомжей, гопников и алкоголиков, снующие в опускающихся сумерках в поисках еды, добычи или бегущих в круглосуточный магазин за паленой водкой. Как вы уже, скорее всего, поняли, в случае города N красота обуславливалась тем, что ты не мог видеть уродство. Начинался дождь. Я накинул капюшон на голову и ускорил шаг. Никогда не любил эту мерзкую осеннюю морось. Либо дождя не должно быть совсем, либо он должен быть таким, чтобы смыть всю грязь прочь с улиц. В конце концов, помои везде одинаковы, что в переулках моего крошечного города, что на проспектах гниющей Столицы. Я никогда не любил этот город. Здесь жила моя бабушка, и на лето меня всегда оставляли с ней. Бабуля была с приветом и очень любила животных. Обычно милые (и иногда безумные) пожилые женщины подкармливают кошечек и собачек, она же предпочитала более нестандартную живность. У неё по квартире всегда ползали пауки, бегали крысы, хомяки и мадагаскарские тараканы, по крайней мере она так утверждала, хоть я и был твердо уверен, что видел точно таких же на ближайшей помойке. Однако, несмотря на отсутствие сверстников, скучал я редко. Бабуля рассказывала о редких животных и уходе за ними, да и библиотека у неё была большая и интересная. Помимо обычных приключенческих историй там стояло огромное количество трудов по биологии и всяких мистических брошюрок. Последние я читал в дождливые серые дни, когда у бабушки начинались мигрени. Она обычно говорила мне: – Сашенька, доставай веселые книжки, – и я радостно бежал к макулатуре, а после мы вместе от души смеялись над теми глупостями и несуразностями, что писали авторы в своих «великих откровениях». У бабушки обычно после этого проходили головные боли и она продолжала заниматься своими делами, а я возвращался в библиотеку. Сам же город, за пределами полной жизни и красок квартиры, был грязным, неприятным и мерзким. Люди, дома, растения и животные вечно были серыми, будто обесцвеченными, а солнце показывалось в лучшем случае несколько раз за лето. Так и проходили обычно мои каникулы, а потом они заканчивались, и я возвращался к моей «любимой» семье. Летом обычно мать, отец и брат ездили куда-нибудь на отдых, и каждый раз отговорка, отправляющая меня к бабушке, звучала так: «Извини сладкий, мы не можем себе позволить отдых на четверых, ведь жизнь в Столице такая дорогая, но не волнуйся, в следующем году твой брат поедет к бабушке, а ты отправишься с нами». Именно это мне говорили каждый год, и именно я каждый год ровненько ехал в занюханный город N, к помойкам, бомжам и к единственному члену семьи который пусть и по своему, но любил меня. Несправедливо? Возможно, но именно эти поездки определили мой жизненный путь. Глотая книги одну за другой и слушая лекции бабушки, я очень быстро обогнал школьный курс биологии, так что вопроса о том, кем я хочу стать, лично у меня не стояло. Однако на высшее образование семья не смогла раскошелиться даже для моего старшего брата, что уж говорить о «любимом» младшем сыне. Когда я подошел к отцу с вопросом о дальнейшей учебе он рассмеялся и кинул в меня стеклянную бутылку со словами: – Попробуй пособирать, может когда-нибудь, и накопишь, – и расхохотался. Все это проходило на кухне в одной из квартир в трущобах Столицы, а под столом уже валялись пьяные вусмерть брат, его жена и мать. К моему совершеннолетию семья окончательно опустилась, отец и мать лишились работы, брат же промышлял мелкими кражами и угоном автомобилей. Так мы в итоге и оказались здесь, и не мы одни. Планетарный кризис сурово ударил по многим семьям. Из блестящей утопии мир быстро скатывался в беспроглядную бездну. Крупные города жирели и богатели, обрастая трущобами, в мелких же ничего не изменялось, даже более-менее современную технику найти было невозможно. Люди окончательно загадили и природу, и океан, однако сверхпроизводство не спасло человечество, культурная деградация которого неслась семимильными шагами. Итак, как только мне исполнилось восемнадцать, я сбежал из блистающей с одной и гниющей с другой стороны Столицы