Осеннее золото

У этого юноши прическа похожа на облачко, или на овечью шерстку, или на кошачий пух: волосы светлые, пушистые, на затылке отросший маллет, и челка лихими прядками спадает почти до глаз. А глаза светлые, с отблесками фар, будто посреди ночи на одинокой дороге навстречу автомобилям повернулся, и короткие прямые ресницы. Он вообще — завораживает. Хотелось бы сказать, что только лицом, но Хонджун много видел красивых людей. Этот юноша, несомненно, красивый, даже очень: все его черты овкупе образуют совершенство, от ровной линии губ до изящно очерченных скул; но он все еще не идеал. С теоретической части. С точки зрения Хонджуна — никого более подходящего слову «идеал» мир еще не видывал. Карандаш выпадает из пальцев, когда Хонджун впервые его видит. Молодой человек со светлыми волосами, похожими на облачко, появляется в любимой кофейне Хонджуна днем, когда, видимо, перерыв и в его учебном заведении. Они точно учатся в разных, такого человека Хонджун бы заметил. Светловолосый юноша в объемном свитере — ярко-оранжевом, под цвет самой огненной осени, но почему-то на нем столь громкий оттенок не кажется слишком громким. Сам юноша — практически бесшумный, аккуратный, с вычищенными манерами и отсутствующим выражением кукольно-красивого лица. Его кожа светлее, чем обычно у корейцев, но он вряд ли смесь кровей. Золото переливается в бледный мед. Хонджун не видит ничего вокруг и теряет интерес даже к естествознанию, растерянно, но жадно наблюдая за самой сутью осени, случайно оказавшейся в кофейне. Не слышно, что юноша заказывает. Сонхва за кассой дружелюбно улыбается, кивает, рассказывает что-то, демонстрируя витрину. Парнишка по имени Осень парой минут позже забирает латте с сиропом и чизкейк. Несет осторожно, опускается за соседний столик. Хонджун едва вспоминает, что надо дышать. Он не из тех, кто влюбляется с первого взгляда, а потому хочется верить, что это лишь внероматическое восхищение. Юноша открывает книгу — Хонджун не успевает увидеть название, стыдливо одергивает себя, ведь это невежливо, — и отрезается от мира тонкой стеклянной стеной. Общество его больше не волнует, и он сидит напротив Хонджуна, и можно смотреть. Опять же, это невежливо, но Хонджун ничего не может поделать. Они видятся в первый и, вероятно, самый последний раз. До хруста костей необходимо налюбоваться сейчас, пусть потом и будет жалеть — почему-то Хонджун чувствует, что где бы он ни был, он теперь будет этого юношу взглядом искать. Хотелось бы сказать, что Хонджун мечтает о следующей встрече, и все же он слишком хорошо знает реальность. Реальность сводит и разводит, и не поймешь, какой сюжет она преследует. На своем режиссерском Хонджун слишком часто становился свидетелем разрывов, связей, переплетений, его учат создавать такое же, копировать поведение судьбы. Завтра Хонджун приходит снова, но не ради светловолосого осеннего наваждения. Просто его универ здесь поблизости, в этой кофейне работает его друг, а обеденные перерывы слишком долгие, успевается что-то поучить — и лучше бы в спокойной обстановке. Хонджун здоровается с Сонхва и его младшим братом, который сегодня на смене, заказывает свой любимый кленовый латте и раскладывает конспекты, норовя погрузиться в мир знаний. Но дверь щелкает снова. Он в том же оранжевом свитере. Теперь удается обратить внимание дальше: у него худые ноги, джинсы черные и на коленках рваные. В опущенной руке черная сумка. Полутени: огонь и темнота. И светлое облачко на месте головы. Он заказывает то же самое, что вчера, и садится на тоже место, только в этот раз вполоборота к Хонджуну, и тот может смотреть менее палевно. Едва дышать от невыразимого восторга и не верить, что настолько прекрасное создание способно ходить по земле, а не только собирать пыльцу в стране фей. — Хён, — тихо