в маленький, нелюбимый городок N. Однако если выбирать между тихим болотом, и активно бурлящей гнойной лужей, я без сомнений выберу первое. Так как мне кровь из носу была нужна как работа, так и образование, я подписал договор с местной больницей. Они давали мне образование и официальное подтверждение моих умений, а взамен я брал обязательство работать на них в течении всех пяти лет обучения за уполовиненную зарплату. Возможно, вы сейчас задали вопрос: «Друг мой Саша, но это же абсурд! Как ты можешь получать образование в больнице, если это прерогатива высших учебных заведений?». Вы будете абсолютно правы, ведь больница, как и завод, может давать среднее образование. После ПМВ – Последней мировой войны, когда все государства объединились под угрозой полного уничтожения человечества, подход к образованию был сильно изменен. Высшее стало невероятно дорогим, а средне-специальное можно было получить лишь на практике, например в школе, в больнице или на заводе. Помимо этого человечество уничтожило все ядерное оружие, выведя его в космос и отправив дрейфовать прочь из Солнечной системы, а все исследования по ядерной энергетике были уничтожены, как и все носители знаний о ней. Жестоко? Безусловно, но мировое правительство решило, что лучше так, чем позволить какому-нибудь хитрозадому политикану или вояке ухватиться за крохотный шанс отобрать у них власть. К тому же из-за новейших исследований в физике, человечество получило новые источники как энергии, так и топлива. Теперь толстосумы летали над городами не на вертолетах, а на экологически чистых автомобилях на магнитной подушке, плебс же точно так же продолжал кататься на машинах с ДВС и загрязнять атмосферу. Все эти мысли проносились в моей голове, когда я поднимался по загаженной лестнице в свою квартиру. На одной из площадок лежал труп. Эту девчонку я знал. Она была любовницей одного из местечковых бандитов. Видимо она сделала или сказала что-то сильно не понравившееся пахану, и ей прописали «смерть от передозировки». «Надо будет позвонить Семенычу в морг, наверняка у неё остались органы, которые можно использовать», - мельком подумал я, закрывая дверь. Чужие смерти меня уже давно не трогали. И было бы странно, будь это иначе. Видя смерть каждый день на работе, возле дома, да и просто живя с ней рука об руку уже много лет, я сумел воспитать в себе черствость и цинизм, так необходимые жителю этого прекрасного нового мира. Меня встретила пустая квартира. Бабушка ушла из жизни год назад, как только язакончил обучение. Она оберегала меня и всячески поддерживала все это время, однако старость взяла свое. Никто кроме меня не пришел попрощаться. В городе её не любили, а семье было плевать. Тогда я плакал в первый и последний раз в своей жизни. Вместе с бабушкой во мне умерло, как мне тогда казалось, все светлое и чистое, что во мне осталось. По завещанию тело предписывалось сжечь, что я в принципе и сделал. Кивнув знакомому работнику крематория, я забрал её прах и развеял в ближайшем лесу, одному из немногих, оставшихся в нашей стране. Почему же его не защищали всякие природоохранные организации? Так некому защищать. Всех природолюбов вывели, ведь они мешают честным бизнесменам зарабатывать деньги. Этот лес не трогали просто из-за того, что с него и слупить то нечего. В центре было огромное болото со старой, покосившейся избушкой, а лес обрамлял его жиденькими деревьями, как волосы обрамляют лысеющую макушку сорокалетнего офисного клерка. С тех пор я работал полноценным врачом в городской больнице. Получаемых денег мне хватало на спокойное и достаточно обеспеченное, по меркам тех же трущоб, существование, хотя один из моих коллег, единственный из нас с высшим образованием, и говорил, что мой образ жизни рано или поздно приведет меня к нервному срыву или, еще хуже, полному помешательству. Женя был дипломированным психологом, и, наверное, к его словам стоило бы прислушаться, но сменить образ жизни в условиях нашего мира было несколько… проблематично. Если вы думаете, что про опасности серости и затхлости Женя рассказывал лишь мне, вы ошибаетесь, но я был единственным, кто хотя бы иногда его слушал. Дозвонившись до морга и рассказав про тело, я разогрел в микроволновке ужин из концентрата. Такой можно было задешево купить в любом ларьке. Он выдавал необходимое человеку количество калорий, был абсолютно безвкусным, и точно не стоило задумываться из чего, или кого, его делали. В новом мире собака ела собаку, а человек человека, и, вполне вероятно, отнюдь не метафорически. Пошарившись во всемирной и локальной информационной сети я узнал, что в принципе ничего нового не произошло. По официальным новостям все было прекрасно и мы шли в чудесное светлое будущее, ну а в локальных освещался очередной конфликт банд, унесший жизни десятка человек, причем лишь двое из них были членами тех самых банд. Уже после того как я лег в постель и уставился в потолок ко мне пришла интересная мысль. Ведь мы, все мы, жители крошечного города N, жили гораздо лучше, чем большая часть жителей столицы. Моя квартира, в которой я жил один, была в два раза больше той площади, на которой в трущобах могли ютиться до четырех крупных семей, а ведь я так жил не один. Многие люди тоже пронюхали это и попытались рвануть прочь из вонючих огромных городов, однако мировое правительство быстро поняло, что оно теряет дешевую рабочую силу, и тут же ввело запрет на перемещение на расстояние дальше десяти километров от места твоей прописки. Как же мне удалось попасть в город N? Все просто, я успел сбежать за год до принятия этого закона, а после прописался в бабушкиной квартире, с чем помогла больница. «Может маленькие города не преуспели в технологиях, но живем мы получше, чем в Столице», - такова была моя последняя мысль перед тем, как провалиться в пучину сна. Я стоял на абсолютно ровном и черном плато. Не сразу до меня дошло, что это ил, а судя по трепыхающимся огромным рыбам, я стою на дне океана. В голове было абсолютно пусто, а надо мной проплывали огромные создания, размером с дом. «Почему они не лежат на иле вместе со всеми?» - думал я, глядя на пролетающих мимо кита и гигантского кальмара. И тут в голове прозвучал голос, который принадлежал явно не мне: «Это кракен, маленький человек, смотри внимательно, ведь вряд ли тебе когда то удастся увидеть хотя бы одного живьем». – Кто ты? Что тебе от меня нужно? – крикнул я в пустоту небес. Голос молчал. Постепенно пейзаж передо мной начал меняться. Все текло, пухло и мялось, черная жижа разливалась вокруг меня. И что-то в этой бесконечной черноте не давало мне покоя. Я вглядывался, вглядывался до боли в глазах. В голове вновь прозвучал голос: «Маленький, глупый человек… Неужели ты не знаешь, что если долго вглядываться в бездну…» Мириады желтых глаз с прямоугольным зрачком распахнулись вокруг: – ТО БЕЗДНА МОЖЕТ ПОСМОТРЕТЬ И НА ТЕБЯ! Я издал истошный крик ужаса, а тело мое пронзила невыносимая боль. Я закричал вновь и… проснулся. Я лежал весь потный на кровати и не мог понять, что это было. Мне уже давно не снились сны, тем более такие реальные. Я помнил каждую секунду того, что со мной произошло. Помнил страх, боль и… безумие. В самом конце сна мне показалось что я сошел с ума, ведь я узнал того, кто смотрел на меня. – Нет, Саня, это бред, а ты как всегда себя накручиваешь, – я встал с кровати и поплелся на кухню. Там я налил себе пятьдесят грамм паршивой водки и залпом выпил. Обычно это помогало успокоить трясущиеся руки и убрать нервоз, но не в этот раз. Посидев за кухонным столом еще несколько минут, я пошел в ванную чтобы умыться. На улице уже светало, так что ложиться вновь спать смысла не было. Открыв кран с холодной водой я растер её лицо. – Ну ведь не сошел же я с ума, ведь не сошел же? – спросил я у своего отражения, не надеясь ни на какой ответ. Однако я его услышал, внутри своей головы: «А почему бы и нет?». Голос был знаком. До боли. Именно его я слышал во сне. В этот момент у меня проскочила мысль о том, что возможно Женя не был так уж и не прав, и послушать его стоило раньше.