мурлычет Уён, подходя к столику Хонджуна будто бы что-то о заказе уточнить. У него по-лисьи лукавые глаза, и он будто готов засмеяться, но не смеется. Старший брат ему за гогот в приличном месте точно между ребер палку вставит. Уён склоняется ближе к Хонджуну: — Ты пялишься. — Ничего подобного! — дрогнувшим голосом возмущается Хонджун и осекается: юноша в оранжевом свитере бросает в его сторону короткий бесстрастный взгляд. Уён показывает язык, пользуясь вседозволенностью, и уходит довольный, точно выиграл партию в уно. Хонджун сидит как на иголках и расслабляется лишь со временем, когда привыкает. Да и, в конце концов, это его любимое местечко в городе. Считай второй дом. Все нормально. Перед уходом прощаясь с Сонхва, Хонджун и от того получает предательский тычок в грудную клетку: — Он оставил пожелание хорошего дня в книге отзывов. — Сонхва мягко улыбается, будто наперед все зная, будто хотел помочь. — Его зовут Ёсан. К чему полученная информация, Хонджун не знает. Просто продолжает приходить на обеды сюда, чтобы посидеть в тишине и немного выдохнуть. А Ёсан — приходит тоже. День за днем, заказывая латте и чизкейк, садясь за выбранный в первый раз столик и погружаясь в чтение. В оранжевом свитере с разрезами на плечах, с невыразительным и в то же время живым взглядом, вниманием, прикованным к напечатанным строкам, и сердце Хонджуна захватывают ураганы, в плен берет сухой и пока что теплый осенний воздух. Ёсан приходит каждый день, и Хонджун тоже, и они сидят на расстоянии одного столика, но никто ни о чем не говорит. Хонджун иногда учится, по большей части старается забыть о человеке напротив, и Уён со своего постамента баристы щурится и улыбается, как величайший мудрец. Иногда он похож на Сонхва, но спеси в нем явно больше. Хонджун ничего не ждет, если честно. Не то чтобы у него был трагичный опыт: слишком увлеченный всем вокруг, отношения строить он не пытался. И подобной силы необоснованное, неожиданное, ненужное чувство вводит его в ступор. Ничего не зная о человеке, разве можно так желать его видеть? Может, и к лучшему, что Ёсан на него даже не смотрит. Так Хонджун думает, а однажды пересечься им приходится. Виною обстоятельств: неподалеку проводится ярмарка, и людей много, крохотную кофейню забивают доверху. Хонджун, рано отхвативший столик, почти со злорадством наблюдает, как Уён (и с жалостью как Сонхва) носится по помещению, разнося кофе и кексы. И момент упускается, когда у дверей возникает знакомая до боли белесая макушка с понемногу темнеющими корнями. Ёсан критически оглядывает помещение, дергает носом, как кролик, и поворачивается в сторону своего любимого — занятого. И проходит мимо. Останавливается около Хонджуна, и тот задыхается с неожиданности, подхваченный оранжевым сиянием оттенка и безоблачной молчаливостью облика. — Привет. Можно к тебе подсесть? — вежливо спрашивает Ёсан, и вовсе не опускается, действительно ждёт ответа. Хонджун кивает часто, как болванчик, и отодвигает соседний стул, хотя это тупо, можно ведь сесть напротив. Но Ёсан садится рядом. Сидит мгновение, встает, оставляя сумку, и идет заказывать. Возвращается со своим латте, хоть и без чизкейка — раскуплены. И следующие полчаса проводит каждый в своих делах, и Хонджун молится, чтобы не было слышно, как истошно колотится его сердце. Ёсан на расстоянии руки, и от него не веет теплом, расстояние все еще велико, но едва ощутимый аромат касается сознания: его парфюм. И лицо видно вблизи, и поблескивающие ресницы, точно обласканные золотой пылью, и тонкие губы с едва заметным мягким изгибом, и лихие бойкие прядки, которые Ёсан периодически убирает с глаз. Он был похож на скульптуру, когда сидел далеко, но вблизи видно, насколько он человек, и Хонджуну почти плохо от того, какой волной тепла его накрывает. Ёсан живой, не эфемерный, и так он еще красивее, хотя куда больше, казалось бы. Хонджун бы вечно любовался им, но сейчас, вопреки доводам рассудка, хочется еще и касаться. Погладить по голове, провести ладонью по щеке, задеть коленом колено. Хонджун краснеет и прячется в учебник по общей истории, и ему мучительно так сгорать. Пряности на языке, в латте кленовый сироп. Ёсан цвета осени и октябрьских рассветов. При следующей их встрече Ёсан уже без вопросов садится рядом, хотя в кофейне полно места, и Хонджун будто заново учится дышать. И дальше, и дальше. Они не разговаривают, но сидят вместе, и только понадеяться можно, что Хонджун в своей беззаветной и непонятной влюбленности не палится. Ёсан опаздывает, и Хонджуну впервые становится некомфортно. Он постоянно поглядывает в стеклянные стены помещения, но нет снаружи отблесков рыжины, и одиночество кажется таким нелогичным и одновременно правильным. Хонджун вздыхает и заказывает латте и чизкейк, и Сонхва старается не слишком умиляться, протягивая выбранное. Ёсан забегает в кофейню растрепанный и с чуть мокрыми волосами, замирает, глядя на уже ожидающую его традицию, поднимает глаза. — ...Ты ведь Хонджун? — он не столько спрашивает, сколько уточняет. И остается лишь кивнуть в ответ, ведь следом Ёсан улыбается. Первый раз на памяти Хонджуна, и эта улыбка полна самого летнего, самого яркого света, и на миг кажется, что вся вселенная с ее миллиардами лет рождалась и росла ради одной этой улыбки. С этого момента они начинают говорить. И говорят весь день, и оба пропускают пары — Хонджун свои режиссерские, Ёсан свои переводческие — и до самого вечера засиживаются. Кофе за кофе, чайничек с заварными листьями на двоих, и снова какие-то пирожные, и Ёсан хороший собеседник, у него интересные мысли, интересный взгляд на вещи. Они успевают обсудить всё и одновременно мельчайшую часть всего, и голоса не перебивают друг друга, созвучно откликаясь, и никогда еще Хонджун не получал такого удовольствия от простого общения. Из кофейни они перемещаются на вечереющие улицы, и свитер Ёсана горит под фонарным светом, и Хонджун на него куртку накидывает, которую Ёсан тут же возвращает и тут же получает обратно. Они говорят, говорят, говорят. Осень сопровождает каждый шаг, но она не разлучит, наоборот, только сблизит. Хонджун не знает сам, где решимости набрался, и порыв его выглядит, наверно, неоправданно, когда на мосту пред прощанием он притягивает Ёсана к себе за рукава и губам к губам прижимается. Сам себя пугает, сам себя волнует, и томительное мгновение — у Ёсана расширяются зрачки от неожиданности. Но он вдруг отвечает, увлеченно и с трепетным, робким восторгом, обводит губы Хонджуна кончиком языка и приникает ближе, разделяя на двоих дыхание вместо того, чтобы его воровать. И, честно, целовать Ёсана не менее приятно, чем с ним говорить, но не менее и не более важно. — Знал бы ты, как долго я на тебя смотрел, — шепчет Ёсан в поцелуи, и легкие Хонджуна щекочет смех. — Как и я, — он зарывается пальцами в пушистые светлые прядки, нежно их ерошит, гладит, ласкает, и Ёсан жмурится довольным котиком. Они расстаются с обещанием завтра пересечься в кофейне — и правда там пересекаются. Впервые намеренно, не по случайности, не по умолченному желанию. Ёсан в шапке и объемной кофте, но Хонджун узнает его слету, смотрит с теплом на душе, как Ёсан неспешно, но нацеленно двигается к их столику. Как садится и улыбается — самый красивый человек в мире. Уён счастливо вздыхает со стороны стойки. — А я ведь говорил, что они сойдутся, — весело сообщает он брату. — Столько времени друг на друга глазеть, но не разговаривать. Хотя для Ёсана это нормально, хаха. Сонхва с улыбкой качает головой: как тут поспоришь? За крайним столиком кофейни сидят Хонджун и Ёсан и делят одну осень на двоих.